Из гостиной снизу раздавались громкий голос отца, повторяющий несколько раз одну и ту же фразу, которую он хотел непременно донести своему собеседнику, и его твёрдые шаги из угла в угол комнаты. Т/и, свесившись через перила второго этажа, с жалостью взглянула на мужчину: на днях им наконец-то удалось поговорить друг с другом, и она окончательно поняла, насколько отцу приходилось тяжело, и зная это, видеть, с каким напущенным спокойствием он разбирал новую проблему, было очень нелегко. Мужчина, словно почувствовав взгляд дочери, остановился, вскинул голову наверх и, заметив её, кивнул ей и растянул губы в усталой улыбке. Т/и, тяжело вздохнув в ответ, вернулась в свою комнату, а взгляд её тут же с тоской упал на включённый ноутбук с университетской работой, которая занимала девушку все последние дни и успела изрядно поволновать. Вновь принявшись за дело, Т/и даже не поняла, когда успела провалиться в сон и вновь возвратиться в детские воспоминания.
Ей восемь или девять, она стоит с матерью на вокзале, крепко сжимая её тёплую и чуть шершавую руку. Женщина взволнованно осматривает снующих вокруг людей, поглаживая дочь по спине и закрывая её от людей, словно в жесте защиты, нервно закусывая по привычке свои алые губы. Т/и прижимается к её телу ближе, носом утыкается в материнское плечо, чувствуя щекой колючее пальто и приторно-сладкий запах духов. Девочка каждой клеточкой своего существа стремилась к матери, как к единственному убежищу в мире.
В следующее мгновение она оказывается в тёмной комнате; голова кружится, веки налились свинцом и не хотят широко открываться, к горлу поступила противная тошнота. Т/и не может пошевелить ни одним своим челом, и, чувствуя на глазах слабый свет и слыша, словно из-под толщи воды, знакомые голоса, она старается внимать им, старается удержать сознание. Женский голос — «Это мама!» — вспоминает Т/и, — взволнованным шёпотом в чём-то убеждает другой голос, мужской. Т/и не может разобрать слов, а после чувствует, как та же, всё любимая ладонь матери, мягко ложится на её разгорячённый лоб. Она хочет, чтобы это прикосновение не исчезало, жаждет чувствовать его…
Звонок мобильного телефона вырвал девушку из часового небытия. Сердце от внезапности звонка быстро заколотилось, и в Т/и шевельнулась ложная паника. Недоумевающе вскочив с постели, уставившись на экран работающего ноутбука, она не до конца поняла, что случилось. Повторный сигнал вызова дал о себе знать, Т/и в смешке потянулась к телефону, и, нажимая на кнопку приёма звонка, уже смутно могла вспомнить то, что ей снилось и что её так сильно могло взовлновать.
— Добрый день, Т/и, — сказал знакомый голос по другую сторону, и Т/и почувствовала, как её сердце вновь ухнуло куда-то в ноги, — это Николай. Я сейчас не отвлекаю вас?
— Здравствуйте, — поспешно ответила Т/и, закрывая ладонью лоб в попытках сосредоточиться и плотнее прижимая трубку к уху, — нет-нет, я вас слушаю.
— Отлично. Послушайте, кое-что прояснилось в ситуации с «Молодёжью», но не хотелось бы, при всей… — Николай на мгновение замолчал, подбирая слова, — при всей хоть и безопасности, но обговаривать обстоятельства по телефону. Когда вам будет удобно подъехать в резиденцию?
Они договорились встретиться тем же вечером. Т/и, понимая, что еле успевает сделать университсетскую работу в срок, всё же с облегчением и некой радостью захлопнула крышку ноутбука, решив, что в данной ситуации её организация «Молодёжь XXI века» — важнее.
Деловые поездки на машине: университет — дом — менеджер — резиденция Лукашенко — стали уже чем-то обыкновенным. О мнимом отдыхе Т/и уже и не могла думать: темп работы начал понемногу заставлять её втягиваться, привыкать к себе. По пути в резиденцию она с неприятным осадком зашла в свой профиль в социальных сетях, мельком заметив нелестные комментарии, и тут же, дабы переключиться, открыла недавнюю переписку со своим менеджером — Марией. На днях ей снова писал тот мужчина, желающий «помочь» «Молодёжи» и утверждающий, что Лукашенко-младший непременно опрокинет организацию Т/и. Марии казалось, что мужчина (Т/и поморщилась, вспомнив его холодный оскал) говорит правду и, вероятно, много знает, раз смело высказывает уверенность в ненадёжности президентской помощи. Но Т/и, ненавидящая тревожное чувство всей душой, тем не менее просила менеджера повременить с ответом, пока ситуация не прояснится.
Т/и с огромным облегчением вздохнула, заметив у входа в особняк, ожидающего её, Николая. Её тянуло к нему словно к спасательному кругу, она чувствовала, что он знал, как нужно поступить. И, преследуемая этим чувством, она невольно провела параллель между его «защитой» и материнской, которая была не так давно в её снах. Рядом с этими людьми она невольно чувствовала себя увереннее. Николай растянул губы в приветственной улыбке и, по неоговорённой формальности, снова приобнял девушку. Из-за спины молодого человека тут же выскочила Мария, завалив Т/и вопросами, словно та приехала просто погостить. А Т/и не оставалось ничего, как последовать со всеми в дом, отложив важный разговор с Николаем на некоторые время.
Казалось, атмосфера в особняке ничем не отличалась от той, которая царила в прошлые посещения Т/и. Но по взглядам его домочадцев, некого зависшего над всеми «нерва», Т/и стало ясно: что-то было не так. Мария тактично и ювелирно вывела её в сад, пока Николай, оправдываясь разговором с отцом, отлучился в другие комнаты. Эта недомолвка, полное отсутствие понимания происходящего тяготило Т/и, и она слабо воспринимала попытки Марии отвлечь её и расшевелить. Девушка то и дело смотрела на дом и двери, ожидая появления Николая и диалога об их сотрудничестве.
— Как тебе титул «Мисс Беларусь»? — Спросила Мария, предприняв новую попытку переключить внимание гостьи.
— На самом деле, — призналась Т/и, — довольно трудно. Я не думала, что люди настолько остро всё воспринимают. Как ты пережила то время?
Т/и было прекрасно известно, что «фаворитка» старшего Лукашенко была никто иная, как бывшая «Мисс Беларусь». В то время Т/и мало заботил конкурс, она не следила за судьбами победительниц, но для неё не было секретом, что в своё время Мария — красивая, молодая девушка — тоже испытывала на себе общественное давление.
— Конечно, сложно, — вздохнула Мария, поджав губы, а затем, странно сверкнув глазами, продолжила: — но главное, чтобы рядом был тот, кто смог бы поддержать.
Последняя фраза не стала полностью ясна Т/и: где-то в подсознании она, возможно, видела практически незримый на что-то намёк, но поверхностно списала это только на то, что Мария была рада своевременной поддержке Александра Лукашенко. В тот момент она получше пригляделась к девушке, что сидела перед ней. Т/и редко судила людей за их поступки, мысли, и так же не могла судить Марию за то, что после конкурса она, как очередная победительница конкурса красоты, завязала незамысловатые отношения с президентом. Но, глядя на неё, нельзя было сказать, что она делала это не по своей воле: Мария держалась достойно, на лице её не было отпечатка грусти или чего-то негативного, она положительно отзывалась о семье Лукашенко и, казалось, была рада находится рядом с ними. Т/и не хотела делать выводов, но один из них непозволительно сам напрашивался в её голове: Александр Григорьевич, с появлением в его жизни молодой Марии, больше, во всяком случае, не стремился ухлёстывать ни за одной другой «Мисс Беларусь», отдавая предпочтение одной лишь ей.
Переговорить с Николаем наедине не удалось, и в гостиной, где собрались почти все домочадцы резиденции, состоялся диалог сына с отцом. Т/и, которая понятия не имела, что же помощникам младшего Лукашенко удалось узнать об их деле, приходилось со всем своим вниманием и сосредоточением слушать Николая и Александра Григорьевича, вникать в суть. Мария же, погрузившись в глубокое кресло, о чём-то задумалась, мало обращая внимания на диалог, который уже переходил рамки «дозволенного при гостях» и всё больше становился похож на рядовую перепалку любого отца и сына.
— Твоё упрямство однажды не доведёт тебя до добра, запомни моё слово! — Покачал головой Александр Григорьевич. — Ты хоть иногда коней-то своих попридерживай и головой думай, взвесь всё хорошенько, а не с плеча руби.
— Я всё продумал, пап, — серьёзно ответил Николай, стараясь удерживать спокойный тон своего голоса. На скулах его нервно заходили желваки, — и если я решил, значит, так и будет. Я не ребёнок, чтобы торопиться, я уже всё правда обдумал — время для этого было.
— Не ребёнок, — хмыкнул Лукашенко, обводя всех взглядом, — слышали: он — не ребёнок! Да много ты знаешь, чтобы связываться с такими людьми, а? Вас обдурят, да вокруг пальца обведут. — Николай хотел что-то возразить, но Александр Григорьевич предупреждаще вскинул ладонь: — Эти люди — подонки, да, но их сразу в тюрьму надо, а не говорить и юлить с ними. Что за новости: разговаривать с преступниками?
— Да что ты тогда меня с детства по государствам да встречам возишь, а? — Не выдержал Николай, резко поднимаясь из-за стола и невольно повышая голос. Как обычно, в неприятные для него минуты, у молодого человека начинался тик. — К чему это всё было? Разве не я собственными глазами видел, как решаются разные проблемы, разве не для этого ты знакомил меня со всей этой кутерьмой, до которой мне, маленькому парню, вообще дела не было? Теперь ты отстраняешь меня от проблемы, даже не в силах поверить мне!
Повисла звонкая и накаляющая воздух тишина. Отец и сын долго всматривались друг в друга, и Т/и со стороны казалось, что их прежняя словесная битва теперь перешла в безмолвную форму и совершалась одними взглядами. Т/и чувствовала себя неловко, зная, что перед нею предстали настоящие, оголённые отношения Лукашенко младшего и старшего, она тихо сидела в углу, пытаясь осмыслить происходящее и изредка переглядываясь с Марией, для которой, казалось, подобные сцены были не новы. Николай первый отвёл взгляд и, сокрушенно покачав головой и вздохнув, отошёл от стола к окну. Щёки его от эмоций покрылись румянцем и пятнами, плечи под рубашкой от сердитого дыхания тяжело вздымалась. Александр Григорьевич, напротив, ничем не высказывал своего раздражения и только молча продолжал внимательно следить за сыном, поминутно поправляя свои усы. Казалось, что про присутствие в комнате Т/и все благополучно забыли.
— Хорошо, успокойся. — Примиряюще воскликнул Лукашенко, а затем, указывав Николаю на стул подле себя, сказал: — Сядь и объясни мне чётко ещё раз: почему ты пришёл к такому решению?
Коля, смерив тяжёлым взглядом отца и простояв ещё пару мгновений словно в нерешимости и раздражении, всё же опустился на предложенное место и, сцепив пальцы в замок, в один момент приобрёл спокойное выражение лица.
— Я думаю, — начал он, — что вся эта махинация связана с президентской гонкой. Они желают подорвать твою репутацию, зная, что мой кабинет — от твоего, президентского лица — помогает «Молодежи XXI века» и публично об этом говорит. «Кинуть» такую уже крупную и развивающиеся организацию — это общественный скандал, признай. Мне уже сказали, кто из кандидатов может стоять за этим, — Николай впервые за долгое время обратился к Т/и, словно подтверждая свою помощь, — так что я хотел бы узнать наверняка: кто это, а для этого необходим диалог, чтобы не совершить лишней ошибки, которая запросто может испортить всё ещё больше, чем действия этих людей. — Коля, выпрямившись и став выше отца, спокойно посмотрел на него и добавил: — А в тюрьму ты всегда успеешь их посадить.
— Вот про тюрьму, пожалуй, ты-то разговоры не заводи… — Пригрозил Александр Григорьевич, помахав сыну, как маленькому, своим пальцем. Затем, задумавшись и вперив взгляд в столешницу, замолчал и только спустя минуту поднял голову: — Допустим, всё это так, как ты мне сейчас сказал. Да кто же скажет, что вас не обдурят?.. Ладно, Бог с тобой, надеюсь, ты в самом деле головой хорошенько поразмыслил.
Он с каким-то потаённым переживанием в глазах оглядел сына, но встретив в ответ его спокойный и уверенный взгляд, махнул рукой и, обернувшись к Т/и, сказал:
— Упрямый! Лоб расшибёт, а своё дело сделает. Не понимаю, как ты ещё с ним дело имеешь, характер у него… — затем, не договорив, он взял под руку Марию и, вытирая ладонью вспотевший лоб, вышел из комнаты.
Т/и, переглянувшись с Николаем, чуть улыбнулась. Ей эта черта (упрямство, как выразился старший Лукашенко, которое было вовсе не им, а целеустремлённостью) в молодом человеке нравилась: она напоминала ей её собственного отца, который тоже очень редко сдавался и не искал лёгких путей для решения, стоящей перед ним, проблемы. Весь вид младшего Лукашенко красноречиво говорил об уверенности в себе и своих словах, и Т/и просто не могла не довериться ему.
— Значит, — осторожно начала Т/и, стараясь привести всё услышанное в порядок, — за всем этим, вероятно, стоит один из кандидатов в президенты?
— Скорее всего, — просто кивнул Николай, задумчиво вглядываясь в окно, — но, чтобы они ещё ни придумали, главное, мы свои обязанности по нашим договорам выполним, расходы «Молодёжи» будут покрыты. Ты… — Молодой человек чуть замялся, словно выжидая реакцию Т/и на его неформальное обращение, — останешься ещё ненадолго?
Девушка хотела ответить согласием, но перед глазами замаячила неготовая университетская работа, и, скрывая своё разочарование за улыбкой, она мягко отказала, принявшись собираться домой. Главное было решено — Лукашенко не «опрокинут» её организацию, все махинации «преступников», как выразился Александр Григорьевич, пока у них под контролем.
***
Т/и стояла перед зеркалом, осматривая своё отражение и невольно прислушиваясь к голосу отца за дверью. Он, казалось, был чем-то взволнован и всё никак не мог закончить с собеседником свой разговор. Чувствуя смутную тревогу, Т/и позволила отвлечь себя своей помощнице, которая производила ювелирные последние штрихи над её причёской.
— Кажется, готово, — подытожила она, отступая за спину девушки и всматриваясь в её отражение, — всё хорошо. Т/и, тебе нравится?
Т/и рассеяно перевела взгляд на свою законченную причёску. Бесспорно, не только волосы, но и платье, и весь образ в целом были безупречны, и Т/и, заметив это, слабо улыбнулась. Помощница, довольная своей работой, с удовлетворением оглядывала девушку, то тут, то там поправляя ей платье и локоны.
— Сегодня на фестивале ты будешь блистать не хуже, чем на конкурсе красоты, — приговаривала она.
Фестиваль. Свалился на голову так неожиданно, и так не вовремя. Менеджер Мария, занятая делами «преступников», совсем забыла о нём, и не успела предупредить Т/и заранее о грядущем мероприятии. Поэтому все последние дни проходили в тотальной спешке, и Т/и в своём нынешнем образе совсем была неуверена, но подумать о его «удачности» не было момента: все последние часы приготовлений девушка провела в глубоком внимании за тем, о чём её отец говорил за дверью.
Наконец, мужчина сам вошёл в её комнату перед самым выходом. На лице его застыло взволнованное, но по-прежнему решительное выражение, волосы неаккуратно растрепались, подбородок чуть подрагивал и, казалось, мужчина не знал, с чего ему начать. Он боролся с желанием не волновать дочь, но с другой стороны знал, что Т/и всегда было необходимо быть в курсе серьёзных событий. Глядя на искаженную физиономию отца, она уже поняла, что все её внутренние — практически никогда не подводившие опасения — оправдываются. Сжав пальцами подол платья и глубоко вздохнув, она мягко кивнула отцу, показывая, что готова его слушать. Т/и слушала, не в силах поверить его словам, она надеялась, что в один момент отец, как бывал в хорошем настроении, рассмеется и скажет, что это просто шутка. Но мужчина был серьёзен, на его лице не было и тени улыбки. «Меня хотят убрать с депутатского поста», — подытожил он.
Рядом с растянутыми шатрами и просторным зданием уже грохотала музыка, зажигались фестивальные огни. На удобные позиции располагалось телевидение, репортёры сновали между людьми, подготавливаясь к началу эфира. Т/и, удобнее подхватив подол довольно длинного платья и заметив в стороне СМИ, поспешила скрыться с их глаз, невольно подумав о том, что Николай (который вместе с отцом, как и на всех прочих громких мероприятиях, будет присутствовать), вероятнее всего, станет вести себя так же сдержанно, как и на прошедшем хоккейном матче.
Найти среди всех гостей семью Лукашенко не составило большого труда: журналисты уже успели их окружить, и охранникам президента работа досталась уже с самого начала фестиваля. Над их головами возвышалась светлая макушка Николая, который, приняв вид почти равнодушный, то и дело поглядывал по сторонам и чуть сторонился журналистов, оставаясь за спиной старшего Лукашенко. Рядом с ним, активно размахивая руками, и подражая улыбке Александра Григорьевича, стоял старший сын Лукашенко. Т/и довелось видеть его впервые, но не узнать его было невозможно: красноречивые усы под носом придавали ему невероятное сходство с отцом. Но, заметив повышенное внимание к их персонам, девушка двинулись в противоположную сторону, к месту, которое было предоставлено ей для открытия фестиваля. С ней, как Т/и поняла по табличкам, должны были сидеть некие медийные личности. Заняв своё кресло, девушка больше не могла отогнать мысли о судьбе своего отца. Всё открытие фестиваля, красочные номера, выступления — неяркой дымкой проходили мимо, и Т/и ругала себя за рассеянность, пыталась «присутствовать» вместе со всеми, но смогла очнуться только после официальной части. Народ зашевелился, встал с кресел, загудели голоса, кто-то приветствовал знакомых, кто-то уже перемещался к сцене. Т/и, потерявшая ход всех действий, растерянно кружила меж людей, ища в толпе знакомые лица и не зная, куда поддаться.
— Т/и!
Чьё-то тёплое прикосновение руки к оголённому предплечью заставило её обернуться. Николай уже несколько раз успел окликнуть девушку, но только сейчас она была способна его расслышать. Облегчённо улыбнувшись и снова чувствуя безопасность, Т/и, покрепче перехватив локоть Николая, дабы не потеряться, потянулась к молодому человеку, который вёл её в другую сторону и, как телохранитель, предупреждающе вытянул вперёд руку, чтобы никто не мешал проходу.
— Ты куда-то совсем не туда пошла, — заметил он, когда им удалось быть близко друг к другу, окруженными остальными гостями. Снисходительная улыбка, скользящий и словно чуть стеснительный взгляд его голубых глаз на её лицо, — нам всем в другую сторону.
— Да, — улыбнулась Т/и, запрокидывая голову, чтобы видеть лицо Николая. Она не удивилась, что в такой толпе он легко смог её разглядеть, — я немного потерялась. — Она замолчала. — Мне казалось, что в этот раз ты со мной не заговоришь, как и на хоккее.
— Тогда бы я был невероятным глупцом.
***
Телефонные звонки уже стали для Т/и чем-то само собой разумееющимся, и несколько часов тишины — даже в позднее время суток, даже после фестиваля — было чем-то нереальным. И если бы это случилось, девушка, вероятнее всего, почувствовала бы некий подвох, но, когда она, уставшая, полностью погруженная в свои мысли, вышла на балкон, в её руках завибрировал мобильный телефон. Мысленно выругавшись про себя и поклявшись самой себе, что однажды этот гаджет наконец исчезнет из её жизни, Т/и взяла трубку.
— Здравствуй, — скромная, подрагивающая и знакомая улыбка на устах передаётся даже через звук из динамиков, — я просто хотел, — бегающий взгляд голубых, бездонных глаз, поднятая бровь, — я просто хотел удостовериться, что с тобой всё хорошо. Мне показалось, ты была очень взволнована этим вечером.
Сама не понимая почему, но опершись на балконную перегородку, и вглядываясь во тьму — туда, куда-то далеко — слушая голос Николая, лелея в сердце приятное «
ты» , она рассказала ему свои тревоги. И пусть эти разговоры были не для «телефона», и пусть ей потом будет за это стыдно.
