Цветение

Мария Евникия медленно двигается по сырому коридору. Её сердце не находит себе места, мечется в груди и чуть ли не выскакивает наружу. Она углубилась в свои мысли, поэтому не видит пациентов вокруг. Её ноги идут сами по себе, пока душа рвётся в клочья. Она не обращает внимание на открытые двери палат, которые стоило бы закрыть, не смотрит, всё ли на своих местах, она размышляет о прошлых месяцах, которые она провела, трепетая надеждой и счастьем. Она влюбилась, влюбилась по уши, так, как никогда прежде. И впервые за всю жизнь она почувствовала, что наконец-то готова рискнуть. Мария знала, что сделает всё что угодно, пойдёт на любые махинации, если это поможет близкому человеку. Она сама не заметила того, как стала сильнее и увереннее, и как страхи отошли на второй план перед тем, кто возвысился в её раненном сердце: перед Ланой. Мария верила в Господа, но Лана Уинтерс была для неё главной иконой. Евникия молилась на неё, она проводила долгие дни страданий у ног Ланы, лишь бы та не ушла, лишь бы осталась хотя бы на минуту. Всё внутри Марии верещало от радости, стоило тёплым глазам Ланы заметить её присутствие: ладони мгновенно начинали потеть, голова шла кругом. Никакой алкоголь и никакие дозы никотина не смогли бы воссоздать то, что ощущала Мария, глядя на силуэт, на прекрасный, родной силуэт Ланы. Но вместе с той бурей чувств, что Евникия несла в себе, на них так же свирепо неслась буря сложностей и проблем, избежать которых было невозможно. Лане нужно было уходить. И отчётливо точно Мария осознала это, когда вместе с долгожданным поцелуем, Лана оставила на её губах боль. Боль, что каждое мгновение сжирала её изнутри, боль, что таилась в её костях, что сдерживала её в неизбежном плену. Боль была настолько сильной, что Мария вмиг осознала простую истину, которую, казалось, знавала испокон веков: Лане нужно бежать, поскорее. Мария не знала, захочет ли Лана целовать её, находясь на свободе, Мария не была уверена, хотелось ли Лане целовать её в том саду. Но зато Мария знала: она слишком сильно любит Лану, чтобы оставлять её здесь. Было поздно. Время поджимало. Внутри Брайрклиффа Уинтерс погибнет, и Евникия любила её достаточно сильно, чтобы отпустить. Поэтому, всё было давно решено даже до того, как Мария произнесла это вслух. И тогда их существование сдвинулось с мертвой точки.

***

— Этот блокнот… В нём столько всего, — Прошептала Мария, вчитываясь в кривые буквы. — У тебя чудной почерк. Лана поджала губы и кивнула. Она, вообще-то, не соглашалась с тем, чтобы Мария разглядывала её рукопись, но возражать у неё не было сил. Уинтерс сидела на кровати, поджав под себя ноги, и пыталась согреть плечи, потирая их ладонями. Евникия сидела напротив, иногда посматривая на Лану. Мария питала нездоровое любопытство к тому, что журналистка писала всё это время, ведь каждое предложение — мысль в её голове, а проникнуть Лане в голову было будоражащей задачей. — В нём моя жизнь, — Подтвердила Уинтерс. — «Это место — сплошной кошмар. Они держат здесь людей, называя их безумцами, но кто на самом деле безумен?» — Вслух процитировала Мария и покосилась на Лану. — Это… — Чересчур? — Весьма поэтично, — Евникия улыбнулась. Лана обрадовалась тому, что эта запись не задела чувств Марии. Уинтерс не знала точно, но могла представить, насколько велика любовь монашки к этому месту и к главному монстру, обитающему тут — сестре Джуд. Благо, Уинтерс не имела привычки перебарщивать с эмоциональной окраской в своих произведениях, поэтому волноваться за хрупкую психику Евникии не пришлось. — Что ты собираешься делать со всем этим, когда окажешься на свободе? — Смущённо спросила Мария, закрывая блокнот. Лана пожала плечами. — Я хочу, чтобы мир увидел эти записи, — Твёрдо ответила она. — Разоблачение Брайрклиффа. Евникия грустно вздохнула. — Знаешь, я не представляла свою жизнь без этой лечебницы. Считала, что лучшего места в мире не сыскать. — С каждым словом её лицо становилось мрачнее. Уинтерс никогда даже представить не смогла бы, что Мария Евникия может быть настолько пугающей. — Но теперь… благодаря тебе, — Она многозначительно посмотрела на Лану. — Я вижу, что ошибалась. Возможно, Брайрклифф и есть сплошной кошмар. Мне было трудно поверить, ведь это мой дом. Кажется, будто я не знала ничего, кроме этих стен. Лана облегчённо вздохнула, ощутив, как крепкий фундамент под ногами Евникии рушится, не без её влияния. Чем ближе Мария становилась к Лане, тем лучше журналистка видела свою власть над ней. Это давало ей глотки призрачной надежды на то, что однажды она покинет Брайрклифф, оставив его в далёких ночных кошмарах. Теперь у неё нет никого, кроме Марии. — Я рада, что ты понимаешь меня. — Ох, Лана, как иначе? Теперь у меня нет никого, кроме тебя. Я потеряла всё, во что верила раньше, отказалась от прежней жизни, лишь бы понять тебя. А когда мои глаза наконец открылись… — Она подняла взгляд и Лана увидела блеск чистых слёз на её глазах. — Иди сюда, — Она открыла свои объятия для Марии. Евникию ждать не пришлось. Она бросилась к Лане, будто ждала этого момента целую вечность. На удивление, их объятия вышли намного интимнее, нежели та страсть в саду. Мария тихо всхлипывала, наконец-то озвучив свои чувства вслух и, казалось бы, полностью растворившись в них, а Лана нежно поглаживала её по голове, впервые не облаченной в рясу. Она надеялась поскорее оказаться на свободе, чтобы понять, что она по-настоящему ощущает. Является ли Мария выгодным увлечением или проблеском света в этом тёмном мраке?

***

Даже сейчас, вспоминая все пережитые моменты покоя и счастья, на глаза Марии наворачиваются предательские слёзы. Всё это было так недавно, но такое чувство, будто с тех пор прошла целая вечность. Тогда они вдвоём были против всего лживого мира, а сейчас от них не осталось и следа. Всё вокруг напоминает о Лане. Но Ланы больше нет. Евникия сама не заметила, как оказалась в главной комнате. Ненавязчивая музыка тихо проносилась мимо её ушей, теперь без Ланы везде серо и пусто. Пациенты мирно расселись по креслам, кто-то играл в настольные игры, кто-то курил, кто-то танцевал. Всюду витала спокойная атмосфера, даже, наверное, приятная. Но Мария, находясь в центре всех происшествий, ощущала тупую боль в душе. Она, словно во сне, прошла к старому креслу, стоящему поодаль, и взяла в пальцы тлеющую сигарету. Очевидно, кто-то позабыл её. Евникия никогда не дымила, и даже сейчас не собиралась, но она представила, что на её месте, на этом кресле, с этой сигаретой в руке, находится Уинтерс. Как если бы ничего не поменялось и она по-прежнему была бы здесь. Эта мысль засела в её голове, пока глаза медленно темнели, всё больше углубляясь в затёртые уголки самых откровенных воспоминаний. В её сердце была огромная дыра, пробитая насквозь, но иногда ей удавалось позабыть об этом. — Разве тебе можно сидеть здесь со мной? — Пронёсся голос. Мария подскочила на месте, крутя голову по сторонам. Её лицо исказилось в немом удивлении, будто она вот-вот задохнётся. — Что?

***

— Разве тебе можно сидеть здесь со мной? — Спросила Лана, опуская сигарету в пепельницу. Евникия смущённо улыбнулась. Ей понравился этот вопрос. Казалось, что Лана, выстроив его, сделала их одним целым. К тому же, она волнуется, как бы не доставить Марии лишних неприятностей. — Да, конечно. Это вынужденная мера ради результата лечения. — Всё остальное тоже является частью лечения? — Уинтерс ухмыльнулась. Монашка опустила глаза и расплылась в своей скромности, коснувшись красных щёк. Лана явно была довольна произведённым эффектом, потому что, опустив голову вслед за Марией, тихо засмеялась. Она и сама не собиралась говорить нечто подобное, эти слова просто-напросто вылетели из её рта, не поддаваясь контролю. — Нет… — Наконец ответила Евникия. С каждой секундой она больше убеждалась в том, что всё случившееся — полная реальность, а не сон наяву. Это происходит с ними прямо здесь и сейчас. Хоть она и не привыкла говорить на некоторые темы, с Уинтерс всё было намного проще. Она раскрепощала её, помогала избавиться от предрассудков и скромности, сама того не осознавая. — Но мне становится лучше, — Призналась Лана. — Значит, это лечение души? Марии понравились эти слова. По правде, она запомнит их на всю оставшуюся жизнь. — Лечение души.

***

— «Значит, это лечение души?» — Промелькнуло у неё в голове. — Сестра, вы в порядке? — Кто-то коснулся её плеча. Мария подняла голову и мгновенно отбросила сигарету в сторону. Над ней возвышалась сестра Джуд, в своей мрачной рясе и с волнующим взглядом. Но в сердце Евникии больше не было страха по отношению к Джуд, она чувствовала себя намного свободнее и знала, что теперь только она сама имеет право контролировать себя. — Да, — Коротко ответила Мария, не спеша вставать. Она знала, что следовало бы, но что-то просто не позволяло подняться. На удивление, сестра Джуд опустилась на кресло напротив, сомкнула перед собой ладони и с интересом стала смотреть на Евникию. Наверное, столь масштабные изменения в монашке не смогли остаться незамеченными, особенно для зорких глаз Джуд. И почему-то Мария гордилась этим. — Вы курили? — Не строго спросила сестра. Она многозначительно посмотрела на сигарету, успевшую превратиться в пепел. Мария равнодушно проследила за её взглядом. — Нет, сестра. — В последнее время в Брайрклиффе творится полнейшей бардак. Это недопустимо, — Джуд говорила больше с самой собой. — Приспешницы переезжают в другие лечебницы, пациентов становится всё больше. Мы не справляемся. — Она вздохнула. Марию практически не заботила репутация Брайрклиффа. Раньше она бы перепугалась и с отчаянной страстью старалась бы придумать, что делать дальше, сплотилась бы с Джуд ради общего будущего доброй лечебницы, но в её душе больше не было места для подобных чувств. Возможно, она по-прежнему уважала Брайрклифф и пока что не могла отпустить его, но в целом поток её мыслей был направлен в другое русло. — Что же вы будете делать? — Без особого интереса спросила она. — Ещё никто не знает, но вам, сестра Евникия, я доверю эту тайну, — Прошептала Джуди. — К нам везут очень важного, особенного пациента. Раньше Мария готова была умереть за подобные слова, лишь бы сестра Джуд показала своё доверие и почтительность. Почему только сейчас, а не когда это было так важно? Евникии было приятно. Она наконец-то столкнулась взглядом с монашкой и ощутила небывалую заинтересованность. — Диагноз пока не точен, но говорят, что его душой завладел сам Дьявол, — Женщина понизила голос, словно в страхе. — Дьявол? — Испуганно переспросила Мария. — Именно, — Она кивнула. — Никому не удалось исцелить его. Здесь будет пресса. Куча журналюг и писателей, готовых на всё, только бы подойти поближе. Сможем спасти этого беднягу — слава у нас в кармане. Услышав о прессе, Мария тотчас же потупила зрение. Она снова подумала про Лану Уинтерс, заядлую писательницу, которая готова была пойти на всё, лишь бы оказаться в гуще событий. Если бы Брайрклифф не сломал её, она была бы в числе тех журналистов, которые будут лезть всюду, разнюхивая каждый миллиметр этого здания в поиске сенсации. Лана всегда была упертой и страстной. Евникия почти не слушала, но последние слова вырвали её из раздумий. — Я сожалею, что с той девушкой так вышло, — Искренне произнесла Джуд. — Вы действовали, исходя из лучших побуждений, но уже было поздно. Я пыталась предупредить вас. — Могу я увидеть её? — Спросила Мария осипшим голосом. Сестра покачала головой. — Забудьте, вот вам мой совет. Не страдайте из-за неё, не убивайтесь. Она того не стоит. Монашка медленно встала и, кивнув в знак прощания, покинула главную комнату. Евникия осталась сидеть на месте, замерев, как мраморная статуя, и не могла пошевелиться. Она не хотела больше помнить то, что случилось. Хотела забыть.