***
Суббота и половина воскресенья проходят в улыбках, шутливых подколах и смехе, сквозь слёзы. Мама украдкой вытирает слёзы, когда листает подаренный Хосоком альбом, а отец плачет, никого не стыдясь. Джиу смеётся над ними, вручает подарочные сертификаты и конверт с деньгами. Звонит бабушка и по громкой связи делится историями из их юности, рассказывает, как папа ночью лазал через забор, а мама прятала его в шкафу от дедушки. Вспоминает, как папа пришёл просить разрешения жениться, а дедушка его выгнал, из-за чего мама неделю кормила его одним только рисом, пока он не сдался. Или как папа нервно расхаживал под дверью палаты, когда мама рожала Джиу, а услышав, что всё прошло хорошо, упал в обморок. Хосок не в первый раз слышит эти истории, но всё равно смеётся, представляя родителей юными, глупыми и влюбленными. Ночью он лежит на кровати в своей старой комнате, рассматривает тени на стенах и думает о Чонгуке. О времени, которое они провели вместе, о глупых спорах. Вспоминает забавные передряги, в которые они попадали, как в тот раз, когда ночью пробрались в школу Чонгука, чтобы повесить в спортзале баннер в поддержку ученика, которого хотели исключить из-за глупых правил, и как прятались от охранника под трибунами, прижимаясь друг к другу и стараясь не дышать. Или как Хосок протащил Чонгука в клуб по поддельному удостоверению на выступление Намджуна, а потом оправдывался перед его родителями, когда ночью они завалились к ним пропахшие сигаретами и алкоголем. Хосок достает из-под подушки телефон и смотрит на значки неотвеченных сообщений. Он выключил звук, чтобы никто не мешал проводить время с семьёй, и забыл включить обратно. Хосок снимает блокировку и видит, что последнее сообщение пришло от Чонгука две минуты назад. «Я уже соскучился по тебе. Как родители? Увидимся в понедельник?» И куча сердечек, которые уже не вызывают раздражения. Хосок убирает телефон назад под подушку и зарывается в неё лицом. Он медленно теряет уверенность, что для Чонгука это просто блажь, но всё равно не собирается давать зелёный свет этим отношениям. Хосок хочет, чтобы как у родителей — вместе и навсегда. Он пытается представить совместное с Чонгуком будущее и не может. Хосок засыпает, убеждая себя, что принял верное решение, даже если внутри всё гудит от боли и разочарования.***
Рано утром в понедельник Джиу вручает ему ключи от машины, заявляя, что отказывается садиться за руль и забирается на заднее сиденье, надевая маску для сна. Хосок для виду возмущается несколько минут, но с нескрываемой улыбкой садится на место водителя, регулируя под себя сиденье и зеркала. Его права вместе с айди-картой лежат в рюкзаке — Хосок радуется, что не оставил их дома. Собственная машина ему светит ещё не скоро — он отказался от помощи родителей, потому что хотел, и хочет купить её за свои деньги. Сонбэ, случайно услышав об этом, покрутил пальцем у виска и назвал его идиотом. Хосок мысленно обозвал его мудаком. Но права он всё равно получил после того, как оправился от аварии и смог самостоятельно передвигаться на двух ногах. Дорога занимает полтора часа. Хосок плавно перестраивается из одного ряда в другой, понимая, что уже скучает по родителям. Ему нравится жить отдельно, быть взрослым и самостоятельным, но ничто не сравнится с теплотой и уютом дома, в котором он вырос. Проскальзывает шальная мысль развернуться на сто восемьдесят, нарушая сразу кучу правил, и рвануть обратно, выжав газ до предела. Хосок посмеивается над самим собой и едва не пропускает поворот. Машина застревает в пробке на мосту. Хосок откидывается назад, упираясь затылком в сиденье и рассматривает бампер стоящего перед ним автомобиля — тёмно-синий с царапинами и жёлтой наклейкой возле фары. Хосок не уверен, что это законно, но не собирается никому об этом докладывать. Впереди он замечает двоих иностранцев, раздраженно что-то выкрикивающих. Влекомый любопытством, Хосок опускает окно, высовывается наружу и прислушивается к сбивчивой речи на английском вперемешку с корейским с очень сильным акцентом. — А я говорил, что нужно ехать другой дорогой! — кричит невысокий брюнет, размахивая руками. — Не было другой дороги! — громко отвечает второй — высокий блондин с широкими плечами. — Мы на чёртовом мосту! — Как будто это единственный мост в округе! — закатывает глаза другой, а потом широко улыбается тётушке в соседней машине. — Простите мадам, мой друг идиот, не умеющий пользоваться навигатором. — Нужно было самому вести, раз так, — сжимает кулаки блондин. — Я хотел! — брюнет подходит к нему вплотную и тычет пальцем в грудь. — Если ты вдруг забыл, то это ты отобрал у меня ключи в аэропорту, причитая «ты почти не спал, я не пущу тебя за руль в таком состоянии», — передразнивает он, складывая руки на груди. — Ты бы угробил нас обоих! — А из-за тебя я пропущу конференцию! — Нужно было ехать на метро! — Метро?! Ты только что сказал метро?! — брюнет трагично всплёскивает руками. — Нет, вы слышали? — обращается он всё к той же тётушке. — Он сказал метро! — Ты ведёшь себя, как идиот, — блондин закрывает лицо ладонью и что-то бубнит — Хосок не может разобрать. — Я и есть идиот, раз согласился жениться на тебе. Всё! Подаю на развод! — Я слышу это уже в третий раз за последние два часа, — блондин складывает руки на крыше машины. — И что-то ты не спешишь отправлять своему ассистенту документы. — Я дал тебе последний второй третий шанс, а ты привёз нас на чёртов мост! — брюнет снова размахивает руками. — Прекрати, — устало говорит блондин и трёт ладонями лицо, брюнет замирает, не сводя с него настороженного взгляда. — Без тебя конференция всё равно не начнётся. Поэтому, пожалуйста, заткнись и сядь в машину, — заканчивает он мягко и первым ныряет внутрь. Брюнет смотрит на дверцу, будто она что-то ему сделала, но в итоге с кислой улыбкой тоже садится. Хосок тихо посмеивается, чтобы не разбудить Джиу, и мысленно благодарит Намджуна за уроки английского. Прямо сейчас ему очень хочется с кем-нибудь поделиться этой историей, он достает телефон и открывает список диалогов, палец зависает над именем Чонгука. Хосок хмурится, прикусывает губу и убирает телефон обратно, глядя перед собой пустым взглядом. Он так привык рассказывать Чонгуку обо всём, даже о самых незначительных мелочах, что сейчас чувствует себя так, будто у него отняли важную часть его самого. Чонгук нужен ему, как воздух, понимает вдруг Хосок. Тот Чонгук месячной давности, с которым бы они вместе над всем этим посмеялись, а не нынешний Чонгук, который точно бы пошутил, что и они с Хосоком могут быть такими же. Хосок складывает руки на руле и устраивает на них подбородок. Он скучает по временам, когда всё было просто. Когда не нужно было сомневаться, отправляя сообщение. Когда не нужно было придумывать речи. Когда злость и вина не клубились внутри, забивая лёгкие и опутывая сердце невидимыми нитями. Он скучает по Чонгуку, который бы выслушал, что у него на душе. И с которым было комфортно даже молчать. Хосок немного сдвигается и случайно давит локтем на клаксон. От резкого звука Джиу на заднем сиденье дёргается и со стоном стягивает маску, сонно озираясь по сторонам. — Приехали? — широко зевает она. — Ещё нет, — говорит Хосок, виновато улыбаясь. — Прости, что разбудил. Джиу снова зевает и достаёт из сумки телефон, чтобы проверить время, хмурится и начинает быстро набирать кому-то сообщение. Хосок с вопросами не лезет, но украдкой наблюдает за ней. Джиу перегибается через переднее сиденье, с сомнением смотрит на бесконечный ряд машин перед ними, потом снова на телефон и качает головой. На языке крутятся слова, которые Хосок так и не произносит вслух. Джиу возвращается обратно на сиденье, достаёт из сумки косметичку и начинает выверенными движениями поправлять макияж. Когда машины перед ним приходят в движение, Хосок медленно выжимает сцепление, слушая, как Джиу что-то тихо напевает, опять набирая сообщение, но в этот раз на её лице мягкое выражение, а на губах играет счастливая улыбка. Хосок догадывается, что дело в том самом «друге», но ничего не говорит. К своему дому он подъезжает около восьми утра. Вылезает из машины и потягивается — спина затекла от долгого нахождения в одной позе. Джиу перебирается на водительское место и, когда Хосок забирает сумки, машет ему на прощание, обещает позвонить и газует, быстро скрываясь за повтором. Хосок стоит перед входом в подъезд, рассеянно крутит в руках ключ-карту и ловит себя на том, что боится встретиться с Чимином лицом к лицу. Чувство вины раскалёнными спицами пронзает сердце. Сделав глубокий вдох, Хосок прикладывает ключ-карту и дергает на себя дверь, заходя в коридор. Звук его шагов глухим эхом отражается от стен и теряется под потолком. Хосок медленно поднимается по ступенькам, перекидывая тяжёлую сумку в другую руку — мама собрала ему кучу еды, хотя он и пытался отказаться. Но вид острого домашнего кимчи на корню перебил все возражения. Папа только посмеялся над тем, как быстро он сдался. В квартире горит свет. Хосок разувается, снимает куртку и идёт к холодильнику. Он слышит, как шумит в душе вода и сглатывает, понимая, что Чимин уже проснулся. Разговаривать не хочется. Но снова избегать его и молчать хочется ещё меньше. Хосок заканчивает выгружать контейнеры, когда в облаке пара из ванной выходит Чимин в одном полотенце, низко висящим на бёдрах. — Не думал, что ты вернёшься так рано, — говорит он, откидывая мокрые пряди с лица. — Мы рано выехали, — нервно поводит плечами Хосок. — Как выходные? Чимин смотрит недоумённо, затем хмурится, выдыхает, стискивает зубы и качает головой — Хосок наблюдает за переменами на его лице с любопытством перемешанным с ужасом. — Могло быть и лучше, — губы Чимина изгибаются, это даже не улыбка, а только намёк на неё. — У Намджуна была очередная вечеринка. Всем тебя не хватало. Хосок сглатывает, убирает руки за спину и сцепляет пальцы в замок. — Я не знал, что Намджун что-то планирует, — говорит он. — Как я понял, это была идея Сокджина. В последний момент всех подорвали. — Ясно. — А ты как? — спрашивает Чимин. — Как родители? Им понравился альбом? — Хорошо, — Хосок несмело улыбается. — И я, и родители, мы — хорошо. И альбом им понравился. Мама держалась, а папа плакал навзрыд. — Ты точно сын своего отца, хён, — поддевает его Чимин. Раньше Хосок бы закатил глаза и сказал что-то в ответ, но сейчас чувствует, что балансирует над пропастью, и любое неосторожное слово может стать тем камнем, который сбросит его вниз. Чимин перемены замечает, подходит ближе и заглядывает в глаза. — Прости меня, я не должен был вмешиваться. — Это ты прости, что сорвался, — тут же реагирует Хосок, впиваясь ногтями в тыльную сторону ладоней. — Оба хороши, — качает головой Чимин, а затем шкодливо улыбается и трясёт головой — брызги летят во все стороны, попадая Хосоку в глаза, рот, впитываясь в рубашку. Хосок вскрикивает от неожиданности, а Чимин вторит ему громким смехом. — Добро пожаловать домой, хён, — говорит он, отсмеявшись. — Я дома, — отвечает Хосок, несмело улыбаясь. Он разжимает руки, игнорируя пульсирующую боль в ладонях, и указывает на холодильник. — Мама передавала привет. В синем контейнере твой любимый кимпаб, а в красном яичные рулеты. — Я люблю твою маму! — лицо Чимина озаряется широкой улыбкой. — Спасибо, хён! — Не за что, — смущённо отвечает Хосок и отходит в сторону, когда Чимин лезет в холодильник. Тот щёлкает крышкой и запихивает в рот сразу два рулета, его щёки надуваются, как у хомяка, а глаза едва не закатываются от блаженства. — Ты бы оделся для начала, — смеётся Хосок. — Потом, — отвечает Чимин с набитым ртом и тянется за третьим кусочком. Хосок чувствует, что хрупкий мир между ними медленно восстанавливается из руин, и мысленно благодарит маму за оливковую ветвь. Не в силах сдержаться, он привычным жестом ерошит Чимину влажные волосы и хохочет, когда тот фыркает и ругается, едва не выплевывая рулет. У родителей было хорошо, думает Хосок, проходя в свою комнату, но теперь его дом здесь: рядом с нахохлившимся Чимином, прижимающим к себе контейнер, как драгоценное сокровище; со злополучной тумбочкой, о которую он продолжает биться по утрам; с окнами, из которых не виден рассвет; и со стареньким скрипучим матрасом, который он уже давно обещает себе заменить. Хосок падает на кровать, кладёт руки под голову и широко улыбается. — Я дома, — повторяет он.