my greatest jewel

      Даже во время музыкальных занятий Джин не позволяет себе отдыхать. Он делает большие успехи в танцах. Часто, пока другие тратят несколько дней на изучение движений, учителя позволяют ему отсидеться в стороне. В это время приходится заниматься тем, что у него выходит гораздо хуже — минианский язык. Привыкнуть к новому алфавиту, правилам письма и постановки слов гораздо сложнее, чем научиться говорить. Его минианский ломаный, довольно грубый в ошибках, но спустя долгие недели изучения, теперь он хотя бы понятный. Радует одно: всё это время он не надумывал все эти обсуждающие шепотки у себя за спиной, теперь он их слышит и понимает.       Даже спустя месяцы гарем не умолкает, обсуждая его. Никто (кроме Тэхёна, безусловно), не опускается до разговора с ним, даже самые тихие девушки умудряются упоминать о нём с пренебрежением, будто говорить о ком-то вроде него — грех. Грех не толкать его, чтобы пройти. Грех смотреть в его сторону. Грех запомнить его имя, а не тыкать пальцем и называть грязным. Грех помочь или хотя бы не мешать. Грех. Грех.       Грех.       Отличное слово. С него начинается познание минианского. Здесь, в гареме Императора, его произносят чаще любых других слов. Грех абсолютно всё. Неправильно обёрнутая одежда. Неправильно поставленный стол. Неправильно сложенные руки. Даже молчание иногда — грех. Медленно есть, быстро есть, медленно идти, быстро идти, смотреть в глаза (когда не разрешили), выходить на порог, говорить громко, говорить непонятно, обсуждать Императора и его семью, всё, всё это грех. Страшнее этого, пожалуй, только тюрьма, в которую за грех и отправят.       Пока ему везло. Тэхён умудрялся предупреждать его практически обо всём, что могло привести к наказанию. Но также много раз приходилось видеть других, отправленных в темноту без еды и воды за грех. Чем хуже грех, тем дольше наказание. Обычно большинство возвращалось через три-четыре дня. Измученные и еле стоящие на ногах, девушки и юноши возвращались к своей работе и учёбе. Заметно было, что все они не получали ещё золота. А те, кто мог похвастаться Императорскими дарами, были гораздо умнее, они не совершали грех тогда, когда их могли заметить. Они же и были теми, кто первыми указывали на всех провинившихся, истошно вопя «Грех!», собирая вокруг себя весь гарем и его смотрителей. Истина, пришедшая первым опытом в голову Джина: больше всего гарем любит скандалы и трагедии. После каждого нарушения пересуды не унимались вплоть до возращения наказанного, а некоторые грехи обсуждались неделями. Это было вполне логично, учитывая, что кроме занятий и уборки им больше нечего было делать. После вечерней прогулки гарем всегда наполнялся сплетнями и пересудами, пока не гасили свечи. Сунрин всегда была той, кто ругался на главных сплетниц, лишая их завтраков и обедов.       В основном гаремом занимались женщины-рабыни глубокого возраста, злые и безжалостные к девушкам и юношам. Наказывать могли не только за грех, но и за маленькие провинности, вроде недоеденного ужина или плохо выполненного письма на занятиях. Таких лишали еды. А тех, кто болтал ночью вместо сна или пропускал занятия, выставляли на пороге банной комнаты со свечами. Это казалось одним из худших наказаний (исключая тюрьму), потому что там было холодно, горячий воск стекал им на руки, а под утро фитиль догорал прямо на их дрожащих ладонях. Их ожоги не позволяли прятать, в назидание для них и всех, кто также заметит пузыри на их коже. Иногда в наказание били палками по ногам, ниже колена, так, чтобы ты не мог выстоять и одного удара, но если не хотел получить больше положенного, приказывали стоять и терпеть. Нельзя кричать и просить прощения, нужно смиренно принимать заслуженное наказание. Иногда было страшно засыпать по ночам, слушая болезненные всхлипы наказанных. Однажды так наказали Тэхёна: он получил три удара палками по ногам за серьезное опоздание на ужин, который, как оказалось, был посвящен какому-то местному празднику. Он не кричал. Даже когда его отпустили, приказывая больше не совершать таких ошибок, омега не проронил ни слезинки. Но ночью он плакал. Без возможности даже касаться своих ног, он спал на животе, пропитав подушку горькими слезами. Джину везло больше, но и он несколько дней был лишён еды за громкий голос и бег, когда он опаздывал на музыкальный урок. Сунрин была той, кто велел ему не притрагиваться к завтракам, обедам и ужинам в течение двух дней. В другой раз его лишили еды за ошибки на уроках, и четыре дня он получал лишь воду и немного хлеба. Урок был усвоен: страх быть наказанным пересиливал абсолютно всё.       Обычно же Сунрин молчала. Иногда она посещала занятия по письму, используя это время для записок кому-то. В остальном же, она редко появлялась в комнате, где жил Джин. Тэхён объяснил, что она управляет гаремом по положению, у неё было больше золота, чем у всех остальных вместе взятых. Сунрин он назвал любимицей Императора. У неё была своя комната с большими окнами, много одежды и даже денег. Она сама выбирала себе слуг, ела что хотела и, по слухам, даже иногда выходила в сад (для тех, кто жил в общей комнате, свежий воздух был чем-то несуществующим и эфемерным). Сунрин все боялись, она ни с кем не пыталась разговаривать, редко на кого-то смотрела и была строга абсолютно со всеми. Многие, безусловно, её ненавидели. Не раз Джин слышал злобные перешептывания с угрозами для неё. Они мечтали получить столько золота, чтобы навсегда выкинуть Сунрин из дворца. Это также стало истинной в голове: зависть здесь правит людьми. Даже некоторые подруги готовы были задушить друг друга подушками за возможность получить золото.       Золото было самой важной темой, которую Джин хотел понять. Это действительно было уникальной и самой непонятной частью гарема. Обручи были разных размеров, представляющие собой тонкое золото с двумя маленькими крючками для крепления. Самые маленькие — для рук и ног, побольше — в проколы в ушах, совсем большие на шею и голову, были ещё те, что надевали на талии, но в гареме таких не было даже у Сунрин. Все они имели чёткую и определённую значимость, что лежала в основе иерархии гарема.       Браслеты на руки — были самым простым Императорским даром. Их Правитель отдавал всем, кто как-то привлек его внимание или заинтересовал. Достаточно было попасться ему на глаза. Такие браслеты ценились, только если их было много.       Браслеты на ногах — вот за что стоило побороться. Один такой браслет можно было получить, если на празднике Императора удалось приковать его к себе взгляд. Это означало то, к чему так стремились — у тебя есть шанс попасть в комнаты Императора и провести с ним ночь. Больше браслетов на ногах — больше шансов, всё просто.       Обручи в ушах — если Императору понравилась беседа с тобой и он желает пригласить тебя на ужин (если повезёт, ужин подарит возможность остаться с ним на время).       На шею Император надевал обручи только своим фаворитам, таких переселяли в комнаты в другом крыле и дарили одежду. Этих девушек и юношей Джин практически не встречал, но иногда они посещали уроки музыки, потому что основные их занятия проводили отдельно.       Обручи в волосах, для лёгкости, Тэхён сравнил с коронами. Это было проявлением высшего положения и расположенности Императора. «Короны» были только у двух наложниц. С таким золотом переселяли в комнаты, расположенные близко в Императорским. Давали слуг, назначалось даже денежное жалование. В комнатах были целые шкафы для одежды, потому что главным фаворитам нельзя было носить одинаковые ткани слишком часто. Для Джина, у которого было всего две (белая — для сна и серая — для работы), это казалось удивительным.       Обруч на животе — самая желанная вещь в мире для гарема. Золото на талии означало — однажды Император позволит тебе выносить его ребёнка. Джина это только сильнее напугало, ведь на время он забыл, что ни о какой «любви и верности» здесь не может быть и речи. Император владеет гаремом, сотней девушек и юношей, большинство из которых мечтают только об одном — получить расположение Императора и стать одним из его супругов.       Когда Тэхён сказал, что у Императора может быть до нескольких десятков браков, это чуть не стоило Джину рассудка. В этом случае выделялся ещё один из видов обручей — золото на палец. Кольцо. Это даже показалось Джину забавным: вся эта сложность со значениями обручей, а самый главный в итоге привычное в большинстве государств — обручальное кольцо. Его Император ещё не отдавал никому, даже своей любимице Сунрин.       У Тэхёна за все три года, проведённые в гареме, ещё даже не было шанса увидеть Императора, чтобы получить какой-то обруч. Это было понятным — Правитель пребывал на войне, возглавлял своё войско, захватывая государство Джина. Его больше не существующее государство.       Теперь все с дрожащим нетерпением и страхом ждали Его.       Не сразу, но Джин заметил, как с каждым днём усиливают подготовку. Украшают и чистят от несуществующей грязи дворец, фавориты закупают ткани, управляющие гаремом ловят каждое письмо, а те, кто Императора никогда не видел, готовы подорваться в любую секунду. Праздник к приезду Императора должен был быть огромным. Теперь главной угрозой становился запрет на посещение праздника в честь победы. Самых прилежных обещали взять танцовщиками и музыкантами для вечерних гуляний. Тэхён сказал, что это лучший способ привлечь внимание: на таких вечерах Император всегда находит себе новых фаворитов, а теперь, когда гарем так пополнился, борьба за золото превратится в смертельную.       Через четыре месяца после приезда Джина, столица воспела о возвращении любимого Императора. В течение недели гарем почти не спал. Это началось с появления экипажа Главнокомандующего армии. Альфа приехал, привезя с собой еще пару десятков рабов и множество трофеев. Но гарему не суждено было увидеть ничего, кроме новых соперников и соперниц. Через два дня приехал младший брат Императора, возглавлявший основную часть военного флота. В честь него начались гуляния в городе и гареме. Он носил титул Младшего Императора и жил во дворце. С ним приехало множество драгоценных трофеев, в которых Джин бы вероятно нашёл реликвии его династии. Но гарем всё ещё ждал. Все с замиранием сердца продолжали ждать Его. — Оставьте дела и свои мысли, — раздалось от стен в одно тёплое утро, — начинайте великие гуляния. Прославляйте Великую Победу. Прославляйте великих воинов. Прославляйте Верховного Главнокомандующего нашей доблестной армии. Прославляйте Младшего Императора. Прославляйте великую волю нашего народа. Прославляйте Величайшего повелителя всех земель, морей, рек и озёр, Повелителя живых и Покровителя мёртвых, Императора Завоевателя, Императора Победителя, Императора каждого дуновения ветра и капли дождя! Славьте Шестого Императора Великой Минианской Империи! Славьте! — Он вернулся! — раздалось от одной из девушек. — Он уже во дворце, — произнёс Тэхён где-то совсем рядом с Джином.       Гарем сошёл с ума в ту же секунду.       Пока из них выбирали тех, кто будет присутствовать на празднике, Джин уже успел придумать чем займётся в это время. Обещано было брать лишь тех, кто хорошо говорил на минанианском и также хорошо справлялся с танцами и музыкой. И пусть, Джин отлично танцевал, но он всё ещё использовал грязные слова вместо приветствия и благодарностей, так что его отсеяли сразу. Те, кому везло, плакали от счастья и неслись в банные комнаты, сейчас за бег их даже не пытались наказать. Тэхён был одним из первых выбранных, его танцы были прекрасными, он хорошо знал язык и даже умел петь некоторые песни. Уходя, чтобы подготовиться к вечеру, он пообещал, что у Джина тоже будет шанс поучаствовать. Теперь, когда Император вернулся, праздники будут частыми.       Омега уже успел увлечься рассматриванием ковров, когда Кихён – один из омег, служителей Императорской части дворца, вихрем внёсся в комнату. Пару мгновений он искал кого-то. Наткнувшись взглядом на Джина, он взвизгнул и понёсся к нему. За ним едва поспевали Сыльги и Ынби, старшие служанки гарема, неся с собой яркие ткани. Остановившись в шаге от изумлённого юноши, слуга вздохнул и осмотрел его. — Он выглядит хорошо. Подведите ему глаза и оберните в солнечную ткань. Живо.       Не задавая вопросов, Джин поднялся и пошёл за ними. Кихён одарил его одобряющим взглядом. Это хорошо. Тэхён говорит, Кихёну нужно нравится, чтобы попадать на глаза Императору и получать подарки. А главное, избегать жестоких наказаний.       На его глаза что-то наносили, а яркую жёлтую ткань оборачивали праздничным способом вокруг его тела. Ынби успела нарисовать несколько узоров на руках, как раз к тому моменту, когда вернулся Кихён. С ним был ещё один Императорский слуга — Минхёк. Вместе они придирчиво осмотрели его и мгновение спустя потащили к дверям. — Император хочет тебя видеть, — заявил Минхёк, и Джин тут же дёрнулся от страха. Он не замедлился, но почувствовал, как его руки задрожали и похолодели. — Не смотри ему в глаза, пока он не скажет тебе сделать этого, — пробурчал Кихён. — Когда войдёшь, склоняешь голову и молчишь, — Минхёк потянул его по нескольким быстрым поворотам. Утянутый страхом неизбежной встречи, как и в первый раз, дворец показался ему лабиринтом. Неизвестные стены и повороты, двери и стражи, пугающие и обездвиженные, всё мелькало перед помутившимся взглядом. Но слуги всё петляли, а страх всё нарастал. — Если не уверен в словах, которые говоришь, просто кивай. — Не задавай вопросы. — Только отвечай.       Два поворота и длинный коридор спустя, они оказались в мраморных павильонах, ведущих к комнатам Императора. Здесь всё было заполнено дневным светом из огромных окон, а стены и полы выделанные из белого мрамора, гладкие и сияющие, будто поверхность спокойной воды. Тут же возвышались фонтаны, а высокие потолки украшали светлые и прозрачные ткани. Невольно, Джин закинул голову, чтобы рассмотреть и чуть не упал, удерживаемый слугами по обе руки.       Они остановились только перед огромными дверьми, закрытыми за спинами высоких альф. Стражник поднял голову и посмотрел на Кихёна. Затем он повернулся и несколько раз тихо постучал в двери. Он широко раскрыл их, и Джин почувствовал, как его слегка толкают. Несколько мелких шагов дались ему труднее чем всё, что он пережил с тех пор, как покинул свой дворец. Мгновение спустя, двери за его спиной закрылись. Пришлось сделать глубокий вздох, чтобы не потерять равновесие и сознание.       Комната была просто огромной. Больше, чем та, в которой жил он вместе с шестьюдесятью девушками и юношами. Он видел выход на балкон, витражи в окнах, множество подсвечников, ковры, ткани, украшающие светлые стены, софы и подушки у окон и в разных местах комнаты, огромную кровать, скрытую в глубине так, что он даже не мог полностью её рассмотреть. Из огромных окон струился мягкий свет, сквозил прохладный морской ветер, заскользивший по его босым ногам. Здесь даже было слышно лёгкое говорение птиц и шум воды с берега. Пение волн, бьющихся в порту, заставило горло омеги сжаться от терзающих воспоминаний. Слезы, собирающиеся в глазах с тех пор, как он узнал куда его ведут, заставили принца на мгновение поднять голову, чтобы не позволить соли скатиться по его щекам, испортив рисунки на глазах. Секунду спустя, вернув себе самообладание, Джин бесшумно вздохнул. А затем он увидел стол. И сидящего за ним мужчину. Альфу. Императора.       Его глаза смотрели на бумаги на столе, руки придерживали голову. Лишь на секунду Джин задержал взгляд на его точёном лице. Таких он никогда не встречал. Кожа Правителя светилась теплом, медовый тон оттеняли русые волосы, спадающие и скрывающие от омеги глаза, сжатые губы, напряжённый лоб. На длинных пальцах, придерживающих острую линию челюсти, сияли кольца с драгоценными камнями, их было так много и они, наверное, были ужасно тяжёлыми, но руки альфы казались такими сильными, будто он мог без труда поднять этот дворец, даже не почувствовав веса, так что кольца не значили ничего. В одно мгновение Джин понял, за что сражаются девушки и юноши из гарема. Будто дело не только во власти и богатстве, в безбедной жизни и наслаждением ею. Император мог покорить кого угодно, даже если бы был обычным торговцем. Он был прекрасен столько же, сколько и страшен.       Улавливая следующее движение, Джин опустил голову и склонился. Его руки, как и учили, были мягко сведены за спиной и расслаблены. Но поледеневшие пальцы, терзавшие отросшими ногтями кожу, огрубевших от работы, ладоней, были напряжены и дрожали, становясь сосредоточением всех выплескивающихся страхов.       Теперь Император смотрел на него. Упираясь взглядом в ковёр, омега точно чувствовал пронзающий взгляд на себе, своих волосах и теле. Это ощущалось так, будто кто-то действительно очень сильный, придавливал тебя к земле, заставляя ноги задрожать, а колени согнуться. В прохладной комнате вдруг стало печь, как в самый жаркий полдень, но руки и ноги Джина всё ещё терзало невыносимым холодом. Имея всю свою власть, Правитель молчал несколько долгих мгновений прежде чем сказать: — Подними голову и посмотри на меня, — его голос звучал пронзительно и оглушающе. Отражаясь от каменных стен, громкие слова окружили Джина.       Беззвучно выдохнув, он подчинился. Пугающий взгляд карих глаз встретил его. В нём как будто горел огонь, пожар, поглощающий всё на своём пути. В глазах Императора, Джин видел, как горят дома его людей, как убивают его братьев и родителей. Его глаза будто были олицетворением ада, о котором отец читал ему много лет назад. Сосредоточение преисподней, через которую ему уже пришлось пройти. — Добро пожаловать в мой гарем. Принц Джин. — Добро пожаловать домой, Император всего Мира. — Нравится Вам у нас? Лучше, чем дома? — оставшись довольным обращением, продолжил альфа. Его губы чуть растянулись, возможно превращаясь в улыбку. — Безусловно, — тихо произнёс он, боясь разозлить этого человека. — Ваш дворец великолепен. Мне повезло оказаться здесь. — Действительно повезло, — ухмылка медленно проявилась на его лице, будто того луча доброй улыбки никогда и не было. Джин почувствовал, как перехватывает что-то в его животе, отзываясь на насмешливый тон, почти угрожающий ему. — Тебя могли продать пиратам. Там никто бы не заботился о тебе. — Я благодарю милость Великого Императора за то, что подарили мне этот шанс.       За его спиной снова раздался короткий стук, и двери открылись. Мимо быстро прошёл высокий мужчина. На нём была тёмная одежда, а за поясом он нёс огромную саблю, сияющую в отражённых от метала солнечных лучах. Этого человека омега мог бы узнать из тысячи. Бледнокожий альфа с руками, покрытыми кровью. — О, принц, Вы уже знакомы с моим Главнокомандующим? — он указал альфе на Джина. — Представься нашему гостю. — Главнокомандующий Великой Минианской армией, Генерал Юнги, — чётко отрезал мужчина, чуть склонив голову, скорее в уничижительном, нежели уважительном жесте. Опуская голову он смотрел на омегу свысока, четко разделяя свободного человека и раба. — Благодарю за честь узнать Ваше имя, — опуская, наконец, глаза произнёс омега. Он буквально почувствовал улыбку, охватившую Правителя, которую мельком едва увидел на его лице. Слегка дрогнув, голос Джина сел. Ему было трудно говорить, чувствуя боль в груди и горле. — Великий Император, я имел честь увидеть Вашего Главнокомандующего в моём старом дворце. — В самом деле? — заинтересованно отозвался Правитель. — Да, я могу считать знакомством тот день, когда он перерезал горло моим четверым братьям у меня на глазах. — Ты правда сделал это, Юнги? — Да, Мой Император. — Следует озолотить тебя, как мой гарем, — весело отозвался альфа, поднимаясь со своего места. Он с похвалой обхватил плечи подчиненного и оставил несколько гордых прикосновений, — ты радуешь моё сердце лучше, чем они. — Я служу Вашей великой воле и Вашему великому слову, Мой Император, — с благодарностью, Юнги опустил голову, принимая похвалу. — Я отправил принца Джина для Вас на первом же корабле в столицу. Полагаю, он здесь уже около четырёх месяцев. — За это время ты хорошо выучил язык, — замечает Император, вновь смотря на омегу. — Ваша похвала, Великий Император, — борясь с хрипотой, говорил Джин, — самое большое счастье в моей жизни, о котором я мог мечтать. Красота Вашего языка восхитила меня, если вы довольны мной, я счастлив. Нет ничего ценнее этого. — Что, даже не претендуешь на ночь в моих объятиях? — смеясь, Император подошёл ближе, опалив тело сжавшегося принца жаром. Теперь Джин видел носы его тёмной кожаной обуви. — А как же золото и власть? — На всё воля Великого Императора, мне остаётся только следовать Вашему слову, — вдруг зашептал он. — Один взгляд Императора стоит в сто крат больше золота и власти всего мира. — Безусловно, — согласно промычал альфа. — Ведь весь твой мир принадлежит мне. Как и твоя жизнь. Ты принадлежишь мне.       На несколько мгновений Правитель отошёл. Джин покорно смотрел в пол, слыша, как двое мужчин тяжело дышат, его же дыхание было беззвучным, в сравнении с ними.       Когда альфа подошёл вновь, омега почувствовал сковывающий холод, вместо ожидаемого жара. Его пальцы будто покрылись льдом, кровь отлила от лица, а ноги примёрзли к полу. Правитель взял его руку. Тонкое запястье Джина утонуло в смуглой огромной императорской ладони. Он почувствовал, как пальцами мужчина оглаживает его кожу, и это заставило мурашки пробежаться по его плечам, спускаясь по спине и его бёдрам после. Омега с силой зажмурился, готовясь к чему угодно. Возможно, комплимент его языку был насмешкой, и он снова перепутал слова, а может он разозлил Императора своими длинными ответами. Возможно, он мог умереть прямо сейчас. И возможно, это принесло бы ему облегчение. Но после тепла ладони Императора, он ощутил тонкие уколы холода и, вздрогнув, вдохнул. А затем рука совсем исчезла, но, если бы он мог, Джин потянулся бы вслед. — Минхёк, — громко произнёс Император. Двери тут же открылись, впуская слугу. — Я надеюсь, принц участвует в сегодняшнем празднике? — Безусловно, — мгновенно прощебетал он. — Принц будет там, чтобы порадовать Императора своим танцем. — Тогда тебе стоит пойти готовиться, — тише произнёс альфа, обращаясь к омеге пред собой. Его горячие пальцы легли на подбородок Джина и слегка сдавили. — Буду с нетерпением ждать тебя.       Минхёк тут же потянул омегу за руку и вывел из комнаты. Когда двери перед ними закрылись, тепло прилило к пальцам, а удушающий воздух заполнила мягкая прохлада, слуга чуть потряс его плечо: — Открывай глаза. Молодец, всё сделал лучше, чем было возможно.       Переведя дыхание, Джин медленно подчинился и посмотрел на него. Смеющиеся, точно одобряющие глаза смотрели в его, а после Минхёк кивнул на его руку, ту, что минуту назад сжимал Император, а сейчас плотно прижатую к джиновой груди. С усилием оторвав, будто не своё, запястье от дрожащего сердца, омега посмотрел на него, всё ещё горящее от прикосновений.       Теперь оно было украшено тремя сияющими золотыми браслетами. — Он тоже участвует, — громко заявил Минхёк, заталкивая омегу в комнату. Естественно, все, кто находились в ней, тут же уставились на них, хотя, на самом деле, кому нужен был слуга. Все, по большей части, с ненавистью смотрели на Джина. Сунрин тоже была там, до этого что-то обсуждающая с Ынби. Теперь она смотрела на его руку, украшенную золотом. На мгновение, на её лице появилось смятение и лёгкая улыбка прежде, чем она отвернулась и дёрнула служанку за руку, возвращая её внимание на себя. Чонха, единственная, кроме Сунрин, фаворитка, жившая в отдельных комнатах, носившая обруч в своих волосах, которую все знали из-за её неконтролируемого альфа-характера и вечных склок с другими, выглядела так, будто готова кинуться на Джина в ту же минуту, как увидела его запястье. Юноша, помогавший ей с тканями, выглядел не менее устрашающе, одарив его полыхающим ненавистью взглядом. — Будет танцевать. Так захотел Император. — Он даже не знает языка, — взвизгнул издалека Ёндже, тот, кому не позволили участвовать сегодня. — Ему нельзя. — А Императору, — угрожающе зарычал Кихён, только вошедший в двери, — так не показалось, когда он разговаривал с ним в своих покоях. Ты смеешь обсуждать волю Правителя? — под его взглядом выскочка тут же сжался, уже осознавая, что заплатит за несдержанность. — Будешь держать свечи. Две ночи. — Но я- — Три. Закрой рот, пока я не отправил тебя на плаху за этот Грех. Кто-нибудь, сохрани нас Младший Император, может заняться этим омегой? — Всё в порядке, Господин Кихён, — Тэхён появился буквально из ниоткуда. Он выглядел просто потрясающе. Обернутый в белые ткани, загорелый и тонкий, омега выглядел прекрасно. На его руки и живот, открытые и украшенные яркими красными рисунками, будто нанесли сияющее персиковое масло. Он улыбался Джину, его глаза красиво подвели, а чуть длинные светлые волосы красиво закрепили гребнем сзади. — Я всё сделаю. — Дай ему красное, — сказала Сунрин, не отворачиваясь от украшающей её Ынби. — Нарисуй «чистоту» на его плечах и шее. Волосы не трогай, да и глаза оставь так, — на мгновение она посмотрела на них, её взгляд ничего не выражал. — И пусть будет много открытой кожи. — Да, Госпожа, — мягко ответил Тэхён и быстро утянул Джина на одну из соф в углу комнаты. Затем он шепотом заговорил, выводя палочкой краски узоры на горле омеги. — Ты был у Императора? Как всё прошло? — Кихён и Минхёк привели меня, — осторожно сказал он. — Одели и толкнули в его покои. Он спрашивал, нравится ли мне всё. — Ты же не грубил ему? Не совершил Грех? — Как ты говорил мне, — Джин тихо вздохнул и откинул голову чуть назад. — Благодарил за его милость. Он познакомил меня с Главнокомандующим и заставил Минхёка отправить меня на праздник. — Правда? — Тэ подался ближе и с интересом взглянул на омегу. — Так и сделал? — Он громко позвал Минхёка и спросил, участвую ли я… — Естественно, он не мог сказать нет, — продолжая выводить рисунки, он кивнул сам себе, а потом оглядел сундуки с тканями, расставленные по всей комнате. Красные ткани лежали совсем рядом. — А какой он? — Очень высокий. Очень. И у него такие больше плечи, просто огромные. И руки, большие и горячие. — Он тебя трогал? — голос омеги вдруг стал гораздо громче, некоторые обернулись на них. — Стоял близко? Как он пахнет? — Вблизи я видел только его ботинки и не дышал, когда он подошёл, — стыдливо протянул принц. — Он взял мою руку, когда надевал золото, но у меня всё как в тумане, помню только его пальцы вокруг моего запястья. — Золото? — Тэхён взвизгнул, и Сунрин шикнула на него от самых дверей. — Простите.       Джин молча поднял руку. Обручи чуть опустились вниз, к локтю, скатываясь по его тонкой руке. Браслеты сияли и издавали тихий звон, встречаясь друг с другом. Теперь они оба рассматривали их, восторженно смотря на тонкий металл. Тэхён вздрогнул и на секунду коснулся одного из них, тут же одергивая руку, как от огня. — Теперь ты гораздо выше меня, — сказал от почти неслышно. Сердце Джина сжалось от этих слов, и он почувствовал разрывающую его вину. — Я так рад. Ты понравился Императору, три обруча сразу это очень много. А после праздника ты получишь и на ногу и тогда сможешь стать его фаворитом. — Ты тоже, Тэхён, — уверенно сказал принц. — Ты тоже получишь золото. — Просто, — он сглотнул, — когда станешь фаворитом, не становись как Чонха, — просит он. — Не хочу тебя бояться. — Обещаю, что тебе никогда не придётся меня бояться, — младший омега посмотрел ему в глаза, словно ребёнок, потерянный и дрожащий. — Я клянусь.       Когда Тэхён отошёл, чтобы найти ткани и хорошо пахнущие масла, Джин ухватился за маленькое зеркало, оставленное на полу, чтобы рассмотреть рисунки на своих плечах. Тэ всегда красиво рисовал такое. У них не было занятий, но имея хорошие отношения с Кихёном, омега просил научить его, чтобы иметь возможность помогать и другим готовиться.       «Чистота» выглядела как россыпь линий и завитков, мягко лежащих на его коже светлой краской. Джин всё ещё не умел различать рисунки, но знал, что у всего есть своё название и применение. Кому какие рисунки подбирались – оставалось непонятной для него тайной. У всех рисунки всегда отличались, и, казалось, из всех наложников, только Тэхён и Сунрин умели их различать.       У всех вокруг тоже были такие. Тем, кому повезло участвовать, украшали тела рисунками. Красными, черными, светлыми и коричневыми, Тэ говорил, что цвет тоже имеет значение, и два одинаковых рисунка, нанесённые разной краской, означали абсолютно разное. Вероятно, у одной из девушек альф сзади на плечах рисунок был похожим на тот, что был у него, но красного цвета и менее красивый — рисовал не Тэхён.       Стараясь отвлечься, Джин выкидывал мысли о Императоре, его огромных плечах и тёплых ладонях. А ещё о его глазах, которые он едва увидел. Тёмных и горящих. Ему всё ещё казалось, будто эти глаза прожигают его до сих пор. Теперь, вероятно, чувство преследующего надзора навсегда останется с ним, пока он живёт в этом дворце.       Короткое касание пальцев альфы к его лицу жгло сильнее всего. Будто кожу обдали кипятком или прижали к раскалённым камням. Не смотря на то, как мягко Император касался его, ощущение оставалось болезненно тянущим. Со стыдом на своих щеках, Джин отказался признавать, что хотел, чтобы это касание повторилось. Ещё на одну короткую секунду. Всего раз.       А ещё он чувствовал страх. Волнение, сводившее живот и холодящее кончики босых пальцев на ногах. Он правда понравился Императору? Настолько сильно, что получил три браслета всего за несколько слов? Всё потому, что он говорил то, что Правитель хотел услышать или благодаря его лицу и телу? Может дело в том, как рассказ о смерти его братьев развеселил Императора? Что вообще могло значить это внимание, оказанное ему золотом, украшающим его руку? Смотреть ли ему в глаза, когда нужно будет танцевать? Улыбаться или сделать вид, что там никого нет? Что из этого Грех? И как строго его накажут, если он всё-таки его совершит. — Вставай, пожалуйста, — произнёс Тэхён рядом. — Я быстро всё сделаю, уже пора.       Праздник очень красивый. Богатый, роскошный, на него потратили много денег и сил. Всё в комнате завешано самыми красивыми и яркими тканями. Все сидят на больших подушках, тогда как Император, откинув спину, устроившись на высокой софе, окружённый слугами и альфами, наблюдает за всеми чуть свысока. У его ног, справа, сидит Сунрин, иногда она получает какие-то слова от Правителя и улыбается ему так, словно он признаётся ей в искренней любви. Там же, чуть дальше, угощаясь вином, сидит Генерал Юнги, практически не смотрящий на наложников, но иногда улыбающийся Сунрин, незаметно (для всех, кроме Императора) и коротко. А по левую руку сидит ещё один альфа, которого представили как Младшего Императора. Он и правда похож на старшего брата. Его волосы тоже русые, а кожа смуглая. Его взгляд чёрных глаз холодный и отталкивающий. Юноша почти ничего не ест и не пьёт, но смиренно сидит, вынужденный присутствовать на празднике. Джин отчетливо видит, что Младшему Императору это всё не интересно.       Когда приходит очередь танцев, он, Тэхён и ещё десяток девушек и юношей встают со своих мест на мягкие ковры. Музыка начинается, и все двигаются одновременно и очень точно. Движения их одинаковые и мягкие, как учили всё это время. Минхёк был тем, кто много времени и сил тратил на музыкальные занятия.       Джин проходит мимо двух омег, поворачивает голову вместе с ними и опускается коленями на ковры. Плавно ведя руками, будто очерчивая воздух, все они смотрят вверх, а затем снова поднимаются, и музыка чуть ускоряется. Движения не сложные, но в них важна последовательность и правильность, особенно, когда принц оказывается впереди, лицом к Императору и видит его рассматривающий взгляд, направленный на него. На секунду они встречаются глазами, поддаваясь странному порыву, омега мягко выдыхает через рот, опускает глаза и слегка голову, а затем снова поднимает и в последний раз смотрит в глаза Правителя, уже осторожно отворачиваясь и уходя в сторону.       Тэхён оказывается тем, кто стоит впереди, когда Джин прогибается в спине и может бросить ещё один взгляд на Императора. Тогда он понимает, что Правитель не смотрит на омегу перед собой, всё ещё не отрывая взгляда от принца и слегка улыбаясь. Это пугает его, заставляя вздрогнуть, но танец почти закончился и у него нет права на ошибку, так что он выпрямляется и поворачивается. Все танцоры оказываются к Правителю лицом, замирая. Джин замечает взгляд Младшего Императора, направленный на кого-то позади него: это больше не те холодные и отсутствующие глаза, что он видел раньше, теперь он выглядит так, будто что-то невероятное захватило всё его внимание. Но музыка заканчивается, и все опускают головы, ожидая, что скажет Император.       Он отпускает всех рассаживаться на свои привычные места. Джин оказывается сидевшим в самом дальнем углу, теперь почти не видя Сунрин и Генерала Юнги. Отсюда он улавливает движения головы Правителя, разговаривающего со своим братом. Лицо Младшего Императора видно принцу очень хорошо. Альфа смотрит взбудоражено, быстро говорит, хмурится и на мгновение поворачивает голову на кого-то из сидящих в стороне Джина танцоров. Наклоняясь ближе к нему, Император хмурится, пробегаясь взглядом среди них, а потом снова смотрит на младшего брата, коротко кивая на него, снова начавшего быстро что-то объяснять. От недавнего холода не осталось и следа, теперь Младший Император практически не может усидеть на месте, взмахивая руками. Он успокаивается лишь когда Старший брат улыбается ему и хлопает по плечу, вероятно, согласившись.       Понимая, что за такой пристальный взгляд его могут наказать, Джин возвращается к воде в своем бокале, рассматривая теперь блики свечей в отражающей глади. Рядом с ним приземляется Сольхён, одна из фавориток, у которой есть несколько обручей на ноге и в ушах. Она вспоминается ему той, кто был у Императора пару ночей назад. Альфа тихая и не столь властолюбивая, как, например, Чонха, но она та, кому не посчастливилось столкнуться с гневом ревнивой фаворитки. Ткани на ней были обёрнуты так, чтобы скрыть плечи, хотя все старались, наоборот, открыть их. Джин знал, что так девушка прятала длинные и глубокие царапины от ногтей Чонхи, которую в то злополучное утро силой оттаскивали от бедной Сольхён.       Она отстранённо улыбается ему. Омега же задаётся вопросом, села ли она здесь, чтобы быть подальше от Чонхи, сидящей в первом ряду, но не получающей от Императора ровно никакого внимания. — Наш праздник удался, — говорит альфа некоторое время спустя. — Меня согрел ваш тёплый приём, после долгого холода и тоски по моему гарему. Надеюсь, мы часто будем устраивать такие празднества, чтобы я мог видеть красоту ваших лиц.       Правитель взмахивает рукой, и все тут же поднимаются со своих мест. Сунрин отходит чуть ближе к Генералу и склоняет голову. Ещё минуту спустя Император поднимается и тяжёлой походкой уходит из зала.