Цветение

Лана бродила по коридорам Брайрклиффа, иногда натыкаясь на других пациентов. Поговорить было не с кем, видимо, никто даже понятия не имел о том, что с ней случилось. Но тем временем её мозг начинал восстанавливаться от шока, и пусть она по-прежнему не могла вспомнить, кто же такая таинственная Мария Евникия, по крайней мере к Уинтерс возвращались другие обрывки прошлого. Например, она точно помнит день своего прибытия в больницу: холодный воздух, обжигающий щёки, осенние литься, шуршащие под ногами, бьющая в лицо сырость палаты. Девушке также удалось вспомнить, за что её наказали: она пыталась совершить побег. Побег с Марией Евникией? Ей помогала приспешница, работающая в больнице? Постепенно, ей удавалось вспоминать некоторые моменты с помощью логических цепочек, которые приводили её к выводам о том, что было раньше. Позже возвращалась и сама память. Девушка с облегчением радовалась, когда понимала, что находится всё ближе к разгадке. Она полностью погрузилась в борьбу с забытым, поэтому время пролетало незаметно. Иногда она переставала думать о том, где находится, иногда непременное желание бежать отходило на второй план. Она была сосредоточена, сфокусирована. Это состояние казалось таким странным, словно она уже находилась в нём раньше. Нетрудно описать, но почувствовать на самом деле — невероятно страшно. Вся память, хоть она и осталась, разбита на части, будто огромное, сломанное зеркало. А осколки разлетелись повсюду, так что приходится искать их, порою додумывать, делая вид, что они на месте. И она знала, прекрасно знала, что не помнит, чувствовала, что вот-вот получится, но этого было недостаточно. Повторяя про себя всевозможные стихи, Лана усаживалась на свою кровать по ночам и, обхватив колени руками, шептала строки, находившиеся в её голове. Только бы вспомнить. Сегодня всех осведомили, что палаты закроют не в девять, как обычно, а в семь. Лану это обрадовало — меньше людей, больше времени подумать. В прошлом она, возможно, воспользовалась бы случаем, увидев столь сильную суматоху работников, и предприняла что-нибудь: даже чёрный вход был открыт. Переносили большие вещи, все уставшие и сбитые с толку. Но она ощущала, что не может пойти на это сейчас. Она не могла думать о чём-то другом, кроме своего состояния, у неё совсем не было сил на то, чтобы продумать всё до мелочей и создать идеальный план. Она даже не имела достаточно сил, чтобы пожалеть о том, что при таком удобном случае, устроить подобное оказалось невозможным. Она направилась к своей палате около двух, чтобы окунуться в сон памяти. — «Мой гроб ещё шумит в лесу», — Шептала Лана про себя выученный стих, мирно устроившись в кровати. — «Он — дерево. Он нянчит гнезда». Слова тихо лились из её уст, пока ладони были сложены напротив, словно застыв в немой молитве. И эта молитва была обращена не к Богу вовсе, а к целой вселенной, умоляя дать последний шанс. — «Когда я снова полюблю», — Она разомкнула руки и сделала глубокий вздох, расслабляясь. Вдруг, где-то совсем рядом с её палатой, промелькнули обрывки странных слов. Говорил кто-то, кого она знавала до этого. Лана точно помнила этот голос в своей голове. Двери всех палат были распахнуты настежь, но пациентов нигде не виднелось: никто не пожелал сидеть здесь, раз уж дневное время сократили. По всей видимости, говорящие не хотели, чтобы кто-то их услышал, понадеявшись, что поблизости нет ни души. Уинтерс тихо встала и осторожно выглянула из-за двери. Лишь чудом её не успели заметить до того, как она мгновенно спряталась обратно. Мужчина и женщина, которые, она уверена, встречались на её пути, стояли совсем близко к палате, наблюдая за тем, как в главной комнате переносят вещи. Благодаря тишине Лане удалось расслышать некоторые фразы: — Честно признаться, я была удивлена, когда вы сообщили мне о назревающем побеге, — Произнесла женщина. — Мне казалось, вам было бы приятно испортить мою репутацию. — Мисс Уинтерс, рада сообщить, что завтра вы покидаете нас. — Не могу сказать, что доволен тем, как всё обернулось, — Чуть помедлив, ответил мужчина. — Не стоило проводить шоковую терапию снова. — Куда вы бежали, Лана? — Не в вашей прерогативе рассказывать мне о том, как лечить моих пациентов, мистер Тредсон. Занимайтесь своими, — Довольно грубо сказала женщина. — Вы пытаетесь доказать мне, что Оливер Тредсон стоит за всем этим? — Мои пациенты имеют свойство выздоравливать. Думаю, вам будет полезно воспользоваться моими советами, сестра Джуд. — Это была судьба, разве нет? Лишь благодаря судьбе ты оказалась здесь. Спустя небольшую паузу, диалог опять ожил. Лана ощущала, как воспоминания сводят её с ума. — Когда прибудет одержимый? — Задал вопрос Тредсон. — Завтра, — Ответила Джуд. — Но пресса будет здесь с самого утра. — В этот раз вы не запрёте ещё одного любопытного журналиста? — Без особого интереса, но с явной насмешкой поинтересовался мужчина. — Разве вас это касается? — Я верю в справедливость, сестра. — Справедливости не существует. Вам, как никому другому, это известно. После этих слов прозвучали спешные шаги, к счастью, не в сторону палат, а затем всё затихло. Лана опять выглянула. Лишь женщина осталась стоять, по-прежнему контролируя процесс. Эти люди говорили о ней, она точно знала. Назвали её имя, упомянули побег, шоковую терапию. Всё сплелось воедино, встав в ряд. У Ланы закружилась готова от внезапного прибытия стольких воспоминаний. Если бы она знала, что всё что нужно было сделать для восстановления памяти — подслушать чей-то разговор, она давно бы встала на ноги. Она вспомнила Оливера Тредсона, который делал вид, что хотел ей помочь. Она вспомнила сестру Джуд, которая сделала всё, лишь бы Лана сгнила в этом месте. Но самое главное — она вспомнила, что произошло в тот день. И тогда поняла, что без этих воспоминаний ей было бы легче.

За несколько часов до побега.

После ярких вспышек удовольствия в купальне, они отправились в пекарню. Евникия всё твердила, что это будет совершенно просто и быстро: она возьмёт главный ключ, откроет главную дверь и спасёт самое главное, что у неё есть. Уинтерс, хотя и ощущала некое опасение, скорее, из-за сильного инстинкта самосохранения, изо всех сил старалась довериться монашке. Но её интуиция подсказывала, что будет не так уж просто обмануть Дьявола, живущего в этих стенах. Мария замешивала тесто, слегка испачкавшись в муке, а Лана сидела у печи, греясь об тёплую стену, сжимая в ладонях свой блокнот. Его она тоже собиралась забрать с собой, нельзя оставлять здесь такую ценную вещь. Она помнит всё, что с ней случилось, но на этих страницах запечатлено время, проведённое в Брайрклиффе: каждое слово, каждое предложение — это целая жизнь, помещенная на листы бумаги. Каждый раз при мыслях о смерти — она писала, каждый раз при неземных страданиях — она писала, каждый раз, когда её сердце снова и снова разбивалось — она писала. По правде, он ей больше не нужен. Но она сохранит его навсегда. В пекарне было уютнее всего. Сладкий запах свежего хлеба, жар печей и спокойные, расслабленные пациенты, занимающиеся лепкой. Уинтерс даже пожалела, что не обращала должного внимания на эту часть лечебницы. — Ты, кажется, вовсе не переживаешь, — Отметила Лана, взглянув на Марию.— Может, и мне не стоит. — Не стоит, это точно. — Евникия крутанула тесто на месте и осторожно подбила. — Мы уйдём, никто и не заметит. Сестра Джуд спохватится через пару дней, но уже будет поздно. — И мы едем к твоим родителям? Ты уверена, что хочешь этого? Монашка замерла, на секунду обдумав свои следующие слова. Вздохнув, она серьёзно посмотрела на Уинтерс. — Нет никаких родителей…давно. Они умерли несколько лет назад. Дом пустует, поэтому…нет проблем, — Она пожала плечами, как если бы говорила не о смерти своей семьи, а о погоде. — Сейчас это не совсем важно. — Мне жаль… — Мои родители не были хорошими людьми, Лана. — Мария взяла в руки скалку. — Отец нередко выпивал, колотил маму, она — меня. Было очень трудно. Лана замерла, поняв, какие обороты принимает их разговор. Мария делится чем-то личным, сокровенным, упрятанным глубоко в её душе. Вряд ли она кому-то говорила об этом. — Но благодаря им я отыскала Бога. Мне нужно было верить в…не знаю, во что угодно. Спасение, к примеру. Господь обещал спасение, и это было то, чего я хотела. Путь привел меня сюда, — Она грустно улыбнулась. — И вот я здесь, рядом с тобой. Это обычная история, в ней нет ничего особенного. Но всё же, она отличается от других. — Да уж, — Уинтерс ухмыльнулась из-за последних слов Марии, но в её глазах блеснули слёзы сочувствия. — Возможно, что-то особенное и есть. Мария готовила печь, пока у Ланы было достаточно времени, чтобы писать в блокноте, но данное желание резко отпало. Она стала думать о Марии, погружаться в прошлое. Ей и самой пришлось пройти через девять кругов ада, но в ней всегда был твёрдый стержень, закалённый дух и отчаянная храбрость, а Евникия больше походит на нежный цветок, готовый умереть от одного лишь необдуманного прикосновения. Уинтерс ощутила стыд за саму себя. Какой, должно быть, стресс испытывала Мария, как много надежд и мечт упаковала в стены Брайрклиффа. Она встала на верный путь, который сделал её счастливой, а после лечебницы она, с верой в Бога, закрылась бы в ещё одном, более комфортном и уютном мире, с мужем и детьми, воскресными молитвами и завтраками в постель. Она бы не бежала от туда, где раньше был её дом, не ставила бы на кон безопасное будущее. Она так долго боролась, так металась в страданиях, так мечтала спастись, чтобы…что? Вернуться в дом в лесу, таивший в себе ничего, кроме боли и мучений? Ради Ланы Уинтерс, по собственной глупости загремевшей в палату журналистки, неуверенной в своих чувствах, но испуганной и готовой на всё ради свободы? Даже если это значит соблазнить наивную монашку? Воспользоваться её добротой и состраданием? Сыграть на искренности и на первой любви? Подарить первый поцелуй, первый секс — неважно, только бы иметь кого-то при себе? Даже не зная, что мысли Ланы заняты кем-то другим, и уже прилично давно: Вэнди не объявлялась, но она по-прежнему где-то там. Девушка, которая видела другую Лану, не заключённую в этой дыре, а совершенно иную: радостную, фривольную и страстную, любящую жизнь. Именно с Вэнди она была всё сознательное время, задолго до начала борьбы за жизнь, а получится ли то же самое с Марией? Получится ли у них стать чем-то серьёзным там, в реальном мире? Возможно, Евникия принадлежит Брайрклиффу? Потому что если однажды Уинтерс проснётся в своей чистой, цветущей квартире, в теплой, мягкой кровати, среди поющих птиц и звуков дороги за окном, с пониманием того, что Мария — не та, с кем она готова быть по-настоящему, это сломает всё. Что реально здесь, в Брайрклиффе? Там, где всех пичкают непонятными таблетками и поджаривают мозги? А что нет? И тогда Евникия останется одна, на этот раз полностью: без лечебницы, которую она бросила ради Ланы, и без Ланы. И, если вернуть хоть что-то можно, дыра в сердце не затянется ещё долго, если вообще когда-нибудь. Сломать её? Ради чего? Ради дурацкого побега? Ради того, на что она способна в одиночку? — Чёрт, о чем ты только думала! — Уинтерс мысленно ударила себя по голове. — Это же очевидно, очевидно! — Ты что-то сказала? — Мария вернулась. — Нет, я… — Лана сухо прошептала последние слова. — Я устала. Пойду к себе. Евникия проводила её недоуменным взглядом, но затем стала успокаивать себя тем, что Лана просто слишком сильно волнуется. В конце концов, эта ночь будет решающей, сегодня всё либо закончится, либо навсегда канет в пропасть. Когда Уинтерс оказалась в палате, её мысли стали судорожно разбегаться. По правде, её голова пошла кругом уже давно, но только сейчас она в полной мере ощутила безысходность. Даже попав в Брайрклифф, она всегда знала, что рано или поздно сбежит, но с Марией всё было иначе. От неё она никуда не денется. И в любом случае доставит ей небывалую боль. Это всё зашло чересчур далеко. Стоило Лане начать думать о серьёзности их отношений, о будущем, как только она наконец-то увидела, что за стенами лечебницы у них отсутствуют какие-либо перспективы, всё стало намного хуже. Нет, Мария принадлежит Брайрклиффу, а Лана ненавидит его всей душой. Да, она могла произвести на монашку сильное впечатление, такое, что у той спутались все мысли, но это всего лишь из-за её слабости. Евникия решила, что готова на всё ради Уинтерс, и это пугает журналистку. Пугает, потому что путь, который Мария выбрала, вернёт её на несколько лет назад, разобьёт и выбросит в канаву. Как Лана может быть уверена в своих чувствах? И если она не уверена, то как может подставлять Евникию под удар? А что будет с Вэнди? С Вэнди, которая является к Лане в осипших снах? Хотелось громко закричать, но ведь тогда прибегут санитары. И тогда Уинтерс поняла, что нужно делать: она сбежит одна, без помощи Марии. Евникия предлагала уйти ближе к утру, что же, Лана скроется в ночи. Она не будет терзать сердце монашки, не станет подвергать её жизнь опасности. Девушка недолго думала о самом способе побега, потому что на этот раз была готова поставить на кон всё, что у неё есть. Раз она отказалась от Евникии, то терять больше нечего: и она знает одного человека, готового помочь ей.