Пасмурные

Плотно задёрнутые шторы не пропускали свет, окрашивая некогда светлую и уютную комнату в грязно-серые цвета. Сгущающиеся тени старательно прятали в себе обломки мебели и куски стекла, рассыпанные по полу, и только страницы порванных книг укоризненно белели в подступающем сумраке. Мирону всё равно. Пусть хоть весь мир окрасится в пепельные оттенки… Уже окрасился. Что-то мерзко стучало в висках, царапалось тупыми когтями внутри черепной коробки, ворочалось и не находило себе места. Это что-то щипало в носу, перекрывая доступ кислороду, холодило щёки и шею подсыхающей влагой и стягивало кожу солёной плёнкой. Время как будто остановилось, мужчина едва ли мог понять, сколько дней он уже находится в этой засыпанной осколками прошлой жизни комнате. Мирону было всё равно. Лишь бы избавиться от этого зудящего, отдающего в виски, заполошно бьющегося сердца, что норовило вот-вот остановиться. Но не останавливалось, предательски продолжая натужно качать стеклянное крошево по венам. По другому Мирон не мог объяснить ту агонию, что скручивала всё тело. И это единственное, на что ему не всё равно. Первые дни больно было настолько, что хотелось выть. Отчаянный крик отражался от стен, стальными иглами впиваясь в раскуроченное сознание, принося всё новые и новые волны боли. Стараясь скрыться от этого, мужчина загнанным зверем метался по квартире, сметая всё на своём пути, круша мебель, словно она была сделана из бумаги. Казалось, это приносит хоть какое-то облегчение, но спустя несколько мгновений всё начиналось вновь — навязчивые мысли, какофония голосов и одна единственная картина, которая теперь навечно запечатлена перед глазами: разрушающееся, охваченное пламенем здание, которое навсегда отняло у Мирона самого дорогого ему человека. Вскоре от уютной квартиры остались только горы мусора, и где-то в глубине сознания чудом сохранившийся островок разума пытался убедить мужчину, что если продолжать в том же духе, то следом он разрушит и самого себя. Уже начал разрушать. Голос пропал через несколько дней. Связки сдались первыми, не выдержав несмолкаемого потока горя и отчаяния. Фёдоров ненавидел их за это. Они бросили его один на один с этой пыткой, не оставив ни единой возможности хоть как-то выплеснуть это из себя. Костяшки ныли, сочились сукровицей сквозь разодранную в клочья кожу, израненные пальцы отказывались слушаться, а ноги уже с трудом удерживали вес тела. Доведённое до своего предела тело требовало отдыха, окутывая разум непроницаемой плёнкой опустошения. Не в силах больше противостоять ему, мужчина опустился на пол, падая в объятия тревожного сна.

***

Пробуждение было мучительным. Едва ли отдохнувшему Фёдорову далеко не с первого раза удалось подняться с пола. Мышцы сводило судорогой, из-за чего те отказывались работать. Прежде всегда послушное, сильное тело сопротивлялось любой попытке пошевелиться. Оно просто было не готово к новой вспышке злости. Мужчина и сам к ней не готов, но, прислушавшись к себе, он осознал, что злости больше нет. Она ушла, оставив после себя погром и руины, полностью опустошив мужчину. Он чувствовал себя дряхлым старцем, который давно уже умер где-то там внутри, но его тело, по какой-то чудовищной ошибке природы, продолжало жить. Злость ушла, но вот тоска и боль никуда не делись, Мирон чувствовал, как они улеглись тяжёлыми камнями на душе, болезненно впиваясь в него своими острыми гранями. Сейчас же, наконец с трудом поднявшись и оглядев окружающую его разруху, Солдат лишь хотел оказаться как можно дальше от этого места, где всё напоминало о происходившем ранее безумии. Накинув первую попавшуюся под руку куртку, мужчина натянул поглубже капюшон и, слегка покачиваясь, вышел из квартиры. Ему нужно было проветриться. А со своей жизнью он разберётся позже. На свежем воздухе дышать внезапно стало легче, но неожиданно яркое для осени солнце резало глаза. Стараясь спрятаться от него за капюшоном и во дворах тесно прижавшихся друг к другу высоток, Мирон неторопливо шёл вперёд. Без какой-либо цели, врезаясь в прохожих и спотыкаясь о неровности дороги, он заторможенно переставлял ноги, стараясь сосредоточиться только на этом примитивном действии. Спустя сотни и сотни метров Фёдоров наконец почувствовал, что ноги снова начали его слушаться, а дорога перестала расплываться перед глазами. Он даже смог неуклюже переступить через внезапно возникшую перед ним кочку, вместо того, чтобы в очередной раз о неё споткнуться. Когда на улице уже окончательно стемнело, мужчина решил наконец оглядеться вокруг. Район показался ему смутно знакомым, а, когда Солдат всё-таки осознал, где он находится, сердце болезненно сдавило. Их квартиры находились почти в противоположных концах города, и, чтобы преодолеть это расстояние пешком, пришлось бы потратить не один час. Но Мирон знал, что если он сейчас перейдёт дорогу и свернёт в небольшой скверик, притаившийся во дворах, то буквально через пару минут окажется около дома Рудбоя. Сколько же времени он провёл, блуждая по городу? Первым желанием мужчины было запрыгнуть в любой попавшийся автобус и убраться от этого места подальше, но, оглянувшись на пустые улицы, он понял, что транспорт уже давно не ходит. Успокоив внезапно сбившееся дыхание, Фёдоров снова обернулся к едва различимым в полутьме силуэтам деревьев и, собравшись с духом, направился в их сторону. Он понимал, что рано или поздно ему придётся прийти сюда, разбередить ещё совсем свежую рану, так зачем откладывать? Без каких-либо проблем проникнув в подъезд и поднявшись на нужный этаж, мужчина снова в нерешительности застыл перед знакомой дверью, окрашенной серо-синей краской. Малодушно снова захотелось сбежать, но усилием воли Мирон заставил себя остаться на месте и достать ключи из кармана. Ваня подарил их ему вскоре после того, как они решили встречаться, мотивируя это тем, что в доме парня Солдат всё равно появлялся чаще, чем у себя дома. Не давая себе времени на новые мысли о побеге, мужчина вставил ключ в скважину и озадаченно застыл. Ключ не подходил. Фёдоров огляделся вокруг, пытаясь понять. Неужели он был в настолько растрёпанных чувствах, что перепутал квартиры, но нет. На подоконнике находившегося рядом окна стояла знакомая консервная банка, приспособленная кем-то под пепельницу, на стене — облупившаяся краска, в чьих очертаниях при должном желании можно было разглядеть огромного кота, и самое главное — номер квартиры, написанный на двери знакомым кривоватым почерком. Но ключ всё ещё не подходил. — Мы поменяли замок, — неожиданно раздался знакомый голос с верхнего этажа, а за ним послышался и звук шагов на лестнице. — И давно ты меня пасёшь? — хмуро спросил Мирон, наблюдая, как по лестнице спускается Рикка собственной персоной. Голос Солдата напоминал скорее скрежет металла, нежели внятную человеческую речь, но Фёдорову сейчас не было дела до таких мелочей. — Мне сообщили сразу, как только ты вышел из дома, — пожал плечами тактик, подходя ближе, давая рассмотреть себя в скудном подъездном освещении. Мужчина выглядел похудевшим, под его глазами залегли глубокие тени, но Мирона это также не заботило. — Все эти дни за твоей квартирой также присматривали. Ты не задумывался, почему никто из соседей не пришёл жаловаться на твои ночные концерты? — Похуй, — отмахнулся Фёдоров, снова повернувшись к двери. — Что с замком? Открой, я хочу попасть внутрь. — Боюсь, это больше не представляется возможным. — С хуя ли? — тут же встрепенулся мужчина, чувствуя, как внутри всё зарокотало. А он-то думал, что больше не способен на какие-либо эмоции. — Это стандартная практика, — уклончиво ответил шпион. Мирон почувствовал, как злость вышла на новый виток, и, только приложив всю свою волю, смог усмирить её. Что-то внутри него подсказывало, что срываться сейчас на тактика было не лучшим решением. — Эрик, не еби мозги, — устало произнёс он. — Хватит ходить вокруг да около. Рикка тяжело вздохнул и чуть сгорбился, видимо, наконец выходя из своего режима суперсекретного шпиона. — Есть правила, Мирон. Как ты знаешь, тактики во многом действуют вне закона. И для того, чтобы это было проще сделать, вся информация о нас удаляется из системы. Это значит, что наши дела не просто отсутствуют в архивах Корпорации, а их вообще нигде нет. Всё уничтожается. Паспорта, свидетельства о рождении, больничные карты. Нас нет ни в одной государственной или не очень базе данных. Поэтому, если сотрудник погибает во время выполнения задания, также уничтожаются все его следы существования на этом свете. В том числе и личные вещи. За этой стеной больше нет знакомой тебе квартиры, Мирон. Теперь это просто пустое, нежилое помещение. — Погоди, так это значит… — непонимающе нахмурился Солдат, но его перебили. — Человека по имени Иван Евстигнеев нет и никогда не было, — мрачно отрезал Эрик. — А так же это значит, что не будет ни похорон, ни могилки, ни оградки. Тело уже утилизировали. — Но это же бесчеловечно! — всё-таки взорвался Мирон, чувствуя, как кровь закипает в венах. — Он умер ради вас, а вы собираетесь просто взять и забыть об этом! Просто выкинуть на помойку память о нём и жить дальше припеваючи?! — Я этого не говорил, — поморщившись от громкого звука, произнёс Рикка. — Пойдём, хочу тебе кое-что показать. Не дожидаясь ответа, тактик начал спускаться вниз, явно собираясь покинуть злополучный подъезд, и Фёдорову не осталось ничего другого, кроме как последовать за ним. Выйдя на улицу, шпион сел в припаркованную рядом машину и, едва Мирон оказался на соседнем сидении, втопил педаль газа в пол. Ехали молча, и, когда Солдату надоело разглядывать пролетающие мимо улицы, он перевёл взгляд на мужчину рядом. Эрик выглядел несильно лучше Мирона, это можно было заметить по его бледной коже и едва заметно подрагивающим рукам. И как бы сильно Фёдорову не хотелось это признавать, но он понимал, что смерть Рудбоя тоже стала для него большой потерей. Не прошло и получаса, как они оказались около здания Корпорации. — Постарайся не отсвечивать. Если Мамай узнает, что я притащил тебя на работу, он мне голову откусит, — нервно оглядываясь вокруг, произнёс шпион. Мирон ничего не ответил, лишь в последний раз поправил капюшон, следуя за тактиком по извилистым коридорам. И лишь когда они оказались непосредственно в кабинете Рикки, всё-таки спросил: — Ну и зачем ты притащил меня сюда? Полностью его проигнорировав, Эрик подошёл к стене, находящейся за его столом, и нажал на какую-то панель. Тут же раздался тихий компьютерный свист, и стена неторопливо поехала в сторону. За ней оказалась аккуратная ниша, в которой на небольших крючках висели какие-то цепочки. Подойдя ближе и наконец сообразив, что это, Фёдоров непонимающе уставился на шпиона. Непонятные цепочки оказались небольшими кулонами. Треугольник, вписанный в круг. Такая же была у Вани. Такой же символ был на документах всех тактиков. — Думаю, не трудно догадаться, что такой есть у каждого из нас, — наконец заговорил шпион, доставая из-под рубашки точно такой же кулон. — И это всё, что остаётся от нас после нашей смерти. — Что это? — растерянно спросил Мирон, снова разглядывая нишу. Цепочек было много. Навскидку мужчина мог сказать, что их немного больше сотни. От этого становилось дурно. — Как я уже говорил, информация о нас отсутствует в любой базе мира. А это — единственное доказательство того, что мы хотя бы существовали. Своего рода крошечные карты памяти, на которых собрана вся информация про того, кому она принадлежала. И мы помним их всех. Так что не стоит говорить, что мои люди для меня не более, чем разменные монеты. Это не так. — Прости. Я был не прав, — мужчина виновато отпустил глаза. — Зачем ты показываешь мне всё это? — По правилам, нам запрещено заводить отношения, так что обычно, если кто-то из ребят умирал, это не расходилось дальше нашего подразделения. Но Рудбой всегда пёр против правил, — Эрик грустно улыбнулся, снимая с крючка один их кулонов, слегка помятый и со следами копоти. — Так что... я думаю, он бы хотел, чтобы это осталось у тебя. Защиту на нём я отключил, так что как минимум твой компьютер он не взорвёт. — Спасибо… Я… Мне… — Мирон беспомощно замер, зажимая протянутую цепочку в кулаке. В носу предательски защипало. — Просто иди уже, — отмахнулся от него Рикка, подходя к своему столу и устало падая в кресло. — И постарайся сделать так, чтобы моим ребятам больше не пришлось угрожать твоим соседям, когда те вздумают вызывать полицию.