Настоящее. Оливер Тредсон.
Стены душного кабинета сестры Джуд ближе к осени стали покрываться мелкими трещинами. Приходилось постоянно открывать окно, чтобы впустить в помещение немного морозного воздуха и избавиться от тяжких мыслей. Чем чаще женщина открывала окно, тем меньше разносился запах сигаретного дыма, едкого и резкого, проникающего в кожу и ткани одежды, оставляя после себя следы на века, поэтому окно было открыто почти всегда. В том числе и сейчас. Каменная прохлада ударила в лицо неожиданными порывами, свежесть всколыхнула повисший галстук. Здесь было сравнительно холоднее, нежели в остальных местах Брайрклиффа, но именно это Оливер отметил с неописуемой радостью. Остаётся только пожалеть несчастных пациентов, вынужденных принимать оздоровительные горячие ванные, которые в этой лечебнице, по обычаю, состояли из сплошного кипятка, обжигающего нежную человеческую кожу, превращая в её в раскалённое, сжатое нечто, мокрое и суженное. Подобная пытка пришлась бы по нраву лишь самобичевателю, кому-то, кто очень зол на весь мир и на себя в частности, тому, кто способен выразить свою злость и раздирающее в клочья сердце горе, только через боль — направляя её на своё измученное тело. Очередной порыв ветра, пробежавший мурашками по спине Оливера, напомнил о том, что ему повезло больше, чем всем лечащимся Брайрклиффа. Но заостренное лицо сестры Джуд, не выражавшее никаких эмоций, помимо привычного презрения, утверждало, что Оливер, возможно, должен бы быть одним из них. Он сидел прямо, сложив пальцы в замок и немного нагнувшись вперёд, словно отчаянно желал что-то разглядеть, но всё никак не мог. Унылость кабинета, который, ни смотря на свежесть и «святость», таил в себе ужасающую историю событий, полных смятения и горечи, захлестнула Тредсона по горло. Ему хотелось поскорее уйти. Кресты, висящие на стенах, теперь стояли у него перед глазами, и ему было тошно видеть распятый лик на них. К счастью, совсем скоро пожаловала сестра Джуд. Она громко отворила дверь и так же громко захлопнула её за собой. Что-то неспокойное было в движениях женщины, создавалось впечатление, будто она очень торопилась. Когда Оливер взглянул на неё, он понял, что она так же не хочет здесь находиться. Но разговор был важным. Затягивать ни в коем случае нельзя — все его планы на гране краха. Он находится в такой ситуации, когда должно быть проявлено как можно больше бдительности и осторожности. Он обязан был окончить начатое, но сейчас это казалось самым тяжёлым из всего, что он когда-либо делал: ведь Лана прямо здесь, у него под носом, протяни руку — можно дотронуться, но он никак не может заполучить её снова. Ему необходим новый план, довершенные несколько завершающих актов, которые помогут ему успешно добиться желаемого результата. Короче говоря, всё сложно. — Рада видеть вас здесь спустя столько времени, — Произнесла сестра, едва бросив на него недовольный взгляд и уселась за свой стол. — Я не менее рад видеть вас, мисс Мартин. — Ехидно ответил Оливер. Кажется, эта женщина ненавидела его. Он до конца так и не мог понять, почему. Ей совершенно невдомёк, что он из себя представляет — она просто не могла узнать. Исключено. К тому же, у него было такое ощущение, словно её ненависть возросла в разы. Возможно, сейчас она переживает не лучшие времена и злоба, обращенная в данный момент на него, на самом деле направлена в сторону всего сущего на этой планете. Сестра Джуд не отличалась славным характером, однако теперь с ней особенно тяжко. — Могу поинтересоваться, как обстоят дела в Брайрклиффе? — Осторожно начал Оливер. — Эта лечебница многое пережила, — Снова её манера говорить о Брайрклиффе так, словно это место — живой человек, не меньше, раздражала его. — и, поверьте, переживёт ещё больше. Никакие финансовые урезки и сокращения не способны испортить блестящую репутацию Брайрклиффа. — Несомненно, вы заботитесь о репутации этого места. Должно быть, вы отчаянно ищите любые зацепки, способные подсказать вам местоположение Кита Уолкера? Не припомню, чтобы убийца такого масштаба сбегал из столь блестящего места. Впервые за историю человечества случается подобное. — Оливер монотонно, словно нехотя, говорил. Джуди прищурилась и голос её стал хриплым. — Человечеству слишком хорошо знакомы масштабные убийцы. Ни один из них ещё не уходил из этого мира живым. — Оливер замер, слушая её слова. — Если Уолкер виновен, он вернётся и его казнят. — «Если»? — Тредсон поджал губы. — Вся ваша святость и обещанное правосудие превратилось в «если»? — Не я устанавливаю правила этой игры, верно? Неужели вы негодуете из-за того, что ваш приговор не был приведён в исполнение? — Мой приговор? — Вы подписали Уолкеру смертную казнь. — Я лишь подтвердил его вменяемость. Это моя работа. — Что ж… — Она пожала плечами, будто в миг отстранившись от всего разговора. — Брайрклифф больше не нуждается в ваших услугах. — Неужели? — Да, мистер Тредсон, ведь вы окончили свою работу. Так или иначе, Кит Уолкер бежал, а значит вы не должны больше здесь находиться. От её слов по спине Оливера пробежали мурашки. Он не мог позволить этому случиться. Его судьба теперь слишком тесно связана с этим местом, чтобы так просто отрекаться от него. — Вы могли бы дать мне другого пациента. Я видел, у вас здесь десятки заблудших душ. Я мог бы пересмотреть дело каждого из них, возможно назначить лечение… — — Прикипели к Брайрклиффу? — А что если и так? Эта лечебница по истине чудесна. Я ведь квалифицированный специалист, моя работа дорого стоит. Откажете мне, и я пойду обслуживать ваших конкурентов. Вам это нужно? — Выпалил он. Джуди внимательно слушала, пока её брови то поднимались, то опускались. — Давайте честно, хорошо? Вам адски не достаёт сотрудников, ибо вы разорились. Настали тяжёлые времена, которые, я уверен, Брайрклифф вытерпит, но разве негоже принимать искреннюю помощь того, кому так полюбилось это прекрасное место? — Говорите вы красиво, доктор. — Вздохнула женщина. — Но, боюсь, реальность не так красива, как ваши слова. «Что это должно значить?» — Пробежало в его голове. — Я предлагаю вам мои услуги за пол ставки. — Будете получать меньше любой здешней монашки. — Пусть. С меня не убудет, поверьте. И он видит, что она действительно задумалась. Личная неприязнь не так уж и важна, когда дело доходит до выгоды. Он и правда будет получать копейки, но сейчас его это совершенно не беспокоило. Он не мог отпустить Лану, потому что она единственный живой человек на этой планете, кто знает о нём всю правду, она хитра и подла, и она при своём уме. Она невероятно опасна. Уйти отсюда, оставить всё как есть, умотать на другой конец света и переждать бурю где-то далеко? Перефразировать — сбежать? Оливер не собирался бежать. Он свил своё уютное, пока ещё крошечное гнёздышко, и в лучшие дни оно было столь тёплым и приятным, что даже во время самых ужасных морозов его никак не хотелось покидать. Да и сам мужчина никогда не убегал. Всё это время судьба оказывалась на его стороне, он не ждал, что она вот так резко отвернётся от него. Не могла ведь вся удача перейти на сторону Уинтерс? Сестра Джуд поджала губы. Она глядит на него задумчиво, что-то кропотливо перебирая своей выдающейся головушкой. Её пальцы переплетаются, когда она подносит их ко рту и всё продолжает думать. Время тянулось чересчур медленно. Любой шум и стук на первом этаже отдавался эхом в мыслях Оливера. Вдруг стало очень душно, ни смотря на холодный пот, продолжающий окатывать его с ног до головы. «Ну пожалуйста, прошу, умоляю!» — Возопило что-то внутри него. — Так уж и быть, доктор Тредсон. — Выдохнула Джуди. — Вы приняты.Настоящее. Мария Евникия.
Сестра Джуд никогда не скрывала от Марии того, что Лана вернулась в Брайрклифф. Но и узнала Евникия не от неё. Сокрытие важного факта, конечно, не считается за подлый обман, особенно когда знаешь, что правда может глубоко ранить дорогого тебе человека. Девушка это понимала. Но, когда спросив прямо, прибыла ли всё-таки Уинтерс, вернулась ли она обратно, она услышала чёткий, правдивый ответ от Джуди, то не могла не восхититься этой женщиной. Женщиной, которая, ни смотря на неприязнь к Лане и боязнь потерять Марию (о которой сама Евникия даже не подозревала), не стала скрывать информацию, столь важную для молодой монашки, хотя и способную разрушить её жизнь. После их ночного разговора, во время которого луна освещала их пристальные лица и оголяла все тайны, растворявшиеся между ними друг за другом, вся трепетность Марии, все её желания и надежды, были смыты морской волной, полной разочарований и переосмыслений. Уинтерс здесь. Мария так долго хотела увидеть её лицо и прикоснуться к её коже, что теперь, когда девушка вернулась, монашка не была уверена в том, что может позволить себе подобное. Она невероятно боялась, но не только страх останавливал её перед тем, чтобы ринуться в палату Ланы и расцеловать её прямо на месте. Сестра Джуд ведь была права. Уинтерс действительно бросила Марию. Оставила её одну, дав столько веры и любви, просто бросила, забыв, словно она ничего и не стоила-то толком. Если Евникия придёт к Лане и взглянет ей в глаза, увидит ли она там прежние огни? Узнает ли она в них что-то помимо всепоглощающей ненависти к Брайрклиффу, его персоналу, каждому уголку этой лечебницы и…к самой Марии? Если нет, то девушка бы не выдержала этого яростного, потухшего взгляда. Она прекрасно понимала, что возвращение журналистки произошло не по её желанию. Она вынуждена была вернуться. Как сказала сестра Джуд, возвращение Ланы поставило всё на свои места. Конечно, Кит по-прежнему скрывался, но Уинтерс наконец-то была найдена, вместе с этим — прибытие серьёзного пациента для проведения обряда экзорцизма и тот факт, что конкуренты начинают терять обороты, сыграли для Брайрклиффа в самом лучшем ключе. Словно сама судьба так распорядилась. Оливер Тредсон, который до мурашек не нравился Евникии, ошивался в лечебнице и постоянно был чем-то занят, но и его присутствие положительно повлияло на поднятие репутации Брайрклиффа. Сестра рассказала, что Уинтерс прибыла с утренней моросью и холодным порывом ветра, сорвавшим входную дверь с петель и пустившим в главный холл запах удачи. Конечно, всё было не так. Её просто нашли у ступеней здания. Веря словам Джуди, а Мария всецело ей верила, Уинтерс доставили в лазарет с обморожением, лёгкими физическими увечьями и изнеможением — девушка проспала там до следующего утра, сохраняя даже во сне невероятно серьёзное, измученное выражение лица. К полудню она стала ворочаться и бормотать несуразицу, и когда врачи осмотрели её снова, то сказали, что смысла держать её в лазарете больше нет. Теперь девушка там, где и была до этого — в той самой палате, где под подушкой по-прежнему спрятан её дневник. Она, скорее всего, найдёт его, когда очнётся. Но, учитывая то, что Евникия пока не наткнулась на неё, а пепельница в зале не пополнялась окурками, Лана пока что не может покинуть палату. Мария очень хочет взглянуть на неё.Настоящее. Лана Уинтерс.
Она потеряла счёт времени. Понятия не имела, какой сейчас день. Ссадины заживали, головная боль постепенно проходила, особенно когда она не пыталась вспомнить своё прошлое, но раны на душе и сердце по-прежнему кровоточили и не давали ей покоя по ночам. Когда ей, обнимающей себя и лежащей в кровати, удавалось хотя бы немного согреться, а ветер за крошечным решёточным окном слегка успокаивался, в мыслях снова появлялись вопросы и нерешительные предположения. От них было трудно избавиться. Её нутро чувствовало опасность и невыносимую тягу к бегству, ей чего-то не доставало, и она точно знала, что эти стены — не то место, где она должна находиться. Но она толком не помнила, как здесь оказалось, что произошло до этого момента, и самое главное — куда её всё время тянет? Ей приносили еду и питье. Зачастую липкие каши и очень редко немного овощей, однако она была непривередлива и этого ей вполне хватало. Кажется, она уже долгое время не ела настоящих вкусностей, потому что после одной порции она могла не есть весь последующий день. Её радовал холодный, сладкий чай и красно-синие таблетки, после которых ей удавалось долго спать и не предаваться утомительным размышлениям. Спустя несколько дней после того, как она обжилась в знакомой палате, ей сообщили, что она может выходить за её пределы и бродить по лечебнице. Но девушке совсем не хотелось этого делать. Она не ощущала себя комфортно, когда видела длинный коридор, ведущий к главному залу, а чувствовала спокойствие лишь когда наблюдала серые стены и слышала тихие шаги персонала за закрытой дверью. Вскоре она обнаружила небольшую записную книжку в наволочке своей перьевой подушки. Это поразило её до глубины души, ведь вся её вселенная заключалась в нескольких квадратных метрах и паре лиц, что приносили ей кушанья, а теперь, когда её пальцы вдруг нащупали кожаную обложку и мятый переплёт, она чуть не сошла с ума. Когда она листала эти страницы, её голова готова была вот-вот взорваться. Девушка чувствовала, что всё написанное имеет прямое отношение к ней, только не могла понять, каким образом. Время от времени она листала книжку, когда ей становилось скучно, но спустя несколько дней уже могла пересказать весь текст наизусть. Практически всё содержимое было написано от лица человека, находящегося в очень сложной жизненной ситуации. Почерк был идеален, но буквы плясали по всем страницам, словно кто-то спешил, когда переносил свои мысли на бумагу. Писалось о жизни в Брайрклиффе, о персонале, работающем здесь, о несправедливости в обвинении Кита Уолкера, о странных чувствах к Марии Евникии и о жгущей ненависти, поглощающей эти страницы взрывным пламенем. Каждое слово отзывалось где-то в её сердце, на каждое предложение приходилось очень много вопросов. Но было кое-что, тронувшее её сильнее остального. В начале писалось: «Этот дневник не должен был стать чем-то важным. Мне было бы удобнее хранить каждую мою запись под рукой, вот и вся причина его существования. Но недавно меня подвергли шоковой терапии. Мне понадобилось два дня, чтобы вспомнить собственное имя. Люди, которые здесь встречаются — монстры. Они способны на что угодно ради денег и власти. Теперь в этом дневнике вся моя жизнь. Если подобное снова повторится, эти записи спасут меня. Я не знаю, как долго это будет продолжаться и удастся ли мне вытерпеть эти муки. Я не могу потерять себя снова. Моя обязанность — выбраться отсюда».