Фаворитка

      — Ты уверена, что это правда не они, что это не Лукашенко? — Мария опрокинулась на спинку стула с озобоченным выражением лица. Её губы были изрядно покусаны: менеджер пребывала в постоянном волнении по поводу работы. Тяжело вздохнув, она вновь пробежала пальцами по бумагам в папке: — Счета ещё не покрыты. Твой отец... Поговаривают, что с должности его хочет убрать Александр Григорьевич, так что, по-моему, всё сходится, и народу это точно не понравится: сначала Лукашенко не выполняют обязанностей по договорам с такой крупной организацией, как наша «Молодёжь», а затем отсеивают неугодных депутатов...       — Мой отец здесь не при чём, — резко оборвала её Т/и, о чём сразу же пожалела и, закрывая ладонью лицо, тихо продолжила: — Нам нельзя поддаваться на их уловки, что бы они ни говорили и что бы они ни показывали. По-крайней мере до тех пор, пока Николай не выяснит...       — Т/и, а если будет поздно? — Мария не сдавалась, и Т/и её прекрасно понимала: риски лишиться организации были высоки. — Что если Лукашенко обманывают?       — Зачем это им? — Бесстрастно спросила Т/и, уверенно обращая взор к менеджеру. Всё это кажется ей полной бессмыслицей: с чего бы президенту и его сыну так ей в глаза лгать, а за спиной делать грязные и, не поддающиеся логике, дела. Девушка высказала своё непонимание: — Не думаю, что Александр Григорьевич сам себе стал бы пятнать репутацию, тем более — в предвыборной гонке.       Т/и слышала, как тяжело вздохнула Мария: спорить с Т/и, обладающей пробивным характером, та вовсе не хотела, но дело принимало сложный и опасный оборот. По взгляду менеджера Т/и стало ясно, о чём она думала — пусть и не озвучивала свои мысли — а они, вероятнее всего, прибавились у неё после сообщений в СМИ, которые обратили внимание на общение Николая и Т/и. Мария, что скорее всего, вняла популярным в сети статьям и могла думать о том, что Лукашенко-младший, завладев доверием девушки, обвёл её вокруг пальца и пустил ей пыль в глаза своей «театральной» помощью. И за эти думы Т/и не вправе была винить менеджера: со стороны это правда могло выглядеть именно так.       В последний месяц Т/и жила на два фронта: учебный и деловой, и там, и там существовали свои проблемы, и уже в конце учебного года, после успешной сдачи сессии и экзамена, она смогла спокойно выдохнуть и полностью погрузиться в насущную проблему с «Молодёжью XXI века». Николай сообщал ей о ходе дел лично, избегая передач информации через своих советников и других третьих лиц, но, тем не менее, ставил перед собой задачу донести до внимания того самого, вставляющего палки в колёса, кандидата сведение о том, что администрация президента в курсе всего происходящего, в том числе — в курсе его «махинаций». И Т/и верила искренности Николая, и не могла ни за что взять в толк то, с чего бы Александру Григорьевичу лично захотелось бы снять с поста её отца-депутата.       — Я верю Николаю и Александру Григорьевичу, — подытожила Т/и, уверенно посмотрев на менеджера, — полную ответственность за «Молодёжь XXI века» я беру на себя. Так что, Мария, прошу тебя, не смей даже слушать тех, кто будет ещё что-то предлагать нашей организации и утверждать, что Лукашенко нас кинут.       Мария недовольно покачала головой, но ничего не ответила.

***

      На просторах Беларуси стояло поистенне жаркое лето, последний его месяц — август, в городах, над раскалённым асфальтом, парила зыбкая дымка и духота, но люди, пережившие затяжные весенние дожди, были теперь рады такому «настоящему» лету. Ожидали успешный августовский и осенний урожай, да и в воздухе висела расслабленная атмосфера: даже предвыборная гонка, казалось, уже не так занимала горожан, уступая место отдыху и наполнению энергии. Т/и, уставшей от минской, столичной духоты, было радостно услышать приглашение в загородную резиденцию президента, где Александр Григорьевич должен был встретить и отметить свой день рождения. Девушке, хоть и сблизившейся вдруг за нестоль долгое время с семьёй Лукашенко, было удивительно принимать от них приглашение на такое «семейное» событие.       Николай, у которого День рождения шёл вслед за отцовским, тактично вызвался сопровождать её до резиденции. «Чтобы тебе не было скучно в дороге. Время в поездке будет не шуточное — несколько часов», — предупредил её он, но Т/и и не собиралась отказываться от его компании, да и чувствовалось, что молодому человеку было приятно провести несколько часов не под эгидой своего отца и дел, а в своё собственное удовольствие.       Чёрная тонированная машина у дома напомнила девушке её первую поездку с младшим Лукашенко, и она усмехнулась мысли о том, что именно автомобиль являлся первым местом их сближения. Сев в машину, Т/и ожидала увидеть Николая всё в том же идеально сидевшем на нём официальном костюме, но молодой человек, разнившись с окружающей официальной обстановкой, телохранителями и водителем, выглядел, как рядовой белорусский юноша. На нём была обычная, но идеально шедшая ему, толстовка и джинсы.       — Неожиданно, — выдала Т/и, улыбнувшись и пожав Лукашенко руку.       — В костюмах ужасно неудобно, — признался, рассмеявшись Николай, хлопнув водителю по сидению, подавая знак «ехать», — тем более в такую жару. Я рад, что ты согласилась поехать. Отец от тебя не отстанет, пока не покажет местное хозяйство в резиденции. — Т/и хотела сострить, но молодой человек её перебил: — Картошку мы копать тебя не заставим.       В автомобиле на всю мощность работал кондиционер, и жара за окном уже не казалась такой реальной. Т/и расслабилась и отвлеклась на, проплывающие мимо, пейзажи любимого города, ожидая вскоре увидеть его загородные панорамы и предвкушая несколько дней отдыха. Но машина всё так же проезжала, гармонирующие между собой, стеклянные дома Минска и его парки, и Т/и недоумённо оглянулась на резко замолчавшего Николая. Он отстранённо смотрел в окно. Брови его опустились, на лбу проявилась еле заметная морщинка, молодой человек был глубоко погружён в свои мысли. Т/и осторожно тронула его за плечо, призывая к реальности, и поинтересовалась, куда они едут. «Ох, — прочистив горло, ответил Николай, — я забыл тебя предупредить. Мы заедем кое-куда, это не займёт много времени, не переживай об этом». Он слабо улыбнулся и, словно во избежание дальнейших вопросов, поджав губы, вновь отвернулся к окну. Т/и, не став его более тревожить, последовала его примеру, решив, что рано или поздно его тревоги станут ясны.       Машина остановился в черте города, но на самой его окраине около небольшого спального района. Т/и с интересом огляделась вокруг, не представляя, какую цель здесь мог преследовать Николай. Тот, с разочарованием согласившись с охранниками, стоящими на том, что они непременно должны идти вместе с ним, вышел на улицу, предупредив девушку о своём скором возвращении. Ей не оставалось ничего, как сидеть в салоне и наблюдать за ним через окно. Николай, переговариваясь со своим охранником, заметно нервничал и, кусая губы, заламывал руки и постоянно одёргивал толстовку. Несколько минут они чего-то ждали, и молодой человек беспрерывно крутил головой в поисках кого-то. Но в одно мгновение это тревожное внимание прекратилось, и на лице Николая появилось искреннее и счастливое выражение, которое не так часто украшало его облик. Молодой человек сделал несколько шагов вперёд, и за его спиной Т/и стало видно невысокую, средних лет, светленькую женщину, которая протягивала Николаю свои руки. Её лицо, ровно как и его, сияло от радости, искрились голубые — как и у Коли (Т/и сразу невольно заметила сходство) — глаза, и в следующее мгновение женщина крепко обняла молодого человека, прижавшись к самой его груди, и долго не отпускала. Николай, ввиду своего роста, положил свой подбородок на её голову и, чуть заметно посмеиваясь, что-то говорил. Т/и, очень тронутой этим жестом, хотелось услышать, какие слова звучали между ними в тот момент, но в салоне была полная звукоизоляция и это было невозможно. Когда женщина наконец выпустила Николая из своих объятий, то, всё так же сияя, вложила ему в руки какую-то вещь и долго-долго и сердечно что-то ему говорила, пальцами иногда проводя Лукашенко по волосам и покрасневшим щекам и скулам. На прощание она вновь обняла его, встав на носочки, поцеловала, как ребёнка, и не сводя глаз, долго смотрела, уходящему Николаю, вслед.       Хоть девушку и съедало любопытство, но она желала услышать от него самого объяснение этой встречи, но Николай, источая из себя счастье и радость, не говорил ни слова о женщине, и весь остальной путь заводил разговоры на отвлечённые темы, вновь блистая своим незаурядным умом, и уже не становясь слишком задумчивым и серьёзным.       Загородная резиденция президента, ровно как и все остальные, поражала своим размахом, но воздух здесь был чище, природные просторы вокруг необъятного участка радовали глаз, и, казалось, здесь никто и ничто не могло помешать воцарившейся спокойной гармонии. Именинник — Александр Григорьевич, оказалось, не желал в этом году широко отмечать свой день рождения, и затем выбрал для празднования именно это, удалённое от больших городов, местечко. Здесь уже собрались все близкие президента: его сыновья и их семьи, внуки, и некоторые из близких друзей. Т/и, которая чувствовала себя в таком окружении почти желанной гостьей, смогла быть увереннее, да и Мария, ходившая за Александром Григорьевичем по пятам, в считанные часы помогла со всеми познакомиться и помочь обосноваться в доме. Т/и, оглядывая большое, но, тем не менее, дружное семейство Лукашенко, льстило, что её пригласили быть в эти дни в их числе. Но её до сих пор удивляло то, почему именно ей была предоставлена такая честь.       Под вечер дом особенно гудел разнообразием голосов, и Т/и нравилось чувствовать эту «домашнюю» атмосферу. В такие моменты знание того, что она находилась в гостях у президента республики, полностью улетучивалось, ничего практически об этом не напоминало. Николай сошёл из своих комнат вместе с племянником — Александром, с которым они с самого детства поддерживали дружеские отношения. Оба молодых человека были в костюмах, и Т/и в очередной раз могла признать, на сколько официальная одежда была к лицу Николаю. Тот, поймав её взгляд, раскрепощённо подмигнул, сменяя привычную серьёзную физиономию лица.       Общество, собравшееся на торжестве Лукашенко, в самом начале вечера разделилось на два кружка: женский и мужской. В каждом из них обсуждались насущные темы, и изредка между собой два «мирка» обменивались репликами. В мужском обществе главенствовал виновник торжества, окружённый своими сыновьями и советниками. Лукашенко, пребывая в хорошем расположении духа, стараясь не думать о политике, добродушно острил, иногда повышая свой голос так, что женщинам на другой стороне просторной гостиной становилось интересно, что же там обсуждают, и они с любопытством вытягивали головы.       Т/и, которая изначально пыталась следить за нитью диалога между дамами, невольно отвлеклась на противоположную сторону комнаты, откуда доносился мужской смех. Вернее, её внимание привлекал «некто». Николай стоял, опёршись на стену и расслабленно засунув одну руку в карман выглаженных брюк. Из-за неформальности мероприятия он позволил себе ослабить галстук и расстегнуть пиджак; весь вид его был чуть неряшлив, но это придавало ему вид совсем юношеский и беззаботный. На лице его поминутно появлялась улыбка, от которой по телу Т/и проходила приятная дрожь; эта улыбка редко в тот вечер сходила с его губ. В его голубых глазах плясали огоньки, и щёки иногда краснели от тихого смеха, подчёркивая тем самым цвет очей молодого человека. В те моменты Николай казался Т/и как никогда живым, и она с трудом могла бы вспомнить, вёл ли он себя так раскрепощенно хоть на одном из мероприятий.       — Сыграй-ка нам, Коль, — хлопнул в ладоши Лукашенко, словно ставя точку в «кружках» и призывая гостей объединиться, а затем, заговорщиски обратясь к подошедшей ближе Т/и, и прикоснувшись к её руке, тихо добавил: — играет мастерски! Только вот с возрастом реже стал, а вообще — до сих пор отлично, не зря с детства ему сказал учиться!       Николай, всё же расслышав слова отца, снисходительно улыбнулся, покачал головой, а затем, быстро оторвавшись от стены, подошёл к стоящему недалеко от окна фортепиано. Он каким-то твёрдым, но одновременно ласковым жестом провёл по его крышке, словно поздоровавшись со старым другом, и, не теряя своего шарма, сел перед клавишами, скользнув голубыми прищуром по Т/и и Александру Григорьевичу. Т/и затаила дыхание: она ещё ни разу не видела игру Николая, и теперь своими нарочито медлительными движениями он только распалял и дразнил её интерес. Старший Лукашенко, как знаток, пригнулся к её уху:       — Настраивается, — прошептал он, — ему всегда надо... — Лукашенко пощелкал пальцами, подбирая подходящее слово: — Почувствовать, да. То, што играть будет.       Т/и, не отрывая глаз от силуэта молодого человека, рассеяно кивнула Александру Григорьевичу. Её удивила перемена, произошедшая в лице Николая: он, набрав полной грудью воздух, прикрыл глаза, и с физиономии его тут же слетело лукавое выражение, уступив место серьёзности; чуть дёрнулись его губы и точённый нос, как периодически это бывало, но сей «тик» придал большей чувственности всей, окутавшей Николая, атмосфере. Длинные пальцы молодого человека на мгновение зависли над клавишами, задрожал воздух, готовый внимать первым звукам фортепиано. Девушка, почти кожей почувствовав этот невидимый всем накал, ощутив, пробежавшие по рукам, мурашки, судорожно выдохнула. Тогда из-под пальцев Коли клавиши, резко продавившись, издали звонкое и резкое созвучие, в то же мгновение разбившее трепетный и натянутый до этого воздух. Всё быстрее и быстрее; пальцы Николая летали над инструментом, сливая звуки и ноты в одну прекрасную уху мелодию. Сам Николай чуть покачивался, полуприкрыв глаза, и полностью отдавался своей игре, и казалось, он ею жил и чувствовал только её.       Через некоторое время, завороженная музыкой, Т/и услышала, как рядом с ней тихо и судорожно вздохнул Александр Григорьевич, покосившись на него, она заметила, как глаза мужчины увлажнились, а в них застыла отцовская нежность и любовь. Защемило сердце от сознания того, насколько в мире много любви. Т/и почувствовала, как при этой мысли её щеки краснеют, на лице появляется непрошенная улыбка, и с каким восторгом она вновь обращает внимание на играющего Николая. Последние звуки мелодии вновь заставляют воздух дрожать, но не трепетно, а с эмоциями высокими, восторженными. Последний удар по клавишам заставляет всех выдохнуть и понять, что все эти минуты они сидели, затаив дыхание. Т/и тяжело дышит, и первое мгновение не может перевести взгляд с, остановившихся в грациозном и финальном жесте, кистей рук Николая.       — Ну... — Тянет Николай, отодвигаясь от инструмента. — Как-то так.       И это обычное юношеское «как-то» кажется изумительным, хоть и не слишком уместным после воспроизведения одного из величайших произведений искусства. Но это «как-то так» настолько невинно, так по-простому обычно, что всё действо становится Т/и ещё ближе, ещё роднее. Она, подхватывая смех остальных, счастливо смотрит на младшего Лукашенко: он, закусывая губу, тихо посмеивается со своей реплики и поправляет светлые волосы, в попытках скрыть за этим жестом, раскрасневшиеся от чувств, щёки. Растроганный Александр Григорьевич, встав с насиженного места, с чувством пожал плечо младшего сына, и в тот момент Николай — простой молодой человек, сын своего, крепко любящего его, отца, а не начинающий политик, загруженный далеко не юношескими делами.       — Ну шо, — обратился к гостям Александр Григорьевич, смахивая непрошенную слезу, — теперь, что говорится в народе, танцы? Пока меня дела снова не нагнали.       Т/и не ожидала видеть что-то настолько «обычное» для праздника в стенах дома президента. Но через пару мгновений в комнате взаправду заиграла музыка, и старший Лукашенко, отгоняя советников, сам начал пританцовывать, вызывая этим самым снисходительный смех родни. Отойдя к окну, Т/и предпочла смотреть на это со стороны, не заметив за рассеянным и задумавшимся своим состоянием, что музыка давно сменилась, а некоторые уже успели разбрестить по всей гостиной и территории резиденции, и в центре больше не пританцовывал «дед Саша».       — Не хочешь потанцевать? — Тихий, но низкий голос Николая заставил Т/и обернуться. Он стоял уже без пиджака, в одной белоснежной рубашке, и засунув обе руки в карманы брюк. В ожидании склонил голову и, словно оправдываясь, чуть добавил: — По танцам я не мастер, не занимался ими, но всё же.       Т/и чуть усмехнулась и вложила свою ладонь в его предложенную руку. Молодой человек вывел её в центр комнаты, где под медленную, неизвестную Т/и песню, уже покачивались некоторые пары. Нерешительно встав перед Николаем, Т/и вновь подивилась его росту: её макушка едва доставала до его губ. Молодой человек медово улыбнулся и мягко, чуть с заметным трепетом, положил крепкие ладони на её хрупкий стан. Т/и, чуть прикрыв глаза, вдруг почувствовала тот самый, приятный запах одеколона молодого человека, который запомнился ей ещё с первых встреч. Но теперь, в непосредственной близости от тела Николая, чувствуя его почти невесомые прикосновения, запах одеколона казался не таким явным, и перебивался другими, приятными нотками. Это было что-то сладкое и нежное, то, как пахнут младенцы и детские порошки. Т/и, неожиданно для самой себя, чуть ближе придвинулась к молодому человеку, чувствуя затем, как в ответ его ладони чуть крепче и ощутимие держат её руку и талию.       — Сегодня утром, когда мы ехали, — начала Т/и, чтобы скрыть своё смущение за разговором, — ты вышел и увиделся с женщиной. Это была твоя мама, да?       Она нерешительно подняла голову, чтобы видеть лицо Николая. Оно было в непосредственной близости, и Т/и, засмущавшись, вновь хотела опустить свою голову, но обращённые на неё голубые глаза не позволили ей этого.       — Да, — чуть грустно улыбнулся Николай, — это была моя мама. Похожи, да? — Он выждал утвердительный кивок Т/и и усмехнулся: — Да, слышал, что мы похожи. Я с детства вижу её не очень часто, мне как-то этого не позволялось, да и времени особо никогда на это не было. Но я всегда рад её видеть, говорить с нею... Сегодня она заранее поздравила меня с наступающим днём рождения, потому что завтра нам вряд ли удалось бы с нею встретиться или даже созвониться.       — Она тебя безумно любит, — искренне ответила Т/и, желая, как и та женщина, прижать к себе Николая, который отчаянно, как ребёнок, жаждал проявления любви, — это было видно невооружённым глазом. Хорошо, что у тебя есть возможность видеться с ней, хоть и так редко...       Николай, словно поняв и почувствовав, что история Т/и с матерью намного грустнее и трагичнее его собственной, не стал расспрашивать её о подробностях их отношений, и, заменяя всё своё словестное соболезнование и поддержку, мягко притянул девушку чуть ближе к себе, так, что нос его почти уткнулся в макушку её шелковистых волос, заставляя девушку испытывать от близости трепет. Этот жест понимания Т/и высоко расценила и была благодарна младшему Лукашенко за то, что он не произнёс те вопросы, на которые сейчас бы ей вовсе не хотелось отвечать и портить сей прекрасный момент. Она вновь убедилась в том, что между ними проходила невидимая нить некого «понимания», молодым людям вовсе не требовались слова, чтобы друг друга «услышать» и почувствовать. Они, словно плывя на мотивах медленной мелодии, тихо покачивались в центре гостиной, не обращая внимания на всё, что происходило вокруг — комната превратилась в полумрак, изредка глаз выхватывал из него лица, которые в тот момент казались размытыми и незнакомыми.       Незаметно для остальных Т/и и Николай вышли на улицу. Ночь была уже поистине осенней и чёрной, начинались первые холода в тёмное время суток. Т/и задрала голову, чувствуя свежее дуновение ветра в лицо, треплющего волосы, и широко распахнула глаза, вглядываясь в необъятный купол неба. На нём, подмигивая, ярко светили и переливались звёзды.       — Твой День рождения уже через несколько минут. — Заметила Т/и, не оборачиваясь к Николаю, но чувствуя рядом его присутствие. — Как ты проведёшь и отметишь завтрашний день?       — Никак. — Пожал плечами Николай и чуть кашлянул. — Отца завтра снова ждут дела, да многие и разъедутся. Так что, — подытожил он, — вероятно, тоже начну работать.       Т/и, услышав в его голосе нотку сожаления, перевела взгляд на молодого человека. Он, незаметно для неё, уже давно рассматривал её поднятое к созвездиям лицо, и теперь их глаза встретились. Ей всегда нравилось смотреть в них, видеть настоящую жизнь в этих очах, жизнь, которая не так часто выплёскивалась на публике; молодой огонёк, который затаился в этих блестящих зрачках. Ей показалось, что сейчас должно было совершиться нечто, о чём она потаённо мечтала всё это время, но момент испарился сразу же, когда по гравию послышались чьи-то быстрые шаги. Николай чуть отстранился и покачал головой, а Т/и была рада, что темнота скрывала её, наверняка покрасневшее, лицо.       — Вы чего тут? — Спросила Мария, подходя к ним и пытаясь разглядеть их силуэты во мраке. — Пойдёмте, там все собрались: сейчас будет салют.       Т/и шла на ватных ногах, по телу её проходила слабая дрожь, её всё ещё не отпускало чувство того самого желанного момента. Но, вместе с тем, она не могла и думать о том, боясь, что Николай не разделяет её мыслей. Она шла с ним рядом, пытаясь угадать о чём он думает, но все мысли, ощущения — всё слилось в какую-то сладкую дымку.       Когда дали первые залпы, и над головами со свистом раскрылись разноцветные цветы из сноп искр, Т/и оглянулась на молодого человека. Он, как и пару минут назад, не сводил с неё глаз. Лицо его освещалось фейерверком, причудливо менявшим его цвет. Девушка мягко улыбнулась и прошептала одними губами: «С Днём рождения!», на что он, возвращая ей улыбку, сияя счастьем, поблагодарил её.       Невесомое прикосновение его тёплых пальцев к её, охладевшей на улице, опущенной руке. Взрыв эмоций, как фейерверк, где-то в районе груди и горла, еле сдерживаемая улыбка, затруднённое дыхание. Была ли эта близость нечаянной, ненамеренной? Т/и не думала об этом, весь мир в то мгновение окрасился для неё разноцветными красками салюта, время потеряло свой ход. В тот момент они были беззаботны, юны и счастливы.