Хосок-трезвый разительно отличается от Хосока-пьяного. У Хосока-трезвого хватает здравого смысла понять, что целоваться с друзьями — это плохая идея, Хосок же пьяный явно не заморачивается подобными условностями, делая что хочет. А Хосоку-трезвому приходится потом разбираться с последствиями и клясться себе, что больше никогда не будет пить.
Хосок просыпается с головной болью и отвратительным чувством дежавю, стонет и перекатывается на кровати, зарываясь лицом в подушку. Во рту снова привкус, будто там кто-то умер, а на душе — целый кошачий оркестр под предводительством Юнги скребёт когтями и истошно вопит нестройным хором. Хосок мечтает вернуться на двенадцать часов назад и открутить себе голову, или переломать ноги, чтобы дома сидел, или сброситься с балкона, или что-то такое же радикальное, что угодно, если бы это остановило его от похода в клуб и от «разговора» с Чонгуком.
Хосок перекатывается обратно на спину, трёт пальцами губы и рассматривает потолок, игнорируя нарастающую боль в висках. Воспоминания лезут без очереди, накладываются друг на друга в странной последовательности. Хосок пытается понять, как связана бабушка с тележкой с Юнги и почему какой-то незнакомец пытался залезть Чонгуку в штаны у них на глазах. А следом он вспоминает поцелуй.
— Да твою ж мать, — громко кричит Хосок в пустоту и запускает подушкой в дверь. Подушка ничего ему не сделала, но Хосоку нужно на ком-то выместить злость.
Дверь распахивается, и на пороге появляется Чимин. От его взгляда желание вернуться во вчерашний день только усиливается.
— Ты чего орёшь? — Чимин складывает руки на груди и прислоняется плечом к косяку.
Хосок стонет и натягивает одеяло на голову, предпринимая отчаянную и довольно глупую попытку спрятаться. Одеяло дёргают. Хосок изо всех сил сжимает его в пальцах, слыша треск ткани. Он замирает, ослабляя хватку, и одеяло тут же оказывается на полу, а над Хосоком с мрачным взглядом возвышается Чимин.
— Что ты помнишь о вчерашнем? — обманчиво мягко спрашивает он и улыбается. У Хосока мурашки по коже пробегают, и он бросает полный паники взгляд в сторону окна.
— Ничего? — он нервно улыбается и сдвигается на кровати в противоположном от Чимина направлении.
— Правда? — тянет Чимин и хватает его за левую ногу, больно впиваясь пальцами в кожу. — А мне кажется, что всё.
— Тебе кажется, — Хосок хватает оставшуюся из двух подушек и думает, стоит ли бросить ей в Чимина и чем ему это будет грозить в перспективе.
— Только попробуй, — Чимин шипит и дёргает его за ногу.
Хосока простреливает болью от пальцев ног до поясницы, он выпускает подушку из рук, переворачивается на бок и прижимает ладонь к бедру, где под тканью пижамных штанов притаился уродливый шрам. Чимин тут же меняется в лице, отпускает его ногу и забирается на кровать, укладывая голову Хосока на свои колени.
— Чёрт, хён, прости меня, я не хотел, прости пожалуйста.
Хосок тихо стонет сквозь стиснутые зубы, ожидая, когда боль уйдёт, скатывается с коленей Чимина и утыкается горячим лбом в простыню. Глаза щиплет, Хосок зажмуривается в попытках отогнать непрошенные слёзы и глубоко дышит открытым ртом, мысленно представляя циферблат и выдыхая на каждую четверть, как учил его терапевт. Когда становится легче, он медленно садится и шевелит пальцами на ногах, возвращая себе ощущения. Чимин всё ещё бормочет извинения, и Хосок поворачивается к нему, кладя ладонь ему на бедро.
— Эй, — тихо зовёт он, — всё в порядке. Ты не виноват.
У Чимина в глазах слёзы. Хосок устало улыбается и тянет Чимина на себя, сжимая в объятиях.
— Это случайность, никто не виноват, — шепчет он в светлую макушку. Никто ни в чём не виноват — ни водитель, который его сбил, ни врач, который едва не отрезал ему ногу, ни терапевт, который сообщил, что танцевать как раньше он больше не сможет. — Никто ни в чём не виноват.
Хосок редко вспоминает аварию. Он не любит об этом говорить, не любит жалость в чужих глазах и постоянные напоминания о том, чего он лишился. Мало кто говорит о том, что у него осталось — его семья, его друзья, его жизнь, в конце концов. И танцы никто не сможет у него отнять. Пусть о профессиональной карьере пришлось забыть, но никто не помешает Хосоку стать учителем и хотя бы кончиком пальца прикоснуться к недосягаемым звёздам. Родители поддержали его идею, друзья были на его стороне — что ещё нужно?
Чимин в его объятиях тихонько всхлипывает, Хосок заталкивает воспоминания поглубже и гладит того по волосам. Боль в висках возвращается с удвоенной силой, к горлу подкатывает тошнота.
— Эй, Чимин, — Хосок отстраняется и свешивает ноги с кровати. — Мне нужно…
Закончить он не успевает, прижимает ладонь к губам и бросается в сторону туалета, слегка прихрамывая. Вваливаясь внутрь, больно бьётся локтём о дверной косяк, падает на пол и склоняется над унитазом. Чимин подходит сзади, кладёт руку ему на спину и молчаливо ждёт, пока Хосока перестанет тошнить. А потом помогает подняться на ноги и сажает на край ванны, вручая зубную щётку.
— Ты такой беспорядок, хён, — говорит Чимин насмешливо, но в выражении его лица читается беспокойство.
Хосок неопределённо машет рукой в воздухе и тяжело вздыхает. Зубная паста слегка щиплет язык, болят глаза, Хосок рассеянно потирает шрам на бедре, чувствуя грубые края через тонкую ткань. Боль уже прошла, но Хосок чувствует её отголоски, гуляющие по телу. В висках стреляет, голову снова заполняют воспоминания о прошедшем вечере. Хосок сначала полощет рот, а потом засовывает голову под струю холодной воды и зажмуривается.
Чимин протягивает ему полотенце, подставляет плечо и помогает пройти на кухню. Хосок не беспомощный, но забота греет. Он распластывается по столу и наблюдает, как Чимин заваривает рамён и делает кофе — чёрный, без сахара.
— А сливки? — спрашивает Хосок, глядя в кружку.
— Закончились.
Хосок делает маленький глоток — кисловато-горький вкус оседает на языке, тут же вспоминается маленький балкон и промозглый ветер, улыбка шальная и неумелый поцелуй. Хосок обнимает себя руками, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, его трясёт. Чимин выбегает из кухни и возвращается с тонким пледом, который накидывает Хосоку на плечи. Он садится рядом, крутит в руках палочки и смотрит на время. Хосок тоже переводит взгляд на часы — половина девятого. Он рассеянно перебирает в голове планы — две лекции, зал, подработка. Идти не хочется, но сонбэ ясно дал понять, что донесёт на него в деканат.
— Мудак, — бормочет Хосок себе под нос, отмахиваясь от вопросительного взгляда Чимина.
— Как нога? — спрашивает Чимин, когда Хосок наполовину съедает рамён.
Хосок вытягивает обе ноги, поднимает сначала одну, потом другую, шевелит пальцами и в шутку толкает Чимина.
— Нормально. Забей, это была случайность, — отмахивается, когда Чимин снова пытается извиниться. — Лучше расскажи, что вчера было после того, как мы ушли.
— Тебе в подробностях или в общих чертах?
— В подробностях, — улыбается Хосок, продолжая есть.
— Ну, Сокджин-хён и Тэхён были уверены, что вы двое отправились заниматься грязным необузданным сексом, — Хосок давится, выплёвывает половину лапши на стол и заходится кашлем. Чимин протягивает бумажные полотенца и продолжает. — Юнги-хён сказал, чтобы ты не приходил потом к нему плакаться, когда всё развалится. А Намджун-хён, — Чимин сверкает глазами и немного наклоняется вперёд, — зажимался с каким-то парнем в туалете, пока их не застукали.
— Случайно не с тем, что был за соседним столиком? — Хосок наконец вспоминает, почему тот показался ему знакомым: он уже видел его в квартире Намджуна при похожих обстоятельствах.
— Вроде с ним, а что? Ты его знаешь?
— Видел пару раз.
— Ну, а что насчёт вас? Ты и Чонгук. Вы теперь вместе?
— Да какое там, — Хосок отмахивается. — Я поговорю с ним завтра. Трезвым, — добавляет он скорее для себя, — и всё объясню.
— А ты уверен, что это хорошая идея? — Чимин поджимает губы. — Мне кажется, что Чонгук серьёзен.
— Только ты не начинай, — стонет Хосок, хватаясь за голову. — Ну нравлюсь я ему, но не в том смысле. Мы просто друзья.
— А тебе?
— Что?
— Тебе нравится Чонгук?
— Конечно, — кивает Хосок, не совсем понимая, к чему ведёт Чимин. — Он мой друг.
— Да я не про то, — Чимин закатывает глаза. — В романтическом смысле, я имею ввиду. И он, кажется, в твоём вкусе.
— Чонгук — друг, — припечатывает Хосок, не желая продолжать разговор, но Чимин, как надоедливый голос разума, продолжает:
— Обжимались вы вчера очень по-дружески, и бесился ты, когда Чонгук танцевал с тем парнем — тоже, очень по-дружески. Хён, ты мне-то не ври.
— Да не вру я, — Хосок почти кричит. — Я знаю, что Чонгук красивый, я не слепой! Но у меня нет к нему чувств!
— Успокойся, — морщится Чимин и встаёт. — Когда закончишь с самообманом, не жалуйся потом.
— Ты говоришь прямо как Юнги-хён.
— Кстати, — Чимин ставит кружки в раковину и оборачивается, — а что между вами-то вчера произошло? Сначала ты сбежал, потом хён пошёл за тобой, потом на поиски отправился Чонгук и вернулся взбешённым.
— Просто вспомнил кое-что.
Хосок не уверен, сколько знает Чимин о том, что произошло шесть лет назад: они тогда и знакомы-то ещё не были. А Юнги не из тех, кто открывает душу всем подряд. Хосок знает его без малого восемь лет и до сих пор плутает в закоулках, не представляя, что у того на уме.
— Мы с хёном говорили, Чонгук нашёл нас и всё не так понял, — объясняет Хосок.
— Просто говорили? — приподнимает бровь Чимин.
— Да, люди иногда таким занимаются, — вяло огрызается Хосок.
Чимин смотрит так, будто хочет спросить что-то ещё, но в итоге отворачивается к раковине и начинает мыть посуду. Хосок идёт обратно в ванную и роется в шкафчике в поисках таблеток, выпивает сразу две и прислоняется лбом к холодному кафелю, ожидая, когда боль уйдёт. Кошачий оркестр на душе берёт антракт.
Хосок находит свой телефон и просматривает сообщения. От Юнги ничего. Хосок думает написать ему сам, но не знает, что сказать. Тот не прав, но Хосок не знает, как объяснить это и не нарваться на новую порцию нравоучений. Щёку опаляет фантомной болью — рука у Юнги тяжёлая, Хосок понимает, что заслужил, но менее обидно от этого не становится. Чонгук вбил себе в голову, что у него чувства, путая влечение с симпатией, но огребает за это Хосок. И никто почему-то не верит, что между ними ничего нет и быть не может.
Чонгук пишет ему, что скучает, и снова шлёт раздражающе много сердечек, Хосок ловит себя на желании позвонить и наговорить кучу дерьма, о котором потом пожалеет. Вместо этого он швыряет телефон на кровать и начинает собираться в университет, размышляя, когда его жизнь стала напоминать дурацкую дораму, вроде той, что он недавно смотрел.
***
Хосок доблестно высиживает первую лекцию, игнорируя сонбэ, который комментирует его помятый вид и лёгкую хромоту. В перерыве его находит Тэхён и вручает стаканчик с кофе, критично осматривая с головы до ног.
— Выглядишь ужасно, — говорит он и тянет его на улицу.
— Спасибо, — Хосок делает глоток и едва не выплёвывает кофе обратно. — Вы сговорились? — сокрушается он. — Я не люблю чёрный кофе!
— Разве? Ты всегда его заказываешь.
— Для Чонгука, — закатывает глаза Хосок.
— Точно, прости, — Тэхён улыбается, даже не пытаясь выглядеть виноватым, и хитро прищуривается. — А где он, кстати?
— Понятия не имею.
— Ты не знаешь, где твой парень?
— Он не мой парень! — едва рычит Хосок, потому что — ну сколько можно уже?
— Тихо, хён, не кричи, я понимаю, — улыбка на лице Тэхёна становится только шире. — Вы не хотите афишировать отношения, я понял.
Хосок пихает стаканчик с недопитым кофе Тэхёну в руки, разворачивается и, чеканя шаг, возвращается в здание — и чувствует, как возвращается головная боль. Телефон в кармане тихо вибрирует, Хосок его игнорирует.
На второй лекции сонбэ садится рядом с ним и целый час рассказывает про свою стажировку в развлекательном агентстве. Хосок сжимает пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и так сильно стискивает зубы, что слышит тихий скрип. Сонбэ тоже слышит, отчего его лицо напоминает чеширского кота. Хосок давно выпал из соревнований за звание лучшего танцора факультета, с трудом собрал себя по частям, оплакивая мечту, пока не нашёл новую. Но этот мудак раз за разом продолжал тыкать пальцем в его зажившие раны, как жестокий ребенок в беззащитного котёнка. Хосок себя беззащитным не считал, но и ввязываться в драку не хотел — проблем потом не оберёшься.
После окончания лекции Хосок вылетает из аудитории первым, игнорируя летящий в спину смех и наставление смотреть по сторонам. Злость бурлит внутри подобно лаве в пробудившемся вулкане. Хосоку хочется кричать, хочется разбить этому мудаку лицо и переломать ноги, чтобы тот тоже попрощался с карьерой. Он не жестокий человек, но у некоторых был талант пробуждать в нем самое худшее.
Хосок несётся по коридору в сторону выхода и на повороте врезается в кого-то, едва не падая.
— Осторожнее, — звучит знакомый голос, и Хосоку хочется провалиться сквозь землю. Чонгук последний, кого ему хочется сейчас видеть. — Хён! Привет! Я как раз искал тебя!
Чонгук улыбается широко — такой красивый, что почти больно. Хосок обходит его, мямлит, что ему нужно идти, и позорно сбегает, чувствуя прожигающий спину взгляд. Внутренний голос опять называет его трусом. Хосок шлёт его к чёрту.
***
Хосок прогоняет танцевальные связки, пытаясь игнорировать боль в бедре, пока не падает, как подкошенный. На глазах выступают слёзы, он бьёт кулаком по полу и отталкивает руку тренера, когда тот пытается помочь ему подняться. Скомканно прощаясь, он уходит из зала и понимает, что не в состоянии сегодня заниматься, — шарит в сумке в поисках лекарств. Нога болит так, что Хосок на мгновение жалеет, что не умер в той аварии, и тут же пугается собственных мыслей.
— Просто плохой день, — бормочет он, толкая стеклянную дверь и нос к носу сталкиваясь с Чонгуком, у которого в руках два стаканчика судя по запаху с кофе.
— Привет, — тот улыбается обезоруживающе, будто Хосок не игнорировал его весь день, и протягивает ему один стаканчик. Хосок на автомате принимает напиток, делает глоток и поднимает на Чонгука шокированный взгляд. — Я подумал, что ты захочешь чай, — трёт шею тот, покрываясь очаровательным румянцем.
— Спасибо, — говорит Хосок, чувствуя жгучую нежность. — То, что нужно.
Чонгук убирает руки за спину, перекатывается с носка на пятку и украдкой смотрит из-под чёлки. У Хосока все возмущения, все заготовленные фразы и обвинения вылетают из головы. Он не может злиться, когда Чонгук стоит прямо перед ним — растрёпанный, раскрасневшийся, уже давно не тот хмурый мальчишка из воспоминаний.
— Как дела? — спрашивает Чонгук, когда тишина между ними грозится стать неловкой.
Хосок отходит в сторону от дверей, прислоняется спиной к стене и пьёт чай маленькими глотками. «Отлично», — хочет сказать он, но вместо этого выпаливает:
— Дерьмовый день.
— Что-то случилось? — Чонгук хмурится, сводит брови к переносице, слегка поджимает губы. Хосок зачарованно протягивает руку и кончиком указательного пальца разглаживает морщинку.
— Сонбэ, нога, похмелье, — Хосок пожимает плечами и собирается опустить руку, но не успевает: Чонгук перехватывает его ладонь и берёт в свою, переплетая пальцы.
— Он опять тебя доставал? — Чонгук стискивает зубы, в глазах появляется опасный блеск.
— Забей, — отмахивается Хосок. — Этот мудак выпускается в конце года, и я больше его не увижу. Осталось потерпеть всего ничего.
— Хён, он уже три года тебе покоя не даёт, — настаивает Чонгук и тихо добавляет: — Мне кажется, у него к тебе чувства.
— Ага, чувство отвращения у него ко мне, — Хосок смеётся, едва не роняя стаканчик с чаем. Чонгук нахохливается, и Хосок легонько толкает его плечом, утирая слёзы, выступившие в уголках глаз. — Скажешь тоже.
— Хён, для такого умного человека, как ты, ты довольно слеп во всём, что касается чувств.
— Это ты меня сейчас так идиотом назвал? — возмущается Хосок. Чонгук только глаза закатывает, но его губы расплываются в нахальной улыбке.
— Тебе показалось, — Хосок снова толкает его плечом, чувствуя, как на душе становится немного легче. Чонгук прикусывает губу, опускает взгляд и кивает на его бедро, где под плотной тканью притаился шрам. — А что с ногой?
— Неудачно встал с кровати, — врёт Хосок, скрывая правду за улыбкой.
— Хён, нужно быть осторожнее, — сетует Чонгук, слегка сжимая его пальцы. И не понять — поверил или нет.
Хосок допивает чай, выбрасывает стаканчик в урну и проверяет время.
— У меня подработка через час, — вздыхает он, совершенно не желая идти в центр, где маленькие дети будут скакать по его ногам, а безумные мамочки коршунами виться вокруг, следя, чтобы их драгоценных крох никто не обидел.
— Может, пропустишь? — просит Чонгук и тянет его к себе, обнимая. Хосок улавливает запах туалетной воды, шампуня и кожи. Он обнимает Чонгука за талию, позволяя себе немного понежиться в горячих руках, и старательно не обращает внимания на косые взгляды проходящих мимо людей.
— Не получится, мне нужны деньги, — Хосок с сожалением отстраняется и показывает разбитый экран на телефоне. — Увидимся завтра?
— Ага, — Чонгук слегка поджимает губы, переминается с ноги на ногу, отводит взгляд — Хосок с любопытством наблюдает за его поведением. Нервничающий Чонгук — редкое зрелище. — В пятницу выходит фильм, о котором я говорил, хочешь сходить?
Хосок понятия не имеет, о каком фильме речь, но всё равно кивает, с удовольствием отмечая, что Чонгук, получив согласие, загорается словно рождественская гирлянда. Хосок улыбается в ответ, чувствуя внутри небывалую лёгкость, и день резко перестаёт быть таким дерьмовым, как ещё пару минут назад.
— Тогда я зайду за тобой в шесть? — уточняет Чонгук и, дождавшись очередного кивка, наклоняется, целует Хосока в щёку и убегает, помахав на прощание.
Хосок стоит посреди дороги, рассеянно касаясь пальцами кожи, где как клеймо горит след поцелуя, и убеждает себя в том, что все друзья ведут себя так. Хотя ему никогда в голову не приходило поцеловать того же Намджуна, Чимина или, упаси боже, Юнги.
