Now you do

Иду на Вы. Капитан Крокс. (Д. Емец. Гладиатор забытых созвездий)

Утро третьего дня тренировок выдалось на диво мрачным. Шел дождь. Хорошо выспавшись под музыку стука капель по окну, Эвелин после утренних процедур зашла в столовую. В помещении был один Оскар, неторопливо накладывающий себе салат, омлет и прочие вкусности с тарелок, стоящих на столах вдоль стены, да безгласые замерли по углам, готовые в случае чего прийти на помощь. Эви подошла к окну, повернув и дернув ручку, распахнула его, подставив лицо под залетающие в комнату капли дождя. — Сегодня показательные, — нарушил через некоторое время молчание Оскар. — Ты уже решила, с чем будешь выступать? — Да, — девушка не отрываясь, закрыв глаза, вслушивалась в дождь. — Это будет… — Меч, Оскар. Это будет меч. — Странно, — хмыкнул ментор. — Несмотря на то, что мечи всегда есть среди оружия, я ни разу не видел, чтобы его использовали. Топор, секира, кинжалы — пожалуйста. Даже короткий меч один раз был, но длинный, настоящий — никогда. — Топор практичнее. С точки зрения обычного трибута. — Пожалуй. А еще меч слишком… — Благороден? — подсказала девушка, оборачиваясь к наставнику. — Да. И не особо удобен непривычным к нему рукам. Эвелин хмыкнула, повернувшись обратно к окну и опираясь на подоконник. Не удобен… А секира удобна. Надо же… Прав был Клаус: все скатилось до варварства. — А теперь нужно решить, кто с кем будет индивидуально заниматься летом, — директор Школы поднял взгляд от листка и оглядел выстроившихся перед оценочной коллегией учеников. — Марк Армстронг — тренер Донат Марш; Шейла Бэйн — тренер Веста Валентино; Оливер Бишоп — тренер Джулия Фарнезе; Донна Брукс — тренер Константин Людвиг; Эрик Гибсон — тренер Амилия Розенберг; Грейс Карр — тренер Феликс Кар; Джесси Линч — тренер Донат Марш; София Палмер — тренер Джулия Фарнезе; Брайан Рейли — тренер Амилия Розенберг; Меган Салливан — тренер Феликс Кар; Роберт Ши — тренер Константин Людвиг; Эвелин Уошинтон… — Я возьму ее тренировать, — раздался справа от директора ленивый голос. Мистер Айронс растеряно обернулся: — Но мистер Майклсон, Вы уверены… — Я уверен, — Клаус лениво облизал губы. — Она того стоит. Эвелин потерла переносицу, выгоняя из головы воспоминания. Тогда все было слишком хорошо… Потом пришлось платить. — Хей, Эви, ты что, голодать решила? — послышался сзади веселый голос Марка и напарник хлопнул ее по плечу. — Негоже это перед выступлениями… — Нет, задумалась просто, — похлопав его по руке, девушка обернулась, весьма удивившись неожиданным изменениям: теперь в столовой горел свет и вся команда подготовки трибутов была в сборе. На столе стояли разнообразные блюда, в мягких старинных креслах сидели знакомые люди, великолепная люстра освещала желтоватым светом свечей помещение. За окном в непроглядной тьме лил дождь. Разговор потек вокруг других трибутов, их слабостей — менторы и участники делились впечатлениями, дополняя друг друга. Они были словно большая дружная семья… каждый член которой был абсолютно самодостаточен; но вместе было так хорошо… В десять трибуты были в зале. Профи и примкнувшая к ним четверка стояли кругом, ожидая когда будет дано разрешение начать тренировку. Сегодня день делился на два этапа: до ланча — тренировка, а после него — показательные. С момента спуска в Зал Эвелин преследовало напряжение, а руки нервно подрагивали. Такое с ней случалось всегда перед чем-то важным. Девушка знала, что как только наступит время начинать бой, она мгновенно успокоится, но все время до этого она будет дрожать то ли от страха, то ли от нетерпения. Уошинтон обхватила себя руками и начала нервно мерить шагами секцию, стараясь перевести внутреннее напряжение во внешнее. Отмашку уже дали и некоторые трибуты стали в последний раз выполнять упражнения, стараться запомнить что-то новое, словно это продлит им жизнь на Арене. Все это напоминало агонию перед экзаменом: ленивые ученики, не учившие вопросы, стараются хоть что-нибудь скорее прочитать, надеясь вывернуться, а она, Эвелин, не находит себе места от того, что уложенные знания буквально растворяются в голове без следа, хотя и прекрасно понимает, что в нужный момент все всплывет само, а мозг зажужжит и заработает, заставляя извилины шевелиться. Пока же приходилось ждать и изводить себя от нетерпения. Девушка попыталась потренироваться, но любое оружие буквально выпадало из рук, не желая служить. Отчаянное нетерпение, отчаянная неспособность просто ждать. — Хей, Эвелин. Эвелин… — Марк отобрал у нее кинжал, заставляя сесть на скамейку, и опустился напротив нее на корточки, держа ее руки в своих. — Посмотри на меня. Он поймал ее взгляд; девушка оперлась локтями на колени, продолжая греть руки в теплых ладонях друга. В черных глазах Армстронга полыхали уверенность и беспокойство. — Успокойся. Ты все сможешь. Ты сделаешь. У тебя все получится. Ты слышишь меня? Девушка нервно закивала. — Дыши. Дыши. Вот так вот. Вдох — вы-ыдох. Вдох — выдох… Спокойно… Спокойствие. Ты сможешь. Ты сделаешь. Эвелин спокойно, размеренно задышала, приводя в порядок сознание и сфокусировалась на черный глазах противника; аккуратно высвободила левую руку, продолжая правой цепляться за протянутую ладонь, и сжала ее в кулак, запирая все волнение, все чувства глубоко внутри. — Да. Хорошо. Успокоилась. — Ну вот и отлично! — Марк улыбнулся. — А теперь иди и разминайся — что бы ты ни выбрала — хорошая разминка никогда не повредит. — Волнуешься? — не успела Эвелин расположиться у брусьев, как к ней моментально подскочила Эбигейл. — Нет, на самом деле нет, — помотала головой Уошинтон, белозубо улыбаясь. — Только нетерпение, реакция организма, чтоб его! Не люблю ждать. А ты? — Никак дождаться не могу! Вам-то хорошо, вы первыми идете, а вот мы… — уныло протянула девочка, — четвертыми… А если хорошо посчитать, то я седьмая… — Это не так долго… — задумчиво протянула Эвелин, но тут же поправилась: — В целом. — Кста-ати, — заинтересованно протянула Суини, сверкая глазами. — Ты видела, как Анна посматривает на Марка? Похоже, рыбка попалась на крючок! Отвлекаясь от насущных треволнений девушки с радостью погрузились в сплетни о других трибутах. Время шло очень медленно. Даже невинная болтовня с Эбигейл вскоре надоела и не могла сдержать рвущуюся наружу панику. Избегая общества других трибутов, Эвелин сбежала на сетку, растянутую под потолком Тренировочного Зала. Она была нужна для оттачивания навыков скалолазания. Развалившись на спине, ощущая как тело проваливается в ячейки и раскинув руки, девушка уставилась в потолок, мысленно сдаваясь и позволяя сознанию открыть истинные причины беспокойства. Она выбрала меч. Да, это была прекрасная идея, чтобы поразить распорядителей — мало кто сейчас им владел, а ее учил профессионал — тот, кто сам многие века практиковался с ним — Клаус. Клаус. Вот на нем-то свет клином и сошелся. Думая о предстоящем выступлении, девушка не могла не думать о своем учителе, том самом человеке — пусть вампире, неважно, вся эта семья для девушки была в первую очередь людьми — который подарил ей семью, рассказал правду, и из-за которого она потеряла все. Отношения с Майклсонами у Эвелин с самого начала складывались хорошо. Забрав ее на лето для тренировки и позволив жить с ними, Никлаус, сам того не осознавая, подарил девочке тепло семейного очага. Эвелин тренировалась с Ником, помогала по дому Ребекке, проводила время в библиотеке с Элайджей… После спартанских условий Школы, эта семья стала для девочки отдушиной, манной небесной. Так продолжалось три года. Три чудесных лета Эвелин провела с Майклсонами, а когда ей было тринадцать, за четыре месяца до ежегодных показательных выступлений и за месяц до ее собственного дня рождения все полетело к чертям. Как-то в один из вечеров ее последнего лета у Майклсонов, Ребекка сидела на краешке кровати почти засыпающей Эвелин, и Эви случайно обмолвилась, что совсем не знает своих родителей и очень об этом жалеет. Через некоторое время, почти перед началом Школы, Клаус рассказал девочке все, что смог о них разыскать. Всю официальную версию. И тогда Уошинтон была сильно ему благодарна. В феврале по Школе поползли слухи, что ученица Уошинтон пронюхала, кто ее родители и что с ними стало. Это было строго запрещено и каралось почти что наравне с побегом. Ее вызвали к директору, а затем с позором выгнали из Школы. Почему ее тогда не убили как изменника, девочка не знала; догадывалась лишь, что скорее всего Майклсоны постарались. За это она им смутно была благодарна, но и всплывшую правду простить не могла, ведь кроме Клауса об этом никто не знал. Вот так тринадцатилетняя девочка осталась на улице одна. Наплевав на все угрозы и предупреждения, а также на оскорбления и насмешки, она поселилась в старом доме родителей, что был давно заброшен. Странно, но в тайниках, которые Эвелин обнаружила в процессе уборки, были спрятаны деньги и драгоценности. Шиковать бы это не позволило, но жить… жить было можно. Девушка вела жизнь затворника, и выходила разве что за продуктами, да на Жатву. Тогда-то и вспомнились уроки Ребекки про светские манеры и умение себя держать. Заперев все чувства глубоко внутри и нацепив на лицо вежливую улыбку, вне зависимости от того, кто перед ней находился, Эвелин Уошинтон со временем заработала себе статус Железной Леди в изгнании — безупречный одетый и также безупречно держащий себя на публике изгой. Все контакты с Майклсонами были разорваны — практически сразу же после начала процесса. Удивительно, но в тот раз ее трибутом не выбрали. Отсидевшись дома, выплакавшись и зализав раны, девушка поняла, что о ней все забыли. Она никто. Забвение — вещь страшная, особенно для профи, привыкшего всегда и везде быть первым. Но тут играла не столько задетая гордость профи, нет… Но они… ОНИ! действительно считают себя правыми унизить и растоптать человека, а потом о нем забыть. Нет… Так дело не пойдет… Не с ней… Гордость. Именно гордость оказалась тем штырём, который позволил ей подняться, не скатиться в пропасть. Она не будет играть по их правилам. В этот раз будут играть по ЕЕ. Раз за разом смотря Голодные Игры, Эвелин постепенно решала для себя очень важный вопрос — попасть на Игры и, наперекор всем тем, кто так насмехался над ней, блеснуть там, дойти до конца, уничтожая противников и показывая, чего она стоит, и… уйти. Неважно, победит она или умрет в последней схватке, Эвелин возвращаться не собиралась. Не к чему было возвращаться. Видеть изо дня в день эти рожи… А это был бы достойный финал. Так она считала. Так и хотела поступить до момента, пока не сделала глупость и не позвонила Элайдже Майклсону. Он был единственным, с кем Эвелин иногда перезванивалась; единственным, с кем общалась на протяжении этих двух лет. Контакты не частые — лишь поздравление на день рождения да иногда на Новый Год. Но он никогда не был ей безразличен, и девушка не смогла уйти, не попрощавшись, о чем сейчас сильно жалела. Да и все это возвращение в команду, нахождение среди людей теребило воспоминания и открывало старые раны. Уже очень давно Эвелин старалась не испытывать эмоции или испытывать их отчужденно, как когда люди поздравляют совершенно незнакомого человека: вроде и радуются, а вроде и все равно. Старалась держать себя в руках. Железная леди… Прозвище превратилось в стиль жизни. Сейчас же предстоящий бой заставлял все вспомнить — все уроки, все сражения, все лекции Никлауса. Заставлял вспомнить Майклсонов и подумать о возвращении… и прощении. Ведь Клаус мог и не быть источником сплетен, приведших к такому краху ее жизни — дистрикт полон шпионов. А кольцо, настойчиво стягивающее палец, уверенно говорило о том, что ей есть куда возвращаться. Эвелин перекатилась набок, ощущая как сетка болезненно впивается в тело и возвращает ее в жестокую реальность. От недавнего напряжения не осталось и следа, зато в душе поселилась противная жалость к себе, которой там уже давно не было. И теперь Эвелин волновало, как ее оттуда изгнать, ибо вступать в бой в таком состоянии — сумасшествие. Мгновенный спуск по канату привел девушку в себя, а собирающиеся за столами трибуты — к мысли, что настал ланч, а значит время неизвестности почти истекло. — Ты где была? — раздался сзади голос Кристиана. Эвелин глубоко вздохнула, пряча чувства, и обернулась, выпуская канат из рук. — Наверху. Наблюдала за трибутами. — И многое увидела? — Достаточно. — Что ж, значит ты видела и наших сегодняшних гостей, — О’Райан приобнял девушку за плечи и развернул ее к распорядителям, рядом с которыми стояли трое Майклсонов. Уошинтон резко втянула воздух, стремясь не разразиться бранью и не начать вспоминать чьих-нибудь родственников. Спокойно. Ты их не видела. Спокойно. Спокойно. Вот так. Выдохни… Еще раз. Спокойно. — Милые… Кто это? — с ослепительной улыбкой девушка повернула голову к Кристиану. — Какие-то очень хорошие знакомые президента Сноу. Я не много слышал. Но они будут на выступлениях. — Что ж… — Эвелин бросила оценивающий взгляд. — Значит, надо выступить безупречно. Ланч прошел молча. Все так или иначе волновались. Эвелин же неотступно преследовала мысль, что друзьями они обедают последний раз. Еще они встретятся завтра на Интервью, а затем станут стопроцентными, пусть и негласными, врагами. Какие бы союзы они на Арене не заключали, всегда есть вероятность получить нож в спину. А значит, это последний раз, когда они так мило и доверчиво сидят рядом друг с другом и почти не разговаривают. — Ну, что, — Эвелин оглядела ребят, когда они вылазили из-за стола, перед тем, как идти на Показательные, — удачи нам всем. Трибуты переглянулись, вспоминая девиз Голодных Игр, и выкрикнули, слегка перефразировав: — И пусть удача всегда будет на НАШЕЙ стороне! — и дружно рассмеялись, через секунду стирая улыбки с лиц. Да, игры закончились. Начинаются Игры. Они уже соперники. — Приглашается трибут первого дистрикта, Эвелин Уошинтон, — раздалось из динамиков. Ничего особенного, просто констатация факта. Эвелин, вздохнув, встала со скамейки и подошла к большим двустворчатым дверям. Миротворцы распахнули перед ней створки, что захлопнулись, едва она вошла внутрь. Перед девушкой была круглая арена, а вверху, на балкончике, находились распорядители, которые с интересом сейчас на нее смотрели. Безусловно, к концу выступлений, им наскучит наблюдать за трибутами и большинство из них останется незамеченными, а оценки будут поставлены «по желанию левой пятки» или «методом тыка пальцем в космос», но пока же Эвелин выступала первой, и смотреть на нее будут. Уж это-то она обеспечит. — Какое оружие Вы выбрали, мисс Уошинтон? — поинтересовался Август Рувель, нынешний главный распорядитель Игр. — Меч, — Эвелин оглядывала зал, силясь сдержать чувство охватившего ее торжества. Вот оно! Пришло время! — Вероятно, Вам понадобится партнер. — Вероятно. — Я готов ассистировать мисс Уошинтон, — с кресла поднялся человек и подошел к перилам балкона, сжимая их руками и улыбаясь девушке. Эвелин замерла. Красные губы. Ямочки на щеках. Аквамариновые глаза. Клаус. Распорядители переглянулись, кивнули, давая разрешение, и в следующую секунду Майклсон, перемахнув через перила, приземлился рядом с девушкой. — Salve, discipilae meae, — прошептали его губы, а он сам неотрывно смотрел на Эвелин. — Здравствуй, учитель, — девушка поклонилась, согласно давнему этикету поединка, которому ее когда-то обучал Никлаус. — Приступим? — Пожалуй, — Майклсон, не отрывая взгляда от нее, вытянул из ножен меч. Следом зазвенел вытягиваемый меч Эвелин. Девушка встала на изготовку. Шаг вперед, шаг назад, снова шаг вперед. Мечи чуть зазвенели, соприкасаясь в первый раз, затем разошлись, нанося первый удар. Вопреки ожиданиям, меч Эвелин опустился по диагонали вниз, закрывая туловище и нанося удар по ногам Никлауса. Майклсон подцепил ее меч, выводя его наверх и прокрутился, уходя из-под удара. Противники снова разошлись, выжидая момент. На этот раз первым пошел в атаку Клаус, стремясь попасть по левому предплечью. «Не размахивай руками, держи их при себе. Когда рук слишком много — их убирают», — вспыхнул в сознании девушки голос Ника во время одной из их летних тренировок. Эвелин моментально отдернула руку, уходя вправо, и сделала шаг вперед, «садясь на обратный экспресс» — следуя за противником, стараясь зацепить его плечо. По губам Клауса скользнула довольная усмешка — «помнит». Удар не прошел и девушке пришлось моментально отскакивать, чтобы не получить рубящий по колену. Противники снова начали кружить, не сводя друг с друга глаз. Эвелин сделала резкий выпад, но меч наткнулся на меч, зазвенела сталь. Прокручивая клинок, девушка сделала шаг назад и нанесла удар снизу. Лезвие рассекло штанину, и Клаус поморщился от боли, безразлично бросив: — Царапина! Идем дальше. Он резко двинулся вперед и Уошинтон пришлось делать кувырок в сторону, чтобы не схлопотать отсечение головы, которую она только собиралась поднять. При выходе из перекрута, приземлившись на одно колено и опираясь на ногу, девушка с усилием прогнала меч по кругу, отсекая нападение; еще одним кувырком ушла с линии огня. Вскочив на ноги, Эвелин поняла, что ее вот-вот нанижут как шашлык, ибо меч с большой скоростью устремлялся к ее животу, а сзади была стена. Девушка выставила меч, молясь, чтобы хватило сил отвести клинок в сторону. Клинок проходит почти не чувствуя сопротивления, словно ее противник не Первородный вампир, которому черт знает сколько лет, а двухлетний ребенок, девушка прокручивается, выбрасывая вперед меч. Вот сейчас она наткнется на клинок Майклсона; обязана наткнуться, по-другому просто не может быть; вот… вот-вот наткнется… Меч проходит не встретив сопротивления, а в следующую секунду Эвелин слышит хлюпающий звук, с которым лезвие входит в тело. Проворот заканчивается и девушка видит слегка улыбающегося своей зловещей улыбкой Клауса и свой меч, пронзивший его левое плечо. Зрачки расширяются. Белую рубашку заливает кровь. Она попала? В Клауса? Не может быть! На последней силе воли девушка выдергивает клинок, и видит, как рана моментально зарастает. — Ты превзошла своего учителя, — тихо, так, чтобы никто, кроме нее, не услышал, прошептал Майклсон, выводя этим ее из ступора. — Не лги, Клаус. Ты поддался, — Эвелин прищурилась, не отрывая от него взгляда, и опустила меч, с которого медленно капала кровь. — Прости. Я не хотел, — мужчина пытливо смотрел на свою бывшую ученицу и явно не имел в виду последний промах. Эвелин кивнула. — Я понимаю. — Возвращайся. Девушка развернулась к распорядителям, поклонилась, как после удачно выполненного трюка и, повесив обратно меч, вышла из зала. Перед выходом она обернулась, встретившись глазами с остальными Майклсонами, и этой секунды хватило, чтобы понять: ее ждут. Дождь не прекращается весь день и даже вечером, когда телевизор вот-вот должен включиться по воле распорядителей Игр и Президента, противная морось гонит капитолийцев домой, на диван перед огромным экраном, подальше от людных сборищ и праздничных гуляний. Вернувшись после поединка в комнату, Эвелин не выходила из нее весь день. Требовалось многое принять и переосмыслить. Голодные Игры стремительно приближались, а она до сих пор не допускала даже мысли о том, что вернется ли она или умрет, зависит не только от ее желания, что существуют еще двадцать три трибута, которые будут бороться за жизнь всеми своими силами. Они не будут спокойно стоять и ждать своей смерти — с ними придется бороться. Эвелин помотала головой: это были чуждые мысли, мысли пораженца, который видит трудности там, где их нет, создает препятствия из ничего. Не надо думать о том, как много тех, кого нужно убить; лучше думать о том, как их убить. Устроив себе моральную встряску и вполне этим удовольствовавшись, Эвелин перед началом объявления оценок спустилась в гостиную. На одном из диванов устроились менторы, на софе развалились стилисты с помощниками, а Марк, откинувшись на спинку дивана, приглашающе похлопал по месту рядом с собой. Девушка устроилась рядом, сжимая руку напарника. Она и сама не понимала, почему привязалась к нему за все это время. Ну, как привязалась… Искала поддержки, поддержку принимала, радовалась ощущению прикрытого тыла, но прекрасно понимала, что выживет лишь один, и столкнись они на Арене лицом к лицу, оставшись единственными выжившими, она не станет его жалеть. Но пока кроме них есть еще хоть один трибут, они будут прикрывать друг другу спину до конца. Странная все-таки дружба у профи… Экран ярко вспыхнул, являя заждавшимся зрителям радостные физиономии ведущих — Клеопатрия Хьюго и Понтия Огиона. — Здравствуйте-здравствуйте дорогие капитолийцы и жители дистриктов, — оживленно возвестил Клеопатрий, энергично подмигивая ярко накрашенным оранжевым глазом. — Вы, верно, уже заждались результатов Показательных Выступлений наших великолепных трибутов? Разумеется, ведь это ярчайшее событие года, тем более что на улице сегодня весь день льет непрерывный дождь… — Да, погодка не радует, — несколько критично отозвался Понтий Огион. — Однако, смеем вас уверить, что оценки, список которых я держу сейчас в руках, порадуют вас куда больше, чем разбушевавшаяся природная стихия. Ходят даже слухи, что так природа оплакивает внимание, которым она будет обделена, пока зрители, не отрываясь, в режиме реального времени будут наблюдать за сражениями трибутов за право именоваться Победителем тридцать седьмых Голодных Игр! Честно говоря, когда я смотрю на эти оценки, у меня самого начинают от нетерпения дрожать руки — такими яркими мне представляются грядущие Игры! — У тебя всегда трясутся руки, — перебил его Клеопатрий, а тысячи жителей столицы, сидя у экранов, безусловно, взорвались хохотом. — И тем не менее, ты прав! Оценки действительно заслуживают внимания, и в свете их Игры представляются все более завораживающими. Итак, я вижу, вы уже в нетерпении? Что же, начнем. Уважаемые зрители, приготовьтесь! Первый дистрикт всегда поражал подготовкой, но такое… С кого начнем? — ведущий повернулся к своему партнеру. — По эффекту воздействия на публику разницы особой не вижу, — Понтий сверился с листком, — но пусть дама вперед. — Итак, дамы и господа, — голос Клеопатрия увеличился в несколько раз, — встречайте! Первый дистрикт, Эвелин Уошинтон — двенадцать баллов! Эвелин неосознанно сжала руку Марка и, слегка опешивши, посмотрела на остальных, но Хьюго уже называл следующего участника: — Первый дистрикт, Марк Армстронг, двенадцать баллов! Девушка почувствовала, как парень сжимает ее руку, все сильнее и сильнее, грозя раздавить. С секунду все сидели в тишине, словно оглушенные, а потом Марк, вскочив, закружил Уошинтон по комнате. — Двенадцать баллов! Вы серьезно? Двенадцать баллов! У обоих! Двенадцать баллов! — группа подготовки и Алисия не переставали визжать от восторга. Оскар допил бокал, осторожно поставил его на столик и с расстановкой спросил: — Ну и чем же вы их покорили? В помещении воцарилась тишина: до всех постепенно доходило, что ничего просто так не бывает. Ребята переглянулись. — Я взяла меч… — глядя то на Марка, то на Оскара, произнесла Эвелин, — мне потребовался партнер… — И? — поторопил ее ментор, поглядывая на экран. — Им вызвался быть Никлаус Майклсон, — на одном дыхании выпалила девушка. — Я ранила его. — Ранила? — брызнула от смеха Аркадия. — Его? Не может быть! Я никогда не поверю, чтобы ОН согласился ассистировать, да еще и позволил себя ранить! Непонятно, что он вообще там делал! — Но он был там, — переглянувшись с Эвелин, подтвердил Марк. — Вся семья была. Это все видели. — И он был моим учителем, — Уошинтон несмотря на взрыв Аркадии все-таки решилась продолжить. — Это он научил меня владеть мечом. — Все равно, позволить себя ранить… — улыбка постепенно сползала с лица ментора. — Вы бы лучше оценки трибутов смотрели, — Оскар указал на телевизор. — И так уже больше половины прошляпили. Все замолкли, обернувшись к экрану, на котором вспыхивали имена цифры: Бак Сёгон, седьмой дистрикт, восемь баллов; Ирен Монро, восьмой дистрикт, шесть баллов; Тьерри Морель, восьмой дистрикт, девять баллов; Роз Монсан, девятый дистрикт, пять баллов; Ален Тома девятый дистрикт, восемь баллов; Бригитта Эриксон, десятый дистрикт, десять баллов; Фредерик Лунд, десятый дистрикт, одиннадцать баллов; Каролина Сивл, одиннадцатый дистрикт, одиннадцать баллов; Ларс Стиг, одиннадцатый дистрикт, девять баллов; Рада Криста, двенадцатый дистрикт, девять баллов; Александр Эвенсен, двенадцатый дистрикт, десять баллов. — Неплохо… — прошептала Касия. — Противники сильные. — Как тот сопляк смог получить девять баллов? — вскричал Аурелий. — Ему же всего лишь двенадцать лет! — А девчонки схватили по пять и шесть баллов… — И мы не услышали оценки самых сильных противников, — бодро подвела итог Эвелин. — Ну почему? — ухмыльнулся Оскар. — Это ВЫ не услышали. — И сколько? — требовательно вопросил Марк. — Ты сначала на вопрос ответь, — строго обратился к нему ментор. — С Эвелин все понятно, а вот ты как умудрился двенадцать баллов получить? И стоит ли нам из-за этого волноваться? — Я… — Марк оглянулся на Эвелин. — Я взял чакарани… — Что? — переспросила Аркадия. — Откуда ты его достал? — нахмурилась Уошинтон. — Такая экзотика вряд ли будет среди оружия. Я его там не видела. — Скажем так, дорогая, — ослепительно улыбнулся ей Армстронг. — Не у одной тебя есть связи. — Что это? — требовательно поинтересовался Оскар. — Старинное оружие — кольцо, заточенное по внешней кромке. — И откуда ты им владеешь? — О! — Марк хитро посмотрел на Эвелин. — Откроем им нашу маленькую тайну? Девушка хмыкнула, отворачиваясь. — Ну так что? — поторопил с ответом Оскар. Он не любил чего-то не знать. — Это я его научила. В детстве мы часто хвастались полученными знаниями. — А ты… — От Клауса. Это он научил. — Что ж, понятно, — ментор хлопнул в ладоши. — Второй дистрикт получил десять и одиннадцать баллов; третий — девять и восемь; четвертый по одиннадцать; пятый — восемь и шесть; шестой — девять и восемь; девушка в седьмом получила девять, а остальное вы слышали. Первыми шли дамы, господа — за ними. — Понятно, — кивнул Марк. — много высоких баллов, есть средние… Малых почти нет. Трудный год. Но интересный. Глаза парня блеснули: какой боец не любит соперничества. Победа среди сильнейших — достойная победа. Эвелин долго стояла у окна перед тем, как лечь спать. К ночи тучи развеялись и теперь над Капитолием было чистое темно-синее небо. Девушка, не двигаясь, смотрела на город. Это была ее последняя спокойная ночь здесь. Ночь, после которой будет день без выживания, просто спокойный день, а вечером будет выход в свет и Интервью. Последний миг ее счастливой нормальной жизни. Нормальной ли? Счастливой? Да. Если бы Эвелин предложили изменить свою судьбу, остаться в дистрикте, вместо того, чтобы поехать на Игры, она бы отказалась. Лучше быстро сгореть, чем медленно угасать. Да, именно так. Девушка безумно полюбила все эти мгновения подготовки, но и о том, что они заканчиваются, не жалела. Просто сегодня будет спокойная ночь, которую можно даже не спать, завтра выход в свет, после еще одна ночь, которую нужно поспать обязательно, а после… после будет день. Обычный день. Пусть сменятся декорации, но суть останется прежней. Она лишь перейдет на новый этап. День пролетел незаметно, весь в хлопотах. Эвелин и оглянуться не успела, как уже стояла за кулисами в красном бархатном платье с длинными рукавами и закрытым горлом. Тугой корсет утягивал талию, а юбка расходилась из-под него веером, образуя складки с редкими белыми и черными полосами. Манжеты и воротник венчал узор из того же бархата: линии струились и переплетались, образуя завитки. Волосы крупными локонами рассыпались по плечам. На этот раз девушка не вмешивалась в творчество стилиста: усвоив прошлый опыт и обнаружив у Эвелин любовь к роскоши старины, он решил сваять подобное платье, превратив девушку в роскошный предмет интерьера, как старинное кресло, шкаф или люстра. Впрочем, Уошинтон и не возражала. Ей осточертели легкие парящие платья и девушка была не прочь заковаться в какие-нибудь закрытые светские доспехи, что стилист ей и предоставил. Стоящий рядом Марк был одет в красную с золотом рубашку и черные брюки. Ни дать ни взять — цыган-разбойник, пират, случайно затесавшйся на светский раут. Помощники заканчивали последние приготовления, от Клеопатрия отбежал последний визажист, подправляющий ему макияж перед началом шоу, последний оператор занял свое место. Хьюго начал отсчитывать секунды до начала эфира. — Три. Два. Один. Поехали! — занавес разошелся в разные стороны, а кресло ведущего, завершив оборот, повернулось к сидящем в зале зрителям. — Дамы и господа! Сегодня незабываемый вечер перед началом новых, тридцать седьмых Голодных Игр! И сегодня мы с вами спросим у каждого участника, с каким настроем он ступает на свой путь к победе! Встречайте! Первый дистрикт! Эвелин Уошинтон! Зал взорвался аплодисментами еще до того, как Эвелин ступила на сцену. Капитолийцам много не надо — лишь хлеба и зрелищ и радоваться они будут не только зрелищу, но и предвкушению его, а начинка не важна. Когда Эвелин, улыбаясь, поднялась на сцену, гром аплодисментов только возрос. — О, Эвелин, какое чудесное платье, — искренне восхитился Клеопатрий, вставая и подавая ей руку, помогая усесться в кресле. — Поистине ты олицетворяешь собой свой дистрикт, производящий предметы роскоши. Что ты первое сказала своему стилисту, когда увидела это платье? — Благодарю! Первое, что я воскликнула, было: «О, Аурелий, какое чудесное платье!» — девушка прижала к груди руки и так искренне изобразила восторг, что зал рассмеялся вместе с ней. — Это поистине стало для меня великолепным подарком, первым триумфом на пути к победе. — Ты твердо намерена победить? — Да, — с достоинством кивнула девушка, оглядывая зал. — Я сделаю все, чтобы дойти до конца. — В этом году все оценки довольно высокие, как ты оцениваешь своих соперников? — С сильными соперниками интереснее сражаться и победа при этом ценится выше. — На показательных выступлениях ты заработала двенадцать баллов. И не только ты, но и твой напарник. Все в шоке и недоумении — ни разу еще ни один дистрикт не забирал две высшие оценки разом. Но все, безусловно, рады за вас. Что ты можешь сказать по этому поводу? — Клеопатрий, — улыбнулась девушка, беря в руку и отпивая стоящий специально для участников коктейль, — все мы знаем, что всегда везде бывает первый раз. А мы — первый дистрикт; это логично, что здесь мы первые. — И все-таки, чем же вы заслужили такие оценки? — Разве легенда становится легендой, если ее подробности известны каждому? — обворожительно улыбнулась Эвелин. — Пусть это останется маленькой тайной, а в вашей власти строить предположения и догадки. — Вот так вот и появляются легенды, — обратился к зрителям Клеопатрий и снова повернулся к Эвелин. — Как трибут первого дистрикта, основного фаворита на Голодных Играх, что ты скажешь о своей власти над публикой? — А разве публике требуется власть? — Эвелин вела свою игру, добавляя то огонек в глаза, то очарование в улыбку. — Публика сама выбирает своих любимцев, она вольна в своих решениях, а мы, трибуты, лишь надеемся, что будем достойны привлечь ее внимание. — То есть, ты считаешь, что не властна над публикой? — зал притих в ожидании ответа. — Я? О, Боже, конечно же нет! Никто из трибутов не властен над зрителями, — девушка чуть склонила голову в сторону зала. — Мы находимся полностью в их власти и надеемся лишь на их благосклонность, ведь именно мы находимся в их власти. Во власти зрителей спасти нас на Арене или погубить. И раз уж ты, Клеопатрий, затронул эту тему, позволь мне сказать тост, — Эвелин взяла бокал, из которого недавно отпивала, встретилась взглядом с Никлаусом, сидящим в центре зала, которого уже давно заметила, и подняла бокал, глядя ему прямо в глаза. — За власть!