не было бы счастья, да коронавирус помог

На настенных часах в резном, но не слишком ажурном и вычурном корпусе стрелки показали ровно 3 часа ночи. Сергей, вздохнув, прочесал холодными пальцами темную, почти черную челку, небрежно спадавшую на лоб, и перехватил пуховую подушку в потертой полосатой наволочке, которую сжимал обеими руками, притягивая к груди. Вечером, придя с тренировки без сил и настроения и принеся с собой тяжелый груз осознания того, что в баскетбольный зал он вернется не скоро, Сергей был практически уверен, что провалится в глубокий сон сразу, как только голова коснется подушки. Но, кажется, уверенность и тут подвела Белова. Сна было ни в одном глазу. Усталость никуда не делась, нет. Она, как будто наоборот, удвоилась, сделав тело и голову тяжелыми, будто свинцовыми, приковав их к кровати. А ещё тяжелыми сделались и без того непростые мысли, не дававшие Серёже ни минуты покоя в течение дня. После длинной, очень утомительный тренировки, Гаранжин, посчитавший своим долгом не только оповестить ребят о временной отмене тренировок, но ещё и затронуть непосредственно тему болезни, провёл со сборной беседу. Впрочем, Сергей, давно приучивший себя включать по утрам радио и слушать ранние новости, от тренера ничего нового не услышал. Коронавирусная инфекция - новый вирус, ранее неиследованный, впервые проявившийся ещё чуть ли не полгода назад где-то в Китае. Да, кажется, впервые этот новый медицинский термин Белов услышал когда-то в октябре. За последние месяцы инфекция распространилась по Европе, а в апреле, похоже, добралась и до СССР. Проявлялся "коронавирус" - так этот вирус называли на улице между словом - в форме тяжелой пневмонии, особенно угрожая жизням пожилых людей, в большинстве страдающих от хронических болезней, и просто людям со слабым здоровьем или приобретенными болезнями. Как, например, у Сашки Белова. Во время разговора с Владимиром Петровичем Сергей то и дело смотрел на Сашку, вместе с Едешко стоявшего чуть ближе к Гаранжину, чем остальные. Саша был спокоен, чего нельзя было сказать о бледном Ване, то и дело нервно кусающем пухлые губы. Сергей всё понимал и уже очень давно. О новом вирусе ходило много слухов. Ученые так точно и не смогли определить, откуда он появился, поэтому люди по всему миру имели разные точки зрения. Кто-то считал, что вирус каким-то образом передался от какого-нибудь дикого животного, попавшего на прилавок на каком-нибудь китайском рынке, кто-то считал, что это сверхсекретное оружие, испытания которого вышли из под контроля. Кто-то попросту не верил в существование вируса, говоря, что это мировой заговор или что-то ещё. Белов не знал, кому и чему верить, но в том, что коронавирусная инфекция существует на самом деле и представляет опасность, он не сомневался. В отличие, как казалось, от Модестаса. Во время разговора с Гаранжиным, внутри и так уже заведенного на баскетбольном поле литовца пламя разгоралось всё сильнее. Он не позволял себе перебивать тренера, однако же когда Белов смотрел на товарища, на то, как тот хмурит густые брови и крепче сжимает скрещенные на груди руки, то практически физически чувствовал разрастающийся гнев Моди. Никто из команды, кажется, совсем не понимал, почему капитан сборной так сильно противится мысли о том, что коронавирусная инфекция, очевидно, существует и представляет опасность. Однако Серёжа очень старался понять. У Серёжи главное место в сердце всегда занимал баскетбол. У Моди же равные доли между собой делили баскетбол и Родина - Литва. Семья, оставшаяся там, в маленьком городке Кретинга на западе страны. Модестас был связан с этим местом прочно, неразрывно. Как бы ни были важны для него игра и команда - его дом всё равно будет для него важнее. Отсюда и росли ноги проблемы. После немыслимой победы на Олимпийских играх в Мюнхене, Модестас, так самоотверженно в последний момент отказавшийся от побега, тщательно продуманного до мелочей, так и не смог побывать на родине. Ему, за особые достижения в спорте, как и обещали, одобрили выезд из страны. Однако же, бремя капитана сборной не позволяло ему воспользоваться возможностью. А теперь, когда коронавирусная инфекция внезапно обрушилась на Советский Союз, возможность исчезла. Лопнула как воздушный шарик. Лопнуло и терпение Моди. Владимир Петрович подтвердил то, что Сергей, как и его товарищи по команде, последние несколько дней слышал по радио и видел в газетах - в Москве и нескольких крупных городах, в большей степени охваченных вирусом, объявляется карантин. Из Москвы больше нельзя выехать, в Москву больше нельзя въехать. Есть вероятность, что карантин накроет весь Советский Союз. Паулаускас взорвался бы от злости, если бы мог, но он лишь громко ругается на родном языке. Сергей понимает. Вся команда расстроена, вся команда напугана - кто-то больше, кто-то меньше. Баскетбол, которым в равной степени были хронически больны спортсмены, отнят у всех. И свобода, серьезное ограничение которой сулят меры карантина, тоже. Всем тяжело, все в какой то степени злы и недовольны. Злость, бушующая в жилах темноглазого литовца, как лава в жерле вулкана, ни с чем не сравнима. Сергей почему-то не пытается остановить зверя, проснувшегося в его друге, он молчит, потому что понимает. Понимает, страдающий от внезапной бессоницы и сжимающий в руках подушку в потертой полосатой наволочке, мужчина и то, что с завтрашнего дня начнется новая жизнь. Карантин грозит не просто закрытием границ Москвы, но и серьезными ограничениями жизни внутри города. С завтрашнего дня закрываются театры и кинотеатры, рестораны и кафе, отменяются тренировки и ещё, и ещё всевозможные ограничения накладываются на разные сферы жизни. Больше нельзя встречаться с друзьями, больше нельзя посещать близких, живущих на другом конце города, даже если ты очень по ним скучаешь. Много чего нельзя ещё. - Как же повезло, - думает Сергей, - что родители пока что в безопасности в таком далеком сейчас Томске, куда маленький пятилетний Серёжа переехал с ними из родного села Нащёково. - Как же хорошо, - хотелось бы подумать Белову, - что близкими друзьями так и не обзавелся, пусть с товарищами по команде и стал ближе. И как бы ещё сильнее хотелось бы подумать голубоглазому мужчине, что любимого человека он так и не нашел и что беспокоиться ему, слава Богу, не о ком. Но Серёжа Белов так подумать не может Потому что то, чего он действительно так и не в силах понять, как бы ни пытался, - это то, почему сейчас, будучи лишенным единственной и вечной страсти в своей жизни - баскетбола, почему, будучи на неопределенный срок запертым в Москве без возможности повидать родителей, больше всего его волнует, больше всего сжимает его сердце то, что он не знает, когда в следующий раз снова сможет каждый день видеть рядом с собой самого удивительного, неизведанного, самого живого человека из тех, что он встречал в своей жизни. Модестаса Паулаускаса. Стрелки на всё тех же настенных часах показывают ровно 4. Серёжа Белов, вновь вздыхая, поворачивается бледным лицом к стене и в очередной раз закрывает глаза цвета стали в надежде уснуть.