Сказка - ложь...

*** Когда-то, царевич Ваня очень не любил и стеснялся своего имени. Насупливал нос, надувал щеки и губы. И решительно отказывался отвечать развеселым потешкам мамок-нянек: таких иванов в ближайшей деревне – десяток на каждый двор, а он – царевич! Это что, разве подходящее имя для царевича?! Ласково-укоризненное матушкино «Ванечка» очень хорошо и созвучно перекликалось с голосами с подворья или за околицей: «Твою *…» по матушке и «туды ее в дышло! – И так-раз этак! Ванька-дурак опять начудил…» Каким-то особенным хмыканьем: «Угу, Иван-быков-сын…» Само собой, о последнем мальчик – по малолетству и по воспитанию – еще не понимал, о чем речь. Но тому, чтобы обижаться на то, что его именем, оказывается, еще и дразнят кого-то другого – это не только не мешало, но даже способствовало! Ваня очень любил матушку, - тихую, спокойную женщину с добрыми коровьими глазами за неизменным станком с вышиванием. Шила царица как положено, на тонком шелке с бархатом, серебром и золотом, жемчугами с яхонтами, ни много ни мало – пелены да покровы в дар для храмов. Строго наказывала себя блюсти и худых, поганых слов не повторять бездумно. Батюшка-царь младшего позднего сына тоже любил, баловал. А как подрос - и жалеть начал: был бы девкой – был бы краше, было б лучше вашим, нашим… Склад такой и красоту – не прилично мужику! И это была не шутка. Младший царевич рос пытливым, но послушным, старательным, усердным и прилежным, полным искреннего преклонения к семье и старшим. Тонкий, стройный, звонкий, гибкий, с вечно распахнутыми навстречу целому миру, немного удивленными или задумчивыми глазами цвета ясного летнего неба – на пол лица. В обрамлении густых локонов цвета красного золота. Нет, конечно, Ваня и в седле сидел как нужно, умел пустить стрелу и знал с какой стороны берутся за меч, а не только красиво говорил и ложку мимо рта не проносил. Еще, у мальчика вдруг оказался сильный красивый голос и очень тонкий чуткий слух… Вот-вот. Лучше б не было царицы, если б был бы он девицей! Но, чего уж нет, - тому не статься! Царь одновременно и радовался, что между сыновьями, равно жданными и желанными, любимыми, нет грызни за власть. Что ему нет необходимости делать подчас очень трудный выбор между долгом отцовским и долгом государевым. Оба старших сына были действительно достойны, сильны и умны. Выражаясь иноземным языком, – еще честолюбивы и амбициозны. Георгий был не столько прост, сколько прям. Более вспыльчивый, более отходчивый, он действительно мог и зашибить ненароком. Знал свою силу, умел ею пользоваться. Войско у него ходило по струнке. Однако широта души сказывалась и в том, что со своими людьми он делил не только походные невзгоды, но и незамысловатые радости. Сдержанное уважение соратников, жаркие взгляды красавиц, восторженные слюни безусых юнцов и легкий румянец на щеках только-только заневестившихся девчушек… К тому же, тяготы похода это одно, но нищетой средний царевич, понятное дело, не мучился. О чем же страдать? Надо отдать должное, к старшему брату царевич Георгий особой любви не испытывал. Но… Семья же это святое! Ему и в голову не могло прийти даже оскорбить брата, не говоря уже о чем-то большем! Да и не за что было. Царевич Федор был не самым сильным, не самым умным и не сказать, чтоб уж красивым. Вот только как-то так оказывалось, что все одно – хочешь не хочешь, а по его слову выходит! Весьма полезное для царя качество. От его вопросов порой Дума плакала горючими слезами, а дьяки рвали бороды в отчаянии. Кроме того, Феодор и так был старшим и самым очевидным наследником. Он это знал с рождения, ему незачем было чего-то бояться. Свою семью, и братьев, в том числе, он тоже по-своему любил, старался заботиться. Относительно Георгия, надобности в том не было. Тот с малолетства был упрям и в меру смышлен. Брат добровольно и с охоткой, взял на себя то, на что у него банально не хватило бы ни сил, ни времени, ни таланта, ни той самой охоты. Щит и меч. Что ж… Древние законы таковы. Кому водить дружину, а кому эти самые законы принимать! Младший, - явился сюрпризом для обоих. Но оба равно, хоть и каждый по своему разумению тоже принял участие в воспитании брата. Отец был только рад такому рвению, как водится, на радостях пустив все на самотек. На удивление, боялся Ваня именно брата старшего. Он с легкостью мог заучить любой урок, но Федор просто так не отступал: Щегол свистит, В углу паук плетет. На поле – мак цветет. И каждому дан свой талант. У каждого есть нить, Ждет каждого полет. На поле рос и лён… Что скажешь, музыкант? Кто уж скажет, чему и для чего пытался выучить братишку старший царевич, но средний – совершенно не желая и не ведая о том, повернул колесо его судьбы. Как-то раз, успокаивая мальчика, у которого все стрелы так и не пришлись сколько-нибудь кучно по мишени… Он вместо того довел его до стыдных слез. Ваня – брату не признался. Сильный он, и он могуч, Голова повыше круч! Старший брат не засмеялся, (хотя Ваня опасался), А потом… Посадил не на колени. Рядом. Прямо на ступени. И смотрел куда-то в даль. Очень долго говорил: Ваня аж дышать забыл. …Что их дядя знатный воин, Всяких почестей достоин. Он живет за треть-земель С ладой-любушкой своей. Имя ей сама Моревна… Знамо знать, она – царевна. И женитьбы ради этой Он стрелой не зайцев бил. Он Кащея погубил. Было то зимой иль летом – Кто упомнит. Дело то – Лопухами поросло. Что ж, одной своей цели царевич Георгий безусловно достиг. Ваня перестал расстраиваться по поводу имени. Он даже проверил и убедился, что вся история не выдумка и байка ради его спокойствия, у него действительно есть вполне реальный дядя Иван-царевич, младший брат отца, который не так давно женился на Марье Моревне, прекрасной королевне. Ваня его не помнил лишь по младости лет, потому что когда его героический тезка отправлялся мир посмотреть и себя показать, сам Ванечка еще до горшка не всегда вовремя доходил. И то, что его, тоже младшего сына, назвали Иваном, - можно сказать, семейная традиция, а нынче и вовсе даже почетно и совсем не обидно. Зато кое в чем другом вышла промашка. Видимо, уж слишком впечатлил младшего царевича рассказ брата, и вместо того, чтобы взяться за ум, Ванечка канул в мечты как в омут, с головой. Может быть, сказалась фамильная увлекающаяся натура, но уж каких только подвигов ему не воображалось, каких чудес не видывалось где-то там, в тридесятой стороне! Не спасло и резонное замечание уже Федора-царевича, что для свершений иметь потребно не только красивые глаза и крепкие руки, но и умную голову на плечах. Иван-царевич и так все свободное время вздыхал над книгами, порой и ночи напролет, вот только все знания его были, как бы сказать… академическими, отвлеченными. Царь вздыхал украдкой, что младший сынок у него не от мира сего, суеверно сплевывал, но до поры до времени махнул рукой – у него вон, старшие надёжа и опора. Чего уж бога гневить и на судьбу пенять! Хотя, чем старше становился царевич, тем чаще покалывало иногда сожаление, что третий ребенок у него Ваня, а, допустим, не Василиса какая. С девкой было б проще: выдал за муж и пускай сидит мечтает дальше в терему. И ей такое дело не в тягость, и всем остальным радость и польза, ведь не абы ж за кого – королевич там или богатырь какой. Можно и испытания устроить, народ потешить, соседям нос утереть… Царская свадьба дело такое! И веселое, и выгодное. Пока же, несмотря на всю любовь, Ваня не заставлял отцовское сердце замирать от гордости и предвкушения. Между тем, вопрос встал ребром – царевичу шел ни много ни мало осемнадцатый год. Старшие братья давно при деле, давно женаты, у них уже свои Вани бегают… И на семейном совете было решено и впрямь отправить младшего царевича поездить по свету. Иван все же не дурак, ни себя, ни родных не опозорит, зато посмотрит наконец на чужую сторону сам. Чудеса там или не чудеса, до подвигов, конечно, вряд ли дойдет, но может статься, что какой-нибудь толк из затеи и выйдет. И для начала, в качестве положительного, так сказать, примера, Иван отправился не куда-то, а к тому самому доблестному дядьке в царство королевны Марьи Моревны.