Особенные чувства

20 декабря. Автор Поздний вечер, но зимнее небо Киева озаряется светом прожекторов и фонарей. А все из-за митингующей, аполитичной молодежи, вывалившейся на улицы города, дабы показать, кто хозяин положения. Автор не будет подробно описывать причину беспорядков и сами беспорядки. Он лишь расскажет о том, как этот хаос повлиял на двух наших героев: Женю и Александра. Так вот, Саша и Женя договорились встретиться в небольшом кафе в центре Киева и обговорить их подарки Маше. Влад тоже собирался к ним присоединиться, но в последний момент у него обнаружились важные дела. Саша вышел из метро и... 20 декабря. Саша – Эй! Отпустите! – орал я, но помогало это мало: волна народу тянула меня в самую гущу событий. Когда я только собирался ехать, Женя предупредил меня о беспорядках, но мы единогласно решили, что моя станция метро будет от них свободна. А самое ужасно, что вокруг не было ни одного нормально человека: все омбалы, орущие лозунги, несут меня, а когда они увидели, что я я сопротивляюсь, они стали меня откровенно толкать. Мысли о том, что я обречен, не давали покоя. И тут знакомая фигура... – Ваня! Вань! – стал орать я. Мы с ним давно не виделись — с тех самых пор, когда он напился вместе с Женей. На следующий день после этого события, он уже уволился по собственному. Мне даже стыдно было... Но сейчас он совершенно не походил на того Ваню, что я знал: накаченый, коротко стриженный, такой же, как и многие в толпе. Одновременно с тем, как меня заметил Ваня, до меня стали долетать обрывки моего имени и даже фамилии: – Сашка! Осинов! Саня! – я обернулся на голос. Где-то справа от Вани был Женя. Он махал красным шарфом. Иван тоже обернулся на зов и.... Пошел к Жене! Бля, это может плохо кончится! Я стал громче звать Ваню, но он упорно прорывался через толпу к Мильковскому. Я также пытался пробиваться к ним. За чужими головами периодически мелькает красный шарф, я бежал настолько быстро, насколько позволяли люди. Пару раз меня ударили, но боль притулилась, когда я увидел, что шарф резко опустился вниз. – Женя! – истошно закричал я, несясь к двум дерущимся парням. Мильковский не нападал, а только отражал удары. Я увидел, что его лицо в крови. Потом все изменилось: Женя замахнулся, въехал Ивану в челюсть, но силы были не равны. Он упал. Я, наконец добравшись до них, вцепился в омбала, стараясь заехать ему в пах. И мне удалось. Ваня согнулся, скинув меня с себя, и встал на колени, держась а уязвленное достоинство. Я подскочил к Жене, который безуспешно пытался встать. Толпа отхлынула, двигаться стало проще. Я поднял его и мы поспешили в метро. Только сев в вагон я посмотрел ему в глаза. – Женечка! Женя... – я разрыдался, как последняя баба. Он был мокрый и в крови, из носа капает кровь, на щеке красовался синяк, губы разбиты, руки в крови. Я закрыл лицо руками, боясь еще смотреть на Мильковского. – Дурак, ты чего плачешь? Все же нормально. – он обнял меня, а я уткнулся в его мокрую куртку, стал истерить еще пуще. – К... как же... Нор...нормально... Ты, Же... Жень... Ка... ты в крови! – я услышал тихий смех и его руки стали гладить меня по спине, прижимать к телу. – Все нормально. Главное — с нами все хорошо. Сейчас дома меня подлатаем и выпьем одну чашку на двоих. Нашу с тобой чашку, ладно? – я закивал, а потом почувствовал руку у себя на затылке, пальцы, взъерошивающие волосы и нежность. Я знал, что это только для того, чтобы успокоить но,все равно, не отлипал от него, пока нам не нужно было выходить. Я дотащил Женьку до дома, там уже все стали суетиться отмывать нас от крови, расспрашивать. Со мной все было нормально и я отправился домой. Последнее что я видел в квартире парней, это Женя. Он стоял без майки в гостиной, а Маус обрабатывал его ссадины...