Выбравшие Дом

Время меняет всё: тебя, твоих друзей, изменяет пространство и даже вечные кошки становятся другими. Когда Хромой приехал в Дом, в моде были рыжие гладкошерстные коты. Сейчас все стаи населяли черно-белые пушистики. Видимо, в округе сменился кот-производитель. У них тоже был кот, вернее, снежно-белая кошка с чёрным пятном на голове. Её звали Кепка, и Дрищ утверждал, что в её жилах, без сомнения, есть ангорская кровь. Хромой всегда отмечал день своего прибытия в Дом. Это было восемь лет назад в конце мая, было очень жарко, душно, как перед грозой. Его привез отчим, и для Хромого это был уже второй интернат. В первом, дорогом и красивом, он не прижился. «Слишком конфликтный мальчик, — говорила директриса того места, — слишком жестокий. Мы не можем позволить такие отношения в нашем дружном коллективе». Он молчал всю дорогу, а отчим только сказал, что он всё правильно сделал, и просто отвез его в Дом. Это отчим учил его драться, говорил, что раз родился калекой, надо быть сильным. Лучше быть опасным уродом, чем дохлым мозгляком, которому каждый встречный может безнаказанно съездить в ухо. Если ты прав — бейся. Но если их больше — умей договариваться. В детстве Хромой думал, что отчим ненавидит его, сейчас он понимал, что этот мужчина был единственный человек в семье, кто его любил и жалел. В десять лет Дом казался мрачной махиной, а двор не унылым пыльным прямоугольником, а местом для самых бесшабашных игр и приключений, которые никогда не позволили никому бы из них в их семьях. Когда его, тощего, скособоченного пацана, привезли сюда, в здании шел ремонт, а все дети были вывезены в санаторий. Полы были устланы шуршащей от сквозняков пленкой, вдоль стен стояли ведра со штукатуркой и побелкой, а веселые малярши звали друг друга по именам, распевая гласные. Его поселили в маленькую палату, где были еще двое новеньких: два колясника и немой парень-старожил, которого от чего-то не взяли на море. — Это Жук, — тыкнул пальцем в гудящего на все лады пацана высокий воспитатель с тёмными внимательными глазами, — с кличками остальных определитесь сами. Жук вам всё расскажет и покажет. Помнится, он разинул рот, собираясь спросить каким образом им будет рассказывать немой, но темноглазый взрослый уже ушёл. Это был Чёрный Ральф, но про него он узнал гораздо позже. Жук оказался очень общительным, и то, что не мог довести до них выразительным мычанием, доходчиво объяснял жестами и подзатыльниками. Беловолосый колясник с розовыми глазами стал Седым, второй колясник с лиловыми пятнами по лицу и телу — Мавром, худенький смуглый пацан — Пискуном. Его выдумщик Жук окрестил Ноздрёй. Жук подошел к крестинам с выдумкой и фантазией. Обычно клички безжалостно подчёркивали физический недостаток её владельца. Это был местный шик. Они провели свое первое домовское лето вчетвером под присмотром старенькой нянечки и двух медсестер. Они были ужасно разные и до безобразия одинаковые. Сначала они ненавидели друг дружку, орали на Пискуна, когда он начинал хныкать по ночам или боялся встать в туалет, а потом просыпался в мокрой кровати, не задергивали шторы, если Седой жаловался, что у него болят глаза, а его пинали в кривую спину и дергали за фамильный нос. А потом они привыкли и научились помогать, заботиться и играть друг с другом. К концу лета они уже были дружной компашкой, что могла устраивать гонки на колясках по пустым коридорам, облазали весь подвал и любили сидеть на балконе директорского кабинета и грызть печенье, выданное в столовой. Они стали стаей. Им повезло, после возвращения детей с моря их не разделили по разным спальням, а так и поселили всех вместе в отдельную комнату. Последнее время Хромому хотелось собрать всех и спросить: помнит ли Мавр, как он по нескольку раз за ночь будил своего будущего соперника, чтобы тот успел сходить в туалет? Вспоминает ли Череп, как он надрываясь, тащил неуклюжего состайника на чердак, чтобы показать ему отвратительного полуголого птенца голубя? Поминают ли они Жука, который умер в Могильнике от анафилактического шока, и который перед операцией прислал им записку с пожеланием держаться друг друга? Хотел бы он знать, в какой момент всё пошло вразнос. Он провалялся больше трёх месяцев в Могильнике, после того, как новый главврач заявил, что со спиной они многого сделать не могут, а вот избавить его от хромоты может получиться. Ему перешивали мышцы, запрещали целый месяц вставать с кровати, а потом ещё месяц он учился ходить новой непривычной ногой. Он вошел в белёсые паутины Могильника Ноздрёй и вышел Хромым, хотя хромал уже значительно меньше. Он пропустил выпуск старших, который потом нарекут выпуском самоубийц. За время его отсутствия Пискун перекрестился в Китаёзу с лёгкой руки кого-то из персонала, Мавр остался Мавром, а Седой заимел личные покои. Он вернулся из Могильника как будто в новый мир. Народ разделился на два лагеря и теперь увлеченно придумывал взаимные пакости, гадости, обедали за разными столами и показывали средние пальцы пока не видят воспитатели. — Мы так решили с Мавром, — пояснил бывший Пискун, до клички Череп ему оставалось ещё полгода. — Так будет интересно, вот увидишь. И он увидел, как игра и веселье очень быстро превратилась в злобу и подлости, как те, что вместе жили и помогали друг другу, теперь даже руки не подадут. И мир стал невозможен. Как-то само собой получилось, что он остался с Черепом, Кефиром, Кабаном и многими другими, хотя его никто не ограничивал и не принуждал. Ему объяснили правила и границы допустимого, и сперва он пытался соблюдать их. А потом просто плюнул, и, если ему хотелось подымить с Кульком или погонять шары в бильярдной с теми, кто еще несколько месяцев назад жил с ним в одной комнате, не спрашивал ни у кого разрешения. Череп ругался и даже пытался драться, обвинял его в подрыве авторитета и всякой фигне. Мавр не говорил ничего. Он вообще перестал разговаривать с Хромым, и впервые после раскола они заговорили спустя год и то только потому, что оказались запертые вдвоём в Клетке. После тех дней взаперти он понял, что Черепу не победить в войне, которая началась, как игра, и очень быстро стала настоящим конфликтом. А ещё понял, что Мавр верил, что он придет в его стаю и не простил ему его выбор. Иногда, задолбавшись от этих приграничных стычек, Хромой хватал клетку с птицей, гитару и сбегал в сумрачную пещеру Седого, жил там несколько дней, пытаясь наладить мир с самим собой. Он бы хотел остаться там навсегда, но Седой мягко говорил: — Хватит, возвращайся. Ему без тебя не справиться. И он возвращался, вставал за спиной, говорил, убеждал, советовал часто без толку, но бывало и везло. Как оказалось, всё было бесполезно, он переоценил себя и своё влияние, а теперь стало слишком поздно, он сам по уши завяз в межстайной вражде. На пустыре взвыл кот. Это был вопль отчаяния, крик ярости и предчувствия боли. Хромой встал с чурбака, на котором сидел, укрывшись от ветра, между стенками двух проржавевших гаражей. Светловолосый малолетка, не чувствуя угрозы с тыла, кидал осколками кирпичей в яму, по стенам которой в безнадежной попытке вырваться метался рыжий кот. — Развлекаешься? — поинтересовался он, остановившись возле мальчишки и заглянув в яму. Кот метался, штурмуя гладкие цементные стены. Может, он бы и выпрыгнул, если бы не подбитая лапа. На трёх ногах кот потерял прыгучесть. — Доставай животное, — велел Хромой, закуривая. Пацан попятился. Хромой поймал его за шею. — Я не могу. Там глубоко. Если убрать доски, он сам выпрыгнет. — Доставай. Пока я тебя самого не скинул. Пацан неуклюже сползал вниз, оберегая свою увечную ногу. Мальчишка пытался словить кота, а тот оказавшись со своим мучителем в одной яме, метался по стенам и орал. — Не могу поймать! — крикнул Сиамец. — Он царапается! «Трое хромоногих одновременно, — усмехнувшись про себя, подумал Хромой, — многовато на один квадратный метр». Снизу на него смотрели две пары золотых глаз. Затравленные кошачьи и опасливые голенастого пацана. — Лови. Кот заметался, отскочил от стенки, полоснул когтями грязную руку мальчишки и, оттолкнувшись от его головы, выпрыгнул из ловушки, чтобы тут же удрать, проскользнув в дыру в сетке. Пацан глядел на него из ямы. Тощий, светловолосый, носатый и с больной ногой. Надо бы повнимательней глянуть на мелочевку, может там и проекция Черепа с Мавром найдётся. — Поиграем, — предложил Хромой. — Ты будешь кот, а я буду ты. Очень интересная игра. Начнем? Хромой поднял камень и кинул в яму, не целясь. Вскрикнув, Рекс присел на корточки, прикрывая голову. — Интересно, правда? Только зря ты не уворачиваешься. Я ведь могу и попасть. Швырнув еще два камня, Хромой выдернул Сиамца наверх за ворот. Провонявший рыбой, обмякший, как тряпка, мальчишка висел в его руке, закрыв глаза. Но стоило положить его на землю, тот ожил и, переваливаясь по-крабьи, рванул к Дому. Хромой проследил за ним взглядом, сел на сложенные доски и закурил, стряхивая пепел в яму.