haunted

- Тебе надо идти спать, - прошептал Палермо прямо в его ухо, но шёпот был холодный. И это выдернуло Хельсинки из размышлений. - Я не хочу уходить спать без тебя. - Придётся, здоровяк. Давай. Увидимся завтра. Завтра у вас ведь свободный день, не? - Так и есть. - До завтра, значит.       Палермо, хоть и был ниже ростом и другой комплекции, положив ладонь на плечо серба, подтолкнул его в сторону комнат. Руку не убирал до конца их пути. Контролировал. Доминировал. Да, Палермо действительно умел быть властным.       И новой фантазией Хельсинки стало представлять его лидером их ограбления: чтобы стоять позади него, чтобы следовать его приказам, чтобы помогать ему, чтобы слушаться его беспрекословно. Чтобы наслаждаться тем, что наслаждается он. Чтобы смотреть, как он улыбается. Его улыбка была просто очаровательной, такой трогательной и тёплой.       Но иногда она становилась настоящим оскалом. Хищным, злым. Опасным. И это было его частью. Палермо довольно-таки грубо о себе говорил, но, можно было понять, он был честен. Он мог быть и непредсказуемым, и ненормальным.       Но Хельсинки заметил, что Палермо рядом с ним становился другим. Спокойным. Смиренным. - Вообще, я только сейчас это понял. И только сейчас это делаю. Потому что некоторые вещи легче делать, когда мёртв. - Например? - Вести себя так, как я хочу себя вести. Не так, как ожидают от меня другие. В каких-то вещах я ужасно зависим от чужого мнения. - И как же ты хочешь себя вести?       Они сидели в бывшей комнате Палермо. Коробки были с кровати аккуратно переставлены на пол, чтобы никто ничего не услышал. Они сидели на пыльной кровати. Палермо тоскливо обнимал плечи Хельсинки и периодически коротко целовал его шею. - Вот так. Касаться. Быть нежным. Позволять другим быть нежным с собой. - А ты не позволял?       Палермо облизал губы. И улыбнулся.       Длинным пальцем он провёл от его виска до подбородка. - Я бы заставил тебя трахнуть меня так... Уничтожить меня. Чистой кожи не оставить на бёдрах. Заставить меня выть. Умолять. Просить пощады. Рыдать. - И ты думаешь, я смог бы? - Хельсинки нервно сглотнул, начиная чувствовать, как горят его щёки и кончики ушей. - О, думаю, я бы смог заставить тебя.       Серб усмехается и качает головой. Он не думает, что смог бы. Скорее нет, чем да. - А что бы ты со мной сделал?       Палермо элегантно откидывается назад и даёт Хельсинки смотреть на себя сверху вниз, осмотреть себя в тусклом свете дрожащих свечей. Дать волю воображению. И рукам.       Хельсинки лёг рядом с ним, поцеловал его в волосы и сказал: - Ну, мы бы немного выпили с тобой. Я бы раздел тебя, сделал бы тебе минет. Затем был бы секс, очень нежный, чувственный. Я бы смотрел тебе в глаза и не прекращал целовать.       Палермо не краснел. То ли потому что был мёртв, то ли потому что его такие фантазии не возбуждали. Он хмурился. Медленно моргал. Было очевидно, что в нём воюют низкая самооценка и то, что другой человек показывал ему своё доброе отношение, с которым он явно не знал, что делать, и как правильно себя вести. - Почему? - спросил он шёпотом, - почему бы ты сделал это? - Потому что хотел бы? Потому что я был бы в тебя влюблён. - Даже если я был бы самой мерзкой тварью из всех тварей? - Да.       За месяц их знакомства Хельсинки не мог сказать, что знал Палермо хорошо. Конечно, какие-то вещи пришлось додумывать самому, но он понял, что-то произошло в его жизни. Потому что человек не может просто так просить для себя плохого отношения и грубости. Какая-то его часть до сих пор защищается от чего-то. - Я сам виноват в том, что произошло в тот день. Я думал, моих навыков и страсти хватит, чтобы переубедить его полностью. Или хотя бы убедить его попробовать, - Палермо рассказал это вечером, они стояли в классе, - но нет. Не хватило. Он ушёл. Он меня бросил и это была моя вина. Видимо, я действительно ничего не стоил, не был достаточно опытен или красив, чтобы сделать его своим, - речь шла о Берлине, - вот там, - он кивнул в сторону стены, - вот там я умер в первый раз. Он убил меня. И вообще, какого хрена я это всё рассказываю?       Хельсинки особо не просил об этом, не давил. Просто речь зашла. И Палермо начал свой рассказ. Он не останавливал его. - Потому что ты всегда хотел это кому-то рассказать, кто бы понял тебя?       Мужчина улыбнулся. - И ты понимаешь? - Да. Ты понимал, что это может не сработать, но всё равно это сделал. Ты проявил храбрость. Любовь требует от нас быть храбрыми. И то, как бы ты ни вёл себя, если был бы жив, я бы всё равно тебя любил. Это то, что изменить нельзя.