Двадцать пять минут до побега. Лана Уинтерс.
Перед лицом сверкнуло лезвие топора. Кажется, Оливер не старался задеть её, словно только оттягивая приятный момент, оставляя сладкое напоследок. Но девушка дёрнулась назад, ударившись спиной об холодную стену. Она услышала, как твёрдая сталь рассекла воздух прямо у её носа, и увидела блестящие глаза Тредсона, смотрящие на неё теперь не как на уготованную ему судьбу, а как на жертву, не имеющую шанса на спасение. Ему не нужно было напрягаться, чтобы достать её: Уинтерс по-прежнему была прикована цепями, застигнутая врасплох, обессиленная и измученная, а он — разъярённый, вооружённый и решительный. У неё не было никакой надежды. И всё же она продолжала бороться. Лана знала, что не потеряет ничего, в крайнем случае — собственную жизнь, но, при всех сложившихся обстоятельствах, это было только вопросом времени. По большей части-то и выбора у неё не оставалось. Борись и умри или сдайся без борьбы. Лана предпочла первый исход. Когда он замахнулся снова, целясь уже в голову, девушке удалось отползти в сторону. Цепь ограничивала её движения, но пока что оставалась незаметной. Оливер сделал её довольно длинной, чтобы не держать девушку у стенки всё время, но сейчас это могло сыграть ей на руку. Хотя бы заставить его попотеть. Интересно, когда он назвал кандалы «временным ограничением», подозревал ли, что они станутся с ней навсегда? Любопытно, он отрубит ей ногу вместе с цепью или снимет её только после смерти? — Лана, прими судьбу, уготованную тебе вселенной! — Прокричал он, когда она постаралась скрыться за его спиной, и резко обернулся. Держа топор наготове, он захотел отрубить ей голову, но вдруг дёрнулся. Почему? Неважно. Она успела сделать окончательный круг и отползти как можно дальше, когда он уже двинулся за ней. Его ноги напоролись на натянутую цепь, и он на несколько секунд потерял равновесие. Лана глядела на него и не верила своим глазам. Её действия были интуитивными, а разум максимально пустым. Тем не менее, последним её рывком стало то, что она схватила маньяка на ногу и потянула на себя. Сил у неё практически не оставалось, но он уже был на грани падения. Ей повезло — он ударился головой. Топор, звякнув, упал рядом с ним. Она выдохнула. Что-то случилось. Небольшое пламя загорелось в её груди, сердце вдруг бешено заклокотало. Она взяла топор в руки и резким движением разрубила стальную цепь. Господи, как же ей везло. Мария отказалась от Господа, но если Лана выживет, то обязательно уверует в него. После таких моментов люди и впускают Иисуса в свою жизнь. Находясь на грани смерти, но сохраняя жизнь, они, не веря в собственную силу, возлагают благодарность высшим духам. Уинтерс не станет исключением? Девушка медленно поднялась на ноги, всё ещё сжимая в руках оружие. Оливер лежал на полу, не полностью лишившись чувств, он вот-вот готовился встать, но непрерывно глядел на неё. В его глазах что-то блестело. Слёзы? Он решил, что сейчас умрёт? Или он оплакивает не себя? — Я не хотел убивать тебя…даже рад, что ты выбралась. Теперь можешь покончить со мной… Он не двигался. Она тяжело дышала. Уже замахнулась топором, но вдруг остановилась и задумалась. Она сейчас готова была убить человека? Нет, не человека…монстра. — Нет. — Она опускает топор. — Брось, Лана, это глупейший альтруизм. — Мужчина не отрывал от неё взгляда и не двигался. — Это не альтруизм, Оливер. Это эгоизм. — Она вздохнула. — Я ненавижу тебя, но я не готова к убийству. Было бы здорово отомстить за Вэнди, которую я так любила, и за других невинных девушек, однако я не сделаю этого. Хочешь узнать, почему? Он продолжал молча смотреть. Ему недоставало слов, он тяжело дышал и, кажется, начинал сердиться, но Уинтерс отчётливо чувствовала его беспомощность. Словно всё во вселенной на секунду замерло, а они были будто дикие хищники, сражающиеся в бесконечной битве. — Потому что я уже победила. Ты не причинишь мне вреда, ибо, хоть ты и безумный психопат, — Она коснулась ладонью его щеки, когда немного опустилась перед ним. — у тебя всё же присутствует принцип действий. Ты не станешь скалиться на того, кто помиловал тебя, и не попытаешься что-либо предпринять, потому что это ниже твоего достоинства. Тредсон опустил взгляд. Лана не знала, распознал ли он её волнение, но она невероятно переживала. Не понимая, что несёт, она всё же продолжала говорить и, кажется, это сработало. Ею овладели инстинкты, нечеловеческое чутье. Она будто ощущала Оливера молекулярно, разложив его на мелкие крупицы, проникнув в глубь его подсознания. Теперь он вдруг стал жертвой. Она не верила своим глазам. Ею овладело что-то животное, необъяснимое, она почувствовала себя уверенной и непобедимой. Топор был слегка тяжеловат для неё, но всё же… — Может быть, — Он хохотнул. — я выбрал тебя не из-за сходства с моей матерью. Может, это на меня ты так похожа? Она дёрнулась. — Что ты делаешь сейчас, Лана? — Осторожно начал он. — Что делала всю свою жизнь? То, что тебе удобно? И неважно, как там обстоят дела у других? Я убивал тех, кто знал обо мне слишком много. Я доверял им, но каждый раз это было огромной ошибкой — и мне приходилось убивать снова… Неужели ты не способна на подобное? Я ведь вижу тебя насквозь. Она слушала его и её охватывал страх. Разве он говорит неправду? — Ты позабыла даже о Вэнди, которую так отчаянно любила. Главным для тебя было выжить и сбежать от сюда, и теперь ненависть, которую ты чувствуешь по отношению ко мне, возникла вовсе не от того, что я лишил тебя второй половинки, а от того, что тебе самой пришлось пройти сквозь гору трудностей из-за меня. — Вэнди уже не вернуть. Она погибла. — Верно. И её мучитель, её убийца перед тобой. Но ты опустила оружие и сказала, что, раз я не представляю для тебя угрозы, ты можешь просто уйти. — Она бы не хотела, чтобы я стала такой, как ты. — Эти слова были такими ничтожными перед тем, что говорил Оливер, но ничего другого Лане в голову не пришло. — Ты уже была такой, как я. Если бы это было неправдой, возможно, Вэнди бы сохранила свою жизнь. Уинтерс сжала топор в руке. Она не хотела пачкаться в крови, не хотела становиться грязной, это куда бы усложнило её ситуацию, но…что, если Оливер всё-таки прав? Что, если такое нежелание замарать свои руки, на самом деле связано с тем, что она думает только о себе? Забавно. Она совсем ничего не чувствует. Её даже не пугает то, что больной ублюдок вдруг опознал в ней себя, и то, что она, вроде бы, с этим согласна. — Скажи, куда ты отправишься после того, как выйдешь отсюда? Уж точно не к той бедной монахине, как там её? Мария? Бедняга влюбилась в тебя, а тебе, кажется, было не до неё? — Мария подождёт. Сначала я отправлюсь в полицию. — Знаешь, почему мне так сильно жаль ту девушку? Она ведь ни в чём не виновата. Это ты соблазнила её, чтобы использовать и сбежать из Брайрклиффа. Влюбила в себя, для того чтобы выбросить, как ненужную игрушку. Затем ты вдруг ощутила укор совести и, поскольку для тебя это было в новинку, решила поскорее избавиться от проблемы — выбрала меня. Уж не знаю, что было бы хуже: уехать с ней, а затем разбить ей сердце, или разбить ей сердце и оставить в тишине, полной одиночества и безнадёжного ожидания, в придачу с умирающим другом, ответственность за которого она, конечно, возьмёт на себя. Челюсть Ланы, кажется, валялась на полу. Руководствуясь чувствами, она могла бы всё объяснить, но прислушиваясь к логике и разуму — объяснения быть не могло. — Ты думала, что поступаешь во благо, я и сам сначала решил, что ты отверженная альтруистка, но, как ты и сказала, это всё — обычный эгоизм. В этом мы похожи. Так что, полюби ты хоть раз в своей жизни, по-настоящему, пусть не так, как я любил свою матушку, но хотя бы немного, будь ты готова ради кого-то на что угодно, нуждайся ты в ком-то, привяжись ты к кому-то, убийство не стало бы для тебя проблемой. И ты бы убивала не ради другого человека, нет. Только ради себя. Девушке пришлось ещё долго, замерев, стоять на месте, только лишь для того, чтобы уравновесить дыхание. Она не чувствовала конечностей, адреналин уже почти полностью утих, поэтому теперь былая слабость и боль медленно возвращались к ней. Ей хотелось откинуть слова Оливера и забыть их навсегда, но что-то внутри её разума не позволяло этого сделать. Будто неведомая сущность, невиданное ранее существо, что наконец проснулось от долгого, крепкого сна, вдруг разбушевалось, и силы его настолько велики, что Уинтерс не способна это обуздать. Он неправ. Неправ. Неправ. Они совершенно не похожи. Лана всегда думала только о себе, возможно такова часть истины, но всё остальное — грязная ложь. — Расскажешь это копам. — Прошипела она. — Копы? Они тебе не поверят. Ты — душевнобольная из Брайрклиффа, никто не станет тебя слушать. Если ты не заляжешь на дно, то не успеет пройти и дня, как ты снова вернёшься на прежнее место. Но твой характер не позволит тебе просто так затаиться и замолчать. Здесь ты была бы в безопасности. — Он жалко взглянул на неё. — Оставайся со мной. — Что? — Она чуть ли не рассмеялась. — Я одинок, у меня нет никого. Ты никогда не сможешь вернуть себе прошлую жизнь и станешь подвергать себя опасности. Здесь, вдвоём, мы сможем обрести настоящий дом, которого у нас никогда не было. Дом? У неё никогда не было дома. Всё было обычной иллюзией, в которую ей очень сильно хотелось верить. У неё не было ничего, что она бы по-настоящему ценила. Все люди так далеки от неё, воспоминания так расплывчаты, всей жизни словно вовсе не существовало. Но неужели её судьба теперь — остаться в этом сыром месте, где она не должна будет меняться или стремиться стать кем-то другим? Разве она обязательно должна навечно закрыться здесь, чтобы быть собой? Полиция ведь действительно ей не поверит, пребывание в Брайрклиффе — клеймо на все оставшиеся годы, они даже слушать не станут — только захлопнут дверь палаты за её спиной, и тогда она больше не сможет почувствовать свежий воздух снова. Мария не придёт к ней. Она навеки потеряла её. — Неужели ты и теперь думаешь о ней? — Вдруг спросил Оливер. — О Марии? Размышляешь, сможешь ли снова овладеть ею? — Участь побеждённой гниды — закрыть рот и молчать. — Правды не миновать. — Он поднял перед собой руки и после небольшой паузы добавил: — Сможешь. В том месте она беспомощна и беззащитна. Хотя, как мне кажется, сестра Джуд умело оберегает её. Но даже здесь она не всесильна, знаешь ли. Так что, стоит тебе оказаться в стенах лечебницы, Мария прибежит к тебе, будто собачка к хозяину. Она истосковалась по ласке, должно быть. Тут Лана не выдержала. Её стопа быстро нашла лоб Оливера и, не сдерживая силы, хорошенько приложила его одним ударом. Он пошатнулся и ахнул, прижимая к повреждённому месту ладонь. Из-за резкой боли перед его глазами воздвигся туман, а когда боль ушла, Уинтерс уже исчезла.Побег. Мария Евникия.
На полу, у её кровати, лежали осколки божественного лика, ранее освещавшие её глаза длинными, тёмными ночами. Теперь это просто ненужный мусор, который Мария в ярости уничтожила, потому что сейчас её контролировали эмоции. Раньше сестра Джуд учила её, что на любой плохой поступок людей толкает Дьявол. Разрушать церковные знамения, наверное, плохо. Но на сей раз дело не в Дьяволе, а в самом Боге. Не Евникия обрушила свою злость на него, а он заставил её это сделать, своим равнодушным бездействием. Она вырвала его из своего сердца, точно так же, как вырвала крест из стены, и растоптала всю божью любовь и доверие, точно так же, как растоптала облик Иисуса, так же, как Господь позволил судьбе жестоко растоптать её саму, невинную душу, не заслуживающую боли, но, тем не менее, получившую сполна. Её глаза снова полны слёз, щёки горят от стыда и обиды, и она вдруг понимает, что ничего не изменилось. Все её попытки исправиться и сделать себя лучше — тщетны. Она не только пала, но теперь ещё и не знала, куда несётся её жизнь. Раньше у неё был ориентир, призвание. Сейчас всё стало блеклым и ненужным. Мария Евникия, падший ангел, склонивший окровавленные крылья пред разрушающимся мирозданием, отрёкшийся от Отца, потерянный и навсегда забытый.