Настоящее.
Оливер Тредсон.
Грейс, сложив руки на коленях в замок, сидела неподвижно и не отрывала взгляд от доктора. Мужчина листал толстую книгу с отчётами о всём времени пребывания Грейс Бертранд в Брайрклиффе. Многие заявления в ней были притянуты за уши. Однако многие, даже самые кровожадные подробности жизни Грейс, не оставляли ни малейшего сомнения в своей правдивости. Девушка явно нервничала. Он смог бы понять это, даже не глядя в её глаза. Вибрации, шедшие от всего её тела, доходили и до него. Нервозность, с которой она совершала каждый свой вздох, была настолько очевидной и заметной, что спустя несколько секунд уже начала раздражать Оливера. Но он прекрасно понимал, почему она так сильно тревожится, ведь на это у неё были весомые причины. — Грейс, ты никогда на самом деле не упоминала причину, по которой тебя забрали сюда. — Наконец-то начал он. — Никто не хочет вспоминать тот день, когда была разрушена его жизнь. Это ведь не странно, доктор? — С волнением ответила Грейс, натянув на себя улыбку. — Я встречал множество людей в стенах этой лечебницы. Некоторые из них действительно оказались здесь из-за неудачного стечения обстоятельств, вопреки законам справедливости. — Он поправил очки, глядя на неё, как учитель на глупого ученика. — Они кричали об этом на каждом углу, ведь знали, что это неправильно — наказывать невиновных за то, чего они не совершали. И они были откровенны со мной до конца, ибо были уверены в своих словах. — Вы говорите про Кита Уолкера? — Вдруг спросила Грейс. — Кажется, будто да. Оливер чуть было не захлебнулся в собственных словах. Доселе никто не упоминал Кита Уолкера так прямо, обращаясь к нему, и потому Тредсон почти что позабыл о его разрушенном плане и том, что случилось в прошлом. До сих пор было неизвестно, где находится скрывшийся бегством парень, но Оливер был более чем уверен, что кто-то определённо его покрывает. Он подозревал сестру Джуд, хотя не знал точно. Женщину трудно было прочитать. Оставалось только лишь гадать, но, ох, если бы он узнал о местонахождении этого мерзавца, то тотчас же сообщил бы в полицию — тогда многое в его жизни изменилось бы к лучшему. Только раз уж Кит так хорошо спрятался, что никому не удаётся его отыскать, Тредсон предпочёл просто позабыть о нём, пока тот сам не скользнёт ему в руки. И вот снова. — Я бы никогда не назвал Кровавого лика невиновным, Грейс. — Кратко ответил Тредсон. — Мы говорим о твоих… — Вы верите в то, что Кит был причастен к тем ужасным преступлениям? Вы же профессионал своего дела, доктор Тредсон, но вам не удалось опознать столь очевидную подставу?! — Видимо, она начинала злиться. Почему она так зациклилась на нём? — Я советую вам подумать о своём будущем, вместо того, чтобы думать о его прошлом, Грейс. В частности, я бы хотел увидеть, что вы действительно беспокоитесь о будущем вашего ребёнка. — Холодно отрезал мужчина. Девушка замолкла. Упоминания его недавно родившегося младенца всегда приводили её в ступор. Она всё никак не могла свыкнуться с тем, что стала матерью, но это новое чувство наполняло её сердце любовью и теплом, которое она непременно хотела бы разделить со своим ребёнком, но его не было рядом. Это уничтожало её внутри, словно яд, медленно проникающий в тело. Она тут же поникла. — Я беспокоюсь о его будущем. Очень. — Она подняла взгляд, полный слёз. — Доктор, я…я ведь даже не знаю, как его назвали. Не знаю, где он и что с ним. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью о том, как сейчас поживает мой маленький мальчик, а засыпаю с молитвой о том, чтобы он был в порядке. Я всё время стараюсь разговаривать с ним, словно сумасшедшая, но это…помогает мне. Я обращаюсь к нему, чтобы пожелать спокойной ночи, рассказать о его отце, уверить в том, что мама любит его…и скоро будет рядом… Тредсон ощутил, как по его телу пробежались мурашки. Неужели эта бесконечная история о разделённом с матерью ребёнке настолько циклична, что будет повторяться снова и снова? Он вдруг ощутил себя героем. Эта женщина, плачущая немощными слезами и умоляющая его о спасении, хочет лишь одного — воссоединиться со своим сыном, чтобы посвятить ему всю свою жизнь. Это то благо, которое помогло бы ему искупить свою вину. Это то, чего никто не сделал для него. — Дети не должны быть отделены от матери. Эту точку зрения я разделяю. — Он прокашлялся. — Однако, если раннее мне казалось, что ваше освобождение от Брайрклиффа — лишь вопрос времени, то теперь я вижу, что это не так. — Что вы имеете ввиду? — Грейс, дети — невероятно хрупкие, невинные создания. Они не выбирают своих родителей и не всегда заслуживают их. Дети не тронуты грязью, абсолютно свободные от злости, они — пустой сосуд, который отец — Он многозначительно взглянул на неё. — или мать обязаны будут наполнить. Мы бы могли долго рассуждать о том, как ужасно поступили работники, отняв у вас вашего ребёнка, но, прочитав ваше дело, я уже не уверен в том, что их решение было неправильным. — Я должна хотя бы кормить его…ему нужна материнская ласка. Никакие мои действия в прошлом не способны отнять этого… — Прямо уж никакие? — Он тихо хмыкнул. Почему она лжёт? Он пробежался взглядом по её лицу. — Грейс, почему вы оказались здесь? — Я… — Девушка тут же была готова ответить, как вдруг запнулась на полу слове и не смогла выговорить ничего, кроме: — Я не могу. — Что не можете? — Оливер поправил очки. Теперь их сеанс был официально начат. Мужчина знал и точно был уверен в том, что он хочет лишь одного — Лану Уинтерс, спрятанную от него в стенах этой лечебницы. Но теперь, когда Грейс предстала перед ним в обличии растерзанной, разбитой матери, желающей лишь одного — воссоединения со своим новорождённым ребёнком, Тредсон вдруг ощутил невероятно липкое, сосущее чувство — это его прошлое вновь пробуждалось. Ему хотелось защитить этого малыша от того, через что прошёл сам, хоть никогда и не видел его лица, а этой женщине он хотел подарить величайшее счастье — быть матерью, достойной и благородной. Такой, какой не было у него. По её венам течёт не кровь, а сладкое, лечебное молоко, её глаза все в слезах о том, с кем она не может поделиться льющейся росой, её губы дрожат, когда она говорит о нём, её тело содрогается от одной только мысли, что она никогда не увидит своего сына. Разве он может бросить их: её, беззащитную и беспомощную, и невинного малыша, обязательно однажды возжелавшего отыскать свою мать, а если не выйдет — пострадает очень много людей? Так всегда случается. — Не могу думать об этом… — Она кусала губы и ломала себе пальцы. — Та ночь навсегда останется в моей памяти, но не в моём сердце. — Она вдруг пронзительно взглянула на него. — Я знаю, что вы прочитали в моём личном деле. Считаете меня убийцей, кровожадным монстром. Но я этого не хотела. И я не стану брать всю вину на себя. Она рассказала обо всём. Думая о своём чаде, надеясь увидеть его, желая всем нутром прикоснуться к нему, сквозь боль прошлого и ненависть, Грейс оставалась сильной ради своего ребёнка. Удивительно, что, ни разу не обняв его, не положив к себе на сердце, даже толком не заглянув в глаза, девушка по-прежнему любила его необъятной любовью, почти что зависимой любовью — почти что той любовью, какой любил Лану Уинтерс сам Оливер. Такая любовь заполняет весь твой разум, становится невыносимо даже дышать. Мысли не покидают тебя даже ни на минуту, а душа клоками вырывается из тела. Всё дело, должно быть, в отце ребёнка. Грейс положила всё, что у неё было, к его ногам, практически поклонялась ему. Он был первым, кто принял её и заставил поверить в то, что она невиновна и не должна здесь находиться. Он был глотком свободы в неволе. Как Кит Уолкер. Девушка не раз сравнивала их, впрочем, по всей видимости, не питая особой любви к самому Киту, хотя с явным беспокойством о его дальнейшей судьбе и с довольно восхищающим боевым убеждением в том, что Уолкер — святой. — Только двое людей знают правду. Все остальные мертвы. — Она неловко улыбнулась. — Теперь знаете и вы. Семья Грейс была настоящим произведением искусства. Отец, невероятно лелеявший дочку, однажды просто ушёл. Так часто бывает с теми, кто умело маскирует свои эмоции, пряча их под ликом чистоты и праведности. Они срываются. Мать возненавидела его после ухода, хотя, кажется, их брак с самого начала был не в порядке — молодые и загнанные ответственностью, под давлением грядущей взрослой жизни и консервативных родителей, они сочли женитьбу самым простым решением. Любовь вскоре прошла, зато остался ребёнок — девочка, с блестящими наивными глазами, вьющимися волосами и солнечной улыбкой — Грейс Бертранд. Девочка была умной и любознательной, и она очень сильно любила своих родителей — в какой-то момент те даже подумали, что рождение этого ребёнка стало их спасательным кругом. Словно невидимой нитью, она притягивала их друг к другу своей добротой и заботой. Она целовала их в щёки и ходила за ними по пятам, задавая вопросы и говоря о том, как огромны её чувства ко всему, что существует в этом мире — каждая вещь вызывала у неё неподдельный восторг и радость. — Когда ты маленький, это в порядке вещей. Но когда ты взрослеешь, твои глаза постепенно открываются. Ты видишь, как на самом деле обстоит ситуация. — Призналась Грейс. — Мои родители ненавидели друг друга, хотя я в упор не хотела этого признавать. Мне очень хотелось, чтобы они были моими мамой и папой — и я не смотрела на реальность, потому что она была жестокой. Дальше всё пошло как у всех. Ссоры, крики, скандалы, травля в школе, плохие отметки, драки с одноклассниками. — Я умела за себя постоять. — Хмыкнула девушка. — Пусть мне было очень страшно, я знала, что у меня нет никого, кто мог бы защитить. После ухода отца мать стала выпивать. Грейс исполнилось семнадцать, когда в их доме появился отчим. — Он был…не знаю, обыкновенным. Я ничего о нём не подумала. Есть и есть, мне-то что? Я по-прежнему тогда надеялась, что папа вернётся, но…этого не случилось. Зато мама была по уши влюблена. Я даже немного обрадовалась за неё. Только выпал снег. Было холодно. Грейс сидела на своей кровати в полудрёме, стараясь согреться, когда в комнату зашёл отчим. — Какими были ваши с ним отношения? — Не знаю даже, как охарактеризовать…мы здоровались, прощались, но…он был чужим. Всегда. — Что ты подумала, когда он зашёл в твою комнату? — Ничего…ничего не подумала. Наверное, решила, он хочет что-то взять или о чём-то спросить. Или пожелать спокойной ночи, но он никогда не делал этого раньше. Он присел на край кровати и завёл разговор. Так обычно делают, чтобы жертва расслабилась. Оливер и сам иногда так делал. Они вдруг думают, что тебе интересна их жизнь, их мнение, их дела — они думают, что всё в порядке, что это простой диалог, не ведущий ни к чему серьёзному. Именно в этот момент они попадают на крючок. Так и сделал отчим Грейс. Он заговорил. — Но я заметила, что он какой-то…странный. — Что с ним было не так? — Словно одурманенный. — Одурманенный? Он был зависим от чего-то? — Нет-нет, никогда. Но в его глазах…было что-то устрашающее. — Продолжай. Когда она поняла, зачем он пришёл на самом деле, было уже поздно. Она звала мать и умоляла спасти её, но никто не отзывался. Её некому было спасать. Грейс вырывалась и кричала, царапалась и билась, но, в отличии от школьных стычек, её посмели ударить в ответ и, конечно, намного сильнее. — Не хочу… — Она тяжело вздохнула. — вспоминать… — У тебя это тогда было впервые? — Я тот случай не считаю. Это нечестно. Оливер кивнул. — Он угрожал тебе? — Сказал только, что моя жизнь будет разрушена, если кто-то узнает. — После произошедшего тебе захотелось убить его? — Мягко спросил он. — Нет. Я была напугана до смерти, хотя толком и не понимала, что произошло…мне не хотелось верить, что такое действительно могло случиться. — Грейс всем своим видом выражала нервозность. — Я решила обо всем рассказать маме. Надеялась, она, как взрослая, защитит меня…я боялась, что это повторится. — Когда ты рассказала? — Спустя два дня. До этого всё никак не решалась, а в тот вечер его как раз вызвали на работу, мы с матерью ужинали вдвоём. — Продолжай. — Я думала, что, узнав обо всём, она прижмёт меня к себе, спрятав от всего плохого и пообещает, что всё будет хорошо. А она даже глазом не моргнула. — Лицо Грейс застыло в немой боли. Рот оставался полуоткрытым некоторые время, пока брови опускались. — Наверное, это и есть настоящая любовь. Жестокая. Беспощадная. Она глядела на меня, и никогда не забуду её слова. «Он, возможно, и плохой человек, но и ты не лучше, раз так стараешься испортить моё счастье». — Девушка всхлипнула. — Вот так она сказала. Сказала, чтобы я терпела, ведь если он уйдёт — уйдёт и она. — Теперь я понимаю, почему вы решились на убийство. — Задумчиво произнёс Оливер. — А вам вообще разрешено такое говорить? — Спросила Грейс, устало улыбнувшись. Бертранд хороший человек, просто все события, происходящие в её жизни, привели к тому, что она испачкалась в крови единственных людей, которые у неё были — отчима-насильника и родной матери, покрывающей его. Грейс была напугана, загнана в тупик, в клетку, совершенно одна в целом мире, использованная, не имеющая выбора или выхода. Она думала, что хуже уже не будет — и взялась за топор. — В первый раз я взяла топор чтобы наколоть дров и прогреть дом, а во второй — чтобы убить мою семью. Всё же жизнь интересная штука. — Она запнулась. — Но я чувствовала, что у меня не оставалось выбора. Точнее, — Девушка подняла руки перед собой. — знаю, выбор есть всегда. Но мне так хотелось стать свободной…я думала, если избавлюсь от них… — Тогда что? — Не знаю…я не могла видеть их лица, не могла снова проходить через…то, что он делал со мной. Ведь это случалось…достаточно. Регулярно. А она…знала и…я была в плену. Я имела право это сделать. Я не жалею. — По её щекам потекли слёзы. — Мне жаль ту маму, которая любила меня, считала своим маленьким ангелочком, а не ту, что продала меня на потеху монстру…не ту, что заставила меня испытывать такую боль…если я кого-то и оплакиваю, то это тот, кто умер очень давно. И не от лезвия того топора. Она оказалась здесь, потому что постояла за себя. Потому что решилась на то, на что, как надеялись её родственники, она не решится. Потому что хотела стать лучше, чем её мать, во всём, а теперь ей и этого не дают сделать. Почему эта юная девушка была обречена на такие страдания? Как может так не повезти? Хотя и самому ему не повезло однажды, а теперь он делает обивку для мебели из человеческой кожи. А что случится с Грейс, если не вернуть ей малыша? Она уже убивала прежде. Сделает это снова? А сам ребёнок? Что будет с ним, когда он узнает правду? То же, что случилось с Оливером? Как глупо и несправедливо всё устроено. — Грейс, — Он коснулся её руки. — я помогу вам. Сделаю всё, что в моих силах. Вам должны вернуть ребёнка, иначе… — Иначе? — Она подняла на него огромные, заплаканные глаза. — Ничего. Нет ничего, что я не мог бы сделать. Мы победим.