Горести и радости Аббатства Даунтон

Так вот, он говорит ей — сестра, мне некуда, некуда возвращаться, кроме войны Спасибо, слушай, мне правда с тобою сегодня было тепло А под огнем не помнишь вкуса вина, но не знаешь вкуса вины... И он уходит обратно в ночь, тяжело подволакивая крыло. Мельница

Сибил сидит на лавочке на заднем дворе госпиталя и с отсутствующим взглядом смотрит в темноту. Впервые за день так тихо. И холодно. Зато как хорошо наконец-то дышать свежим воздухом! Её жизнь так сильно изменилась в последнее время. Боль и шлейф смерти всё время где-то рядом. Под конец дня в ней не остаётся ничего, кроме усталости. Сибил не помнит, завтракала ли сегодня вообще, во сколько обедала и что было на ужин: ей сейчас так часто не до себя. Ноги гудят, в голове проносятся страшные картинки. Раны, раны, бесконечные раны. Она никогда не видела так много крови в своей жизни. Вместо фортепиано — стоны, вместо вышивки — бинты, вместо глупых званых ужинов — уход за ранеными. И самое страшное — ей не хочется обратно. Впервые в жизни она чувствует себя действительно занятой чем-то полезным. Каждый день Сибил приходиться забывать о страхе, отвращении и неуверенности. Первое время было сложно. Иногда её даже трясло. По ночам мучили кошмары. Никому нельзя было жаловаться, она сама это выбрала. Госпиталь — не место для слёз и паники, если ты хочешь помочь. Она научилась притворяться сильной и уверенной в своей новой должности, а потом стала такой. Семья, как и прошлая спокойная жизнь, с каждым днём кажется всё более далёкой. Родители её не понимают, у сестёр свои заботы, а про бабушку и говорить нечего. У неё остался только Том. Единственный человек, которому она может рассказать о своих проблемах, не ожидая наткнуться на непонимающий взгляд. Том... Она его так любит, и та же самая семья никогда его не примет. — Кто здесь? — Сибил настораживается, уловив запах сигаретного дыма. — Извините, миледи, я вас не заметил. И как она не услышала его шагов? — Здесь я сестра Кроули. Или Сибил, — она улыбается, завидев знакомое лицо. Томас Барроу колеблется, потом поспешно тушит сигарету и осторожно садится на противоположный край скамейки. Они сидят в тишине, украдкой бросая взгляды друг на друга. Томас кажется Сибил потерянным. Его словно что-то гложет. Он здесь недавно. Она видела его руку. Она никогда не была на войне, но каждый день сталкивалась с её последствиями. Он же вернулся оттуда, ускользнув от смерти и взрывов; и, кажется, вернулся уже не таким, как прежде. Да и как можно?.. — Майору Томпсону сегодня ампутировали ногу, — внезапно говорит Сибил. Снова мороз пробегает по коже. Или она просто замёрзла? — Вы не хотите вернуться в Даунтон? — так же внезапно спрашивает Томас. — А? — Здесь совсем другая жизнь. — Да. Другая. Я не знаю, как вернусь потом к прежней. Мне уже начинает казаться, что и некуда возвращаться, — откровенно отвечает она и прикусывает язык. Слова вырвались сами. — А я тоже не знаю, — Томас тяжело вздыхает, и Сибил придвигается к нему ближе. — Раньше я был никем. Сейчас, сейчас всё по-другому. Но, кто знает, что будет после. — Я тоже была никем, — он недоверчиво усмехается, как же, дочь графа — да никто? — А здесь я нужна кому-то постоянно. Здесь я полезна. Томас ничего не отвечает. Снова вздыхает. А потом передвигается с самого края скамейки и садится нормально. — Странное дело, все ждут окончания войны, а мы его боимся, — Сибил не может подавить нервный смешок. Но нет, нет. Всё это неправильно. Она боится жизни после войны, но вовсе не хочет, чтобы этот поток мёртвых и раненных продолжался вечно. — Лейтенант Уитби и его друг опять пытались упросить доктора Кларксона вернуть их обратно. — Они не знают, о чём просят. — Я думаю, что знают, — один остался без уха, второй без двух пальцев. — Вам, значит, никогда не хотелось вернуться обратно в окопы? Сибил смотрит ему прямо в глаза, и лицо Томаса искажает болезненная гримаса. — Вы подумаете, что я трус. Наверное, так оно и есть. Но мне никогда в жизни не было настолько страшно. Так страшно, что я выстрелил в собственную руку. Она ахает и прижимает ладонь ко рту. Где-то ходил слух о том, что с ранением мистера Барроу не все чисто, но кто верит грязным сплетням? — Я не знаю, зачем вам это сказал. Теперь вы меня презираете. Сибил медленно качает головой, чувствуя как уголки глаз начинает пощипывать. В мыслях проплывают все те несчастные молодые люди, за которыми ей приходилось и приходится ухаживать. Она одновременно и осуждает, и понимает его. Как можно отсиживаться за чужими спинами, пока другие готовы ценой жизни пожертвовать за свою страну? В ней поднимается волна гнева. Но и как с лёгким сердцем можно пожелать вернуться туда, где тебя в любую секунду могут убить или сделать калекой? Её решительность и категоричность даёт сбой. В Даунтоне она была бы возмущена. Здесь она чувствует цену каждый день. Здесь они все ей безумно близки. Почти как братья, которых у неё никогда не было. — Я понимаю, — она мягко кладёт руку ему на плечо, и Томас вздрагивает. — По крайней мере, вы стараетесь помочь здесь, — и он справляется со своими обязанностями не хуже других. — Вы были там, я нет. Не мне вас осуждать. Я не уверена, что смогла бы выстрелить себе в руку. Это тоже храбро. И Сибил не уверена, что могла бы кого-то убить. Она сейчас вообще ни в чём, кроме своей работы, не уверена. И ничегошеньки не знает о той войне, с которой он пришёл. У них сейчас здесь другая война — за жизни. — Младший брат лейтенанта Кортни хочет пойти воевать вместо него, это его расстраивает. Сибил убирает руку, чувствуя, что Томасу крайне неловко. — Как он? — Он расстроен. Между ними снова повисает тишина. Лейтенант Кортни. Умный. Обаятельный. Сломленный. Сибил видела, как они с Томасом разговаривают. Он мог хорошо ладить с людьми, когда хотел. — Вы подружились. — Обычно у меня нет друзей, — подавленный вздох звучит ещё горше предыдущих. — Его слишком сильно тяготит такое состояние. Я думал, может быть, ему стоит начать делать какие-нибудь упражнения? — Я спрошу у миссис Кроули, — Сибил оживляется. — Мы можем придумать что-нибудь вместе! — Миледи… Сибил, вы же замёрзли! — Томас спешно встаёт и подаёт ей руку. — Лучше пройти внутрь. Ещё не хватало, чтобы вы заболели. Сибил раздражённо поджимает губы и встаёт. Его пальцы намного теплее её ледышек. — Пойдёмте? — Я ещё пройдусь, — отвечает он и отворачивается. Темно. Холодно. Сибил отчего-то не может отвести взгляд от его поникших плеч. — Просто знайте, что я всегда буду рада помочь. И я надеюсь, что мы вдвоём сможем помочь лейтенанту Кортни. Томас оборачивается, и от его неожиданной полуулыбки на душе у Сибил становится тепло. — Спасибо… сестра. Со мной редко разговаривают… так, — каждое слово будто даётся ему с трудом. Сибил понимает, что он сейчас уязвим как никогда, потому что не любит открываться людям. — Со мной тоже! — грустно улыбнувшись, отвечает она. Томас кивает — она верит, что он всё понял — и уходит гулять в ночь. Сибил направляется к светлым окнам госпиталя, и ей кажется, что с души свалился какой-то тяжёлый груз. Всё, что ей сейчас нужно — чашка горячего чая, и нужно будет не забыть проведать нескольких больных…