Не стоит недооценивать соблазн тьмы
Три дня спустя
Вампир. Клеймо выжжено на сердце свежей раной и сейчас неприятно саднит. В голове то и дело всплывают любые упоминания о том, кем я стала, но все они кажутся мне нелепыми и смешными на фоне суровой, давящей реальности. Детские сказки, которые чудом вырвались в настоящее, кажутся мне такими неестественными, что я то и дело щипаю себя за руку, чуть выше локтя, в отчаянной попытке наконец-то очнуться от затянувшегося сна, но у меня ничего не выходит. — Ты слишком много думаешь, — констатирует Клаус, входя в гостиную в своей привычной вальяжной манере, словно танцуя вальс. — Любой на твоём месте был бы рад моей компании. Я громко фыркаю, несдержанно и даже показушно, устраиваясь в мягком кресле вместе с ногами. На самом деле то, что я хорошо уяснила за эти несколько дней, и то, чему моё сознание не противилось, целиком и полностью выражая согласие, — это тот факт, что Клаус является монстром. Жадным, жестоким и падким до человеческих душ тираном, который живет уже тысячи лет на этой земле, пронося свою жестокость сквозь века. — Не льсти себе, Клаус. Майклсон садится напротив и неодобрительно качает головой. Он делает так раз за разом, когда я преодолеваю незримую, почти стёртую грань дозволенного, не до конца понимая, с кем действительно имею дело. Может, это всё связано с тем, что я отказываюсь верить в происходящее, противлюсь этому. А может, потому, что я ещё не ощутила на себе гнев первородного гибрида, ведь, как он сам сказал, ко мне он непозволительно терпелив. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и опускаю голову. Клаус улыбается, питаясь моей подчинённостью, подначиваемой страхом, и тянется к небольшому стеклянному столу, на котором стоит графин с алкоголем, оставленный незримой прислугой, и два пустых стакана. Он не спеша наполняет их, наблюдая, как янтарная жидкость пачкает стенки бокалов. Затем Клаус отставляет графин, делая это так грациозно, словно хорошо отрепетировав, и протягивает один стакан мне, снова лишая выбора. Я тянусь вперёд, забирая сосуд, и на мгновение дотрагиваюсь до пальцев гибрида, тотчас напрягаясь, потому что даже одно такое прикосновение является чем-то неоднозначным и нелепым. Он снова откидывается назад, расслабляясь, и проводит бокалом около своего носа, втягивая одурманивающий аромат, распознавая нотки крепкого спиртного, которые поочерёдно раскрываются под его сильным обонянием. Каждое своё действие Клаус представляет как спектакль хорошего актёра: не торопясь и не размениваясь. И я позволяю себе засмотреться, окаменеть, будучи околдованной его грациозностью, и даже приоткрыть рот, внимая каждому его действию. Я чуть-чуть вытягиваю шею, когда Клаус одним большим глотком осушает стакан. — Пей. Властный и холодный голос раскатом грома раздаётся в гостиной, грубо вырывая меня из глубоких и тёмных недр моего сознания, и я вздрагиваю, снова чувствуя себя ничтожеством. Весь этот короткий, небольшой промежуток времени в открытой передо мной бесконечности я ощущала себя рядом с гибридом вещью, бесплатной игрушкой для его развлечений, мягкой и податливой глиной, готовой подчиняться его сильным рукам. И каждый раз, когда я хотела возмутиться, высказать, что, чёрт возьми, я не принадлежу ему, я теряла мысль, она растворялась на моём языке, не оставляя даже горького, жгучего послевкусия, предчувствующего последствия. Так же выходит и сейчас. Я мнусь всего минуту, испытывая явный дискомфорт от запаха этого крепкого пойла, но всё-таки делаю несмелый, едва ощутимый глоток и сразу же морщусь, ощущая большую необходимость прополоскать рот человеческой кровью. — Алкоголь помогает бороться с жаждой, дорогуша! — А если я не хочу с ней бороться? Во взгляде Майклсона вспыхивает заинтересованность. Всего на секунду, когда он теряет контроль, взбаламученный моим неожиданным признанием, но этого хватает, чтобы я успела заметить её прежде, чем он снова скрылся под маской высокомерия и величия. На мгновение обнажившись передо мной эмоционально, он неосознанно позволяет мне почувствовать его настроение, узнать, как он относится ко мне. Клаус во мне не ошибся. Отчего-то эта мысль вызывает у меня широкую улыбку. Я забываю о своём прохладном и едком страхе перед этим мужчиной, доверяя ему безоговорочно. Возможно, это только побочный эффект от желания быть нужной, и пёс с ним, что мне приспичило быть нужной чокнутому психопату-убийце. Главное, что сейчас меня наполняет тёплое, разливающееся внутри, по венам, чувство. — Ты ещё удивишь меня, дорогуша, — он снова тянется к виски и наливает его себе, а я лишь продолжаю вертеть в своей руке стакан. — Я уверен, нам будет очень весело вдвоём. Я коротко киваю, не сомневаясь. У меня просто нет выбора — он отсутствует, ровным счётом как и смысл моей жалкой, не принадлежащей мне жизни. — Когда ты начнёшь меня обучать? Он заливисто смеётся, откинув голову назад, чётче представляя моему взгляду свой кадык. Я отвожу глаза, стараясь не распыляться на это слишком сексуальное зрелище, и поджимаю губы. Каждая из моих эмоций сейчас не поддаётся контролю — будь это животное желание или слизкий страх, — и мне вовсе не хочется нарваться на нравоучение Клауса, которое, наверное, будет сопровождаться жестокой поркой. — Если ты будешь надоедать мне, милая, я просто убью тебя, — Клаус перестаёт смеяться и в привычной манере смотрит на меня, вертя стакан в своей руке, сжимая его тонкими и длинными пальцами. — Кстати, — нараспев тянет он, вспоминая что-то очень важное, — почему я ничего не слышу о твоих родителях? — У меня их нет, — тут же отзываюсь я, ставя свой бокал на стол. Настроение пить, которое только стало появляться, вмиг улетучилось и обратилось в прах. — Они погибли год назад. Опекает меня дядя, он редко бывает в городе, а ещё реже звонит. Мужчина, удовлетворённый ответом, кивает. То, что меня никто не хватится, будет только на руку нам обоим: меня это убережёт от возможных проблем, а Клаусу не будут капать на мозги бесконечные сообщения и звонки с тошнотворной заботой и волнением. Вдруг он резко поднимается на ноги, охваченный какой-то идеей, быстрым шагом идёт в сторону двери и снимает с вешалки свою кожаную куртку. Я, приоткрыв рот, наблюдаю за ним, отчаянно пытаясь угадать, как часто такое происходит, но гибрид лишь оборачивается, положив ладонь на ручку двери, и смотрит на меня с презрением и даже с раздражением: — Тебе нужно особое приглашение? Я резко вскакиваю со своего места и натягиваю туфли, скинутые мною ранее. Быстрыми шагами сокращаю расстояние между мной и Клаусом и, словно собачка, следую за ним, не позволяя себе задавать лишних вопросов, которые могут спровоцировать его злость. Он молча открывает мне дверь своего автомобиля, аккуратно припаркованного перед домом, демонстрируя этим незамысловатом жестом свои манеры, которыми он так кичится, будучи рождённым тысячи лет назад. Я юркаю на переднее сиденье, попутно расправляя платье на себе, разглаживая его, стараясь прикрыть худощавые, острые колени, потому что выглядит это как настоящее уродство, а гибрид тем временем садится на кресло водителя и заводит автомобиль, двигаясь с места. Мы едем в абсолютной тишине, даже не включая радио. Я скольжу глазами по знакомым улочкам родного города, смотря на него теперь иначе, другим взглядом. Серый и однотипный — это место могло бы вызвать приступ меланхолии даже у самого заядлого оптимиста, накрыв его волнами грусти и отчаяния. И как я раньше могла любить Мистик Фоллс, жить мечтами и надеждами, что когда-то я смогу сделать его лучше, смогу изменить его? Клаус паркует автомобиль около заурядного бара. Одному только дьяволу известно, что он задумал, ведь лукавая улыбка, оскверняющая его губы, не сулит ничего хорошего. Он выходит первым, громко хлопнув дверцей машины, выплёскивая таким образом раздражительность, ставшую его спутником в вечности, собственной тенью. Я выхожу следом и с шумом втягиваю прохладный вечерний воздух. Я не выходила на улицу уже несколько дней, прячась в особняке Майклсона. Мне казалось, пусть это было глупо, что каждый горожанин знал о том, что я сделала, и скоро все жители города придут по мою душу. Совесть и чувство отчуждённости хорошо делали свою работу: изводили меня и подначивали, то и дело напоминая, что я не достойна жить. По ушам оглушительным порывом бьёт громкая музыка, доносящаяся из бара, а в нос тут же ударяет запах отвратительного спиртного, оставляя металлический привкус на моём языке, отчего я тут же причмокиваю, чтобы он рассосался. — Зачем мы здесь, Клаус? Майклсон оборачивается на меня, хмыкнув, словно я сморозила какую-то дурость. — Мы приехали повеселиться, дорогуша. Клаус заходит в бар, я стараюсь от него не отставать, перебирая ногами и уткнувшись взглядом в землю. У Клауса понятие веселья довольно специфическое, а это значит, что мне стоит готовиться к самому худшему: этим вечером я опять кого-то убью, высосу жизнь, а потом, может, пойду и убью кого-то ещё. Шквал громкой музыки обрушивается на меня. Я теряюсь на минуту, потому что голова резко начинает кружиться от дурной обстановки и кучи ароматов, смешанных друг с другом, раздражающих мои рецепторы. Я не настолько опытна, чтобы уметь разграничивать их, но что-то знакомое мне мелькает, опьяняя дурманящим ароматом, и я закрываю глаза, вдыхая, стараясь отделить это от других запахов. Не открывая глаз, я иду в сторону пьянящего меня привкуса, забывая о том, где я и с кем я, но чувствую затылком, как Клаус, заинтригованный, идёт следом. Пробиваясь сквозь толпу танцующих людей, раздражаясь от того, как тесно они жмутся друг к другу, я наконец нахожу то, что искала. Я останавливаюсь возле бильярдного стола, сталкиваясь со взглядом моей одноклассницы Елены, бережно высасывающей кровь из собственного пальца, тем самым пытаясь остановить её. — Вайлет? — она удивлённо выгибает бровь, явно не ожидая меня здесь увидеть. — О боже, Вайлет, — она качает головой с каким-то явным облегчением и, обернувшись, смотрит на Кэролайн, что стоит рядом с ней, опираясь на кий, и выглядит менее счастливой от встречи со мной, как и Бонни Беннет, которая, до этого сидящая за столиком, вдруг резко встаёт, обескураженная, и подходит к подруге. Я, выбитая из колеи внезапной встречей с девушками, год назад с которыми ещё крепко дружила, забываю о том, почему я здесь. Но Елена, отвлёкшись, смотрит на меня так, словно видит перед собой доброе приведение, и опускает руку. Капля крови стекает по её пальцу, рассекает воздух и, упав на пол, впитывается в искорёженную древесину. Я сжимаю кулаки и часто дышу, отчего мои ноздри широко раздуваются, отчаянно цепляясь за трезвый разум, сейчас хлестающий меня пощёчинами и вопящий, что это не место для убийств. Сетка из вен на минуту уродует моё лицо, оставляя страшный отпечаток. Я на мгновение теряю контроль, но тут же отступаю, когда на моей шее смыкается сильная рука, тем самым перекрывая жажду и с силой прижимая меня к каменной груди. — Тихо, дорогуша, — шепчет Клаус, опаляя горячим дыханием мою ушную раковину, и смотрит прямо на шокированную Елену. — Это моя девочка, тебе нельзя с ней играть. Я тяжело сглатываю и, часто моргая, наконец фокусирую взгляд на трёх девушках. Они выглядят удивлёнными, на их лицах виднеются гримасы ужаса, отвращения и осуждения. Девушки переводят свой взгляд то на моё лицо, то на лицо Клауса. — Что всё это значит? Почему ты с Клаусом? — первой выступает Кэролайн, делая шаг мне навстречу и выплёвывая имя первородного так, словно это какое-то ругательство. — Он не лучшая для тебя компания. Майклсон хрипло смеётся, всё ещё не отпуская меня, полностью контролируя, и щурит глаза, как это делает всегда, чтобы напустить страх на собеседника. — Кэролайн, дорогая, — он тянет её имя, как песню, смакуя, пробуя на вкус эту приторную сладость. Ведь в Кэролайн всегда всё было приторным, в ней всегда всё было слишком, — я просто помогаю нашей маленькой Вайлет справиться с обращением в вампира. Они переглядываются, хмуро, с досадой и опасением. У меня не остаётся сомнений, что о байках о вампирах они проинформированы лучше меня. Сейчас, во время их молчания, слышится крик настоящего осуждения и паники от предсказуемой перспективы того, что Клаус сделает меня такой же, как он сам. А кому нужен второй монстр на свободе? Бонни Беннет перехватывает мой взгляд и качает головой, словно говоря: «Ты меня разочаровала». Я зверею, чувствуя осуждение афроамериканки, до скрипа зубов недоумевая, как она вообще смеет меня осуждать; кто давал ей такое право, наделил полномочиями, не побывав в чужой шкуре, порицать другого человека. Я чувствую, как мои ногти впиваются в нежную кожу на ладонях, раздражая её и оставляя рубцы в виде кровавых полумесяцев, которые тут же затягиваются, но я снова и снова отчаянно впиваюсь в свою кожу. Елена оборачивается и смотрит на Бонни, поджав губы, перенимая моё негодование. Она, кажется, единственная, кто понимает, что я была лишена выбора, сбита его отсутствием, находилась на грёбаном распутье, не понимая, что со мной происходит и кем я стала, чёрт возьми. Клаус, как бы это ни звучало, стал моим спасением. Молчание затягивается, и я теряю остатки интереса, который держал меня тут. Клаус отпускает меня, удовлетворённо улыбаясь девушкам, демонстрируя своё превосходство, и, развернувшись на мысках, уходит. Я следую за ним, даже не взглянув на одноклассниц, спиной чувствуя их холодное непонимание и смущение. Настроение безоговорочно испорчено. Я вдруг начинаю ощущать резкую потребность спрятаться в особняке Клауса, в комнате, что он мне выделил, только бы избежать взгляда Бонни, который моя память прокручивает без остановки. Одна часть меня — я не понимаю, насколько эта часть сильна, — вторит неозвученным мыслям Беннет, склоняя меня к тому, что лучше бы я действительно умерла. Но ведь я не выбирала, кем мне стать. Ложь. Сильный яд отравляет меня, заставляя содрогнуться. У меня был выбор не идти с Клаусом, сдаться в полицию за то, что я сделала с Мел, и позволить правосудию вершиться, но я была слишком трусливой для этого. Перспектива провести оставшуюся жизнь за решеткой, — а когда ты бессмертен, это очень большой срок — не то чтобы не привлекала меня, она меня пугала. Клаус садится на стул у барной стойки и хлопает по месту рядом, призывая меня, как ручную зверушку. Сил противиться ему нет даже в собственной голове. Настолько разбитой и опустошённой я себя ощущаю, что молча, без споров, сажусь рядом с ним, имея чёткую цель: напиться так сильно, чтобы потерять память хотя бы до завтрашнего утра. Клаус сам заказывает выпивку, шепнув что-то бармену, гипнотизируя его омутом собственных глаз. Я даже не пытаюсь расслышать, лишь поворачиваю голову в сторону, рассматривая танцующих людей, неосознанно ища глазами свою мёртвую подругу Мел. — Я сохранил твою жизнь не для того, чтобы сопли тебе вытирать, — Клаус осаждает меня, снова возвращая всё моё внимание к нему, но прежде, чем повернуться, я наспех смахиваю влагу с глаз. Вдыхаю. Мне хочется провести остаток вечера без чувства жалости и сожаления, на самобичевание будет ещё безграничное количество времени. — Как тебе удаётся быть таким?.. — Потрясающим? — Клаус выгибает бровь, улыбаясь. — Великолепным? Я закатываю глаза и издаю смешок. Провожу рукой по волосам, приглаживая их, и качаю головой, чувствуя, что губы растягиваются в новой улыбке. — Бесчувственным. Майклсон удивляется моему вопросу. Но он не торопится с ответом, потому что именно в этот момент бармен с перевязанным запястьем ставит перед нами два бокала с алкоголем, от которого веет нотками свежей человеческой крови. — Пей, — снова приказывает Клаус, осушив разом свой напиток, и я следую его примеру. Пряный аромат быстро получает благодарность от моего тела в виде волны мурашек, бегущих по коже, и лёгкой слабости в конечностях, сопровождающейся удовлетворением моей первостепенной потребности — жажды крови. — Итак, — он вспоминает о моём вопросе, посмотрев на меня, параллельно показывая бармену жест «повторить», — тебе придётся многому научиться, но запомни самое главное, дорогуша, что чувства — это самая настоящая слабость для вампира. Я не спорю. В этот вечер мне охотнее всего согласиться с первородным, потому что именно моя человечность, мои чувства раздирают меня изнутри, поглощают и изводят, превращая в неуравновешенный клубок ходячих оголённых нервов. — Неужели ты никогда никого не любил? Вопрос ставит Майклсона в тупик, загоняет в угол. Дикий зверь не любит быть загнанным. Он фокусирует свой взгляд — недовольный и раздражённый — на мне, предупреждая, что следует держать язык за зубами, если я не хочу остаться без него. — Ты задаёшь слишком много вопросов. Я постукиваю пальцами по лакированной поверхности барной стойки, стараясь переключить своё внимание на что-то другое. Клаус общителен, но только когда речь заходит о темах, которые он выбирает сам, не позволяя мне с моим любопытством копать слишком глубоко, в его тёмное сознание. — Ты свободен, красавчик? Оборачиваюсь, услышав подкат из девяностых годов, и замечаю, что к Клаусу подошла девушка, выглядящая чуть старше меня самой, сверкающая глубоким декольте. Гибрид резко опрокидывает только появившийся стакан с алкоголем и косится в мою сторону, призывая к действию. Я делаю точь-в-точь как он и уже даже не морщусь от непривычной крепости спиртного. — Да, дорогуша, — он смотрит на неё снизу вверх и облизывает губу, задерживая взгляд на сонной артерии чуть дольше допустимого. — Мы с моей девушкой ищем третьего на сегодняшнюю ночь, не хочешь поучаствовать? Она, как заворожённая, смотрит в его глаза, а затем переводит взгляд на меня. Я поднимаю руку в воздух и, перебирая пальцами, машу ей, с удивлением замечая, как в её глазах разгорается пожар дикого интереса ко мне и к предложению Клауса. — С удовольствием, — она с воодушевлением принимает идею, и я удивлённо дёргаю бровью, не понимая и не разделяя её настроя. Связано ли это с тем, что она уже была изрядно перебравшей, когда подходила знакомиться к гибриду, или с тем, что она просто настолько раскрепощена, что сразу с удовольствием соглашается на тройничок с незнакомцами в баре — неизвестно. — Вот и славненько. Клаус достаёт из кармана портмоне и, вытянув из него несколько купюр, количество которых явно превышает стоимость заказа, расплачивается. Я сомневаюсь, что такая щедрость оправдана его желанием выплатить бармену компенсацию за распитие его крови — скорее первородный просто не привык считать деньги. Мужчина поднимается со своего места, и я встаю следом. Приобняв нас обеих за талию, Клаус выходит из бара, показывая всем мужским завистливым взглядам, кто тут настоящий альфа-самец. Он что-то говорит новоиспечённой знакомой, отчего та весело смеётся и, не стесняясь, заигрывает с ним, явно надеясь на большее, чем секс на одну ночь. Она даже не догадывается, что эта ночь станет последней в её жизни. До особняка Клауса мы едем быстро. Я сижу на заднем сиденье, в то время как девушка расположилась рядом с гибридом, стараясь всё его внимание сосредоточить на себе. Мне хочется смеяться при виде этой картины, но я держусь, не позволяя себе даже лишнего писка, иначе сорвусь. Здесь, в машине, в тесном пространстве, салон быстро наполняется цветочным ароматом духов этой грудастой блондинки. Её запах настолько силён, что при каждом вдохе я ощущаю, словно в горло льют расплавленное железо — так сильно я сопротивляюсь своей жажде крови. Клаус в отражении зеркала перехватывает мой взгляд и качает головой, намекая на то, что ещё не время, ведь в его планах повеселиться. — Это твой дом? — девушка снимает туфли и восторженно ахает. Она, ощущая себя одной из диснеевских принцесс, проходит на цыпочках в самый центр гостиной и начинает кружиться вокруг своей оси, отчего её короткая юбка поднимается, демонстрируя розовые трусики. Клаус ухмыляется. Он больше не хочет тратить время на разговоры и подходит к девушке, имя которой мы даже не узнали. Он кладёт свою руку на её затылок, а затем притягивает к себе, смачно целуя, проникая языком сразу в рот. Я слышу, как она удовлетворённо ахает и её сердце начинает биться быстрее. Готова поспорить, между ног у неё становится влажно, ведь Майклсон как ходячий афродизиак, разумеется, если не узнать его получше. Изумлённая, я так и стою у входа, наблюдая за этим развратом, не в силах ни уйти, ни присоединиться. Я просто стою и наблюдаю, прикусив свою нижнюю губу, как рука Клауса задирает её юбку, а пальцы надавливают на клитор, что скрывается за кружевной тканью. Девушка рвано выдыхает, отстраняется от мужчины и выглядывает из-за его плеча, приманивая меня пальчиком. Сейчас мне не хочется бежать. Я подхожу и располагаюсь на коленях у камина, рядом с ними, на шкуре медведя, служащей декоративным элементом, а затем, коснувшись губ блондинки, скольжу своим языком по её языку. Я чувствую, что Клаус, расположившись поудобнее, с упоением наблюдает за тем, как мы жадно сминаем губы друг друга, кусая и посасывая, возбуждая себя так сильно, что тело начинает ныть и требовать ласк. Клаус оказывается рядом с нами и стягивает c себя джинсы вместе с боксерами, а затем и вовсе разрывает свою рубашку. Он хватает девушку за копну белоснежных волос, отрывая её от меня, и тянет к своему паху. Она хищно облизывает губы и, не разрывая зрительного контакта, наклоняется, скользя языком по крупной голове, слизывая выступившую каплю естественной смазки. Я готова кончить от одного этого зрелища, но гибрид кивком головы приказывает мне присоединиться, чтобы доставить удовольствие своему господину — ему самому. Я устраиваюсь с другой стороны вытянутых ног мужчины и смачно провожу языком по стволу Майклсона, случайно задевая язык блондинки, отчего гортанный стон срывается с губ первородного. Мы обе, словно получив команду, улыбаемся и принимаемся с остервенением облизывать член мужчины, поочерёдно посасывая голову и заглатывая его достоинство полностью, таким образом, что оно упирается в стенку горла. Клаус мечется, сжимая в своих кулаках шкуру животного, но всё равно не может окончательно расслабиться, ведь он привык манипулировать, привык вести. Роль, где он сгорает от наших ласк, снова и снова возрождаясь из пепла, как Феникс, ему не по душе. Он снова тянет незнакомку за волосы, задирает её юбку к груди и, отодвинув в сторону трусики, резко входит под звуки её крика. Я бы с удовольствием оказалась на её месте. Я пристраиваюсь сзади, касаясь губами её плеч, целуя, пока Клаус крепко вцепляется пальцами в её бёдра, направляя её, словно куклу, задавая темп, который бы устроил его, нисколько не думая о девушке. Она лишь громко стонет, позволяя делать с собой что угодно, кусая губы в кровь от наслаждения. Кровь. Я замираю, облизываю губы, глядя на пульсирующую вену, и поднимаю взгляд на Клауса, спрашивая его разрешения. Он коротко кивает, давая добро, и я тут же кусаю шею блондинки, прокусываю нежную кожу, цепляясь клыками, и делаю жадные глотки, как животное вгрызаясь в её плоть. Она истошно кричит, упирается руками в грудь Клауса, пытаясь его остановить, и тянет голову в сторону, чтобы посмотреть на меня. Клаус утробно рычит, словно окончательно слетел с катушек, и продолжает двигаться в ней с новой силой, вдалбливаясь так яростно, что шлепки их тел затмевают даже мои мысли. — Что вы творите? — она плачет и бьёт кулаками по Клаусу, пытаясь причинить ему боль, пытаясь отвлечь, но только больше злит его. Он рычит, а его глаза тотчас принимают янтарный оттенок. Убрав одну руку с бёдер девушки, второй продолжая удерживать её на себе, он легко ломает чужие запястья, как тростинку, коря за непослушание. Она кричит с новой силой, а я лишь продолжаю пить её, не собираясь останавливаться и стараясь не проронить ни капли свежей крови. Клаус делает более жёсткие рывки, а девушка лишь безвольно всхлипывает, ощущая, как старуха-смерть тянет к ней свои костлявые пальцы. Клаус, достигнув пика ощущений, кончает, грубо войдя в неё до предела. Я высасываю последние капли крови из блондинки, омертвляя её. Гибрид с шумом выдыхает, снимая с себя девицу, которая через пару секунд умрёт от недостатка крови, а затем откидывает её в сторону, как надоевшую игрушку. Он тянет пальцы ко мне и, собрав остатки крови, подносит их к моему рту, заставляя скользнуть языком по фалангам, собирая влагу. Клаус, довольный мной, улыбается и тянется ко мне за поцелуем. Однако этот поцелуй не похож на то, как он целовал меня в первый раз, или то, как он касался губ блондинки. Мужчина просто чмокает меня в губы, давая мне почувствовать себя прилежной ученицей. — Ты быстро учишься, дорогуша. Клаус ложится на шкуру, полностью вытягиваясь, а я неуверенно ложусь рядом и устраиваю голову у него на груди. Чувство стыда молчит, притуплённое алкоголем, но я ощущаю, как оно раздувается до необъятных размеров, будто готовясь взорваться завтра вместе с чудовищным осознанием того, что я снова натворила. Но сегодня я чувствую себя прекрасно, даже волшебно, испытывая неземное удовольствие, сводящее с ума. Ради такого было и не жалко умереть.