Фаворитка

      Образ, поведение, жесты. Т/и упорно гнала мысли о них прочь, но, не смотря на это, они отчаянно кружили на задворках её сознания, и, если бы Т/и была честна сама с собой, то осознала бы, что мысли не были уж такими призрачными: они уже успели прочно засесть в голове и всё никак не хотели уходить оттуда, несмотря на тусклые попытки Т/и отчаянно и рьяно не думать о последнем матче и о Николае, который вёл себя весьма непривычно. Судить о его поведении, конечно, было рано — они были не так давно знакомы и едва знали друг друга, но Т/и позволяла себе эту слабость, уверенно чувствуя, что такое поведение для Николая, как накануне — редкость. То «что-то» в ней, кипящее каждый раз при близости молодого человека, непременно хотело понять, что в тот вечер творилось в душе Николая? Что заставляло вести его так, а не иначе? И в минуты, казалось бы, близких к истине и разгадке этого отстранённого поведения, девушка вдруг ярко вспоминала, как по-детски обидно ей было увидеть не приятельские, казалось бы, отношения, а холод и незаинтересованность со стороны младшего Лукашенко. В тот же момент, ровно как и на матче, её ненадолго накрывало равнодушие, и с показной отстранённостью она старалась не думать о Николае, тайно даже для себя самой боясь вновь разбудить то трепещущее и томительное в её грудной клетке «что-то».       «Он — чужой мне человек, — решила для себя Т/и, — зачем мне думать о нём, волноваться?»       И напускная холодность возвращалась к ней. Т/и, удивительно задетая поведением младшего Лукашенко, сама того не осознавая игнорировала блеклые и еле заметные за холодностью свои мысли о том, что в поведении Николая не она может быть виною, а его личные мотивы. Она бы оценила ситуацию трезво, не тронь молодой человек её душевное «что-то», и боясь этого «что-то», она предпринимала попытки думать обо всём не в лучшем свете.

***

      Холодная насмешка, стальной блеск глаз, нервное сжатие пальцев. Т/и, откидываясь на спинку стула, внимательно следит за мужчиной, что сидит перед ней. Весь вид его говорит о непозволительной самоуверенности, голос сталью вылетает из резко очерченного рта, и в складках у губ виден еле заметный намёк на брезгливость и нетерпение. Мужчина явно недоволен, но мастерски скрывает это, и ещё не в той степени, чтобы в ярости высказать своё настроение. Где-то в животе Т/и, когда она смотрит на него, сворачивается противный комок; она осознает — ей страшно. Но, нервно сглатывая, она вскидывает голову и зеркально возвращает уверенный взгляд человеку напротив. Губы его чуть дрогнули, он с усмешкой покачал головой:       — Вас кинут, — просто говорит он, разводя руками и принимая преждевременно торжествующий вид, — я же могу предотвратить это недоразумение и предлагаю вам нашу помощь.       — Полагаю, мы справимся, — вежливая улыбка, Т/и старается оставаться спокойной.       — Вы ещё молоды, у вас много дел, а Александр Лукашенко, извините меня…       — Возраст не имеет значения. — Перебила мужчину Т/и, и тут же мысленно пнула себя за излишнюю горячность. Человек напротив, заметив её небольшую заминку и слабость, вновь улыбнулся. — И я думаю, вы должны знать, что все деловые отношения, даже с администрацией президента, — подчеркнула Т/и, — ведутся официально и документально с подписями и всем прочим. Если вы намекаете, что Александр Григорьевич решил помочь нам лишь из-за мнимой симпатии ко мне, как к новой «Мисс Беларуси», то спешу вас огорчить: контракты подписаны с его сыном. — Т/и выразительно выждала паузу. — Подписаны, а не сказаны только на словах.       — Боже, — воскликнул мужчина, — я ни в коем случае не думал ни о какой связи между вами и Александром Григорьевичим, — ядовитая усмешка и театрально-невинный взгляд, — но мой вам совет: будьте осторожны. Бизнес, политика, общество — всё это чрезвычайно сложно.       — Благодарю, — Т/и собрала бумаги в кучу и посмотрела на время, — прошу меня извинить, но мне пора.       — Как скажете, — мужчина поднялся, и, не сводя с девушки скользкого взгляда несколько мгновений, снова сказал: — но вы подумайте о моём предложении.       Т/и не удостоила его ответом: внутри неё всё бурлело, хотелось одного — уйти подальше. Она бросила на мужчину быстрый взгляд, поспешно накинула сумку и вышла из его кабинета, на ходу набирая контакт менеджера. Мария ждала её у входа в здание, и заметив Т/и тут же поднялась к ней навстречу.       — Зачем я согласилась с ним увидеться? — Тут же выпалила Т/и, стоило ей подойти к женщине. — Он просто хочет забрать «Молодёжь», ни о какой помощи речи там вовсе не идёт, для меня в его планах не останется места. Наговорил мне выдумок про Александра Григорьевича, что-то о том, что мы лишимся президентской и государственной поддержки…       — Т/и, он знает, видимо, что говорит, — осторожно начала Мария, — мне буквально полчаса назад пришло письмо о том, что администрация Николая Лукашенко не сможет покрыть наши грядущие растраты.       — Что? — Т/и остановилась, всё что она сейчас слышала, казалось ей полнейшим недоразумением. — Какую причину они указали? Как же наши подписи, договоры?       Мария тяжело вздохнула и покачала головой.       — Пояснения не было. — Она поджала губы и протянула телефон Т/и с электронным письмом. Девушка пробежалась по нему глазами, но верить в происходящее всё ещё отказывалась. — Я тоже совсем этого не ожидала, поэтому сегодня же вечером свяжусь с менеджером Николая Александровича, попрошу рассказать подробнее обо всём, прояснить наше положение…       Перед глазами у Т/и ядовитый взгляд голубых глаз мужчины, его рот, изогнутый в противной усмешке, и, источающаяся из всего его существа, самоуверенность. Комок страха туже сворачивается где-то под рёбрами, в районе живота, голова начинает напряжённо думать и генерировать дальнейший план действий — чётко, к намеченной цели, как Т/и учил отец.       — Думаю, это недоразумение, — где-то далеко осторожный голос Марии.       Т/и рассеяно кивнула головой, её мысли очень далеко. Она думала о том, что потерять компанию, которая столько лет могла существовать без государственной поддержки, было бы позором; она вкладывала в «Молодёжь XXI века» всю себя, и не ради пресловутой цели, выразившейся бы в славе, а ради собственных мыслей и идей. Она также видела, что широкие массы людей разделяют её взгляды, и теперь, бросить всё это в одночасье — было бы полным безрассудством.       Она думала об этом же, когда стояла перед президентским особняком, зная, что Марии не удалось выяснить ровным счётом ничего об отказе оплаты затрат «Молодёжи XXI» администрацией Лукашенко. Принимая приглашение Александра Григорьевича на матче приехать в гости как друг, а не коллега, она правда рассчитывала на это, но теперь Т/и переступала порог его дома именно как тот самый коллега, с одной лишь целью — узнать причину неожиданного расторжения договора. Но старший Лукашенко, окружённый своей домашней атмосферой, встречал её по-прежнему радушно, отпуская телохранителей, подозрительно косившихся на Т/и, и лично провожая девушку в дом. Т/и, поддаваясь дружелюбному настрою мужчины, невольно смягчилась, а Лукашенко, описывавший руками круги и любовно рассказывавший ей о своём доме, снова стал казаться ей родным «дедушкой». «Быть может, — думала она, с интересом слушая его, — это правда какое-то недоразумение? Иначе, зачем им было так поступать?».       Она с большим вниманием обходила особняк. Он, в свою очередь, поражал своими размерами. Что бросилось в глаза Т/и — это его интерьер. Всё в нём — от целой комнаты до маленькой вещи — со вкусом, ничего лишнего, всё гармонирует между собой. И всё одновременно, не смотря на столь широкий и богатый размах, кажется простым и обычным — такими же были и обитатели дома. И «простыми» не в смысле чего-то серого, тусклого и невзрачного, а в том, что это «простое» казалось давно знакомым и близким, то, в чём Т/и была уверена. Дом стал для девушки чем-то вроде храма, в которой, по непонятной ей самой причине, её пустили и дозволили осмотреть; словно открыли себя ей. Ей — совсем обычной девушке. И всё так просто, без ограничений, заминок — Т/и и думать не могла бы об этом посещении ещё пару недель назад.       Александр Григорьевич с теплотой говорил о вещах, касавшихся членов его семьи, Т/и видела это по его улыбающимся глазам, точь-в-точь таких же, какие уноследовал его младший сын — Николай. О нём, девушка заметила, он говорил с большей охотой, нежели о других. Николай был младшим, всё ещё подающим большие надежды молодым человеком, и Лукашенко постарался вложить в него всё возможное и доступное, но в то же время стараясь не испортить «статусом» его душу. Лукашенко, как самый обычный человек, гордившийся своим ребёнком, не упустил момента показать Т/и награды Николая и некоторые фотографии из семейного архива. Т/и невольно улыбнулась, заметив на кадрах круглолицего, совсем не похожего на нынешнего молодого человека, мальчика с красными щеками, но всё с такими же сияющими голубыми глазами. К чему-то, заводя Т/и в краску, Александр Григорьевич вскользь сказал, что Николай говорил ему о ней, «А из него, порой, — смеялся он, — и слова не вытащишь, важный, взрослый стал». Т/и, почувствовав уютное положение, хотела поинтересоваться, что же сын Лукашенко рассказывал о ней, но задать вопроса не успела — президентские дела заставили Александра Григорьевича отлучиться от неё, предоставив вместо себя, весьма кстати приехавшего с какой-то встречи, младшего Лукашенко.       Николай, казалось, был чуть удивлён присутствию Т/и в доме, но Александр Григорьевич шустро дал ему очнуться, передав обязанности ухаживать за гостьей, а сам удалился с советником в свой кабинет. Т/и, оставшейся наедине с Николаем, стало неловко видеть его, в сознании сразу всплыла их последняя встреча и равнодушное поведение молодого человека. Ей и теперь казалось, что Николай смотрел на неё как-то слишком долго, и во взгляде его скользила неприятная холодность. Но, не смотря на это, он протянул ей руку, пожал мягко, задержав её ладонь на несколько мгновений в своей, а затем — губы его растянулись в приятной улыбке. Но Т/и, решившая было, что это не более, чем уважение, вспомнила о «субординации», и того чувства счастья, что в ней забило ключом при виде улыбки Николая, не высказала.       — Папа показывал вам фотографии? — Спросил он, хотя раскрытый альбом красноречиво лежал прямо перед ними. — Думаю, это слишком нудно. Может, пока мы будем ожидать отца, выйдем на улицу? — Он, прищурившись взглянул в окно. — В этот раз с погодой повезло, дождя нет.       Николай склонил голову к плечу, ожидая ответа, а Т/и, поймав его взгляд, почувствовала трепещущее в грудной клетке то самое «что-то» и, стараясь не показать охватившего её волнения, бесстрастно согласилась на прогулку. Коля, удовлетворённо кивнув головой, повёл её на широкую территорию резиденции. Т/и упрямо смотрела себе под ноги или оглядывалась вокруг, не поворачивая головы в сторону Николая. Она понимала, что вела себя глупо, по-детски, но сделать с этим ничего не могла. Взгляд же Лукашенко младшего то и дело возвращался к ней, буравил, она чувствовала это всем своим существом, а он, казалось, хотел что-то сказать, но долго не мог решиться. Погода, на самом деле стояла прекрасная, и Т/и с удовольствием вдохнула пряный запах цветов из аккуратно разбитой неподалёку лужайки.       — У вас здесь замечательно, — невольно вырвалось у неё, и она не успела спохватиться, что хотела оставаться бесстрастной к происходящему.       Николай, обрадованный рухнувшему молчанию, оживился и, чуть ослабив галстук, остановился и обернулся на дом. Т/и, последовав его примеру, встала с ним рядом.       — Да, здесь правда хорошо. Но, видете, Т/и, — начал он, прищурившись смотря в одно из окон, — даже здесь отец занят работой. Он, как и сегодня, часто покидал меня в детстве, когда я был ещё ребёнком, мало интересовался моими делами, не ходил на концерты — вы же видели фотографии с фортепиано, да? — Лукашенко фыркнул и грустно поджал губы. — Сейчас я понимаю, что совсем не хотелось бы оказаться на его месте.       — Но он вас любит, — ответила Т/и, не отводя от молодого человека взгляда, чувствуя, что он открылся ей больше, чем просто «знакомой», поделился чем-то личным для себя, — это видно по тому, как он о вас говорит. Вы бы видели его, как он сиял, когда демонстрировал мне ваши фотографии из семейного альбома — это настоящая, отеческая любовь.       — Может быть, — пожал плечами Лукашенко и вздохнул, — а что касается вас? Ваш отец депутат, правильно? — Он огляделся и, указав на скамейку, добавил: — Давайте присядем?       Мысли об отце, с которым Т/и всё ещё не удалось как следует поговорить, встали комом где-то в горле. За свою незаинтересованность его жизнью, за занятость собственными проблемами Т/и никогда не прекращала винить себя.       — Да, — кивнула она головой, — и мы с вами вновь чем-то похожи: наши отцы очень заняты своими делами. Но они любят нас.       Николай много говорил, и Т/и правда доставляло большое удовольствие его слушать, она всегда уважала хороших и интересных рассказчиков — Коля был именно таким человеком. Его речь была хорошо поставлена, он не мялся, всегда удивительно точно подбирал слова, но бóльший шарм его разговору добавляло сияние глаз и, оживавшее в одно мгновение, лицо, которое до этого могло казаться застывшей и равнодушной маской. Хоть в сознании Т/и и остались мысли о «субординации», но она уже не могла держаться холодно по отношению к Николаю: он, ровно как и его отец, умели притянуть к себе внимание и дружелюбно расположить к себе собеседника. Его поведение на прошедшем матче казалось теперь лишь выдумкой, и Т/и усомнилась: правильно ли она его тогда растолковала. Теперь Николай говорил живо, просто и понятно, стараясь обходить деловые темы, затрагивая житейские, жизненные моменты, и Т/и, принимавшая это, хоть и не забыла о расторгнутом администрацией Николая договоре, но рушить эту приятельскую связь не желала.       Спустя час — незаметно пролетевший для двух молодых людей — особняк встретил ещё одну гостью. Девушка, вероятно старше Т/и, покачивая бёдрами, по-свойски прошла по двору к ним на встречу, тепло поздоровалась с Николаем и крепко пожала руку Т/и, представившись Марией. Она была настоящей красавицей: локоны, идеально гладкая кожа, одежда, стать — и Т/и не покидало чувство, что однажды она уже могла где-то видеть её, но где — этого вспомнить, даже всматриваясь в лицо новой знакомой, она никак не могла. Затем гостья, осведомившись у Николая об отце, и услышав, что тот был ещё занят, без стеснения вошла в дом, стянув с себя пиджак, и с обворожительной улыбкой напоследок высказала радость от знакомства с Т/и. И всё снова так «просто», «по-людски». Лицо девушки, Т/и уверена, было ей знакомо, и когда та скрылась с глаз, она решила поинтересоваться о ней у Николая.       — У неё близкие отношения с папой. — Неловкая улыбка, чуть покрасневшие щёки: было видно, что Коля не любил этих разговоров. Т/и объяснений больше не требовалось, она понимающие улыбнулась, та особа — фаворитка его отца. Снова недолгая пауза, Николай упрямо смотрел в землю, пальцами поправляя манжеты рукавов. — На самом деле, я хотел бы извиниться. Т/и удивлённо посмотрела на него. Николай на мгновение ловит её взгляд, поспешно кивает головой, и снова избегая взгляда, смотрит в землю.       — Мне кажется, я успел стать непонятным на нашей последней встрече, — он помолчал, подбирая слова и поднимая голову, — быть может, обидел вас. Был молчалив, совсем не говорил с вами: отец после матча тогда сделал мне замечание, но я поздно сам понял, что вёл себя не лучшим образом.       — За это не нужно извиняться, Николай Александрович, — поспешно ответила Т/и.       — Нет, послушайте, мне кажется, вы должны понять причины моего поведения. — Он долго посмотрел Т/и в глаза, убеждаясь, что она готова его слушать. — В тот день у меня правда были проблемы, но я сейчас не хочу прикрываться ими. Что меня сильнее волновало — повышенное внимание прессы на такого рода мероприятиях. Я буду откровенен: вы сами видели, что папа водит с собой не советников, а девушек, которые после каждого появления с ним вдруг становятся для общественности его «фаворитками», а затем следуют тонны неприятных слов в их адрес интернете и всё остальное, вытекающее из-за слухов. Поверьте, — он чуть улыбнулся, — я знаю, что такое слухи, да и что получается, когда тебя обсуждают в сети. Неприятно, на самом деле. Вероятно, я должен был объясниться с вами там же — но не смог. Я просто не хотел, чтобы СМИ направило своё внимание на вас, связало с нами грязными выдумками, не придумало каких-либо небылиц. Мне не хотелось бы, чтобы вы прошли через такое…       Заканчивая объяснение, Николай больше не прятал глаза; желваки ходили на его скулах, челюсть упрямо сжалась — он изрядно волновался, но от своего мнения отступить не мог, и Т/и поражённая его некой заботой о себе, корила себя за допущение глупых мыслей насчёт поведения Николая, со стыдом вспоминала то, что она успела подумать о нём за все дни этой неизвестности. Теперь всё встало на свои места. Т/и, не удержав стыдливый румянец на щеках, прикрывшись ладонью, призналась:       — Я, было, подумала, что стала неприятна вам…       — Нет-нет, — усмехнулся Николай и по-дружески прикоснулся к её плечу, от чего по коже Т/и прошёлся табун мурашек, — напротив. Мне нравится общаться с вами.       — А вы, Николай Александрович, — начала Т/и, но заметив его прищур поправилась, вспомнив о его, сказанном однажды, замечании, — Николай… далеко не такой, каким многие вас воображают. Знаете, вы открытый, «простой», так легко говорите о житейских и привычных вещах… С вами легко.       — Если мой отец президент, то разве я — не такой же обычный человек, как все?       На этом риторическом вопросе его оборвал служащий, вышедший из дома и звавший их к накрытому столу. Т/и, отметив эту очередную «простую» традицию (принятую у многих семей звать гостей к столу), улыбнулась, отвечая молчанием на удивлённый взгляд Николая. Стол был накрыт сугубо семейно, хоть и в богатой столовой, но Т/и, не ожидавшей ничего подобного, понравилась и эта мелочь быта Лукашенко. Во время трапезы над столом гудели всё такие же обычные для людей разговоры, царила по-настоящему семейная атмосфера. Николай сидел подле Т/и, и она чувствовала прикосновение его тёплого плеча к её плечу, слышала шум ткани, когда молодой человек вдруг смеялся с фраз отца и чуть при этом подрагивал, вдыхала тот самый запах его парфюма, запомнившегося с хоккейного матча. Он порой оборачивался к ней, растягивая губы в медовой улыбке, предлагал закуски со стола и всё непременно хотел обслужить её. «Он с детства такой, — отметил старший Лукашенко, — всегда девочке поможет, и тут всё никак с помощью своей не отстанет!».       День прошёл настолько мимолётно, что Т/и не заметила, быстро спустившихся за окнами, сумерек. Сидеть в компании семьи Лукашенко было приятно и уютно, и, казалось, между Т/и и всеми членами семьи установилась некая симпатия, в общении появилась лёгкость. Александр Григорьевич, выходя из-за стола, потрепал девушку по плечу, радуясь, что она смогла их проведать. Его улыбка и тёплые слова не казались натянутыми или сказанными по обязанности, и Т/и тем приятнее было их слышать. Мария, весь вечер крутившаяся около Лукашенко, также выразила радость от знакомства с нею.       — Подождите, я вас провожу до машины, — уверенно сказал Николай, скрывшись на мгновение в других комнатах и появившись уже с подарочными пакетами в руках. Т/и удивлённо вскинула брови, на что Лукашенко, сдерживаясь от смешка, пояснил: — Отец настоял на подарках. Мы всем гостям дарим подарки — это же приятно, не находите? — Они вышли на улицу. На участке — тишина, прерываемая лишь звучным стрекотанием сверчков. Николай, положив подарки на заднее сиденье одной из машин, обернулся к Т/и и с долей надежды спросил: — Не хотите посидеть на улице пару мгновений, а затем — поедете?       Она согласилась. Вновь лавочка, но уже не опалённая дневным солнцем, а скрытая от фонаря тенью дерева. Т/и практически слышит дыхание Николая, лицо его почти не видно, но она знает: время от времени он чуть улыбается и бросает на неё взгляд. «Не выдумываю ли я это?» — думает она, но отрицать это же в своих мыслях — приятно. Сегодня, на очередной встрече в неформальной обстановке, между ними установились какие-то новые, приятные отношения. Т/и не хотелось спугнуть момента, и от всей души она желала прикусить себе язык, но всё же спросила:       — Николай… Могу ли я поинтересоваться причиной отказа и расторжением договора об оплате будущей части расходов «Молодёжи XXI»? — Т/и прикрыла глаза: не хотелось, чтобы деловые моменты поставили между ними преграду. Но, в конце концов, причина её принятия приглашения визита от Лукашенко была и в этом — непременно узнать, из-за чего администрация Николая так поступила. — Менеджер пыталась выяснить, но ваши помощники ничего внятного так и не сказали.       Николай насупился, его брови встретились на переносице, он непонимающе покачал головой.       — Мне об этом не было известно, — он был явно озодачен, всё так же мотал головой, сжимая кулаки, — как вы узнали об этом? Ах, электронное письмо? Поверьте, от меня таких команд в администрацию не поступало… Т/и, прошу вас только не волноваться: я узнаю, в чём дело и обязательно поставлю вас в известность. Главное, знайте, что всё будет хорошо, я бы такого не допустил. Вы из-за этого были так задумчивы и расстроены в начале дня?       Т/и соврала — «да»: правда ей казалась теперь позорной, она не могла признаться Николаю в выдуманной «субординации».       На прощание он посмотрел на неё дольше положенного: тень закрывала половину его лица, и Т/и не могла до конца угадать его выражение. Неловко нагибаясь, чтобы стать с девушкой вровень, Николай простёр крупные руки и по-дружески приобнял Т/и, а та в свою очередь улыбнулась.       — Больше между нами никакой недосказанности, да? — Спросил Николай, отстраняясь и чуть ухмыляясь. — Помните: всё будет хорошо. Я свяжусь с вами, когда станет что-то известно.       — Спасибо.       Почему этот день, проведённый в обществе Николая, наполненный живыми разговорами с ним, сделал Т/и такой счастливой?