Выбравшие Дом

Она любила дождь. Нудный, мелкий и долгий. Тогда можно лежать, отвернувшись ото всех, и смотреть в окно. Там на стекле струйки воды складывались в замысловатые узоры, капельки соревновались в том, кто быстрее скатится вниз, и иногда нарушали собственный правила, сливаясь в небольшие ручейки. Все знали, что когда идет дождь, у Ведьмы болит голова. На самом деле, мигрень преследовала её далеко не в каждый дождливый день, но она об этом не распространялась. Дождь был её спасением и отдохновением. Ото всех и ото всего: классов, коридоров, больничных палат, воспитателей, девушек, что живут с ней в одной комнате, от состайников, недругов и всех остальных. За спиной Лихорадка уговаривает Колбу одолжить ей блузку на один вечер, а та не соглашается, зная, что после вещь можно будет только выбросить. Так много слов, столько шуму из этого глупого желания нравиться им. Ей завидуют, считают, что незаслуженно повезло — фаворитка Мавра и тайная страсть Черепа. Такая тайная, что не знают про это разве только неразумные в младших группах. Никто не замечает, как устаёт она, днями напролет толкая тяжеленную коляску с раздутым, как у утопленника, телом. Постоянно слушает приказы, попрёки и поучения. Она всё делает плохо и не так, не так, как надо Мавру. Она не так стоит, не так смотрит, не так отвечает на вопросы, медленно наливает воду и резко дёргает коляску, она во всём не такая. Иногда ей кажется, что вот-вот сейчас Мавр ударит её, как временами бьёт малышню за мелкие провинности. Он даже хватался за палку, но ударить не решился ни разу. Она особо ценный кадр, козырная карта — шестёрка, которая может побить туза из колоды соперника. Мавр — гений комбинаций, что десятками рождаются в его уродливой голове за один день. Он беспрестанно ест и мается животом, страдая от запоров, но мозги у него варят без остановки. Он дёргает за ниточки, заставляя людей делать то, что ему надо. Он умеет слушать и слышать то, на что другие не обратят внимание. Он бьёт наверняка, выводя из игры самых опасных, и не сомневается в своем успехе. Мавр никогда не спрашивает, что пишет в своих письмах Череп, но он всегда говорит, что должна написать она. Она не слушает, кивает, послушно повторяет и тут же забывает. Ненадолго. Мавр может потребовать повторить свои указания, и тогда она ворошит память, отыскивая нужные слова. Череп никогда не интересуется лиловым противником, да и ею, Ведьмой, он тоже не интересуется. Он пишет про себя, он пишет с ошибками, часто путает «з» и «с», ничего не знает о запятых и каждое письмо начинает, как продолжение предыдущего. У них роман в письмах, как мечтательно сказала кособокая Килька. У них монолог в письмах. Она отвечает какие-то нелепицы, может написать даже глупенький только что сочинённый стишок или рассказать, как кошка ловила вялую осеннюю муху. Ему всё равно. Иногда ей кажется, что он их не читает, а просто получает, как знак внимания. Позывной: «База, как слышите? Приём!» и она отвечает: «Я-база, слышу вас хорошо». Он полон энергии, он мечтает много и ярко, примитивно, но широко, сильно. Его мысли даже решаются шагнуть за стены Дома. Она такое не читает. Пробегает быстро глазами корявые строчки и старательно жжёт бумагу на глазах безрукого крестника. Маленький почтальон полнится гордостью за свою опасную работу, а она улыбается, глядя вслед вихрастой макушке. Её соседки, наконец поделили наряды и ушли покорять слабые мальчишечьи сердца. И теперь можно сбежать. Она не может это делать часто, но все равно нарушает данное себе слово: один раз в две недели. Та, что окрестила её Ведьмой, знала толк в кличках. Её звали Бурда, она была воспитательницей у того выпуска и постоянно курила вонючие папиросы без фильтра. Старая, очень старая, похожая на столетнюю черепаху. Она читала сопроводительное письмо и иногда бросала быстрый, острый, как шило, взгляд на хмурую девчонку, забившуюся в угол в обнимку с куклой. — С таким то именем, да с такими глазами, деточка, — сухим трещащим смехом засмеялась Бурда, — тебе только ведьмой быть. Так она и стала Ведьмой, раз и навсегда. А ещё она умела отводить глаза. По правде сказать, это единственное ведьминское искусство, которое было ей доступно. Да и то получалось через раз, но вполне достаточно, чтобы оправдать свою кличку. Она крадётся вдоль стен, обходя седьмой дорогой встречных, чтобы пробраться в пещеру настоящего колдуна. Такого, что умеет заведовать силой, пряча ее в безделицах и зашивая удачу в мешочках. Быстрой тенью проскользнуть в вечно тёмную комнату с парой снулых рыб, кивнуть беловолосому магу и спрятаться за шторкой у кровати. Тут можно лежать и молчать, он не потребует от нее правильных слов и мыслей и не заговорит. Он закурит кальян, и тогда дым потечет волшебными завитками, превращаясь в неуловимые цветы или зверей. Он положил для нее подушечку, в Наружности их называют думочки. Так смешно. Она ложится на крохотную думочку, рассыпая волосы по полу, и стягивает с его кровати плед, состроченный из разноцветных кусочков ткани. Сворачивается в клубок и закрывает глаза, слушает. Вот рыба плеснула, а вот кто-то стукнул в дверь, в которую не стучат и удрал, топоча пятками, вот пересыпаются бусины в коробочке, вот чиркнула спичка и терпко запахло дымком. Здесь не пахнет враждой и ненавистью. Ей легко здесь, она часто засыпает и ни о чем не думает. Здесь она бывает сама собой. К нему приходят просители. Разные и просят о разном, она старается не запоминать их просьбы. Один раз пришел Череп, и она заставила себя заснуть, когда услышала свою кличку в беседе. Звенящий от восторга голос крестника вызвал улыбку, и она держалась изо всех сил, чтобы не выдать себя.       — Что ты ему положил?       — Силу, веру и немножко пепла. Она слышала смех в его голосе.       — В первых двух я не уверен, а пепел всегда работает. Она улыбалась, глядя в черноту потолка, смех иголочками колол горло и щёки.       — Сделай и мне, пожалуйста. На удачу.