Фаворитка

      Всем свойственно утомляться, и Т/и не была исключением. Но, стараясь им стать, она упрямо не замечала своего выгорания, которое давало знать о себе уже не первую неделю, предпринимала попытки как можно больше погрузиться в учёбу и не допускать мыслей об отдыхе, так как знала: одна подобная мечта — и учёба канет ко дну. Каждый вечер до противного болела голова, организаторские дела, несмотря на то, что почти все достались помощникам, так или иначе нагружали. Т/и было до позорного смешно осознавать, насколько она была слабой, и, с рвением доказать себе обратное, она продолжала работу. На фоне повышенной и непривычной ещё для девушки нагрузки снова стали появлятся недомогания, которые Т/и всей душой ненавидела и боялась — порой они заходили слишком далеко.       И, тем не менее, глубоко в воспоминаниях маячило приглашение на предстоящий хоккейный матч. Т/и до последнего оттягивала момент, неуверенная в том, стоит ли идти, и буквально накануне связалась с менеджером, чтобы узнать распорядок дня в намеченный день. Мария, услышав новость о приглашении, тут же и, на удивление Т/и, уговорила ту согласиться его принять.       «Твой день почти свободен, — говорила она с паузами, вероятно, сверяясь с заметками, — да, свободен. Лишний повод продемонстрировать связь нашей организации с президентским институтом. Что? Все подумают, что ты очередная фаворитка Лукашенко? Ха, — Мария искренне рассмеялась, — так или иначе об организации услышат. А если честно, не придумывай, Т/и, это просто приглашение на матч. Таких, как ты, там будет ещё несколько человек в окружении Александра Григорьевича. Ей-богу, просто развейся».       Отказать было трудно, да и предвкушение долгожданного небольшого вечернего отдыха казалось слишком заманчивым, и в моменты забытий, которые чаще всего случались перед сном, когда контролировать ход рассуждений становилось физически трудно, голову девушки окутывали воспоминания о том, кто именно сделал приглашение. Николай Лукашенко. «Неужели, — думала Т/и, — его, в отличие от меня, совсем не угнетает навал работы, который у него, конечно, в десятки раз больше, нежели мой?.. И почему он пригласил именно меня, может, я имела настолько жалкий и усталый вид в тот день?», — на последних мыслях Т/и поторопила оборвать ход рассуждений, попытавшись убедить саму себя в том, что приглашение — не что иное, как чистая любезность, вероятнее всего, исполненная не напрасно, а ради определённых целей. А те, в свою очередь, вряд ли несут какой-либо личный характер.       Но Т/и чувствовала, что хоккей для Николая взаправду был небольшой отдушиной от деловых забот. Она снова и снова прокручивала в своей голове разговор с ним в автомобиле, вспоминала то, как горели в тот момент его глаза, и с каким упоением Николай рассказывал о собственных матчах. Во время подобных разговоров в нём разжигался настоящий огонёк, молодой человек показывал в какой-то степени себя настоящего, сбрасывая с лица равнодушное выражение (которое, как Т/и успела отметить, он присвоил себе с возрастом), он казался молодым простым парнем, а не юным политиком, на чьи плечи в таком раннем возрасте были возложены большие обязанности. Возможно, Лукашенко-младший правда считал времяпрепровождение за игрой отличным способом отдыха, и Т/и, сама не зная почему, верила этому. Ей даже доставляло смутное удовольствие думать о предстоящем матче и с долей непонятного страха ждать грядущего.       За чередой собственных мыслей и переживаний, раньше не свойственных ей, Т/и, сама того не замечая, игнорировала состояние единственного близкого ей человека — отца, и уже с трудом могла вспомнить, когда им удавалось просто и спокойно о чём-то поговорить. Она мельком видела его по утрам, когда мужчина, сжимая в руках портфель, выходил из дома в обычном, казалось бы, расположении духа. Но, занятая своими делами, Т/и не замечала того, в каком настроении он возвращался обратно с очередного заседания депутатов. Для Т/и отец был эталоном поведения, тем, кому с детства хотелось подражать. Он был прямолинейным, строгим мужчиной, если того требовали обстоятельства, редко падал духом и до конца шёл к своей намеченной цели, не зависимо от того, была ли она крупной и важной, или выделялась своей незначительностью. Его уважали, его побаивались, но, так или иначе, все искали с ним знакомства. Своё стремление к цели, девиз «не падать духом», внимательность к деталям, рвение — всё это он старался привить своей дочери с самого раннего детства, и, как все люди уверенные в себе, был убеждён, что у него получилось. Но ровно как и все занятые люди, посвятившие свою жизнь работе, мужчина имел мало времени, чтобы банально поинтересоваться делами близких. И он, в свою очередь, вырастил своё подобие, и когда его собственные дни и дела стали сложны для него, Т/и, копируя его поведение, невольно сама не замечала его плохого настроения и не стремилась поддержать его. Они оба были заняты только своими проблемами.       В один вечер Т/и застала отца в гостиной на кресле. Перед ним на столе, покрывая всю видимую поверхность, лежали стопки бумаг, мужчина, странно сгорбившись и тяжело вздыхая, потирал пальцами глаза. Услышав шаги дочери, он вскинул голову, и Т/и ужаснулась его состоянию: под глазами пролегли темно-синие круги, сами глаза воспалились и покраснели, щёки осунились. Отец чуть улыбнулся — на привычном автомате — и выпрямился, стараясь выглядить более свежо и уверенно. Т/и молча рассматривала его лицо, не узнавая в нём прежнего и активного человека; вероятно, он не ожидал, что дочь застанет его в таком положении: они оба редко демонстрировали свои слабости. Оглядев кипу разбросанных документов, Т/и нерешительно подсела к отцу. Он, словно очнувшись, заторопился всё убрать от её глаз подальше, и в своей скрупулезной манере принялся трясущимися руками раскладывать листы по стопкам.       — Ты в порядке? — спросила Т/и и тут же, закусив губу, пожалела об этом: было ясно, что состояние отца было далеко от понятия порядка. В сравнении с ним её усталость казалась лишь забавой и выдумкой. — Я хотела сказать…       — Я? — Удивился он, на минуту отрываясь от раскладываний документов.— Да, я в полном порядке. — Он помолчал. Т/и продолжала наблюдать за его аккуратной работой. — Мария сказала, что тебе снова понадобится водитель?       — Да, — кивнула девушка, нерешаясь продолжить. Ей теперь казалось постыдным своё желание отдохнуть, — Николай Лукашенко пригласил меня на хоккей. Мария говорит, что это будет полезно для организации…       — Было бы приятно узнать эту новость от тебя, — как-то резко ответил отец, сверкнув глазами, — а не от нашего менеджера.       Т/и вдруг залилась краской и устыдилась. Мысль о том, что они правда не общались довольно продолжительное время на повседневные темы, неприятно всплыла в сознании.       — Да… — замялась Т/и, избегая резкого взгляда отца и перебирая пальцами в попытках успокоить себя. — У меня не было времени, дела…       — Да-да, знаю. — Сердито махнул рукой отец, вновь закрывая глаза и устало откидываясь на спинку кресла. Он фыркнул: — Дела! Т/и извини, но у меня правда много работы. Кажется, я… Устал? Лучше не повторяй моей участи, — он виновато улыбнулся, — я уверен, хоккей немного поможет тебе восстановиться. Хорошо?       А кому из них двоих правда нужен был отдых? Т/и мучилась этим вопросом несколько дней, он не оставлял её, вновь напоминая усталый вид отца. На хоккейный матч Т/и поехала не в самом удачном расположении духа.

***

      Выйдя из машины и предупредив водителя о времени своего возвращения, Т/и остановилась на площади перед громоздким зданием Минск-арены. Покрытая стеклом арена блестела в лучах заходящего солнца и слепила глаза, по обе стороны от неё ко входу тянулись весёлые болельщики. Атмосфера грядущего накала игры и большого спортивного события приятно радовала Т/и, её переживания отступали, предоставляя место приятным мыслям и спокойствию. От созерцания сооружения её отвлек мужской голос, принадлежавший, как Т/и поняла, помощнику или охраннику Александра Лукашенко. Она не ошиблась: мужчина представился и доложил, что ему было наказано проводить девушку до президентской ложи. Не задерживая его, Т/и проследовала за ним. В комплексе уже играла незатейливая музыка, отвлекающая от утомляющего ожидания свистка, шумел народ, занимавший место на трибунах, слышались ещё тихие распевы фанатских кричалок. Т/и, бывавшая на играх всего пару раз — и те в детстве — была в восторге от происходящего и, удивлённо оглядываясь по сторонам, впитывала в себя предматчевую атмосферу. Охранник привёл её ко входу на трибуну, где Т/и не сразу заметила Николая. Он стоял в простой, удобной одежде, заменившей его элегантный костюм, в котором он появлялся на официальных мероприятиях, в окружении пары мужчин, и о чём-то с ними говорил, размеренно жестикулируя руками и внимательно прислушиваясь к их ответам. Подняв голову и встретив взгляд Т/и, он кивнул и сказал:       — Здравствуйте, спасибо, что пришли, — он указал на трибуну, — проходите, скоро начало, отец уже там.       И больше ничего: ни радушной улыбки, ни пожатия рук, только приветствие и лёгкий кивок головы. Он снова заговорил с мужчинами, не обращая внимания на девушку, и Т/и, решив не отвлекать его своим присутствием, ведомая охранником вошла на арену. Музыка громко ударила своими ритмами по ушам, ото льда повеяло прохладой, которая от уличной жары казалась истинным спасением.       — Прошу, сюда, — указал ей охранник на лестницу, — поднимайтесь наверх — там вас встретят.       — Благодарю. — Всё ещё осматриваясь по сторонам, Т/и поднималась по указанному пути. Один из стюардов вручил ей программку матча со составами команд. — Добрый день, Александр Григорьевич, — поздоровалась Т/и, подходя к Лукашенко и остальным приглашённым, чувствуя, как за её спиной чуть напрягся один из охранников, — благодарю вас за приглашение!..       — Вот и наша королева красоты! Здравствуй-здравствуй. — Протянув руки к Т/и, дружелюбно воскликнул Александр Лукашенко. — Каков твой прогноз на сегодня, а?       — Я ставлю на… — неуверенно с улыбкой протянула Т/и, полушутливо оборачиваясь к Николаю, который входил на трибуны в этот момент. Она лукаво взглянула на него, словно ища у него подсказки к верному ответу, но он не смотрел на неё и явно в большей степени был поглощен и заинтересован просмотром программки матча, чем разговором между ней и его отцом. Т/и выдохнула: — «Динамо»?       — От дзяўчынка! — Лукашенко взмахнул пальцем и, задорно ухмыляясь, провёл и по усам. — Ну точно — «наша». Я, знаешь ли, — говорил он, поднимаясь к президентской ложе и, останавливаясь, оборачивался к Т/и на каждой ступеньке, чтобы продолжить, — я, знаешь ли, вот уверен, что «Динамо» выиграет. А как иначе, — развёл он руками, встав у кресел и обращаясь к своему советнику, — я ж им сам сказал: «Проиграете, ребята — всех в тюрьму!».       По лицу Александра Григорьевича было непонятно, говорил он это всерьёз или снова тренировался в своих известных остротах, но, последовав примеру остального окружения, которое ухмыльнулось высказыванию, Т/и улыбнулась. Лукашенко напоминал ей простого и родного дедушку, который не скупился на слова и говорил всё «по-свойски», и, так или иначе, от него веяло добродушием. Т/и искренне верила в это ощущение, и не хотела думать о Лукашенко противного этому.       Распределять места не пришлось: Лукашенко, как обычно, посадил по левую руку от себя одну из своих «девчин», а по правую — Николая, свободное кресло для Т/и оказалось как раз около него. Чувствуя неловкость от удивительной и непривычной отстраненности младшего Лукашенко, девушка старалась не обращать на себя лишнего внимания и предприняла попытку отвлечься на выезжавших на лёд спортсменов команды противников. Она знала, что этот матч был важен для болельщиков «Динамо»: команда была в шаге от победы и теперь была вынуждена играть только на чемпионство. Присутствие Лукашенко, вероятно, должно было дать им ещё один мотивационный толчок.       По хоккейной и спортивной традиции заиграл гимн Беларуси, гости на трибунах поднялись со своих мест. Наблюдая за зрителями, Т/и неловко поднялась и, почувствовав нечаянное прикосновение к руке Николая, когда тот, прижав руки к телу, ровно встал и, еле шевеля губами, пропевал строчки гимна, отдёрнула ладонь. Сердце пропустило пару ударов, а затем забилось в неровном ритме. Т/и глубоко вздохнула. Николай, казалось, ничего не заметил.       Игра началась. Команды то и дело обменивались атаками, но к концу первого периода на табло все ещё красовались два нуля, оскорблявшие Александра Григорьевича и досаждавшие ему. Второй период начался с обидно пропущенной шайбы в ворота «Динамо». Николай, неожиданно оживший, показывая эмоции, разочаровано покачал головой и чуть стукнул себя по колену. Его внезапное волнение передалось и девушке: игра понемногу её увлекала. Буквально на последних секундах второго периода «Динамо» удалось сравнять счёт. Трибуны, окрашенные преимущественно в синие цвета, взорвались аплодисментами и кричалками. Победа снова стала казаться досягаемой и реальной. Оставался последний — третий — и нервный период. Александр Лукашенко, недовольно поджав губы, поминутно повторял свою остроту про тюрьму.       Начало последнего периода не отличалось забитыми шайбами, «Динамо» заставляло трибуны заметно нервничать: время подходило к концу, и никому не хотелось смотреть серию буллитов, которые могли привести не к самому приятному исходу.       Т/и, дав себе слабину, на мгновение осторожно взглянула на Николая, старательно делая вид, что следит за ходом игры и за, устремляющиеся к воротам противника, атакой «Динамо». Николай, сидевший ровно и расставив ноги, длина которых мешала ему свободно вытянуть их, упрямо смотрел в другую сторону. Т/и не видела его лица, но была уверена в том, какая именно физиономия застыла на нём в тот момент. Ей ясно представлялся по обыкновению равнодушный взгляд и полууставшее лицо, не выражавшее эмоций и участия ко всему происходящему вокруг. Только ладони, сжатые в кулаки, выдавали напряжение Николая: молодой человек был полностью сконцентрирован на игре и взволнован ею. В голове Т/и мелькали тысячи реплик, которыми можно было обратить на себя внимание, но все они казались нелепы и глупы, а затея отвлечь Николая от хода матча была самой худшей.       Гудок после неожиданно забитой желанной шайбы и успешного окончания атаки «Динамо», заставил Т/и вздрогнуть. Николай резко в победном жесте вскинул кулак и тут же обернулся к девушке: лицо его сияло, радостно и живо светились голубые глаза, губы растянулись в самой, что ни на есть, счастливой улыбке; крепкие руки и корпус сделали порывисто короткое неловкое движение к Т/и, словно молодой человек собирался обнять её, но в тот же момент передумал. Настолько этот жест был почти незаметен, что через мгновение девушка засомневалась: а был ли он на самом деле?       — Забили. — Поджав губы сдержанно радостно констатировал Николай, обращаясь к Т/и, словно к незнакомой. Нервная улыбка, и он, отвернувшись, подхватил аплодисменты, нагибаясь к отцу, который стремился захватить сына в охапку, поделиться своими эмоциями. Т/и же рассеяно хлопала в ладоши, не осознавая происходящего. По арене надо льдом растянулись фанатские кричалки, на фоне ещё не умолкала сирена забитой шайбы, не стихали рукоплескания и музыка. Кажется, Т/и нужно было испытывать радость? «Динамо» вышло вперёд, этого все страстно ждали. Губы её сами собой изогнулись в подобие улыбки, и она, невольно отодвигаясь в кресле от Николая, попыталась сконцентрироваться на игроках, что кружили недалеко внизу, и радовались финалу. Но человек, что сидел с ней рядом, к её смущению, перетягивал внимание на себя; Т/и чувствовала его близость и радость всем своим нутром, слышала запах парфюма Николая, который вдруг начал казаться приятным, улавливала каждый его вздох даже сквозь ревущий вой болельщиков. И ей неожиданно, импульсивно и резко стало по-детски обидно от отстраненности Николая, но одновременно и смешно от того, что она, наивная, лелеяла надежды о том общении, которое установилось между ними на последней встрече. Т/и протяжно выдохнула, чувствуя, как соприкасаются их плечи. По телу прошли мурашки, начавшие было пробуждать что-то личное и трепетное, но сейчас же исчезнувшие и заменившиеся напускной холодностью.       «Похоже, — думала Т/и, вновь отстраняясь от Лукашенко, — Николай Александрович считает, что мы должны соблюдать субординацию. Что ж, мы же в каком-то смысле коллеги. Правильно, субординация, так субординация!». С этими мыслями ей становится как-то спокойнее. Т/и отмечает это и расслабляется; прежний трепет в груди бесследно исчезает.       Ещё один гол «Динамо», оставляющий соперников в плачевном положении. Т/и, поддаваясь всеобщему ликованию, вскакивает с места и неистово бьёт в ладоши. Она даже не смотрит на Николая, только чувствует, как он, в свою очередь, встаёт во весь рост и обнимается с отцом. «Что же, — Т/и мысленно ухмыляется, — хоккей правда помогает отдохнуть».       После матча младший Лукашенко, пригнувшись и слушая советника, удалился, и Т/и успела обменяться с ним лишь поздравлениями и разочарованно посмотреть молодому человку вслед.       Александр Лукашенко был искренне счастлив, и радовался, точно ребёнок. Он твердил, что всегда верил в победу «Динамо», и ни разу за матч не успел усомниться в ней. Т/и веселило это, когда она вспоминала его разочарованное лицо практически на протяжении всех трёх периодов. Но теперь Лукашенко поздравлял приближённых, и, притянув по-отечески Т/и, непременно звал её бывать у них в гостях как верный друг, а не коллега.