my greatest jewel

      Тэхён остаётся раздавленным произошедшим в течение долгого времени, его кожа бледнеет, он мало ест и у него не остаётся энергии даже на разговоры, хотя он продолжает убеждать Джина в том, что всё хорошо. Как и ожидалось, весь гарем обсуждает его, как единственного из всех, отобранных на праздник, кто не получил никакого золота. Каждому был передан один маленький золотой обруч, как знак внимания, Сунрин получила новый на шею, а также, слухи говорили, что Чонха обзавелась несколькими на своих щиколотках. Не получив ничего, Тэ также понёс наказание, основанное на том, что, скорее всего он расстроил Императора. Но, на самом деле, Минхёк и Сунрин выглядели очень сочувствующими, когда им пришлось сделать это. Омегу заперли всего на одну ночь и выпустили к завтраку, заставив поесть, пока он всё ещё пребывал в ужаснейшем состоянии, рассматривая свои пустые запястья.       Пересчитывая теперь безызменные четыре обруча, Джин старался не расплакаться от обиды за него, ночами обнимая и позволяя рыдать в своё плечо. Особенно, когда на следующий праздник их обоих не пригласили, и им пришлось весь вечер прибирать ткани в сундуки и оттирать размазанную по полу и столам краску. До них доносилась музыка и разговоры, смех и звон посуды, а Тэхён, не переставая ронять слёзы, яростно тёр каменный пол.       А потом, праздники велено было закончить ровно до возвращения первого советника, о котором Джин до этого не слышал. На удивление, неприятная для всех новость пошла Тэ на пользу. Когда все, так же, как и он, оказались лишёнными возможности получать внимание и золото, грусть омеги понемногу растворялась, возвращаясь лишь временами, когда Чонха, приказами и угрозами, заставляла гарем встать на уши, собирая её на встречи с Императором. Джин обычно был на посылках, бегая из бань в комнату и обратно, понимая, что девушка лишь издевается над ним, но, как и учила его Сунрин, лишь молчал, исполняя всё. Его сильнее задевало то, как она обращалась с остальными девушками и юношами, ругаясь и пугая их, пока Тэхён старался нанести ей красивый рисунок, а другие пытались угодить в выборе тканей и убранства волос.       В противовес ей, Сунрин не привлекала излишнего внимания, но тем не менее, все знали, что Император звал её к себе гораздо чаще. У неё были свои слуги, помогающие при сборах, сопровождающие и ухаживающие. Однажды Джин даже видел её, готовящуюся к вечеру, увешанную очень красивой тканью, с убранными вверх сияющими волосами и украшенную множеством рисунков: на руках, пальцах, плечах и даже животе. Тогда она поймала его взгляд, склонив голову набок, а потом ушла, ничего так и на сказав.       Были и другие, посещающие Императора. Девушки и юноши, альфы и омеги, но никому из них не удавалось побывать там больше одной ночи. Правитель неизменно предпочитал Сунрин, а раз или два в неделю звал к себе Чонху. Она всегда возвращалась весёлой и чуть более вызывающей, чем в обычные дни, вертясь и показывая новые браслеты. Однажды она вернулась позже обычного, в её ушах сияло золото, а гарем разошёлся слухами о том, что она впервые осталась на завтрак и даже порадовала Императора разговорами. Будучи альфой, Чонха горделиво задирала нос и с вызовом смотрела даже на Сунрин, бесспорную любимицу, превосходящую её по положению.       Проведя несколько месяцев такой жизни, Джин лучше обвыкся с языком и правилами, почти не получая замечаний. Постепенно о нём перестали говорить, интерес, вызванный и тремя подаренными обручами, сошёл на нет. Разговаривать с ним, конечно, не начали. Все, исключая Тэхёна, Сунрин и нескольких управляющих, просто смотрели сквозь него, но также его перестали толкать, а это всё, чего Джин мог на самом деле желать.       И долгое время, мягкая вуаль спокойствия накрывала гарем и его обитателей, содрогаясь только от коротких перешёптываний главных сплетников. Всё было разрушено в день, когда многочасовые сборы Чонхи, выбравшей в этот раз черные ткани и красные рисунки, так подходящие к её длинным смоляным волосам, обернулись её ранним возвращением и настоящим ночным адом.       Сквозь сон, накативший на Джина в этот день слишком рано, чувствуя тепло прижимающегося к нему Тэхёна, омега услышал громкие, скользящие эхом от каменных стен, крики, принадлежавшие Чонхе. В общей комнате тут же зажгли свечи, и большинство повскакивало со своих мест, надеясь разузнать все подробности. Джин открыл глаза, как раз в тот момент, когда разозлённая девушка пронеслась мимо них, продолжая яростно кричать. Потянувшись, омега прикрыл ладонями уши Тэхёна, надеясь сохранить хотя бы его сон. Но крики становились всё громче, никто, по всей видимости, так и не смог понять, что конкретно произошло. Носясь из стороны в сторону, альфа угрожала слугам, старающимся её успокоить, охранникам, пытающимся утянуть её из общей комнаты и, вероятно, отвести девушку в её собственную. Тэхён неизбежно проснулся, цепляясь за Джина и пытаясь молча спросить, что произошло. Не имея ни малейших мыслей, принц лишь пожал плечами.       К тому моменту, как Кихён показался в дверях, сонный и одетый в ночные ткани, Чонха разбудила, наверное, весь дворец. Она продолжала кричать, не позволяя никому подходить близко, угрожая убить их всех. Слишком поздно, но Джин заметил, маленький блестящий нож в её смуглых руках. Пытаясь успокоить её, слуги не могли подойти достаточно близко, чтобы не навредить себе или любимице Императора. Кихён был тем, чей голос раздался над общим гулом, привлекая внимание: — Убить себя собираешься? — громко спросил он. Если шум, который развела девушка перебудил не всех, то после появления слуги, шансов остаться не потревоженными точно не осталось ни у кого. — Или кого-то из нас? Остановись, пока не натворила дел, которые мне придётся донести до Императора. — Не смей приказывать мне! — голос девушки надломился, хрипло оседая в словах. Она, пусть и старалась выглядеть смелой и уверенной, на самом деле так сильно переживала от происходящего, что покраснела и запыхалась. — Это вы все мне мешаете! Я стану женой Императора! Стану Госпожой, тогда я вас всех уничтожу! — Закрой рот, дурная, — все тут же обернулись, узнав в твёрдых словах появившуюся Сунрин. Девушка, одетая в зелёные ткани и украшенная чёрными рисунками, стояла в дверях. Она явно не спала, одетая и украшенная так, будто собиралась посетить Императора. Её злой взгляд, направленный на Чонху, заставил холодок пробежаться по спине Джина. Будто в согласии, обнимающий его Тэхён вздрогнул, прерывисто вздохнув. — Придумывай себе что угодно, но, если я, прямо сейчас, расскажу Правителю о том, что ты творишь, тебя казнят на рассвете. — Я фаворитка Императора, — прокричала девушка, едва набрав достаточно воздуха. — Не смей угрожать мне! — Ты не ровня мне, — грубо оборвала Сунрин. Её слова тут же возымели эффект: Чонха издала странный полурычащий звук и от досады вскинула руками. — Никто не ровня. Так что, если не хочешь лишиться головы, заткнись и иди в свою комнату. Не заставляй меня наказывать тебя.       Чонха не выглядела так, будто была готова подчиниться или успокоиться. Вместо этого, она вдруг схватила одного из юношей за руку и притянула к себе, прижимая к его горлу нож: — Двинешься, и я убью его.       Джин почувствовал его страх. Жертва в руках фаворитки задрожала, и металл вжался в его смуглую кожу, грозясь прорезать, окропив всё кровью. Сжавшись, юноша заскулил, отчаянно всматриваясь в лицо Сунрин, стоящей напротив него. Спокойная, она, казалось, ввела его в большую панику, чем решительный голос Чонхи, обещающий ему пугающую смерть. Замерев, омега посмотрел на Кихёна. Джину пришлось проследить его взгляд, смотря теперь на напуганного слугу. Всем известно, кто будет отвечать за кровь и смерть, если обезумевшая девушка решиться на такое преступление. Кихёна накажут первым, казнив без разбора, за то, что он не защитил омегу, даже если бы у него вообще не было золота. А вот Чонха, как рассказывал Тэхён, почти всегда выходит сухой из воды, даже скандаля с Минхёком. Ещё ни разу Император не приказывал наказывать её, и даже Сунрин, в основном, лишь угрожала ей. Наказывать озлобленную на всех альфу, даже не пытались.       Холод пробежался по душной комнате, касаясь разгорячённых ото сна лиц. Будто каменные полы стали ледяными, как в зиму, а одеяла перестали греть. Сунрин скрипнула зубами, но этого никто не заметил. Она не двигалась с места, без интереса смотря в глаза разгорячённой сопернице.       Впервые Джин задумался над этим, находя время, безусловно, неподходящим. Но он не смог отмахнуться от вдруг посетившей его мысли. Чонха была самой явной соперницей для Сунрин, чья власть, в глазах гарема, казалась незыблемой. Ей подчинялись все, без малейшего исключения. Кихён был, фактически, её личным слугой в то время, как Минхёк, напрямую служивший Императору, с почтением слушал её приказы и следовал им, вероятно, даже не докладывая Правителю. Но Чонха – та, кто не подчинялась никому из них. Её не волновали правила и указы заправляющих гаремом, она ругалась со всеми, особо яро нападая на тех, кого замечал Император. Так же она поступила и с Джином, с насмешкой проигнорировав Тэхёна. Она так же обладала властью, пользуясь расположением Императора, хоть и не являлась главной фавориткой. Весь гарем с ужасом ждал, когда она вернётся утром, после проведённой с ним ночи, рассматривая, получила ли она золото на голову или, самое страшное, на животе. Все знали – однажды, если Правитель пожелает, Чонха вернётся, сияя ненавидящим всех взглядом, одарённая такой властью, чтобы исполнить все свои угрозы. Это было огромным страхом для жителей гарема, если она услышит, многие лишаться своих жизней.       Сейчас же, она была главной соперницей Сунрин, безусловно проигрывая, но ступая позади, след в след, угрожающей тенью нависая над властью главной любимицы Императора. — Убивай, — не раздумывая ответила Сунрин, без доли сожаления в голосе. – Что мне до чьей-то жизни? Убей хоть всех, хуже только себе сделаешь. Даю последний шанс, иди в свою комнату.       Горящие глаза Чонхи вспыхивают новым пламенем гнева, но она медленно опускает нож, позволяя омеге отскочить от неё подальше. Не сводя ненавидящего взгляда с Сунрин, она подняла голову выше и направила нож на неё. Тэхён тут же всхлипнул, холодея всем телом. — Я уничтожу тебя, — заявляет альфа, оборачиваясь, чтобы уйти. — Когда я стану женой Императора, ты будешь первой, чью жизнь я заберу. — Сначала получи имя, — бросила ей в спину Главная фаворитка, прежде чем девушка скрылась. – Глупая девчонка.       Сунрин отправляет стражу вслед за разгневанной альфой. Тогда Кихён велит всем возвращаться в постели, а также закрыть рты и не обсуждать это. Сунрин же, долго смотрит на двери, в которых скрылась темноволосая альфа, холодным и нечитаемым взглядом, пока все успокаиваются и, подчиняясь, ложатся спать. Перед самым уходом, фаворитка бросает взгляд на Джина. Она смотрит несколько долгих секунд, коротко кивнув в сторону злосчастных дверей, предостерегающе мотая головой. Джин кивает, осознавая, что она просит его не связываться, будто он бы когда-то осмелился на это. Обещая наказать тех, кто будет судачить, Сунрин, вместе с Кихёном, уходит, погасив свечи.       Даже в темноте и тишине, когда Тэхён молча засыпает, Джин не может сомкнуть глаз. Обезумевшая от гнева Чонха, красивая и увешанная золотом, стоит у него перед глазами, представая горящей в собственном огне ненависти ко всем. Пугающий нож в её руках превращается его фантазией в саблю, почти такую же, как у Генерала Юнги, острую, сияющую и безжалостную. А потом появляется Сунрин, будто созданная изо льда, которому огонь совсем не страшен. Она всё повторяет про имя. «Сначала получи имя», звенит в его голове. Сунрин его получила. Вместе с золотыми обручами на голове и шее, вместе с местом фаворитки и любимицы Императора всего мира. Вместе с теплом его тела, вместе с бескрайней темнотой его глаз и красотой его лица, вместе с влиянием, богатством и положением, вместе с ночами, проводимыми в объятиях Императора, Сунрин обладала именем. Сам Император, наверное, ранним утром, обнимая её тонкое тело, сказал ей имя своим голосом. Может, он шептал, а может, говорил громко, даря ей такую честь. Всё было неважным, ведь он дал Сунрин своё имя. Сказал самое желанное и тайное знание, даровал великую награду, выделил из всех остальных ещё сильнее. Сунрин, появляясь в комнатах Императора почти каждый день, проводя там почти все ночи, называла Императора по имени.       Впервые Джин задумался об имени на первых же днях пребывания во дворце. Некоторое время ему казалось, что он ошибается, сетовал на собственную невнимательность или плохое знание языка. Тэхён всё время произносил «Император», быстро научив этому слову принца на новом языке. Потом пришло «Правитель» и «Повелитель», но имени так никто и не назвал. Пару месяцев спустя, пока принц так и не осмелился спросить, ответ на волнующий вопрос пришёл сам. Вместе с новыми кораблями, новыми трофеями и слугами, в гарем также привели десяток новых девушек из северных провинций, соседнего с джиновым, государства. Их языка никто не знал, но они быстро учились, подгоняемые осуждением со всех возможных сторон. Они не привлекали столько внимания, как, например, Джин, ведь, судя по всему, слава его королевского происхождения дошла до двора раньше него. Девушки сдружились между собой, ночами переговариваясь на родном языке, за что, безусловно, часто получали наказания.       Но в одно утро, во время завтрака, когда все уже собирались пойти на занятия, одна из них вдруг громко спросила, привлекая внимание наблюдавших за ними Кихёна и Ынби. Не задумываясь, девушка достаточно громко спросила, почему никто во дворце не зовёт Императора по имени.       Все в одно мгновенье стихли, переставая есть и упуская отведённое на завтрак время, чтобы уставится на омегу, стушевавшуюся в тот же момент. Она почти сразу поникла, сжавшись от осознания, что спросила то, о чём не следовало. Тут же начались перешёптывания, волной прошедшие по сидящим за столами. Слышались смешки и издевательские слова, пророчащие суровое наказание за такие вопросы.       Кихён смотрел на девушку с неодобрением, нахмурив лоб и сжав губы: — Пусть на голову свалится мешок с песком, тому, кто суёт нос вперед своей возницы, — запречетал слуга. Девушка нахмурилась, не способная перевести странную идиому, но новые усмешки сидящих вокруг уже не сулили ей ничего хорошего. — Кто ты, чудище? Кто ты, чтобы спрашивать имя Его Высочайшего Императорского Благословения? Кто ты, чтобы желать произнести это имя? Да упасет нас Младший Император, во имя Первого Императора Мина… — Имя вам никогда не услышать, — громко объявила Чонха, самодовольно и грубо окинув сжавшуюся рабыню взглядом. Расположившись на подушках, пока большая часть гарема ерзала на укрытом ковром каменном полу, она всегда презрительно возвышалась над всеми, громко обсуждая всех, кто попадался ей на глаза. — Император подарит его только тому, кто войдёт в близкий круг, окажется у порога великой чести, осчастливить его величество ре- — Император говорит своё имя только главному фавориту, — будто не слыша её, Сунрин, появившаяся в дверях, заговорила громко, но без тени той издевки и самоликования, что несла с собой Чонха. — Это дар, не сравнимый с золотом. Даже выносить ему дитя, ничто, по сравнению с именем. Во дворце не называют Императора по имени, знают только ближайшая свита и Младший Император. — И Госпожа Сунрин, конечно, — немедленно добавил Кихён. — Не на долго, — раздалось от Чонхи, вновь приковывая к фаворитке всё внимание. — Я получу имя, как только Император вернется. — Предавайся мечтам, — просто сказала Главная фаворитка. — Имя получу, ребёнка и золото на пальцы, — альфа подскочила, откидывая свою еду, что тут же залила пол. Джин уже знал, убирать всё придётся целый день. Эти ковры невозможно было быстро отчистить. — И тебя вынесут отсюда, нищую и никому не нужную.       Так Джин впервые нашёл подтверждение своим мыслям. А потом Тэхён рассказал ему больше.       День, когда Сунрин получила имя – стал местной легендой. Это было за годы до начала войны и появления большинства ныне живущих в гареме. Тогда Чонху только-только привезли во дворец, и она была тихой и напуганной маленькой девочкой. Император взошел на престол после своего отца, Сунрин уже была с ним. В день, когда вся страна чествовала нового Императора династии Мин, ночью, ещё будучи просто девушкой из гарема, Сунрин первой оказалась в покоях нового Повелителя и он навсегда выделил её среди других. В ту ночь она получила много золота на руки и ноги, а также на шею. Утром она вернулась не в общую комнату, а в свою собственную, гораздо ближе к комнатам Императора.       Со временем появлялись всё больше юношей и девушек, Чонха оказалась самой сильной, будучи одной из немногих, кто проводил больше одной ночи в покоях Правителя. Она никогда не выделялась так, как Сунрин, её комнаты были меньше, слуги относились к ней строго и не назвали Госпожой. И как бы она ни кичилась, за пять лет она так и не услышала имя. А потом началась война. И свою последнюю ночь во дворце Император провёл с Сунрин. Его выбор был очевиден всем. Всем, кроме Чонхи.       Удивительно, но со временем, теперь уже у Джина на глазах, вторая фаворитка становилась всё безумнее и опаснее. Очевидно, что Император продолжал отдавать своё предпочтение и большее внимание девушке, которой открыл своё имя, нежели той, что так отчаянно его желала.       Но весь гарем знал, только Император мог остановить и утихомирить огненную девушку, что он, почему-то, не делал.       Казалось, он даже не знал обо всех склоках и ссорах, об угрозах и издевках, что творила его любимица. Может быть, озвучил Джин одним вечером Тэхёну, это то, что его в ней привлекает? То, как она готова воевать за него? То, какая она яркая и громкая, сияющая, словно Солнце.       Тэхён был не согласен. Если именно это он полюбил в Чонхе, как он мог выделять абсолютно противоположную ей Сунрин? Никогда не воюющую, не умеющую ревновать, спокойную и тихую Сунрин?       Они оба были озадачены этим. Вскоре они просто договорились думать, что, почему-то все в этом дворце старались скрыть правду от Правителя, то ли прикрывая Чонху, то ли страшась за всех, кого Его гнев может коснуться. Каждую бессонную ночь ей, как оказалось, только угрожали. Весь гарем и, безусловно, сама Чонха, это понимали. Осознавая безнаказанность, она лишь свирепела с каждой не устраивающей её мелочью всё сильнее. Кричала на слуг, била гаремных девушек и юношей, а также назначала десятки наказаний без раздумий и сочувствий. Если Сунрин была рядом, её слово отменяло все угрозы, но если кто-то попадался в темном углу или, что ещё хуже, пока Главная Фаворитка развлекала Повелителя, приходилось отбывать незаслуженные наказания. По вечерам, когда Сунрин одевалась в самые красивые ткани, рисовала «преданность» чёрной краской на своем теле, и надевала всё своё золото, Чонха сходила с ума и изводила весь гарем. Сунрин, в отличие от неё, всегда возвращалась к утру, реже обеду, так что скандалы не унимались, порой, с ужина до самого завтрака. Жить так казалось невозможным, но Тэ и Джин просто старались избегать её, не смотреть в глаза и исполнять все приказы. Принцу иногда доставалось, за злосчастные четыре золотых обруча вокруг запястья, а Тэхёна она всё ещё с усмешкой игнорировала.       Так же, как и этим вечером. Ещё в банях, когда Джин выносил использованные мокрые ткани, он столкнулся с Главной фавориткой, которая, на удивление, в этот раз открыто заговорила с ним: — Ты учишься? — Как вы и сказали, Госпожа, я усердно занимаюсь танцами и учу язык, — неуверенно закивал омега. — Я знаю, — мягко согласилась она, будто и не нуждалась в его ответе. — Тебя не слышно, не видно. Молодец. Рыбу не поймают в сети, если она скроется поглубже. Тогда она сможет достигнуть залива целой и невредимой. — Я не совсем- — Чонха опасна для тебя, — привычно обрывая, Сунрин позволила своей служанке вылить немного тёплой воды, чтобы начать омывать её. — Не расслабляйся, избегай её, Дчин. Скоро всё изменится, и она сделает всё, чтобы избавится от тебя. — Что изменится… — Она уже присматривает за тобой, — она всё продолжала говорить, не слушая омегу перед собой, пока ещё одна служанка массировала ей голову. — Она заметит каждый новый обруч на тебе. Будь осторожен.       А потом она отвернулась, заканчивая разговор, так и не дав принцу вставить и слова. Уже привыкший к такому поведению, Джин просто убрался из душной парной, пока фаворитка не рассердилась на него. Оставив ему лишь больше вопросов, она, как всегда, напускала тумана во все происходящее в гареме и дворце. Заставив себя просто принять и послушаться её, Джин направился в общую комнату, чтобы в очередной раз провести вечер за перекладыванием посуды.       Тэхён уже был там, закончив с уборкой в комнате Сунрин, куда его отправляли раз в неделю. Он всегда возвращался оттуда слегка поникшим, насмотревшись на убранства и сундуки с тканями и золотом. Но Тэ всегда был рад необычному доверию фаворитки, спокойно пропускавшей его к своим личным вещам последние месяцы, когда все знали, как подозрительна она порой бывала.       Младший омега встретил его с уставшей улыбкой, приглашая провести немного времени, пока вести о собирающейся к Императору Сунрин не дошла до Чонхи. Все молчаливо готовились к очередной бессонной ночи.       Всё было так, как они и ожидали, спустя всего несколько часов после того, как Кихён, суетясь, сопроводил Сунрин и вернулся обратно, причитая и молясь Младшему Императору во спасение своей души. По слухам, Чонха, с утра не появляющаяся в общей комнате, также готовилась к вечеру. Все догадывались, что очередной скандал – лишь вопрос времени. Девушка, конечно, была в ярости.       Она, судя по крикам Минхёка, направлялась прямиком в комнату Императора, что привело Джина (да и всех вокруг него) в ужас. Если девушка помешает отдыху Правителя, стоит быть уверенным, каждый в этом дворце получит наказание, а кто-то даже лишится головы. К счастью, Минхёк всегда был проворнее, так что ему удалось перехватить её задолго до мраморных павильонов. Силой вернув её обратно, дворцовый слуга обрёк всех слуг и жителей гарема на несколько часов крика и угроз, что, вероятно, не удивило уже никого. Оставалось только терпеть.       Уже готовясь ко сну и собираясь попытаться отложить свои мысли, чтобы иметь хоть шанс задремать в таком шуме, Джин, на удивление, был почти силком забран из общей комнаты. Это был Кихён. Вполне рассерженный и вспотевший. Он молча тянул принца за руку, направляясь, очевидно, к комнате его Госпожи, вверх по лестницам на несколько этажей. Не имея права жаловаться, омега бежал следом, едва поспевая за низковатым слугой, всё бубнящего себе под нос, иногда ругающего Чонху, иногда жалуясь самому себе на свою тяжёлую жизнь. Эта черта обоих смотрителей гарема всегда веселила Тэ и Джина, особенно когда они оба молились имени Младшего Императора, который, судя по словам Тэхёна, должен был уже снести дворец, сетуя молитвам двоих слуг.       Его действительно привели к Сунрин. В огромные комнаты, увешанные светлыми лёгкими тканями, укрытую мягким закатным светом их маленьких окон. Залюбовавшись солнцем, после стольких недель без него, Джин даже забыл о панике, в которой он был сюда доставлен. Хозяйка комнаты встретила его спокойной, в отличие от своего слуги, даже слегка улыбающаяся. Принц позволил себе на секунду задуматься, чему она может радоваться, когда планы на ночь в комнате Императора, очевидно, сорвались. Чтобы там не произошло, на лице у девушки не было и намека на грусть. — Мы не успеем отвести тебя в бани, но ты ведь был там сегодня утром, так? — не понимая, о чём она говорит, Джин лишь кивнул ей. — Ничего особенного сегодня не произойдёт, так что нам главное сделать тебя красивым. Кихён, приведи Ли и Соль. Мне нужно чтобы они достали жемчужную ткань и пусть на нём будет «мягкость». Ничего на глазах. Быстро. — Что происходит, госпожа? — всё же спросил принц позже, когда Соль выводил последние линии на его кистях. Ткани были невероятно красивыми на нём. Цвет, выбранный ему Сунрин, оттенял его медную кожу, слегка побледневшую в стенах дворца, но мягкую из-за масла, которое Тэхён даёт ему по утрам и молочных рисунков, украшающих его плечи и почти полностью открытую спину. Было понятно, что его готовили, чтобы снова безжалостно толкнуть в руки дракона, которого они все зовут своим любимым Императором. — Я просто хочу знать, к чему мне быть готовым, простите. — Ты составишь Правителю компанию на его позднем ужине, — с улыбкой, заставив Джина покрыться холодным потом, Сунрин поправила его волосы у лица и кивнула сама себе. — Будь смешным, легким, не смотри в глаза, пока не скажет, ты знаешь. Не садись, пока не велит и начинай есть только после него, — будто он вообще сможет проглотить хоть глоток воды в присутствии этого мужчины. — Не говори о своём прошлом, не напоминай, что ты чужой. Если он захочет большего, делай всё, что скажет. Повелитель сам тебя всему научит, Ему нравится управлять.       Джин не мог бы скрыть вспыхнувших щёк, от осознания советов, которые давала ему фаворитка. От одной мысли от «большего» его колени подкашивались, и страх, укрытый бесконечным количеством роящихся в его голове абсолютно противоречивых слов, завладевал им, пока слуги девушки тянули его по уже знакомым поворотам. У него не было ни единого шанса изменить свою судьбу, начиная с жизни здесь, и оканчивая ужином с Императором, но он всё ещё не мог заставить себя успокоиться и просто принять то, что ждёт его за огромными, угрожающими дверьми.       Сунрин, оставшаяся в своей комнате была так же спокойна и строга, но что-то в ее провожающем взгляде заставило омегу задуматься о причинах происходящего: все в этот вечер было привычным, от криков Чонхи, до готовой к ночи с Правителем Сунрин. Император снова выбрал свою любимицу, обрекая остальной гарем на бессонную ночь, вероятно, даже не догадываясь об этом. Обе фаворитки, одетые в лучшие ткани и украшенные лучшими рисунками, были готовы в этот вечер, поскольку, пожелай Император кого-то другого, его готовили бы с раннего утра. Но теперь перед дверьми комнат Правителя стоял Джин. Едва понимающий, что делать и как ему быть, он точно не мог бы ответить на вопрос: почему он казался здесь? Вероятно, если бы его хотели видеть в собственной постели, он бы весь день провел в банях и сборах, подгоняемый слугами и обсуждаемый всеми во дворце. Он бы успел свыкнуться с этой мыслью, а давящий его страх отошел, уступая место отвращению и непринятию самой мысли о близости человеком, по вине которого рухнула жизнь целого государства. Государства, которое было его домом. Государства, которым являлась его семья, его отец, мать и братья, один из которых должен был стать следующим Королем. Теперь страна захвачена, большая часть монаршей семьи казнена, а живой её представитель обречен провести остаток отведенных ему лет в руках самого страшного человека на всем свете.       Охрана перед дверьми не одарила омегу взглядом, зато один из стражников позволил Минхёку подтянуться на носочках ближе к нему, шепча что-то на ухо. Кихён тоже был здесь, стоя чуть поодаль, не скрывающий своей нервозности и дрожи в руках. Ему, кажется, меньше самого Джина было понятно, как все обернулось. Но приученный не задавать своей госпоже вопросов, он не произнёс ни слова, с тех пор, как принц увидел его этим вечером в чужих комнатах.       Следом за ними из других коридоров, ведущих верно к кухням, появились несколько девушек, которых принц до этого не видел — на них было достаточно золота, чтобы решить, что они давно живут в другой части гарема. Они не поднимали голов от полных подносов еды, которой Джин никогда не видел.       Стражник, внимательно выслушав слугу, кивнул без раздумий и развернулся, мягко стуча в двери императорских покоев. Каждый удар, едва слышимый, оглушал Джина на едва заметное мгновение и, когда его почти втолкнули в открывшиеся двери, вслед за Минхёком, он был готов потерять сознание и рухнуть на украшенные коврами полы, чтобы избежать неизвестной участи. Но он также знал, что будет жестоко наказан, если подобное произойдет, а потому приложил все остатки душевных сил, чтобы остаться на своем месте, рядом со слугой и поклониться, не поднимая головы. Мгновения тишины, когда за ними закрылись двери, казалось тянулись вечность — Минхёк ждал, пока ему позволят говорить, а Император, кажется сидящий за тем же самым столом, что и в первую их встречу, не спешил обращать своё внимание.       В покоях мерцал теплый свет, расставленных к ночи свечей, от которых воздух здесь был жарче, нежели в едва освещенных коридорах. В открытых дверях балкона шумел залив и вечерняя духота не приносила прохлады. Но принц так давно не был у открытых окон, почти погребенный на этаже гарема без окон, что удушающий и горячий морской запах закружил и так неясные мысли. Здесь даже были слышны крики некоторых птиц и разговоры из императорского сада. А босым ногам, утонувших в мягком ковре, после ледяных каменных полов, было впервые по-настоящему тепло. После холода страха, оказавшись в жаре комнат, Джин медленно согревался, почти заставляя себя не дрожать.       Несколько мгновений спустя, голос Императора разбил ночную тишину комнаты: — Я понял, — не позволив тем самым Минхёку объясниться, альфа фыркнул, ухмыляясь. — Иди, я сам поговорю со своим гостем. — Господин- — Принеси, — тут оборвав незначительную попытку заговорить, Правитель встал и слуга в ответ склонился, отступая назад. — Раз у меня принц, верно с ним ужинать.       Минхёк, оставил на двери два легких стука отошёл, когда в открывшемся проходе появились девушки, быстро и тихо двигаясь. Видимо по указу Правителя, все пятеро двинулись на балкон, скрываясь там на время, чтобы оставить еду и, видимо, подготовить стол. Вернувшись, они все также беззвучно вышли обратно и Минхёк, пожелавший Императору хорошего вечера, скрылся вместе с громко хлопнувшими дверьми.       Джин остался неподвижным и напуганным, охладевшими пальцами сжимая складки своей одежды и стараясь дышать как можно тише. Правитель так же оставался неподвижным и молчаливым. — Что тебе сказали, когда отправили сюда? — нарушивший молчание голос Императора казался смешливым и даже издевающимся, заставляя принца чувствовать себя ещё более напуганным. Кажется, не сам Правитель решил позвать его сегодня, что только усложняло понимание происходящего. Тогда почему именно он здесь и что за это с ним сделают? А если Правитель решит наказать его за вольность, которой он не проявлял? А если он ждал одну из своих фавориток, а увидел на своем пороге его? — Подними глаза. Говори правду. — Мне сказали, — омега тут же подчинился. Он оставил подбородок прижатым к груди, переведя взгляд на императорский воротник одежды, чтобы не сталкиваться взглядом, — что я наделен великой честью быть Вашей компанией на позднем ужине, Повелитель. — И кто тебе это сказал? — на лице альфы отразилась еще большая насмешка. Он заставлял принца перед собой засомневаться в том, что он сам услышал на так давно. — Г-госпожа Сунрин, Повелитель. — Занятно, — произнёс он не читаемым тоном. — Ты готовился с раннего утра? — Простите, Господин, — чувствуя себя глупым, принц склонился, стараясь извиниться и не разозлить человека перед собой. — Я узнал об этом только перед общим ужином. С утра готовились Ваши фаворитки, как и всегда. — Обе? — короткое удивление мелькнуло в чужом тоне и Джин с сомнением кивнул, осторожно выпрямляясь из поклона. — Сунрин и Чонха? Они всегда готовятся? — Я не- Да, Император, обе Ваши фаворитки, если Вы не зовёте кого-то другого готовятся с раннего утра и- — Смотри мне в глаза, когда говоришь такое, — Император подошел ближе. Знакомым движением обхватив подбородок, он поднял голову омеги, заставляя их взгляды наконец встретиться. Его эмоции были странными — он будто не ожидал услышать то, что для Джина было самой простой истиной и его ежедневным действом вол уже несколько месяцев. — Если они готовились, почему ты здесь? — Я не имею представления, Господин, — как можно тише и быстрее оправдался принц. — Прошу, простите меня. — За что извиняешься? — тут же отозвался альфа. Его пальцы на омежьем лице сжались, делая прикосновение почти болезненным. — Я не отвечаю на Ваши вопросы так, как вы хотите и, — принц на мгновение обдумал, что ему следует сказать, — и я не тот, кого вы хотели увидеть? — Тут ты ошибаешься, — чужое лицо в мгновение смягчилось и прикосновение стало легче. Взгляд Императора все еще был смеющимся, но больше не отдавал опасностью. — Ты, кажется, единственный входящий в эти комнаты, кто говорит мне то, что я требую. К тому же, если бы я не хотел тебя видеть, оставил бы на твоей руке золото? — Нет, Повелитель. — По каким бы причинам ты не оказался здесь, я доволен, — альфа наконец отступил, позволив Джину выдохнуть, и освободив его от прикосновения обжигающих пальцев. — Не имел радости видеть тебя с первого праздника, верно? — Да, Повелитель. — Я всё ждал, — продолжал Император, удовлетворенный коротким ответом, — когда ты появишься. — Простите, я не могу просить- — Учитывая, как я был доволен тобой тогда, — он коротко рассмеялся и медленно направился к балкону. — Но я также не могу проявлять к тебе повышенное внимание, ведь ты и так всегда был привилегирован. Верно? — Верно, Повелитель. — Ты сам так считаешь или тебе велели во всем соглашаться со мной? — взмахом руки, альфа велел идти следом и омега подчинился, осторожно двигаясь за мужчиной. Они вышли, воздух оказался прохладнее и чище, а стол у самых перил цвел ароматами еды и фруктов. — Что тебе советовала делать Сунрин? — Быть веселым, Господин, — будто приказ, жестко оставленный Госпожой мог называться «советом». — Легким и не говорить о своем прошлом? — слово в слово повторив чужие наставления, Император легко опустился на подготовленные подушки, расположившись полулежа. — Сунрин знает меня лучше всех. — Ваша любимая наложница, Повелитель, кому, как не Госпоже знать, что вы любите, — позволив себе рассматривать вышивку на одном из одеял, Джин снова, не поднимая глаз, остановился в нескольких шагах от альфы. — Жаль, что она ошиблась. Хочу, чтобы ты был таким же честным со мной, принц. Говорил обо всём. И хочу, чтобы ты начал смотреть мне в глаза.       Заставляя себя, омега подчинился. Глаза, темные и смеющиеся встретили его взгляд с одобрением и Император кивнул на место перед собой. Он не смотрел на стол и не реагировал на вкусно пахнущую еду, направляя все свое внимание только на принца перед собой. Не прячась, он рассматривал омегу с ног до головы, остановив взгляд на четырех браслетах отдававших тихий звон, когда Джин двигался, усаживаясь как можно дальше от альфы. Со смешком он хлопнул по ближайшей к себе подушке, заставив принца сесть, поджав ноги под себя и едва не касаясь коленями императорского бедра. — О твоей красоте столько слухов по миру ходит, ты знаешь? — очевидно не ожидая ответа, он продолжил. — Мне всегда было интересно, как ты выглядишь. В тот день, когда мы познакомились, я вынужден был признать, слова не лгут. Ты красивее всех, что я видел. — Благодарю вас, Повелитель. Ваш гарем — место, в котором живут сотни самых красивых наложников, для меня честь быть выделенным среди них. — Сейчас я сожалею, что не познакомился с тобой там, в твоем прошлом замке, — напоминание о родном доме заставило омегу лишь сильнее сжаться от ощущения давящего страха. Пугающий одним видом Император, нарочно или нет, делал и говорил только то, что отдавалось у Джина лишь липким холодом по нервно вытянутой спине и напряженным плечам. И стоило заговорить о родном доме, вид залитых собственной кровью братьев снова всплыл в памяти. Еженочный кошмар, преследующий принца весь прошедший с того дня год. У него не оставалось слез, ещё со времён, когда он только прибыл в замок. Его перестала сковывать боль в горле и груди от мысли о семье, которую так жестоко погубили. Но страх, тот, что он уже не находил сил гнать от себя каждый день, сжимающий всё его тело, набирал рядом с Императором полную силу, заполняя всё сознание. — Быть может, ты был веселым, легким и говорил всё что хотел ты, а не твои собеседники? Скажи мне, каким ты был. — Я не был легким и веселым, — наблюдая за интересом на чужом красивом лице, омега говорил медленно и осторожно, стараясь не сказать лишнего и неправильного. — Меня хотели видеть тихим и смиренным. Это добродетель, Повелитель. — Ты единственный омега в семье, — с пониманием и будто осознанием альфа закивал головой. Мягкий смех вырвался из его груди, когда Император оторвал взгляд от своего гостя и размышляя обратил внимание на бокал перед собой. — И тебя с самого рождения обещали в мужья кому-то из высокопоставленных господ?       Мысль о том, что разговор о браке, когда теперь принц был собственностью Императора — грех, заставила омегу замолчать и замереть. Не было и сомнения в том, что даже если альфа хотел говорить о его прошлой жизни, рассказывать человеку, который распоряжался жизнями своего гарема о их возможной принадлежности к кому-либо другому, нельзя. Или он искал повод тут же казнить омегу пред собой или хотел увидеть ещё больше замешательства и страха на чужом лице. — Я не был с кем-то, Повелитель, — проглатывая унижение от собственных слов, Джин поклонился, почти утыкаясь лбом в покрывало под собой. Он даже не мог надеяться, что ему поверят на слово, хотя его и проверяли, прежде чем окончательно поселить в гареме. Ощущение отвращения снова всплыло смешиваясь с воспоминаниями того момента. — Я невинен и меня проверяли, я- — Это не то, в чем я сомневаюсь, — жестким и громким голосом Правитель оборвал его оправдания и, обхватив за плечи, одним движением заставил принца выпрямиться. Его глаза, серьезные и даже рассерженные, вызвали у омеги новый приступ дрожи. — Твой страх передо мной ясен как день, — заговорил от вкрадчиво, — но я не стремлюсь опорочить тебя или уличить. Ты можешь быть уверен, принц, что даже если ненависть, которую ты ощущаешь при виде меня, твердит тебе искать во мне худшее, я не соответствую этому. — Прошу, Повелитель, я не могу ненавидеть вас. — Я бы ненавидел, — смешок слетел с чужих губ, заставив Джина прерывисто вздохнуть и попытаться унять подчиняющую всё тело дрожь. — У тебя все равно нет выбора. Ты в гареме Императора, и он тобой заинтересован. — Благодарю вас за эту великую милость- — Поэтому, когда я задаю вопросы, я хочу услышать ответ. Я желаю, чтобы ты не искал подвоха и больших причин меня ненавидеть, — Император, будто выказывая своё раздражение, больше не смотрел в его сторону. Мужчина подцепил пальцами бокал и поднёс к лицу. Однако он едва услышал запах и отставил вино обратно. — Пусть ты должен говорить со мной со всем почтением, я хочу, чтобы ты был честным, принц. Сможешь? — Мне- Я-, — решаться пришлось незамедлительно, суровый профиль Правителя не выражал готовности ждать его бесконечно. Проглотив накативший стыд и осторожность, омега последовал чужому приказу. — Меня обещали в мужья Островного Императора. — Верно, ты знаешь зачем? — альфа вернул свое внимание, его глаза всё еще были темными и пугающими, но голос стал мягче при этом оставаясь столь же громким и четким. Не имея даже шанса соврать, смотря на Императора, Джин нахмурился, отрицательно потянув головой. Его никогда в политику не посвящали, а выбора не давали. Сообщили о будущем замужестве в ранней юности и собирались познакомить с уже взошедшим на престол альфой. — Не ври. — Клянусь, — голос сорвался, стал выше и даже походил на вскрик. — Я омега, Император. Моё мнение в семье не спрашивали. В двенадцать сообщили, что я скоро выйду замуж, велели учить тот язык. Я не знаю почему именно- — Восемь лет назад я взошёл на трон, — голос альфы сквозил насмешкой, он склонил голову к плечу, всем видом показывая, что принцу он не верит. — Что твои родители думали на этот счёт? — Я- Мой брат верно знал, — силясь вспомнить, хоть что-то с тех времен, принц нахмурился. Восемь лет назад, ему самому только исполнилось одиннадцать. А Шестой Император Мин, судя по его учебникам, был старше него максимум на четыре года. Получается он сменил своего отца, едва ему исполнилось пятнадцать. — Я даже о войне узнал очень поздно. Только когда они решили, что пора вступать в брак и мои вещи начали собирать… — И тебе не сказали, почему? Почему именно это государство? Почему в войну необходима свадьба? — Я не имел права спрашивать, — он не понимал, почему Император думал, что Джина хоть во что-то посвящают. С детства его приучили слушаться, молчать и не задавать вопросов. Он всё время только читал, музицировал и учился быть красивым. А когда объявили о помолвке, ему ещё и ввели бесконечное количество уроков об истории Островного государства, которые он вызубрил до отвращения. — Мне велели и я- — Твои родители собирались объединиться с Островным Государством, чтобы захватить мою страну, — желание воспротивиться даже на мгновение охватило омегу. Не было никакого смысла в том, чтобы его Государство воевало с Минианской Империей, когда они не имели дружественных отношений ни с одним своим соседом. И пусть, благодаря браку его родителей, две небольшие страны много лет назад превратились в Государство Северного альянса, они всё ещё не были достаточно крепкими, чтобы идти войной. — Они решили объединить войска и взамен на армию предложили Императору династии Лим тебя. — Пойти войной на Минианскую Империю — самоубийство, — без тени сомнения произнес омега. — Вы крупнейшее военное государство на материке. — Именно поэтому они сначала действовали другими способами, а когда ничего не вышло, собрались воевать, — видимо ответ принца не только удовлетворил Правителя, но и заставил хоть сколько-нибудь поверить в его слова. Альфа потянулся к нескольким долям апельсина, быстро съедая их. Уверенность, что он ничего не сможет проглотить, только сильнее укоренилась в омеге. — Поэтому я пошёл на них раньше. И победил. — Вы разбили объединенную армию? — Мой младший брат отправился с флотом к островам и уничтожил больше сотни их кораблей, — жесткая усмешка почти осветила его лицо. С наслаждением Император откинулся спиной на подушки, восхищаясь темой войны. — Поэтому твой переезд не сложился, да и островитяне не пришли на помощь из страха. Думаю, даже если бы свадьба состоялась, они бы не выполнили свою часть уговора. — Это в характере Династии Лим, — обращаясь к своим знаниям об истории этого государства, омега мог подтвердить, что полагаться на правящую там семью было глупостью со стороны его родителей. — За последние две сотни лет они не поддержали ни один военный союз. Они также были против объединения Северного альянса. — Тогда почему твои родители решили, что в этот раз будет по-другому? — рассмеявшись альфа подцепил руку Джина и потянул на себя. Не имея права сопротивляться, принц почти упал на соседнюю подушку животом, оказавшись до страшного близко к императорскому лицу. Он ощущал чужое, отдававшее цитрусовым запахом, дыхание, а ещё чувствовал жар от не отпустившей его плечо руки. — То, что они ошиблись, стоило им жизни, — соглашаясь и не позволяя дрожи снова сковать его, произнес Джин. — Им и целому Государству. Ошибка, которую не могут совершать Король и Королева. — Предложи они тебя кому-то другому, быть может, они бы выполнили задуманное, — свободная рука Императора почти с невозможной, но ощутимой мягкостью скользнула по омежьей щеке, легко смахивая прядь волос и в мгновение согревая похолодевшую кожу. — Предложи они тебя мне, я бы, может, даже простил их. — Ничей союз не помог бы, — шёпотом, пряча хрип в голосе и замерев, стараясь не дернуться от чужого прикосновения, Джин с тяжелым сердцем, ожидал, что альфа сделает в следующий момент. — Вы бы разбили их. Их всех. — Ты прав, — голос Императора тоже звучал тише. Лицо его стало мягче, а пальцы, прижавшись теснее, мягко придерживали лицо принца. — Они заслуживали смерти, — слова заставили холоду страха вернуться к лицу, рукам и ногам омеги, но мужчина перед ним продолжил. — За то, что они пытались сделать, они заплатили, принц. А ты остался в живых. — И я буду расплачиваться всю жизнь? — Так уж вышло, — улыбка показалась Джину оскалом, — что ты можешь выбрать сам. Я позволяю тебе выбрать. Я могу казнить тебя сейчас же. А могу оставить тебя служить в гареме, так, чтобы ты никогда больше не увидел лиц тех, кто перебил твою семью и залил кровью родные земли. А ещё я могу взять тебя себе. — Ни у кого в гареме нет выбора, — рассматривая чужие глаза, он не мог поверить в то, что ему говорили. Выбор, пусть и состоял только из самых страшных кошмаров, был чуть ли не первым, что дали ему за свою его жизнь. Особенно жестоким он был потому, что впервые его спросили, когда он стал бесправным рабом. — Ваша воля- — Моя воля — дать тебе решать, — обжигающие пальцы скользнули вниз, очерчивая подбородок, едва коснувшись губ, остановились на шее, не сдавливая, но давая понять, если он остановит свой выбор на смерти — примет он её прямо здесь, в чужих руках. — Ты можешь закончить всё. Можешь прожить долгую жизнь, тихо, на службе во дворце, это хорошая жизнь. А можешь стать моим, получить золото и власть, может даже стать одним из мужей, родителем наследника. Взамен я прошу только престать вздрагивать от моего голоса, говорить мне правду и разделить со мной постель. Быть верным и слушаться. — А как же-, — задыхаясь от собственной глупости, Джин не смог заставить себя замолчать. — Вы не- вы не просите от своих наложников любви? — А ты хочешь меня полюбить? — чужой взгляд потерял усмешку, стал темнее, хоть его губы всё ещё улыбались. — Я глуп и вырос на книгах о любви, — признался он со стыдом. — Я просто хочу Вас понять. — Каждый мечтает о любви, принц, — пальцы с шеи исчезли, а сам Император приблизился к его лицу. — Мы все мечтаем. И то, что ты, такой же как и все, не делает тебя глупым. Ты мечтал полюбить Императора Лим? Выйти замуж и быть с ним счастливым? — Я бы стал его третьим мужем, двое предыдущих жили в браке не более пяти лет, а когда оставляли наследников скоропостижно умирали, — они разделили короткий смех на двоих. — Я глуп, но не настолько. — Не думал, что Северный Альянс верил в его причастность к смертям супругов. — Как бы историю не преподносили, правду сложно скрыть. Конечно мне обещали долгий и счастливый брак, а я должен был верить, — омега опустил глаза. Возможно это было сожаление: о жестокости, которой сопровождалась его судьба, а может быть облегчение, которое догнало его в руках человека, который мог подарить ему быструю, долгожданную смерть. — У людей моего происхождения нет возможности любить. Но Вы можете получить кого хотите. И Вы не требуете их любви? Ваши наложники, все они… — Ни разу не просили моей любви, принц, — чуть отстранившись, но всё ещё согревая собой пространство вокруг Джина, альфа скользнул по его руке, подцепляя браслеты. — Гарем не место, где борются за любовь. Все хотят золото, которое моё внимание им подарит. Сунрин исключение, потому что она была со мной много лет. Я дал ей всё это в благодарность. — Но она любит Вас, Господин, — будучи искренне в этом уверенным проговорил омега. — Если ты думаешь, что тоже можешь меня полюбить, — сама мысль об этом заставила принца обомлеть и оглянуться на самого себя. Ведь это он заговорил о любви. — Значит, я могу полюбить тебя. — Вы убили моих родителей, — несколько мгновений промолчав Джин позволил себе произнести это. — Моих братьев. Захватили мою страну. — И я ожидал увидеть в тебе больше неприкрытой ненависти к себе. — Но мои родители собирались сделать тоже самое с Вами. Отец говорил, что выжившие пишут историю, они решают, кто был агрессором, а кто защищался, — явно соглашаясь Император медленно кивнул, ожидая, что он скажет дальше. — То, что я полюблю убийцу своих родителей, также невозможно, как то, что Вы полюбите сына тех, кто хотел убить Вас. — И всё же? — Я не могу выбрать сейчас, — следуя приказу быть честным принц, осторожно отстранившись, поклонился. — Но я бы имел дерзости просить у Вас времени. — Хочешь понять, сколь сильна твоя злость и сможешь ли делить постель с человеком, которого ненавидишь? — аккуратная бровь, так явно украшающая сильное лицо Императора, забавно дернулась вверх, в самом настоящем удивлении. — Я честен с Вами, Повелитель. Я не ненавижу Вас. Всё, что я испытываю в этом дворце, вот уже год — страх. У меня нет сил на ненависть. — Если я дам тебе безопасность и спокойствие, тогда ты найдешь силы на это? — движением руки, он снова заставил омегу выпрямиться, а их глаза встретиться. Император очень любил смотреть людям в глаза. Вероятнее всего, он достаточно хорошо умел читать людей или же только принц перед ним был открытой книгой. — Только если Вы дадите мне время и заберете страх, я узнаю, что могу чувствовать.       Улыбнувшись, по-настоящему, слегка удивленно и очевидно с удовлетворением, Император оглянулся за свою спину. Мгновения, когда чужой взгляд не был направлен на него, омега использовал, чтобы дышать полной грудью и корить себя за всё сказанное. Ни в одной даже самой глупой или страшащей фантазии он не думал, что когда-то будет говорить обо всем этом с Императором.       Вернувшись, Правитель выглядел веселым и довольным, а затем потянул к принцу руку. Обхватив его голую щиколотку, альфа мягко сомкнул вокруг ноги пальцы, а затем успокоил чужое смятение коротким взглядом с улыбкой и поднес на обзор принца пару сияющих золотом браслетов. Стараясь выглядеть благодарным, Джин вздрогнул, стоило альфе оставить сначала один, а потом и второй холодный браслет на нём. В крупных руках появилось ещё одно кольцо, с которым мужчина нагнулся ближе, подцепляя чужое ухо и оставляя серьгу в проколе, полученном принцем в первый месяц пребывания во дворце. Левую мочку оттянуло весом золота и с непривычки даже показалось, что кожа порвётся. Но всё было хорошо. Альфа перед ним всё ещё слегка улыбался, а затем, произнеся его имя особенно тихо, оставил последнее прикосновение пальцев на вмиг покрасневшем лице.       Едва он отстранился, голос его вновь стал громким и четким: — Возвращайся, — почти пугая резкой переменой произнес Император. — У тебя есть время. Не слишком много. Очень скоро мы снова увидимся.       Мгновенно слушаясь, Джин поднялся на ноги и склонился, испытывая огромное облегчение от возможности чувствовать прохладу, вместо чужого жара. Напоследок, он снова посмотрел в чужие тёмные глаза, но понять, сделал он это потому что ему было велено или для себя, принц не мог.       В тишине покинув чужие комнаты, он встретился с Минхёком в коридоре и с чужим одобрением вернулся в свою реальную жизнь, до этого скрытую странным и непонятным сном, которым для него казалась встреча с Императором.