не было бы счастья, да коронавирус помог

      В районе 6 утра робкие лучи только взошедшего на небосвод солнца тихонько пробираются сквозь тюлевые занавески самой крайней квартиры на 5 этаже в доме на Ленинском проспекте. Преодолев препятствие, лучи проскальзывают в небольшую, типично по-советски обставленную чистую комнату. Тихонько подбираясь к кровати, стоящей у стены, противоположной окну, лучи натыкаются на молодого мужчину, с трудом заснувшего минувшей ночью беспокойным сном. Солнце гладит мужчину по густым темным волосам, делая их чуть ярче и светлее, щекочет черные усы, ласково касается щеки и даже разочек бросает самый озорной лучик на прикрытые бледными веками с длинными черными ресницами глаза. Мужчина жмурится, будто вот-вот проснется, но лишь вздыхает и сильнее отворачивается к стене. Солнце утягивает лучики из комнаты, как-будто бы решив все-таки не тревожить спящего. Как бы сильно ни уставал Серёжа Белов накануне вечером на тренировке, какие бы обстоятельства ни заставляли его, нарушив режим сна, лечь в кровать поздней ночью, ровно в 7:30 утра по Московскому времени чемпион Олимпийских Игр 1972 года открывал глаза. Это была выработанная многими годами привычка, режим, по которому его организм работал как хорошие часы. Не всегда как отличные, но всегда как хорошие. Сергей стёр остатки беспокойного сна с бледного лица широкими холодными ладонями и сел на тихо скрипнувшей кровати, потянувшись. В комнате было прохладно, кажется, наступивший день обещал быть не таким теплым, как предыдущий. Ветер трепал тюлевые занавески у окна, которое Сергей всегда открывал перед сном. Спать в прохладе было приятнее всего. Белов, вздохнув, подумал, что больное колено, похоже, собирается сегодня ныть из-за небольшой перемены температур. Это уже не огорчало, это было рутиной. Потянувшись ещё раз, темноволосый мужчина встал с кровати, снова нарушившей тихим скрипом тишину в комнате. Квартира баскетболиста, в общем-то, ничем не отличалась от типичной советской квартиры. Маленькая двушка, немного обшарпанная, с самым обыкновенным интерьером, но чистенькая и тихая, всеми окнами выходившая до двор. Серёжу гораздо больше волновало удобство вещей и их практичность, нежели красота и убранство. Главным атрибутом комнаты, служившей спальней, была одноместная кровать, укрытая обычно потертым красным покрывалом, расшитым черными узорами, которое дала ему мама перед самым переездом на новую квартиру. Каждый день, застилая постель, Сергей вспоминал о ней. Напоминали ему о семье и фотографии родителей и его самого, маленького, стоящие в шкафу-стенке за стеклянной витриной в гостиной. Там же стоял и подаренный мамой же сервиз, ни разу так и не использованный по назначению. У Белова не бывало гостей. После пробуждения темноволосый мужчина направился на кухню, минуя гостиную. Ежедневный утренний ритуал - один из многочисленных - стакан воды из графина, стоящего на светлом подоконнике рядом с радио. Выглядывая во двор, Сергей подумал о том, что, вообще-то, сегодня день утренней пробежки. Было у него такое правило: если утром есть тренировка - он выходит на вечернюю пробежку, если тренировка вечерняя - пробежка утром, ну а если тренировок в день две - и без пробежки нагрузки хватит. Однако внезапно правило перестало быть актуальным - тренировок ведь больше нет. Сергей усмехнулся и вышел из кухни. Набережная в Нескучном саду была идеальным местом для пробежек, особенно ранним утром и поздним вечером. Набережную Нескучного сада Сергей любил не только поэтому. Это было одно из первых мест, которое Белов посетил в такой большой и неизведанной Москве, когда впервые оказался в столице необъятной родины ещё совсем молодым и неопытным. Он, в общем-то, случайно попал туда, каким-то волшебным образом перепутав Библиотеку имени Ленина с Ленинским проспектом. Ну а что, и там Ленин, и там. Об ошибке Серёжа, впрочем, ни разу не пожалел, влюбившись в Нескучный сад, плавно перетекающий в Парк Горького, с первого взгляда. Именно поэтому, когда защитник сборной СССР по баскетболу смог позволить себе собственную квартиру, он выбрал именно эту, на Ленинском проспекте, совсем рядом с любимым местом. И именно здесь, по какому-то совершенно невероятному совпадению, спустя несколько лет он по-настоящему познакомился с Модестасом Паулаускасом. С Модестасом - человеком, а не товарищем по команде. Модестас приехал из Каунаса, где он играл за самую старую и титулованную команду Литвы, чтобы пополнить сборную СССР. Новоиспеченные товарищи по команде практически все знали друга друга, волею судьбы пересекаясь то там, то здесь. Но Паулаускаса не знал никто, и он - никого.Сложный характер будущего капитана советской сборной проявился, кажется, с первых минут появления того на баскетбольной площадке. - Паулаускас Модест Феликсович, - представил баскетболиста Владимир Гомельский - Модестас! - не сдерживая злости в голосе, выкрикнул обладатель необычного имени. - Сколько можно у меня две буквы отнимать, не Модест я, - менее громко, но не менее злобно, с отчетливым акцентом добавил медноволосый литовец. Сергей тогда только сдвинул к переносице черные брови, подумав, что, кажется, с этим непросто будет. И оказался прав. Поначалу было чертовски непросто. Модестас обладал, кажется, самым вспыльчивым нравом и самым тяжелым характером из всех возможных. На баскетбольной площадке в нём бушевало пламя, он играл яростно и страстно, полностью отдаваясь любимому спорту. Казалось бы - и чего тут плохого? Да, собственно, то, что играть он, видимо, мог только один, а командный дух вообще презирал. Ещё и потому, что считал себя лучшим баскетболистом среди товарищей по команде. Серёжа Белов, впрочем, страдал тем же самым. В желании играть свой идеальный баскетбол они были с Модестасом схожи, только Сергей, как абсолютная противоположность взрывному Паулаускасу, был тверд, спокоен и хладнокровен. Поэтому без конфликта не обошлось. Стремясь переиграть друг друга, товарищ капитан и товарищ комсорг напрочь забывали о существовании остальной команды. Рушился командный дух, рушилась тактика, рушилась игра. Однако Гомельскому, незадолго до ухода с поста тренера сборной, все-таки удалось вложить в головы упрямых и несностных баскетболистов, что играть вместе, а не друг против друга, было бы все-таки продуктивнее. С приходом Гаранжина ситуация поменялась в корне. Объединившая Модестаса с Сергеем антипатия к новому тренеру, в конечном счете сменившаяся глубоким уважаением к Владимиру Петровичу, стала ключевым толчком. А потом Серёжа, кажется, первым понял, что его стальной стережень в сочетании с пламенностью Паулаускаса находят баланс на площадке. И товарищи по команде наконец заиграли. Заиграла и вся команда, благодаря подходу нового тренера. В тот майский день, когда Белов вдруг узнал, кто на самом деле такой этот смуглый литовец, Сергей появился на набережной Нескучного сада для вечерней пробежки не поздним вечером, как обычно, а чуть раньше. После нескольких дней, на протяжении которых дожди лили не прекращая, наконец воцарилось спокойствие. Сергею хотелось провести на свежем воздухе побольше времени. В самом начале набережной, ещё даже не успев перейти со спокойного шага на бег, Белов замечает среди множества людей, решивших, как и он сам, провести теплый майский вечер на свежем воздухе, знакомую медную макушку. Рост под 2 метра, довольно смуглая кожа и волосы, отливающие рыжиной - сомнений не было. - Модестас? - и вот уже литовец смотрит в стальные глаза Белова удивленным взглядом карих глаз. Сергей не верил и до сих пор не верит в совпадения. Но Модестас, на тот момент хоть и проживший в Москве какое-то время, знавший её, а карту московского метрополитена в особенности, плохо, каким то волшебным образом перепутал Библиотеку имени Ленина с Ленинским проспектом. Ну а что, и там Ленин, и там. Какая чертовски знакомая история. Сергей практически всегда был один. В детстве он был спокойным и умным ребёнком, спортом серьезно начал заниматься рано, найдя свою отдушину в баскетболе, и повзрослел тоже рано. Ему было хорошо одному, было хорошо не зависеть эмоционально ни от кого, кроме родителей. С товарищами по команде он дружбы не водил, хотя отношения с ними, пусть не со всеми сразу, сложились хорошие, уважительные, особенно после прихода Владимира Петровича, сотворившего с советской сборной что-то невероятное. Со вспыльчивым литовцем, к удивлению всех, даже самого Серёжи, товарищеские отношения сложились самые крепкие. Модестас, даже после длительной игры в одной команде, норовивший то и дело выходить на конфликт с, в общем-то, неконфликтным Сашкой Беловым, с Сергеем становился спокойнее на площадке. Никто до конца не мог поверить, что только Серёжа Белов, ещё, казалось бы, не так давно в открытую пытавшийся переиграть гордого литовца, мог остановить разъяренного Паулаускаса во время особенно сложных и спорных матчей. Однако, кроме того, что вместе они играют слаженно и бесподобно, и того, что Модестас, который по отчеству Феликсович, а по фамилии Паулаускас, приехав из Литвы, говорит с еле слышным акцентом, начинавшим греметь сильнее, когда тот был особенно зол, Сергей о товарище по команде ничего не знал. И был уверен, что знать и не желал. Уверенность Сергея подводит. Тот майский теплый вечер, начавшийся со случайной встречи, баскетболисты проводят вместе. Оба, кажется, так и не поняли, как так получилось, что Модестас, совершенно точно никогда не искавший среди товарищей по команде друзей, привыкший быть один, привыкший быть непонятым, вдруг расскажет Серёже Белову, иногда казавшемуся сборной самым холодным человеком в мире, о своём детстве в Кретинге, о сестре и двух братьях и о красивых старинных домиках Каунаса. И оба не поняли, почему Сергей в ответ рассказал о селе Нащёково и Томске, о том, как впервые взял в руки баскетбольный мяч. Поздним вечером того же дня, проводив Модестаса до станции метро и любезно объяснив, как же всё-таки добраться до нужной станции, Серёжа Белов сидел в кухне, разматывая, к слову, не пригодившийся эластичный бинт с больного колена и думал о том, что, возможно, совершил страшную ошибку. А, возможно, совсем наоборот. В ту ночь Серёже снились карие глаза, светившиеся теплом в лучах заходящего солнца. Белов вышел из подъезда дома ровно через полчаса после пробуждения. Да, карантинные меры введены, но заниматься спортом по утрам в одиночестве было пока что разрешено. Особенно если ты - надежда советского баскетбола. Серёжа, на минуту остановившись, глубоко вдохнул прохладный утренний воздух и направился к выходу из двора. К любимой набережной Нескучного сада.