Человек с железным сердцем

Прохладным утром следующего дня Тилль явился на фабрику. Он успешно делал вид, что забыл об эксцессе со вчерашней экстравагантной прогулкой, порочащей память сестры. Теперь, глядя на высокие серые стены, детектив думал, будто вчера в девчонку переодевался кто-то другой. Ночь протрезвила его, и даже Оливер, глядя в спокойные глаза коллеги, не смог бы донести о его вчерашней выходке. Утром Тиллю позвонил Лоренц и заявил — он нуждается в детективе, который бы смог до конца расследовать дело об убийстве бионика. Но учёный произнёс это так неуверенно, будто слова его имели совсем другой смысл. Либо же он говорил, пока кто-то неопознанный прижимал нож к его шее. Во всяком случае, с персоналом фабрики не всё было в порядке. Тем они и представляли интерес для Тилля. Особенно женский голос, который занял в сердце детектива место совсем рядом с памятью о сестре. С Зораном Тилль ещё не связывался, но догадывался, что скоро придётся взять на себя ещё одно дело. Теперь это не казалось столь трудной задачей, ведь личность убитого наконец-то установили. Осталось найти убийцу — воспрявший Тилль думал, что теперь-то это окажется совсем легко. Он был полностью уверен в себе, как будто недавнего самокопания вовсе не было. По дороге на фабрику Тилль даже снизошёл до девушки в красной шляпе, которая вновь оказалась на мосту, и слегка кивнул ей. Утро начиналось хорошо. Тилль надеялся раздобыть какие-нибудь улики, и, возможно, поговорить с Петером с глазу на глаз — после этого дело точно должно будет сдвинуться с мёртвой точки. Петер, открывший ему дверь, казался очень недовольным появлением Тилля здесь, но не сказал ни слова поперёк. «И куда только делась его вчерашняя язвительность?» — Чуть усмехаясь, отметил Тилль, заходя вслед за Петером в лифт. Конструктор держался скромно, потупив глаза, отчего немного горбился, и так часто заправлял волосы за ухо, что Тилль начинал раздражаться от одного взгляда на него. Петер словно не знал, куда девать руки, внезапно ставшие длинными и ненужными. Он нервничал, и это слишком бросалось в глаза. «Конечно, визит детектива прямо на производство — явление неприятное, — отметил Тилль, когда выходил из лифта, сопровождаемый роботом - лифтёром. — Но Петер ведёт себя то нарочито уверенно, то трясётся, как заячий хвост. Такое поведение наиболее типично для преступника. Он не знает, что сам себя выдаёт. И при этом изображает святую невинность. Так ведут себя те, кто совершил преступление в первый и последний раз». Он оглянулся на замершего у лифта Петера и решительно толкнул дверь директорского кабинета. Лязг железа сокрушил неподвижную тишину холодного здания, а в тёмный коридор ворвался поток бледного света. Тиллю на мгновение показалось, что именно так выглядит свет в раю. — Доброе утро, — при рассеянном утреннем свете Лоренц оказался приятным мужчиной лет пятидесяти с небольшим, почти ровесник Тилля. Детективу понравились его яркие светлые глаза, какие редко бывают у тех, кто носит очки. Но когда Тилль сел напротив, то с неприязнью отметил, что один глаз у Лоренца всё время прищурен. Словно он целился в детектива из невидимого ружья. Тилль вдруг почувствовал себя крайне неприятно — так ощущает себя инфузория, распятая на предметном стекле микроскопа. Но минутное замешательство не помешало Тиллю беспечно вступить в разговор. К тому же выяснилось, что Лоренц принадлежал к тем, кто начинает разговор очень издалека. Тилль относил себя к любителям говорить без обиняков, но Лоренц оказался достойным собеседником. Он не бросал слова зря, говорил тихо и неторопливо — если бы они говорили за кружкой пива, Тилль получил бы куда больше удовольствия от этой беседы. Скорее всего, Лоренц не хотел заговаривать о деле, которое у него было к Тиллю — директор нервно поглаживал палец о палец. Мог бы крутить ручку, но в канцелярских товарах уже очень давно никто не нуждался. — Итак, — Лоренц кашлянул, понимая, что дальше ходить вокруг да около бесполезно, и взглянул на Тилля, — я хочу договориться с вами о том, чтобы вы проследили за Петером. Он последнее время внушает мне подозрения. Да и всегда внушал, с тех пор, как он работает здесь. Это же не составит для вас труда? Я даже могу сказать, где он живёт. — Конкретно сейчас это не нужно, — остановил его Тилль. — У вас есть доказательства странного поведения Петера, которое так вас напрягает? Вместо ответа Лоренц выдвинул один из ящиков в столе и достал из него простую школьную тетрадь. Их перестали выпускать, когда Тиллю едва исполнилось двадцать — зачем, если разучившимся писать детям проще носить на уроки телефоны, чем учебники и тетрадки. Похоже, у Лоренца эта очень старая, но всё ещё приличная тетрадь осталась единственным воспоминанием от юности. Раздумывая, Лоренц внимательно смотрел на засаленную обложку, будто боялся отдавать тетрадь Тиллю, но решился и кончиками пальцев подтолкнул тетрадь к Тиллю, недобро нахмурившись. Но не одобрял он при этом самого себя. — Свой личный дневник я не отдал бы никому, но обстоятельства вынуждают отказаться от конспирации. Только позвольте, — он открыл тетрадь, бегло пролистал её, а потом безжалостно вырвал из неё пачку исписанных листов так быстро, что Тилль не успел возразить, и объяснил, — это личное. Оставшиеся странички касаются Петера. Вы наверное спросите, почему я храню личный дневник на рабочем месте. Не знаю. Мне так спокойнее. — Спасибо, — Тилль бережно уложил изуродованную тетрадку в портфель. — Это будет существенное доказательство виновности Петера, если вы его подозреваете. — Мне кажется, он виновен в убийстве, — задумчиво глядя на железную дверь, откуда в прошлый раз донёсся женский голос, произнёс Лоренц. — Бионик не сломался. Он был убит. А так как их конструирует Петер, у меня есть все основания бояться его. Ведь однажды он может убить и меня. — Я разберусь с ним прежде, чем вы успеете написать завещание, — пообещал Тилль, поднимаясь. — Мне было приятно поговорить с вами, но теперь мне нужен Петер. Где его можно найти? — Его ангар этажом выше, — Лоренц указал пальцем в потолок. — Но я не советую вам беспокоить его во время работы. Смена заканчивается в два, вы можете подождать, а я передам, что с ним хотели поговорить. — Тогда передайте, что я жду его в парке, который здесь рядом. Договорившись об оплате своих услуг, Тилль расстался с Лоренцем, который начал ему нравиться. Но стоило ему потянуть за ручку двери, из-за стены снова раздался голос невидимой женщины: — До свидания, господин детектив! Она произнесла это так весело, как будто насмехалась над ним. Но Тилль, более не сомневавшийся в существовании за этой дверью Матильды, сохранил столь равнодушное выражение лица, будто ничего не услышал. Прижимая к груди портфель с драгоценным доказательством, Тилль вышел в шумную пестроту весеннего дня с мыслью, что когда-нибудь заставит Лоренца открыть эту дверь. Не сегодня, но позже. Дорога от фабрики до парка за эти дни стала привычной ему. Тилль собирался переждать эти насколько часов в ожидании Петера под сенью деревьев за чтением дневника. Чтение бумажного документа в общественном месте представляло определенный риск, но в парке Тилль ни разу не видел людей. Он надеялся, что девушка в красной шляпе не станет его караулить, и, когда пересёк границы парка и города, ступил на тропинку, уходящую в зелёный искрящийся мрак. Заблудиться он не боялся. В городе потерять направление было бы куда быстрее. Он долго шёл по заросшим травой грунтовым дорожкам, выискивая местечко поукромнее. Высоко в небе шумели кроны деревьев, колышемые ветром — шелест листьев на ветру звучал так, словно деревья шумно ругались на неспешно идущего человека. Здесь было спокойно и тихо — густая листва перекрывала шум города. Казалось, это сумрачный лес где-то в глуши. В глубине парка Тилль нашёл скамейку, поросшую мхом, и хотя вокруг явно давно не появлялось следов человеческого присутствия, побоялся сразу приступать к чтению дневника. Ему всё мерещилось, что кто-то может выйти из-за дерева и очень невовремя застать его за странным занятием. Но сколько Тилль не вглядывался в зелёные кущи, никто так и не появился. Он решительно открыл тетрадь, и, собравшись с духом, принялся разбирать неровные рукописные строчки. Дневник не был датирован годом, но Тилль легко догадался, что Лоренц вёл его ещё в молодости. Об этом говорили не только древние способы закрепления сведений, но и язык автора — человека впечатлительного и чувствительного. Пробежав глазами обрывок, который относился к оторванной части и оттого непонятный, Тилль стал читать дальше. Он давно не читал произведений, написанных от руки, поэтому дневник дался ему неожиданно трудно. К тому же, почерк у Лоренца был не самый разборчивый — иногда приходилось подолгу разглядывать одно слово и гадать, что имел ввиду автор. Но пока Тилль холодным взглядом рассматривал буквы, душа его горела от прочитанного. "2 июня. Сегодня днём вдруг пошёл сильный дождь. В ботинках было по целому морю. Я заглянул в кафе, чтобы немного подсохнуть и заодно согреться горячим кофейком. Кроме меня и ещё одной парочки, в кафе больше никого нет. От скуки разговорился и познакомился с ними —парнем и девушкой. Они сидели за соседним столиком, и, похоже, тоже ждали, когда кончится дождь. Девушка лет двадцати, несколько крупнее, чем полагается при её возрасте, но мне нравятся такие. Несмотря на такое мощное сложение, она очень бледная. Интересный контраст. У неё чёрные волосы, прекрасные темно-зелёные глаза и крупные, тяжёлые черты лица. Она держалась очень скромно, словно боялась проронить лишнее слово и всё время выглядела немного грустной. Молодой человек тоже показался мне очень сдержанным. Он выглядит чуть старше своей подруги и очень похож на участника какой-нибудь рок-группы. Длинные волосы, забавная бородка — он всё время её теребил — ещё и весь в татуировках. Говорит с сильным акцентом, но явно не англичанин. Рассказал, что раньше действительно играл в рок-группе, а после встречи с девушкой — её зовут Матильдой — решил связать свою жизнь с биониками, как и девушка. Образования у них нет, но у парня технический склад ума, как выяснилось из разговора. Матильда же показалась мне человеком, который мыслит исключительно правым полушарием, пусть она и больше молчала. Очень милая девушка. Во время разговора она иногда так взглядывала на меня, что жарко становилось. Наверное, я ей понравился, хотя женщины обычно не смотрели на меня иначе, как с презрением. Это победа, доктор Лоренц! Вот только приятель Матильды, Петер, не пришёлся мне по душе. Есть в нём что-то отталкивающее. Но он, видно, не мог жить без подруги (может, они не друзья, а влюблённые?), поэтому я согласился обучить их и предложил им работу. Кто знает, может быть, из них получится что-то стоящее. Фабрике нужны новые работники. 30 июня. Прошло меньше месяца, а от Петера и Матильды уже есть толк. Девушка прекрасно понимает теорию и чертит без затруднений. Петеру больше удаётся практика, он постоянно что-то конструирует. Я примерно их ровесник, но рядом с ними чувствую себя настоящим профессором. Дела фабрики идут очень даже ничего, но производить роботов для сферы услуг как-то скучно. Матильда предложила перейти на выпуск роботов для интим-услуг. А вот это уже интересно! 14 июля Петер ведёт себя очень странно, хотя в смысле этикета поведение его безукоризненно. Правда, он с самого начала не внушал мне доверия, но теперь я понял, что причина его нелюдимости — чувство к Матильде, которое он тщательно старается скрыть. Получается у него не очень — каждый раз, когда мы остаёмся наедине и нечаянно сталкиваемся взглядами, Петер смотрит на меня так, будто хочет испепелить. Получается убедительно, мне даже страшно делалось. Но, право слово, лучше бы он работал так, как буравит меня взглядом. Роботы у него стали ломаться так часто, как будто он ломает их специально, чтобы выместить злость. Иногда из его лаборатории наверху доносится ужасный грохот. Если он продолжит в таком духе мстить Матильде за то, что она чаще и охотнее проводит время со мной, то от фабрики в скором времени останется груда металлолома. Кстати, Матильде Петер как будто не слишком-то нравится, в то время как мы с ней очень симпатизируем друг другу. Никогда не думал, что опущусь до служебного романа, но перед Матильдой невозможно устоять! И, надеюсь, что я вызываю у неё чувства большие, чем дружеская симпатия. 26 июля Люблю делать записи по чётным числам, поэтому пишу редко. Хочу сказать, что между нами могли бы сложиться почти семейные отношения, если бы не безобразное поведение Петера. Он ревнует меня к Матильде, эдакий Отелло! Я давно это понял — Петер не любит разговаривать, зато смотрит очень выразительно. Матильда явно знает о его чувствах, но я ей нравлюсь больше. (Мне так кажется). Это обнадёживает, но оставаться с ревнивцем с глазу на глаз мне немного страшно. Особенно после того, что произошло сегодня. Мы ездили за город кататься на лодке по озеру. Друзей у меня нет, поэтому свободное время и выходные я провожу с Петером и Матильдой. Общество девушки мне гораздо приятнее, но мы взяли Петера с собой, чтобы он не надумал себе бог весть чего. Так вот, этот чудик сел за вёсла и так качнул лодку, что я чуть не вывалился за борт — хорошо Матильда меня удержала. Петер делал это намеренно — утопить меня хотел. Я читал о таком способе устранить соперника у Золя в "Терезе Ракен". Теперь боюсь Петера ещё больше. Ей-богу, он какой-то ненормальный. К счастью, хоть с Матильдой мы ладим. Вечером ехал домой, по радио в машине играло что-то очень романтичное, я расчувствовался и чуть не спровоцировал аварию. Так ведут себя только влюбленные. Я влюблён. И мне неважно, взаимно моё чувство к Матильде или нет. Мне просто нравится любить. Надо кстати узнать, что это была за композиция. Скрипка в шотландском стиле. Может, Матильде тоже понравится. 28 июля Петер смастерил барабанную установку из железяк, которые я собирался выкинуть, и устроил нам концерт. Он так жутко кричит во время пения, что волосы встают дыбом. Я больше люблю классику. Матильда говорит, что он очень талантливый. Не знаю - не знаю, но лучше бы занимался роботами, они у него лучше получаются. У меня же не получается ничего — всё валится из рук. Я постоянно думаю о Матильде, а один раз поймал себя на том, что нарисовал её портрет прямо посреди чертежа. Я люблю её, дорогой дневник. И должен признаться ей. А Петер — пусть делает что хочет. Матильда не любит его, я знаю. 29 июля Первая запись за нечётное число, значит, приключилось что-то знаменательное. Это так. Я признался Матильде в своих чувствах. Не выдержал того, как нежно она всегда смотрит на меня даже тогда, когда я объясняю что-то сложное, и сказал, что люблю её. Это было сложно. Я боялся умереть со страху, пока ждал ответа. И что же мне сказала Матильда? Она тоже...любит меня. Господи, я самый счастливый человек на Земле! P.S. Петер ведёт себя подозрительно тихо. Неужели что-то задумал?" На этом вопросе, почти риторическом, дневник обрывался — заинтригованный, Тилль перевернул страницу, но увидел только лохмотья выдранных листов. Сейчас они оказались бы очень нужны — однако Лоренц замолчал на полуслове, так и не дав узнать Тиллю, что в итоге произошло между ним и Матильдой. Выходит, все эти годы она провела совсем рядом, только с другим. Петер был лишь прикрытием, чтобы скрыться от надоевшей семьи. «Она просто ушла искать счастья и нашла его, — растерянный, Тилль осторожно отложил тетрадь и схватился за голову, — но держать хотя бы меня в сведении не посчитала нужным. А я... Я был о ней лучшего мнения... Хотя что же — я искал её, а она всё это время жила со мной в одном городе! Да, город большой, но должен же я был пересечься с ней за столько лет хоть один раз! Или её с Лоренцем связывают другие отношения? Что, если его романтические чувства были только минутным порывом, а сейчас он удерживает её силой? Или они с Петером теперь заодно? А если они знали, что я её брат, и всё это время насмехались надо мной? И почему она тогда не вышла ко мне, если нас разделяла только дверь? Может быть, она больше не хочет меня видеть или тоже считала меня мёртвым?» Он не собирался думать о тех сложных отношениях, которые связывали Петера, Матильду и Лоренца — Тилль чувствовал только такую глубокую обиду на сестру, какая бывала только в детстве, когда Матильда отбирала у него игрушки. Испугавшись потока неожиданных сведений, он не мог заставить себя вернуться к делу и мыслить холодно, как подобает настоящему профессионалу. Тиллю же казалось, что он сейчас окончательно потеряет волю над собой и примется крушить всё на своём пути, как это делал Петер от ревности. Но Тилль не ревновал сестру к Лоренцу — он злился на собственную тупость и теперь проклинал злосчастный дневник, открывший ему глаза. «Отчего я не спешил искать её? — Задался он оставшимся без ответа вопросом. — Раз хоть на какие-то следы напал спустя столько лет, притом что всё это время они лежали у меня под носом! Да и этот несчастный костюмчик, который я оберегал ревностно до фетишизма... Если бы я вёл расследование с той же увлечённостью, с которой примерял одежду Матильды, то давно бы её нашёл», — упрекнул он себя и хотел снять шляпу, чтобы вцепиться в волосы, но лишь тупо смотрел на песок. Кое-где из этой дорожки, больше похожей на тропинку, торчала трава. Тилль чувствовал себя последним идиотом. Мужчина ненавидел себя, и ему не было дела до человека, который тихими шагами приближался к нему, пусть Тилль и поднял голову. Девушка в красной шляпе — он ещё издалека узнал её светлые волосы и бесстыжие глаза — шла к нему навстречу, явно собираясь сообщить нечто важное, но оглядывалась по сторонам так беззаботно, что никто не смог бы её заподозрить. Сейчас Тилль меньше всего хотел видеть именно её. Он спрятал тетрадь и откинулся на спинку старой скамейки, показывая, что никуда не уйдет. Здесь было так спокойно и тихо, что Тилль мог бы убить эту девушку и остаться безнаказанным. Он уже представлял, как будет душить её, лишь бы она не кричала, а потом спрячет тело в зарослях, и предавался этим мыслям без страха, а так спокойно, словно думал о чём-то обыденном. Девушка приблизилась к скамейке и бесшумно опустилась на скамью рядом с ним, обратив к Тиллю бездонные глаза с томным и одновременно заинтересованным выражением. Тилль равнодушно и бесцеремонно разглядывал её красивое, слишком правильное лицо, ничего не говоря, потому что девушка тоже молчала. Гладкость кожи незнакомки и густота её ресниц насторожила его — Тилль слышал от Матильды, что такого можно добиться, только если очень сильно накраситься. Но на девушке не было ни грамма косметики. Неестественно прямая, она глядела на Тилля — спокойная и красивая, больше похожая на принаряженную куклу, чем на человека. На куклу. Тилль наконец-то разглядел, что кожа её лишена пор, а суставы фаланг тонких пальцев соединены шарнирами. Но какие наигранно-влажные, слишком человечные у неё были глаза! Такие бывают только у биологических роботов. Да, перед Тиллем сидел бионик. Бионик для интим-услуг с фабрики Лоренца. Когда-то у самого Тилля была такая игрушка. Он знал, что в глазах у неё камера, а в ушах диктофон — роботы являли собой бесценных свидетелей, но Тилль в них не нуждался. Бионик вполне мог заметить, что он читал рукопись и донести своим хозяевам — в пользу Тилля это никакой адвокат не смог бы истолковать. Поэтому девушку, настойчиво следившую за ним, нужно было устранить. Тихий безлюдный парк более чем подходил для этого. Ничего не говоря, Тилль приобнял девушку, стараясь незаметно нащупать на её затылке, под густыми волосами, едва заметный шпиндик заводного ключа — у всех биоников замочная скважина находилась там, в сочленении шеи и головы. Девушка не успела даже пискнуть, как Тилль вывернул ключ в обратную сторону. Глаза бионика тут же потухли, набитое железками тело упало на траву с глухим звоном. Тилль оттащил бесполезного робота в кусты и поспешно удалился с места происшествия, сжимая в кармане маленький ключик. Оставаться здесь становилось опасно. Он чувствовал себя так, будто убил человека. Когда парк с его недобрым ропотом листьев остался позади, Тилль выбросил ключ вместе с нашедшимся в кармане мусором в урну и спустился к набережной ждать Петера. Ждать оставалось ещё долго, но Тилль, сколько ни оглядывался, не увидел поблизости ни одного торгового центра, где можно было бы убить время ожидания, глазея на витрины. Оставалось шататься взад - вперед по набережной, высматривая среди прохожих худощавую фигуру Петера и гадать, не было ли в том углу парка камер. «Рано или поздно её найдут, — спохватился Тилль, ругая себя за столь опрометчивое бегство с места происшествия и небрежно выброшенную улику. — И узнают, кто именно вывел её из строя». Ему захотелось вернуться к урне и откопать ключ из мусора, а затем оживить девушку — но Тилль тут же примерил на бионика роль шпиона, подосланного за ним, и передумал. «Вполне возможно, что сам Петер подослал её ко мне. Отвлекающий маневр. Я развлекаюсь с игрушкой, а он продолжает свою тёмную деятельность. Если это так, то он не только в песнях предсказывает будущее. Но от правосудия ему всё равно не скрыться», — удовлетворённо подумал он, разглядывая свои блестящие ботинки, к которым неожиданно прикоснулись носки чужих ступней в лёгких летних туфлях. Тилль удивлённо поднял голову, недоумевая, с кем столкнулся нос к носу, вернее, носком к носку, посреди оживлённой улицы, и встретился взглядом с застывшими глазами Петера. Конструктор пришёл в строгом сером костюме, даже с галстуком. Каштановые волосы оказались гладко зачёсаны, открывая высокий лоб, и свёрнуты на затылке в тугой узел. Он выглядел почти таким же солидным господином, как Тилль, но боязливо приподнятые плечи и напряжённый взгляд выдавали его нечистые помыслы. Петер держал руки в карманах и на приветственный жест Тилля отреагировал механически, как кукла. Быстро пожал ему руку и тут же встал в зажатую позу — придерживая одной рукой запястье другой, вяло опущенной. — Прогуляемся? — Предложил Тилль, надеясь разговорить его по дороге. Ему бросилось в глаза, как высоко Петер задирает подбородок, чтобы показаться уверенным в себе. — Как пожелаете, — мимика у конструктора была железная, но своими чувствами он плохо владел. Бесчувственный, как у машины, голос Петера дрогнул. Тилль тактично проигнорировал натянутый вид собеседника, и неспешно пошёл вперёд, под висячие кроны деревьев. Петер пытался идти с ним в ногу и старательно изображал удовольствие от солнечного дня и деревьев, которые раскинули свои ветви по небу квадратиками зелёных пикселей. — Чудная погода сегодня, — таким же ровным тоном произнес Тилль, догадываясь, что его слова останутся без ответа. — Давно вы здесь живёте, в этой красоте? — Лет двадцать, — Петер дико взглянул, но через мгновение его лицо вновь сделалось непроницаемым. — А может, больше. — Много повидали, значит. Город знаете хорошо, — понизил Тилль голос, стараясь деликатно подойти к щекотливому вопросу, и спросил едва ли не шёпотом: — Вас в столице никогда ничего не пугало? — А что меня может испугать? — Петер вскинул брови, отчего его физиономия сделалась невероятно глупой. — Да вот сейчас весь город на ушах стоит из-за того трупа, что недавно нашли в речке за городом. — Невозмутимо произнёс Тилль, не сводя глаз с Петера. — Мне удалось выяснить, что это был бионик. Вот и спросил у вас, не знаете ли чего. — Нет, — Петер задрал плечи к ушам. В пиджаке ему было неудобно. — Я, знаете ли, не смотрю телевизор. — Мне просто интересно ваше мнение на этот счёт, — они дошли до конца набережной, где широкая лестница вела вниз. Приливная волна билась о нижнюю ступеньку. Тилль беззвучно предложил спуститься к воде, и продолжил, — не мог же бионик так вдруг исчезнуть с фабрики, ещё и зверски расчлененный. И, насколько я знаю, фабрика по производству биоников для интимных услуг в городе только одна, ваша. — А-а, — протянул Петер, давая понять, что бесплодный и бесполезный разговор исчерпал себя. Тилль чуждо смотрел, как конструктор с детской безмятежностью присел на корточки, и опустил палец в воду. Со спины его можно было принять за какую-нибудь офисную служащую, которая в перерыв вышла подышать свежим воздухом. «С таким же успехом для расследования я мог бы пригласить на прогулку бревно, — разочарованно выдохнул Тилль, наблюдая за Петером. — Он никогда мне ни в чём не признается. Если только не начать действовать запрещенными способами, о которых говорил Оливер». Вид аккуратного узелка на круглом затылке Петера вызывал у Тилля неконтролируемую ненависть. Он не удержался и носком ботинка толкнул мужчину в спину. Конструктор вскрикнул, с громким плеском уходя под воду. Однако Тилль, несмотря на всё презрение, не собирался дать ему утонуть. Не боясь промокнуть, он протянул руки к тонущему Петеру и вытащил его, насквозь мокрого, на сушу. По набережной по-прежнему шли люди, но никто даже не взглянул на них. — Если вы так со мной пошутили, то чувство юмора у вас никуда не годится, — злобно процедил Петер, на ходу выжимая пиджак. Белая рубашка липла к его тощему телу, обрисовывая выступающие лопатки. Татуировки расплывались под рубашкой серыми пятнами. — А вы плюньте, — издевательски улыбнулся Тилль. — День жаркий, всё само высохнет. Петер так не считал и посреди улицы стащил рубашку, совершенно не стесняясь своего бледного тощего тела. Татуировки во всей красе предстали перед Тиллем. Пользуясь случаем, детектив пристально разглядывал их, пока рассерженный Петер шёл впереди, желая поскорее избавиться от непрошеного собеседника. Он больше не мог скрещивать руки, ведь в одной нёс рубашку, а в другой пиджак. Мокрый галстук красно-коричневого цвета бесполезной тряпкой болтался на тонкой шее. При этом он не капли не выглядел жалким — наоборот, казался ещё внушительнее, чем в доспехах офисного работника. Видно, расхаживать в полуголом виде ему было не впервой — только бывший рокер может вести себя так раскованно. Но Тилля занимало не это. Он разглядел на правой руке Петера рисунок в виде робота — точно такого же, как лифтер с фабрики, а под ней — тонкую беловатую нить едва заметного старого шрама. Казалось, Петер где-то разрезал вдоль вен руку, которую потом наспех зашивал неумелый врач. Такие раны получают в жестоких кровавых драках, а изображение робота лишь тщетно маскрировало воспоминание о боли. — В таком случае, извините, — запоздало попросил Тилль прощения, когда они стояли у дверей фабрики. Петер всё ещё злился и смотрел не на детектива, а в сторону. Тилль знал, что ведёт себя крайне наигранно, и не удивился словам Петера: — Я бы вас не простил, я бы в рожу вам плюнул, господин детектив. Тилль пожал плечами, прося извинения уже жестом, и едва заметно улыбнулся, окончательно выводя Петера из себя. Уходя, он видел, как конструктор плюнул себе под ноги и захлопнул за собой железную дверь с таким грохотом, что звенящий отзвук железного лязга стоял на соседних улицах. С Петером нужно было вести себя особенно осторожно. По дороге домой в раскалённом автобусе Тилль решил не терять зря времени и принялся искать фотографии Петера времен его музыкальной карьеры. Детективу казалось, что татуировку с роботом он видел впервые. «Возможно, Петер набил её как раз тогда, когда стал работать у Лоренца», — догадался Тилль, вглядываясь в некачественные старые фотографии, с которых на него большими пристальными глазами смотрел длинноволосый юноша, почти неотличимый от того сварливого мужчины, каким Тилль знал Петера. Забираться в дебри интернета детективу не пришлось — на странице Сабрины Лемман (Тилль и с телефона иногда заходил на неё) обнаружился ещё один закрытый альбом с юношескими снимками Петера. Матильда, явно испытывавшая к нему чувства более нежные, чем остальные фанаты, сохранила в этом альбоме фотографии своего кумира в полуобнажённом виде. На всех Петер закрывал руками грудь в привычном Тиллю жесте, но всё же детектив смог разглядеть, что татуировки с изображением робота у Петера тогда не было. Как не было и шрама, рассекавшего правую руку. Это был обычный рок-музыкант, мало отличавшийся от коллег даже внешне. Среди тысячи таких же крикунов с длинными волосами Тилль ни за что бы не узнал его. Пролистывая похожие друг на друга снимки, Тилль случайно перешёл на статью о группе "Страдание" — она распалась как раз в год исчезновения Матильды. Тилль даже не пытался запомнить лица остальных музыкантов — так они походили на своего лидера — но на всякий случай решил узнать что-нибудь и о них. К сожалению, группа "Страдание" оказалась такой непопулярной, что Тиллю даже не удалось узнать, как зовут тех троих. Разочарованный, он на автомате вышел на своей улице и, в нетерпении пройдя несколько шагов, сел на скамейку во дворе, не собираясь считать поиски бесплодными. В интернете почти ничего не говорилось о трёх других участниках группы. Лишь один фанат в своей статье сообщил, что, что спустя год после распада "Страдания" гитарист и барабанщик бесследно исчезли. В живых остался только басист. И хотя их исчезновение померещилось Тиллю столь же странным, как пропажа Матильды, он решил найти кого-нибудь из группы и расспросить их о Петере. Может быть, эти музыканты до сих пор жили под одним небом с солистом ушедшей в небытие группы и знали то, чего Тиллю не хватало, чтобы поставить в расследовании точку.