Не бойся.

— Никаких утешительных прогнозов, — твердил адвокат Майкла каждый раз, когда я ему звонила, — мисс, Майкл попросил меня передать вам, что он хочет чтобы вы приехали к нему на встречу. — А это... можно? — Разумеется. — Тогда я уже еду. — Анна, сейчас восемь вечера. — И что? — В прочем мне рассказали, что вы разгромили половину отделения при задержании Майкла. Думаю, в этот раз вы пройдёте без труда. Предупрежу на всякий случай всех о вашем визите. Удачи, разговор будет непростой... Без тебя знаю! Появился шанс встретиться с ним и поговорить. Как бы страшно и грустно бы мне не было, я всё равно приду на эту встречу. И, черт возьми, посмотрю ему в глаза. Каким это обернётся для меня исходом неизвестно. Может быть, он уже в курсе о моей измене и именно поэтому хочет встретиться. Может быть, он уже на грани жизни и смерти и хочет увидеть меня как последний луч надежды в своей жизни. Хотя после своего поступка, могу ли я называть себя «лучом надежды»? Наверное, нет. Я теперь вообще для него никто. Мне придётся все равно рассказать это. Конечно будет очень сложно и... я наверняка... опять расплачусь. Но расскажу. Так мне станет хоть немножечко легче. Если рассказать это потом, Майклу от этого проще пережить данную ситуацию не станет. Кто знает, может будет ещё хуже оттого, что не сказала сразу. Нельзя откладывать и тянуть с этим. Я всё расскажу ему как было и расскажу, что намерена любыми силами вытащить его оттуда. Несмотря ни на какое вмешательство с любой стороны. Джиджи принесла мне готовое платье. Она вернулась позавчера от сестры, чтобы скрасить моё одиночество. Но я то знаю, что она здесь не просто так. Ей или кому-то из родителей просто стало страшно за меня, а Джиджи - свой человек, она лишний раз присмотрит за мной. Честно говоря, без неё я уже чуть было не покончила с жизнью. Мысли о самоубийстве и облегчении душили меня ежедневно, ежечасно, ежеминутно и ежесекундно. Я сидела в гостиной на диване и думала то о Майкле, то о самоубийстве. Однако приехала Джиджи, а делать это в её присутствии мне было то ли стыдно, то ли страшно. Но с ней моя жизнь никак не изменилась и не облегчилась. Дом по-прежнему пуст и не весел без Майкла. Детей сюда не подпускали на пушечный выстрел. В газетах и на телевидение творился полный хаос вокруг этой истории. В один день на наш телефон обрушилось несколько тысяч звонков с просьбой об интервью. Я всем отказала, за что поплатилась тремя десятками статей, где меня поливают грязью. Не сказать, что меня это задело или взбесило, как раньше, но было очень неприятно читать о себе гадости. Я часто пребывала в каком-то трансе, совершенно не осознавая происходящего вокруг меня. После того секса с Алексом и вовсе закрылась. Даже сама от себя. Каждодневные встречи с родителями прекратились по моей просьбе. Было невыносимо находится рядом с ними и осознавать какое я чудовище. По сравнению с тем, что я творила раньше, дела сейчас обстоят куда хуже. Смелости рассказать всё родителям у меня так и не нашлось. Хотя, помнится раньше смелости у меня было хоть отбавляй..! Джиджи оценила мой наряд, если его можно было так назвать, на пять звёздочек из пяти. Нéкогда приятный розовый оттенок платья казался мне тусклым и нудным. Платок на шее вовсе не нравился мне, но Джиджи попросила меня оставить его для красоты. Ходила я и так «еле-еле, душа - в теле», поэтому от каблуков мне пришлось отказаться. Нацепив чёрные очки и чёрные кружевные перчатки, выхожу из дома под сочувственные вздохи Джиджи. Водитель отвезёт меня сам, потому что мне больше руль никто не доверял, видя в каком я состоянии. На заднем сидении в машине Майкла все пахло им. Несмотря на его долгое отсутствие здесь и в доме, я всегда чувствовала его запах и даже парой видела его призрак в нашей спальне. Тогда мне впервые стало по-настоящему страшно за себя. Ведь... это же... ненормально, так?! Должно быть, это первый признак шизофрении. Что ж, удивительно как я раньше то не сошла с катушек. Сидеть здесь в тени, наблюдая за безлюдными улицами показалось мне невыносимо мрачным занятием. Но что ещё я могла? Лишь считать минуты до того момента, как Майкл разочаруется во мне... и я навсегда потеряю его. Также тяжело невыносимо больно как и приобрела. Испытываю ужас, стоит мне представить его испугавшееся и отрешенное лицо, услышав он о моей измене. Это будет настоящим ударом для него, если он ещё хоть что-то ко мне испытывает. Наконец-то мы паркуемся и выходим из машины. Водитель обменялся парой фраз с парнями на входе, и один из них проводил меня к следователю. Мистер-Вселенская-ухмылка встретил меня так же, как и в первый раз. С абсолютным равнодушием повёл меня вдоль по коридору и оставил одну перед железной дверью. Там, за столом сидел Майкл. Сидел тот, в ком я не чаяла души. Тот, в ком скрывался смысл всей моей жизни. И тот, кто навсегда останется для меня лишь воспоминанием... Хлипко дергаю ручку двери, и она с ужасным скрипом открывается. Это самая тяжелая дверь из всех, что мне доводилось открывать. Шумно вздыхаю, не осмеливаясь поднять глаз на Майкла. Чувствую, как волосы на руках встают дыбом, как спина покрывается холодным липким потом, как вспотели ладони, как сухо во рту. Ещё мне показалось, что я с легкостью сейчас упаду в обморок, стоит мне сделать шаг. Комната была очень плохо освещена. Я несмело поднимаю глаза и едва сдерживаюсь, чтобы не закричать от страха и стыда одновременно. На железном стуле сидит Майкл. Он сбросил приличное количество килограмм и просто болтался на стуле. Его изнеможённое лицо с огромными синяками под глазами заставили меня ужаснуться так сильно, как я не делала это в своей жизни ещё ни разу. Руки сложены в замок и лежат на столе. Он не сдвинулся ни с места, услышав, как я зашла. Над столом хлипко болталась одинокая лампочка, свет которой рассеивался лишь вокруг него. Я не смогла найти в себе смелости подойти к нему и обнять. Его страшно исхудалое безжизненное лицо внушало в меня бóльший страх, чем я когда-либо испытывала. Несмело подхожу к нему на совершенно чужих ногах. Майкл с тоской посмотрел на меня и с облегчённым выдохом впился в мою поясницу, прижавшись лицом к животу. Я приобняла его за шею, пуская слезы. Пальцами, облаченными в тонкое кружево перчаток осторожно перебираю его волосы и едва сдерживаю настоящую истерику. Он обнимал меня так крепко, что затрещали кости под тяжестью его рук. Воздух тут же наполнился такой болью, что я едва не задохнулась. Мы с Майклом очень долго молчали. Я не смогла ничего сказать из-за стоявшего в горле кома. Да и что тут скажешь? Майкл, казалось, навсегда приковался ко мне, видя во мне спасательный круг. Я бы не отпускала его никогда, если бы несколько дней назад не случилось то страшное, что я боялась ему рассказать. Это просто добьёт его. Именно добьёт. Разрушит, уничтожит до конца. Я - его единственная надежда на этот мир. Как же мрачно и больно мне стало, когда я услышала его тихий всхлип. Медленно размыкаю кольцо его рук и обходя стол, сажусь напротив. Это оказалось намного мучительнее, чем я могла ожидать. Он тут же выпучивает на меня усталые глаза и ждёт моих слов. — Привет. — Шёпотом произношу, поднося ладонь ко рту. Это словно сказала не я. Этот голос принадлежал не мне, а горем убитой полуживой женщине, которая перенесла на своём горбу столько боли и отчаяния, что не оставалось сил для жизни. — Майкл. Протягиваю ладонь и кладу на его руку. Он тут же крепко сжимает её и склонившись, целует. И в этом касании нежных губ, которые я почувствовала сквозь кружево, скрывался весь мой смысл, вся моя боль и остаток моей жизни. Моей никчёмной ненужной жизни. Устало вздыхаю и закрываю глаза. Но даже сквозь непроглядную темноту вижу его бледное усталое лицо. Нет слов и сил, чтобы передать какую боль я испытываю, глядя на Майкла. Нет бóльшей боли, чем сейчас... — Как ты, Эни? Его сорванный голос вызвал во мне стадо мурашек и горечь во рту. Я едко улыбнулась. Глупый вопрос... — Могу соврать? — Нет, — лаконично улыбнулся Майкл. Эта улыбка была такой же прекрасной, как всегда, а в глазах снова сверкнули какие-то обнадеживающие огоньки. Моё сердце застучало как бешеное. И разрушить это признанием о измене? Господи, да он же режет меня без ножа. Ровным счётом, как и я его. Уже готова раствориться, сравняться с землёй, упасть с обрыва, сорваться в пропасть, но ни за что на свете не говорить ему этого. Его улыбка задержалась всего на пару секунд, но этого мне хватило... это как новый глоток свежего воздуха, как глоток чистой родниковой воды, как чистая рубашка. Слезы снова били по щекам. Я так не хотела этого. Так не хотела плакать. Так не хотела, чтобы он это видел. Это просто ни к чему. Это не нужно сейчас, здесь. Я делаю только хуже... в который раз... — Мне очень плохо без тебя, Эни. Я скучаю по нашим дням, когда мы беззаботно вставали в час дня с кровати и лениво шагали на кухню в поисках перекуса между просмотром фильмов и сексом... мне не хватает запаха твоих волос, твоей кожи. Не хватает твоих тёплых губ и горящих глаз. Почему ты плачешь? Ответ на вопрос затерялся в обрывках разума, который всё ещё оставался со мной. Его слова медленно, но верно добивали меня. От них мне было приятно и горько одновременно. Я чувствовала свою вину как никогда. Майкл совершенно не виновен. Ни перед кем. Он абсолютно чист и невинен, как настоящий ребёнок. Он не заслуживает такого мира вокруг него. Ему в нем опасно. И я его не заслуживаю. Ничем, никак. — Майкл, я тебя очень сильно люблю. Мне страшно и больно от мысли, что кто-то сделает тебе больно. Который раз убеждаюсь, что без тебя вполне себе могу покончить с собой. Майкл, прости меня. Мне очень страшно. Я очень сильно напугана и разрушена. Майкл, я не знаю, что делать. Я пообещала тебе. Но навряд ли что-то выйдет. Никто не даёт никакой уверенности в том, что тебя можно вытащить. — Я буду здесь столько, сколько нужно. Не думай о плохом. Мне никто не сделал больно. — Ты врешь. На твоём лице всё написано. Ты здесь гибнешь. И ты не дождёшься ничего хорошего от этих уродов. Не знаю, могу ли ещё на каких-либо правах пообещать тебе, но я вытащу тебя отсюда. Обязательно вытащу. — Конечно можешь, ты моя жена. Ты моя единственная и любимая. Эни... Я громко простонала, почти проплакала его имя, получая очередной укол страха и боли в спину. Как после этих слов признаться ему? У меня нет ни слов, ни желания. Очень страшно увидеть его лицо, прочитать его эмоции. Майкл с такой нежностью и любовью говорил эти слова... это было в последний раз. Точно в последний. Если я сегодня не расскажу, то завтра сброшусь с моста. Мне будет очень стыдно в любом случае. — Ты тоже мой единственный и любимый, Майкл. Я... я не знаю что ты думал на мой счёт, что ты пережил. Как ты пережил все то, что происходило... — Я читал газеты и в курсе всего того, что происходит вокруг тебя. Мне очень жаль тебя. Ты этого не достойна. Ты не должна это терпеть. И мне очень жаль, что ты попала под раздачу... я так надеялся, что хотя бы тебя они трогать не станут. Но нет, добрались. Обо мне не беспокойся. Я увидел тебя и мне стало намного легче. Словно я плотно поужинал и глотнул свежего воздуха. — Майкл, пожалуйста, хватит. Хватит этих слов. Они мешают мне признаться тебе... это... самое страшное и самое ужасное, на что способна любящая женщина. Это было каким-то затмением, каким-то мимолетным помутнением разума. Я просто потерялась в реальности и забыла где находится грань между нравственностью и физическими потребностями. Это убьёт тебя. Я знаю точно. Убьёт. И ты находишься совершенно не в том положении, чтобы получать это. Это не достойно тебя. Майкл, я тебе изменила. Один раз. В одной из твоих машин. Я не знаю и не понимаю как это произошло. Совершенно не могу с этим существовать. Мне очень сложно в этом признаться. Поверь, мне очень стыдно и больно. Я поступила, как последняя тварь, как настоящая шлюха. Майкл, я всё прекрасно понимаю. И прошу у тебя прощение за такую огромную боль, что ты испытываешь сейчас. Я умоляю тебя простить меня. Ты - единственное, что нужно мне! Просто знай, что я в любой момент рядом. Я готова ради тебя на всё. Прости... я очень сильно люблю тебя. Остальные слова я не выговаривала из-за неожиданно свалившейся на меня усталости. Я чувствовала, как мозг теряет кислород и вот-вот закончит свою жизнедеятельность. Последнее, что увидела - совершенно пустое безжизненное лицо Майкла с одинокой слезой на щеке.