Малиновые мемуары

      Кея любила дожди, но солнце она любит больше. В дождливые дни нельзя сбежать на крышу, нельзя почувствовать вкус свободы на кончике языка, рвущийся счастливым смехом из груди.       Зато можно видеть ленящуюся Мукуро. Вот как сегодня — этот визит состоялся только потому, что с обедом на крыше школы, как обычно, у них не сложилось. За окном лило как из ведра, оранжевый уровень опасности на улице утверждал: там ураган, и неизвестно, как школьники пойдут домой — и пойдут ли.       Пока что об этом думать было рано, и Кея не хотела думать — потому что в приемной не было никого, члены ДК заняты патрулем коридоров, а значит, что и нарушители будут караться на месте без ее непосредственного участия.       Блаженство в чистом виде, сюда никто не сунется еще очень долго.       Мукуро сидела на одном из этих ужасных диванов, что поставили в приемной, вытянув ноги. Форма Кокуе вводила редких визитеров в диссонанс — нарушительница правил в святая-святых главы ДК школы, в ее же кабинете.       Ужас, мрак, камикорос.       Кея откинулась на спинку кресла, любуясь совершенным профилем возлюбленной и вслушиваясь в шорох дождя.       У них обеих на шее блестели тонкие цепочки, обремененные неподъемным грузом — кольцами с половинками рисунка характерной чеканки.       Вонгола нежно взяла за глотки всех хранителей Дечимо старческими пальцами Девятого босса и сжала до легкой асфиксии. Не вырваться, не выбраться, не сбежать. Иллюзия выбора, свободы, равенства — просто иллюзия. Кея научилась отличать их от реальности очень хорошо.       Один только Савада продолжал заниматься самообманом, жалкое травоядное.       Туманница потягивалась, завалившись на спину на мягких подушках, а Кея, любуясь этой ленивой кошкой, продолжала работать...       Спустя несколько часов не самого плодотворного труда Кея открыла настежь окна, ведущие на улицу, впуская в помещение свежий воздух и голоса уходящих домой учеников, и закрыла двери приемной на замок. Пора было смириться, что когда ее личное наваждение поблизости — чудес от себя ждать не стоит.       Мукуро дремала на диване, когда Кея аккуратно легла сверху, устроив голову на маленькой груди Рокудо, и слушая, как бьется чужое сердце.       Пальцы Мукуро привычно зарылись ей в волосы, привычно перебирали отрастающие пряди, привычно опустились на шею, почесывая кожу, постепенно переползая на спину. Кея готова была мурчать.       Мукуро любила прикосновения и объятия, но так ненавязчиво все делала, что на мании прикосновений ловила себя сама Хибари.       В такие мгновения Кея меньше всего походила на «грозу старшей Намимори» и гораздо больше — на очень влюбленную девушку. И очень любимую. — Слушай, Кея-чан… — охриплый спросонья голос Мукуро звучал задумчиво. Хибари поленилась открывать глаза и просто потерлась щекой о чужую грудь, давая понять, что она — само внимание, сбивая Мукуро на полуслове. — Ку-фу-фу, подожди немножечко, ну…       Кее хотелось сейчас же расстегнуть форменный пиджак, задрать очередной топ и облизать навершие возбужденного соска — вот этого она и правда хотела, а ждать — нет. Цепкие пальчики пошли в дело, надолго прерывая Мукуро с ее болтовней.       Взъерошенные и возбужденные, девушки отлипли друг от друга, когда солнце уже клонилось к закату. Кея с сожалением поцеловала подругу — дома ждали дядя и занятия, а Мукуро совсем не всегда была готова разделить с ними ужин, даже если ничего необычного дядя не готовил. — Кея, — Мукуро держала ее за бедра, не давая подняться, белая кожа казалась персиковой в свете заходящего солнца. Это было красиво, по-настоящему красиво, и жаль, что глаза Мукуро скрывались в темноте. — До Конфликта колец я едва ли смогу появиться снова — Бермуда затянет гайки по приказу дона Вонголы до упора, чтобы помешать мне прийти. Так что на битву Тумана не жди меня.       Кея облизывала пересохшие губы. Это все похоже на… — Ты больше не придешь? Ты меня бросаешь? — маленький кулачок ударил в худое плечо, лицо исказилось.       Мукуро даже не поморщилась. Только положила ладонь на щеку Хибари, а через секунду все исказила иллюзия. — Не уверена, что у тебя в кабинете нет прослушки, — Мукуро скользила влюбленным взглядом по ее телу, а Хибари бросило в жар: если их кто-то слышал, то она убьет всех, кто мог получить запись. — Пусть думают, что я тебя бросила и что мы попрощались. Слишком громкий скандал — это не в твоем духе, но пообещай прикончить меня, когда мы оденемся, ладно?       Кея поджала губы. — На Битву придет мой медиум. Мальчик, но, пожалуйста, позаботься о нем — ему некуда будет пойти, в Кокуе-лэнд Чикуса, Кен и М.М. — не та компания, в которой ему будет хорошо. Он слишком слаб телом, а красться к тебе у меня не будет времени, — Мукуро, извиняясь, целовала ее. От перспективы делить крышу с парнем Кею передернуло, но если ради Мукуро… — Позаботься о нем, как обо мне, пожалуйста, — снова настойчиво попросила Мукуро, беря ее за руки и целуя, целуя, целуя — так, что тело наливалось жаром, в животе горячо тянуло и дергало сладкой судорогой.       Только поцелуи. Кея готова была скулить и умолять о прикосновении, готова тереться и ползти по битому стеклу, чтобы Мукуро дала ей большее.       Но вместо этого она тяжело вздохнула, с трудом открывая глаза, с плывущим взглядом. — А любить мне его тоже, как тебя? — с трудом вытолкнула она заплетающимся языком из себя, а потом поняла, что сказала что-то не то: Мукуро замерла. Окаменела каждой мышцей, и когда Кея сфокусировалась наконец — Мукуро начала смеяться. Плакала и смеялась, вытирая лицо запястьями, а потом прижалась к Кее вся. Поцелуй получился мокрым, соленым. Долгим. Прощальным. — Ох, Кея, — успокоившись, Мукуро погладила ее по щеке, погладила губы большим пальцем, шею. — Никогда бы не подумала, что ты скажешь мне такое.       Иллюзия рухнула — Кея могла поклясться, что почувствовала, как откуда-то из нутра Мукуро повеяло стылым холодом ненависти и смерти, а она уже сплевывала, пунцовея от стыда, гнева и страха за мелькнувшую насмешку: — Убирайся. Попадись мне на глаза снова — и ты за все ответишь, я загрызу тебя до смерти! — обещала она, имея в виду и Мукуро, и тех, кто мог это слышать.       Смех Мукуро был совершенно безумным, похожим на звон бьющегося стекла, на скрежет арматуры, готовой упасть и погрести под собой всех, кто не успеет убежать.       Она не прощалась.       Кея осталась одна, негнущимися руками одевалась, на негнущихся ногах шла домой. Тонфа весили добрую тонну, тянули к земле. Тяжело. Хотелось лечь на землю — и больше никогда не вставать.       Фонг гонял ее нещадно, и только когда кончилось время — поворчал ласково, но погладил ее, без сил лежащую на татами, по голове. — Много видел девушек, лежавших вот так, и никогда — чтобы они так лежали в приступе депрессии, — поделился он, — и сел рядом по-турецки.       Кея с трудом села рядом — теперь она была по-настоящему избита, и вся ее боль имела смысл. Много смыслов. — Научи меня находить жучки, — вдруг попросила она, и бессмысленный взгляд серых глаз прояснился.       Фонг молчал, слишком ошеломленный, несколько секунд. Потом не сдержал нервного смешка. Он был удивлен просьбе, но… — Ладно, но придется звать специалиста из Китая. Мужчину. Ты потерпишь? — Поставим гостевой домик в саду? — Кея упрямо поджала губы и хмурила брови. — На несколько кроватей.       Фонг вздохнул, потом, осмыслив, снова приподнял брови. — Планируешь гостей, но не для себя? — проницательно уточнил он. Кея досадливо кивнула. — Мукуро попросила присмотреть за одним своим питомцем, но, полагаю, где один — там и остальные. Бесит, конечно, но забить их до смерти я всегда успею, — она уговаривала сама себя. Ее дом — ее крепость, чужих тут быть не должно. Отдельный домик — это выход, она тут хозяйка, а не ее родители, значит, что и правила, по которым все будет, будут ее правилами. — Гамаки, шкафы и ширмы, делящие помещение, — подсказал Фонг. — Я оформлю заказ. Обяжешь всех соблюдать чистоту и порядок. А готовить и обедать они могут приходить в дом. Если будут хорошо себя вести и не создавать много шума.       Кея кивнула. — Так и сделаем, — твердо решила она.       Да, в доме много комнат — но недостаточно. Кея нервничала, когда после полуночи задерживался Дино, вслушивалась в темноту, когда знала, что дома родители.       Одиночество мешало — но не-одиночество с неприятными или чужими людьми откровенно бесило. Бесила сахарница не на месте, бесили чужие вещи в ванной, бесили гора обуви у двери и посуда в раковине.       Берешь что-то чужое — ставь на место в тот виде, в каком взял, — Кея всем сердцем любила эту простую истину и следовала ей неукоснительно.       Мукуро не бесила — невозможно, но истинно.       Фонг не мешал — удивительно, но факт.       Родители и Дино были чужими. Мукуро и Фонг — нет. — Иногда мне жаль, что мой отец — не ты, — призналась она, ложась обратно, закрывая глаза локтем и не спеша больше подниматься с татами.       И не видя, как у Фонга опустились уголки губ.