Обещаю вернуться никогда

      Небо только начало светлеть на востоке, когда у полуразрушенной фермы появились два всадника. Они в замешательстве смотрели по сторонам. – И куда теперь? – поинтересовался один, черноволосый с неприятным лицом и ещё более неприятным голосом. – С него бы убыло от пары слов? Если это ему надо, пусть сам и едет. Мы здесь весь день провозимся. – Не преувеличивай, – сказал второй. Этот второй был высок и чрезмерно худощав. Его длинные волосы словно выцвели, и так же бледны были светло-зелёные прозрачные глаза. Лицо его было невыразительно, будто он носил маску, и голос звучал ровно и холодно. Он говорил не спеша и очень правильно, слегка растягивая слоги. – Название деревни он же сказал. – Величайшая благодарность ему за это! – фыркнул первый. – Деревня Куртино – она и есть. Только он забыл упомянуть, что здесь до чёрта лысого домов! – Это что, – губы второго тронула лёгкая улыбка, неожиданная на его каменном лице, и глаза как будто потеплели. – Помню, в начале службы он меня отправил в Серебряный лог, Светомиру помощь понадобилась. А лог оказался высохшим руслом реки, и сторожка Светомирова стояла в километре от него. Несколько раз вдоль русла пролетел, прежде чем её увидел… – Вот именно поэтому пусть сам едет, – первый развернул коня. – В следующий раз полностью адрес скажет. – Подожди. Слышишь? Они прислушались. Звонкий чистый голос старательно выводил: «Ой, там, на горе-э-э… ой, там, на круто-о-й… ой, там сидела-а пара-а-а голубе-э-эй…». – Ладимир глотку дерёт, – удовлетворённо сказал первый. – И где-то рядом совсем. – Не совсем, – сказал второй. – Пруд видишь? Звук отражается, слышимость хорошая. На том берегу. Он пустил коня широкой рысью, за ним, не мешкая, тронулся его спутник. Они миновали плотину, проехали мимо свалки металлолома и поскакали на голос. Ладимир сидел на порожке сарая, точил косу и разливался соловьём: «Голу-убка не ест, голу-убка не пьёт, да всё на гору-у плакати идё-о-от…». Черноволосый припустил коня галопом, намереваясь перемахнуть через загородку, но товарищ его остановил. Они подъехали к рабице, спешились, ослабили подпруги, отстегнули поводья и отправили лошадей пастись, а сами через калитку зашли на участок и приблизились к певцу, который знай себе распевал: «Голу-убка моя-а, сиза-акрылая-а-а, чего ж ты такая печа-альная-а-а?». – Глухарь на току, – процедил сквозь зубы черноволосый. – Только себя и слышит. Ладимир допел наконец: «Я и ходила-а, и выбирала-а, а нету такого, как я-а потеря-ала», – художественно провёл оселком по лезвию косы, поднял голову и от неожиданности вскочил, взяв косу на плечо, словно ружьё. Перед ним стояли двое гостей. Ладимир переводил взгляд с одного на другого. Собственно, по уставу ему полагалось кланяться, но Ладимир, как и прочие воины, в отношении младших князей уставом пренебрегал. Только для Леда Серебряного, брата Дива, делали исключение. И если Леда увидеть здесь не было так уж удивительно, то что тут делал Шива, да ещё в компании Серебряного, становилось совсем непонятно. В конце концов, Ладимир склонил голову, но так, чтобы было ясно, что это относится только к Леду. – Здравствуй, Ладимир, – едва заметно улыбнувшись, сказал Лед. – Князь Див сказал, – он слегка замялся, – сказал, что кого-то… вернуть надо. Ладимир отлично знал манеру Дива Мирославича изъясняться и Леда понял сразу. – Да, я… сейчас схожу за ним, – ответил он и побрёл к дому, бормоча про себя: – Эх, всю малину я ему обломал. Впрочем, сам виноват, он бы ещё до морковкина заговенья протянул… Дома было тихо. Ладимир осторожно приблизился к дивану. Видно было только Геральта. Аннушка, несомненно, тоже была здесь, но из-за широкой спины ведьмака её не было видно совсем. – Геральт! – тихонько позвал Ладимир. – Геральт! Никакой реакции. – Зараза, – прошипел Ладимир. Меньше всего на свете ему хотелось трясти ведьмака за плечо, потому что он не без оснований полагал, что незамедлительно получит в морду. Если бы он был на месте Геральта, точно бы врезал. Реакцией Ладимир обладал превосходной, однако Геральт мало ему уступал. Но делать было нечего. Ладимир вздохнул и легонько потряс ведьмака, готовый в любую секунду отскочить назад. Ему повезло. Геральт пошевелился, приподнялся на локте и вполоборота посмотрел на него, еле разлепив веки. – Ты очумел? Что тебе надо? – Вставай, – сказал Ладимир. – За тобой приехали. Геральт тотчас проснулся. – Князь? – Целых два, но Дива среди них нет. Давай живее, они ждут. Ладимир направился к двери. Не прошло и минуты, как его нагнал ведьмак – в одних штанах. Ладимир вздёрнул бровь и критически оглядел его костюм. – Что застыл? – спросил Геральт. – Пошли. Они прошли через огород. Шива ходил туда-сюда мимо анисовки, Лед не торопясь скармливал своему жеребцу яблоко за яблоком. Жеребец Шивы стоял рядом и завистливо сопел, принюхиваясь к аромату яблок, которыми с таким аппетитом хрустел его товарищ. Лед и не думал его угощать, не желая остаться без руки, а хозяину сейчас дела до него не было. В огород лошадей не пустили, и только и оставалось, что принюхиваться и исходить слюной. Князья одновременно оглянулись на звук шагов. Серебряный отдал своему вороному последнее яблоко и встал возле Шивы. Геральт шёл, всматриваясь в незнакомцев, и у сухой яблони вдруг замедлил шаг, но почти сразу нагнал Ладимира. Только теперь он не сводил глаз с Шивы. Шива тем временем тоже разглядел спутника Ладимира, и вид у него был такой, словно он не верил своим глазам. Он шагнул назад, оказавшись, таким образом, за спиной Леда. Ладимир всё прекрасно видел. Посматривая на Шиву, он сказал, указывая на Геральта: – Геральт, Белый Волк. Ведьмак, – и добавил, обращаясь к ведьмаку: – Князь Лед Серебряный, князь Шива. Шива круто отвернулся к загородке, хотя толку от этого уже не было. Лед не хуже Ладимира видел странное поведение своего спутника, но, согласно привычке, сохранил бесстрастное выражение лица и слегка склонил голову. Геральт сразу понял, кто из двух князей главный, и решил Шиву оставить на потом. Он лёгким кивком ответил Леду и заговорил: – Боюсь, произошла ошибка и вы напрасно потратили время на поездку сюда. Моя рана ещё слишком свежа для путешествий. Шива выругался сквозь зубы. Ладимир, чтобы скрыть улыбку, задрал голову и принялся рассматривать яблоки высоко в ветвях. Лед пришёл в недоумение. Див недвусмысленно дал понять, что этого «кого-то», кого он не счёл нужным назвать, нужно вернуть как можно скорее, потому что «Ладимир уже на стенку лезет». Вот только Ладимир ни на какую стенку не лез, а чужак хромал еле заметно для свежей раны. Серебряный оглянулся на Шиву, и ему стало ясно, что тот понимает ещё меньше. Ладимир закончил наблюдение за яблоками и спросил, невинно улыбаясь: – Чаю хотите? – Спасибо, охотно, – с облегчением ответил Лед, опередив Шиву, который начал было бурно возражать. – Только лошадей расседлаем. Князья пошли к лошадям. – Оставайся, если хочешь, а я поеду, – сказал Шива. – У меня вообще выходной сегодня. – Поедешь, – ответил Лед, рассёдлывая жеребца. – После чая. – Я не собираюсь заходить в этот дом! Лед посмотрел на него ничего не выражающим взглядом, и Шива понял, что чая не избежать. – Так будет невежливо, – сказал Серебряный. Ладимир и ведьмак тем временем шли к дому. – Шива, надо полагать, правая рука у Великого Князя? – спросил Геральт. – Нет, обычный младший князь. Не понимаю, на кой ляд он сюда притащился. Правая рука – Серебряный. – Он дружен с Шивой? – Вовсе нет, с чего ты взял? – удивился Ладимир. – У Леда друзей раз, два и обчёлся, и Шива в их число не входит, да и никто из младших князей. Немного помолчав, Геральт сказал: – Шива меня нанимал. – А, так вот почему у него рожу перекосило, когда он тебя увидел! Ладимир едва руки не потёр от удовольствия, но сдержался. На терраске он спросил у Геральта: – Может, останешься? На стол поможешь накрыть… – Без меня управишься, – ответил Геральт и пошёл в дом.

***

Я проснулась на рассвете. Мне снился прекрасный сон: будто Геральт лежал рядом и обнимал меня… Сон был удивительно правдоподобен, но всё же это был только сон… Или нет? Блаженную негу, которая баюкала меня, будто тёплое море, как рукой сняло, и я резко села. В доме, кроме меня, никого не было. Я глубоко вдохнула. Геральт никоим образом не мог оказаться на диване, здесь спал Ладимир. Меня прошибло холодным потом от мысли, что это его я обнимала и шептала ему всякую любовную чепуху. А ведь наверняка ему, он, зараза, не стал бы меня будить и отпихивать. И как я теперь в глаза ему смотреть буду?! Ему-то что, его ничего смутить не может. Господи, мы с ним хотя бы не целовались? Или… Нет, целовались, точно. Я даже помнила его вкус. Чего я совсем не помнила, так этого того, было что-то после поцелуев или нет. Вроде нет… ночная рубашка на месте, во всяком случае. Вот влипла… Я легла и накрылась одеялом с головой, прижавшись лбом к стене. Что теперь делать? «Извини, Лад, я перепутала?». А то он сам не знает, я же его Геральтом называла! А всё ведьмак виноват, сволочь этакая! Вот ведь, полюбится сатана пуще ясного сокола! Скрипнула дверь. Возвращается, провались он на ровном месте. Тристан между собой и Изольдой меч клал, чтобы непотребные мысли в голову не лезли. Меча у меня нет, но кочергу положить можно было бы. Огрев предварительно Ладимира по лбу. По справедливости, кочергой надо бы огреть Геральта, но Ладимир тоже хорош, мог бы разбудить, а не слушать бредни сумасшедшей! Пусть теперь расплачивается за себя и за Геральта! Жалко, кочерга возле печки стоит… отличная вещь, зря я отказалась от привычки держать её в изголовье… Он лёг рядом со мной, обнял и по-хозяйски притянул к себе. Скотина! Я собралась послать его куда подальше, но что-то меня остановило. Что-то было не так. Хотя бы то, что Ладимир ростом был чуть выше меня и телосложением напоминал анатомическое пособие, а у меня было такое чувство, будто я прижимаюсь спиной к медведю гризли. Я повернулась и оказалась нос к носу с Геральтом. – Всё-таки я тебя разбудил, – сказал он, заправляя выбившуюся прядь мне за ухо. Боюсь, в тот момент я выглядела совершенно неромантично. Тяжело быть романтичной, когда ты на самом деле – обалдевшая от удивления сова. Его губы тронула улыбка (никогда бы не подумала, что он способен улыбаться), и он сказал: – Только не говори мне, что хотела увидеть здесь Ладимира. Не поверю. Всё-таки ночью рядом был он. Помолчав и немного придя в себя, я осмелилась взглянуть на него. – Ты прав. Не хотела. Он снова улыбнулся (как же менялось его лицо, когда он улыбался!) и поцеловал меня в лоб. Я несмело прижалась к нему, слушая, как бьётся его сердце. Да, это его я целовала и ему говорила о любви… кстати, а с чего вдруг? Странно всё это. В том, что мы целовались, не приходилось сомневаться, я прекрасно помнила его движения и манеру слегка касаться губами моих губ, прежде чем поцеловать, и вкус его ощущала до сих пор. Или… вдруг у меня просто воображение разыгралось? Положим, чрезмерно разыгралось, но всё же? Господи, да что же на самом деле было? Говорила я ему, что люблю его, или нет? Он сказал, что любит меня, но этого точно въяве быть не могло. И вообще, что он на диване делает?! Ладимира посетила очередная чудная идея? Ох, попадись он мне… Меня смущало ещё то, что Геральт слишком уж целомудренно себя вёл по сравнению с тем, каким он был ночью. Один поцелуй в лоб, и всё. Ёжкин кот… а может, он и ночью вёл себя точно так же, и это я набрасывалась на него с жаркими поцелуями?! Стыд-то какой… Мне ясно представилась картина: тёмной полуночью Ладимир поднимается, идёт в закуток, вытаскивает оттуда мирно спящего ведьмака, кладёт на диван, а сам ложится на кушетку и наблюдает, посмеиваясь в кулачок, как ничего не подозревающий ведьмак оказывается под градом поцелуев, объятий и страстных признаний в любви… И теперь Геральт не знает, чего от меня ждать. Вдруг я его изнасилую? Хотя не похоже было, чтобы он боялся… Нарисованная моим воображением картина хоть и выглядела измышлением шизофреника, но в представление Ладимира о юморе укладывалась. Да и вообще… есть у меня привычка за деревьями леса не видеть. Откуда вдруг взялась столь пылкая любовь к ведьмаку, если накануне я едва выносила его присутствие? Впрочем… так ли уж «вдруг»? Я стала припоминать, как относилась к Геральту на протяжении всего времени, что он здесь был. Вот я вижу его в поле… потом в избе на диване, и не этого красавца с солнечными глазами, а вымотанного болью старика… Я чувствовала к нему жалость, хотелось приласкать его, как бездомного котёнка. Вот он выходит из душа, и я стою перед ним, словно заворожённая, не в силах оторвать от него взгляда, и он смотрит на меня лучащимися будто от солнечного света глазами… и я понимаю, что именно его ждала всю жизнь. Потом выяснилось, что у него есть любимая женщина и приёмная дочь, я для него пустое место, и то, что мне виделось в нём раньше, всего лишь причуда моего воображения. А потом приехал Сваромир. Нет, не был мне Геральт безразличен. Я испытывала к нему симпатию, если не сказать больше, обиду на него, ненависть, но не равнодушие. Сложный получался клубок, и я понимала, что вот так, за одну минуту, его распутать не смогу. Главный вопрос был, как вести себя сейчас. Хочу я быть с Геральтом или нет? Я вздохнула и обнаружила, что всё это время гладила шрам над правым соском ведьмака, и Геральт и не думал отстраняться. Значит, будь что будет. Кидаться на него с поцелуями не буду, но и избегать его не стану. Хотя… как же хочется поцеловать его в губы! И этот шрам, напоминающий звезду, над правым соском… и этот, тянущийся от солнечного сплетения почти до пупка… Так, стоп. Такими темпами можно ниже пупка опуститься, а Геральт имеет обыкновение спать в том же наряде, что и Ладимир. И тогда, чего доброго, как бы я его и вправду не изнасиловала. Я попыталась перевести мысли в другое русло, и мне это даже удалось. – Геральт… – Мм? – Ты лежишь на больной руке. – Лишь бы не на твоей, – усмехнулся он. – Мне пока везёт. Спустя пару минут стало ясно, что позу он менять не собирается. – Геральт… – Она не болит. – Геральт! Он тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Я легонько прижалась к его руке. Он обнял меня, так что я оказалась у его бока, взял мою больную руку и положил себе на грудь. Впору было радоваться, что лонгета ограничивала движения моей кисти. Утомившаяся от бесконечных загадок и киданий от счастья к стыду и обратно, я не заметила, как заснула. Чаепитие тем временем шло своим чередом. Шива решил приняться за Ладимира. Он сильно нервничал; в спокойном состоянии он бы этого не сделал, попытки вытянуть из Ладимира больше того, что тот считал нужным сказать, ничем хорошим не заканчивались.       – Как это понимать? – шипел Шива. – Нам было велено вернуть ведьмака, а он, видите ли, никуда не собирается! Рана у него якобы свежая, хотя он почти не хромает! – А почему, собственно, Див Воронович сам не приехал? – спросил Ладимир. – Ладимир, вопросы здесь задаю я. Не виляй. – Зато отвечать вам или нет, зависит только от моей доброй воли. В данный момент она спит глубоким сном. – Наглец! – прошипел Шива, но это было всё, что он мог сделать. Странная субординация, царившая в Братстве с согласия Дива, обязывала Ладимира отвечать только Великому Князю. На младших князей он мог вовсе не обращать внимания, если это не приносило урон Братству. Ладимир мастерски распознавал критические ситуации, и сейчас ситуация явно критической не была. Лед, в отличие от Шивы, всё понял, едва только расслышал за дверью женский голос. Он спокойно ответил Ладимиру: – Его минувшей ночью Равана привёз почти без чувств. – Чёрт, так и знал… – Когда он пришёл в себя, сразу вспомнил о твоём звонке и вызвал меня. – А сейчас он как? – Лучше, – помедлив, ответил Лед. Ладимиру эта секундная задержка не понравилась. Серебряный врать не умел. Вероятнее всего, Див ненадолго очнулся, перед тем как снова впасть в забытьё. «А я, дурак, ему звонил, – ругал себя Ладимир. – Можно же было сообразить, что если у меня нога болеть начала из-за этой проклятой погоды, ему тоже несладко пришлось. Правда, когда я ему звонил, нога только начинала ныть, я и не думал, что она разболится…». Шива просидел молча до конца чаепития. Ладимир проводил гостей, убрал со стола и прислушался к тому, что творилось в доме. Там было тихо. Он посмотрел на оставленную возле сарая косу, немного подумал, проскользнул в комнату и уютно устроился на кушетке – подремать.

***

По приезде в Москву князья разъехались. Шива, оставив жеребца в конюшне при Ставке, отправился домой, Лед заглянул в кабинет Дива и обнаружил там Бересклета, который ругался с Джентаю. Бересклет требовал усилить разведчиками отряд кольчужников Аскольда, который охранял Драконьи Врата, Джентаю не соглашался. Лед оставил товарища упражняться в остроумии и поехал домой к Диву. Вышло так, что князя ему удалось повидать только вечером, когда Див нашёл в себе силы спуститься на кухню поужинать. Из свиты на месте был один Мстислав, который поел рано и уже улёгся спать, так что это был тот редкий случай, когда братьям выпала возможность поесть только в обществе друг друга. Как всегда после приступов боли, Диву есть не хотелось. Однако приходилось себя пересиливать, чтобы справиться со слабостью, и он угрюмо возил ложкой в золотистом бульоне. Лед заметил, что он ещё больше не в духе, чем обычно. Брацлав поставил столовый прибор перед Ледом и исчез. – Ну что, вернули? – спросил Див, едва дверь за Брацлавом закрылась. У Драконов было не принято разговаривать во время еды, но здесь встреча за обедом нередко была единственным шансом обсудить важные дела, и Леду пришлось смириться. Див и сам не любил подобных разговоров. Раз он этим пренебрёг, значит, ситуация с ведьмаком его тревожила. Или очень не хотелось есть. – Нет, – ответил Серебряный. Ложка замерла в тарелке, и Див уставился на него. – Почему? – Геральт сказал, что его рана слишком свежа для путешествий. – Свежа?! – удивился Див. – Див, у него, похоже, невеста. У атроксов не было понятия «любовница» или того, что в русском языке начали называть «гёрлфренд», как не было понятия отношений до свадьбы, и Лед не желал мириться с реалиями мира, в котором ему приходилось жить. Див ухмыльнулся и настолько повеселел, что даже проглотил ложку бульона. – А Ладимир что? – спросил он. – Вполне спокоен. Во всяком случае, я не заметил, чтобы он… лазил по стенкам. Див усмехнулся. – Это устойчивое выражение. Означает «находиться в крайнем отчаянии». Лед улыбнулся в ответ: – Я подозревал, но не был уверен. – Правильно, от Ладимира всего можно ждать. По крышам он лазает, почему бы ему невзначай не залезть на стену… Ведьмака ты видел? – Да. Хорошо выглядит и хромает еле заметно. – Надо будет наведаться. Наступила недолгая тишина, которую прервал Лед: – Почему ты мне сразу не сказал, что мы едем за ведьмаком? – Был не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. К тому же, если бы Шива знал, кого надо вернуть, он бы поехал только под дулом пистолета. – Да, похоже, Геральт ему… очень неприятен. – Шива его нанимал. Лед знал Дива лучше, чем кто бы то ни было, но иногда и его князь ставил в тупик. Как сейчас, например. Серебряный помолчал, пытаясь самостоятельно отгадать загадку. Когда у него это не получилось, он, поколебавшись и убедившись, что Див доел бульон, спросил: – Значит, это тот самый ведьмак, который тебя конвоировал? Див кивнул. Лед ещё помолчал и наконец осторожно произнёс: – Див, я… не понимаю. Ты чем-то обязан ему? Див ответил не сразу. – Можно сказать и так. Лед склонил голову, совершенно удовлетворённый этим ответом.

***

Проснулась я только в начале второго пополудни. Геральт снова лежал на боку, я уткнулась лицом в его грудь, а он обнимал меня и гладил по голове. Всё было хорошо, пока я не вспомнила свои ночные приключения и размышления на рассвете. Похоже, и ночью, и ранним утром здравый смысл со мной попрощался. Нет, это же надо – расцеловывать грудь незнакомого… ладно, полузнакомого мужчины?! Пусть даже только мысленно. Ещё и волосатую к тому же. Нет, явно мой рассудок помрачился. Разве, будь иначе, стала бы я думать о том, чтобы поцеловать шрам над правым соском… шрам, рассекающий его грудь… и ещё один, у основания шеи… и… Так, стоп! Я, похоже, по жизни не в своём уме. Ну и ладно. Всё же я смутилась и решила подниматься с постели от греха подальше. Наша совместная ночь напоминала ружьё, висящее на стене во время спектакля – раз оно есть, то непременно выстрелит. Геральт не протестовал, и вновь я не поняла по его поведению, насколько далеко зашла ночью. Похоже, поцелуев не было… мало того, если и было что-то подобное, то только с моей стороны, а ведьмак вёл себя, как благовоспитанная институтка… За завтраком я упорно смотрела в свою тарелку. Геральт помалкивал. Ладимир наблюдал за нами, и чем дальше, тем более недовольным становилось его лицо. Наконец он отбросил вилку, выпрямился и поинтересовался: – Так, ребят, я не понял. Вы что, всю ночь за ручки держались? Я едва не нырнула носом в тарелку и покраснела, как помидор. Он сам-то, интересно, где был? Если на кушетке, то всё прекрасно слышал и знал о прошедшей ночи больше, чем я. Геральт ни капли не смутился. Он тоже выпрямился и насмешливо взглянул на Ладимира: – Сказать тебе, за что она меня держала, или сам догадаешься? Я подавилась омлетом и единым духом выпила полчашки чая. Ладимир бросил на меня взгляд и иронически предположил: – За нос? Геральт усмехнулся и преспокойно вернулся к омлету. Ладимир был заинтригован и уставился на меня. От его взгляда мне стало совсем не по себе, и я подавилась вторично. Так далеко мои мысли не заходили. Я напрочь забыла самую интересную часть?! Геральта не сразу удалось отловить после завтрака. Сначала он помогал Ладимиру убирать со стола, потом вымыл посуду, а потом возле нас крутился Ладимир, которому ну очень хотелось знать, что же произошло между мной и ведьмаком. Мне тоже очень хотелось это узнать, но не в присутствии же Ладимира заниматься расспросами! Кончилось тем, что я ушла в огород подышать свежим воздухом. Вскоре подошёл Геральт и сел рядом со мной , а Ладимира поблизости видно не было. Правда, если Лад не хотел, обнаружить его можно было с большим трудом, но я решила рискнуть. И так до конца завтрака просидела как на иголках, сколько ещё терпеть… – Геральт, – негромко спросила я, – за что я тебя держала? Он с лёгким удивлением посмотрел на меня: – Ты не помнишь? – Можно просто ответить? Если б я помнила, стала бы я тебя спрашивать! Геральт ответил. У меня глаза на лоб полезли, и я таращилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Через пару минут дар речи ко мне вернулся, а соображение – нет, и я пролепетала: – То есть как? Прямо за… Нет, молчи! Геральт, который уже открыл рот для развёрнутого ответа, послушно промолчал. Я сидела, тупо глядя в поле и пытаясь прийти в себя. Не скажу, что мне это удалось. Самая интересная часть моих ночных приключений бесследно исчезла из памяти. А я ещё думала недавно, какой же стыд, когда не можешь отделаться от мыслей целовать шрамы на его груди! Какие там шрамы… Когда ко мне прибрели остатки ума, я поинтересовалась: – Откуда ты знаешь, если ты в эту ночь спал? – Плохо я спал, – сказал Геральт. Неудивительно. – Если ты не спал, не мог просто убрать мою руку?! – Я надеялся, ты на этом не остановишься. Вот тебе и весь сказ. Думаю, вид у меня был далеко не счастливый, потому что он, помедлив несколько минут, нерешительно спросил: – Мне на кушетку вернуться? Я посмотрела в его лучистые глаза, и мне нестерпимо захотелось поцеловать его. – Не надо, – тихо ответила я. – Я… мне кажется, мы и так слишком долго друг друга избегали. Он, не отводя взгляда, привлёк меня к себе, и сдержаться не получилось. Он порывисто ответил на мой поцелуй и сказал: – Ты права. Слишком долго. Короче говоря, мы просидели на скамейке весь день, и было нам не до разговоров. В те редкие моменты, когда мы не целовались и я не любовалась Геральтом, я удивлялась про себя. Начать хотя бы с того, что после перелома кисти я чувствовала себя королевой, потому что почти ничего не делала. Для меня это было в новинку. Дома, если случалось заболеть, я заботилась о себе сама, как бы плохо себя ни чувствовала. Готовила лекарства, заваривала чай, мыла посуду и тому подобное. На своё счастье, ничем тяжелее простуды я не болела. Здесь же меня окружили такой заботой и вниманием, какие мне довелось испытать, наверное, лишь в младенчестве. Даже для Ладимира подобное поведение было странным, но всё же его можно было объяснить – отношения у нас были скорее не как у друзей, а как у брата и сестры. Ведьмак же меня шокировал. Угрюмый, вечно всем недовольный Геральт, который думал лишь о том, как бы поскорее вернуться, и две недели изводил нас с Ладимиром… и вдруг этот же самый Геральт делит с Ладимиром работу по дому, причёсывает меня, помогает одеваться и раздеваться, стелет мне постель, не отходит ни на шаг и только что не кормит с ложечки… мало того, этот же самый Геральт, который раньше не особенно мной интересовался (да, были у меня на этот счёт сомнения, но моя самокритичность обольщаться не позволяла), вдруг оказывается со мной в одной постели, и, что бы ни было после этого, затащила его туда не я. А потом Геральт ведёт себя так, что даже моя самокритичность позволяет счесть его ночное признание в любви явью. Мало того. Утром, то есть после того, как я проснулась, мне удалось перекинуться парой слов с Ладимиром наедине. Он-то и сказал, что на рассвете за Геральтом приезжали князья (я слышала незнакомые голоса на терраске, но тогда подумала, что это друзья Ладимира, которые привезли провизию от Брацлава и решили попить чайку). Ведьмак две недели выносит Ладимиру мозг, требуя вернуть его назад, и вдруг, когда за ним наконец-то приезжают, отказывается возвращаться под не то чтобы выдуманным, но преувеличенным предлогом – бедро у него почти не болело и хромота вскоре должна была исчезнуть, а лихорадка прошла так же внезапно, как и появилась. Что произошло? Если рассуждать логически, то надо было мне не заниматься гаданием на кофейной гуще, а спросить Геральта напрямую. Сделать это мешал страх. Я боялась, что его признание в любви окажется плодом моей фантазии. Я была почти в этом уверена. С чего бы вдруг он в меня влюбился? Ещё можно было допустить, что он захотел со мной переспать – на безрыбье и рак рыба, но чтобы он меня полюбил… это уже было из области сновидений. О любви он мне больше не говорил, и это лишь подтверждало мои сомнения. Но неужели ведьмак отказался от возможности вернуться в свой мир только из-за похоти? Нет, скорее всего, как подсказывала моя самокритичность (частенько она здорово напоминала неуверенность в себе), есть другая причина, со мной никак не связанная. Может быть, он хочет сначала увидеть князя Дива… хотя эта версия тоже была малоубедительной. Причина могла оказаться какой угодно, и то, что я не могла её вычислить, вовсе не отменяло её существования. А вообще, не лучше ли вовсе отказаться от размышлений? Я всегда подозревала, что слишком рассудочна и то, что решается чувствами, пытаюсь решить мозгами. Мне нравится… хорошо, я влюблена в Геральта, он отвечает мне взаимностью, и какая разница, из-за чего он это делает? Как бы то ни было, он вскоре исчезнет навсегда, и не надо портить счастье самой себе. Тем более, что вряд ли мне выпадет испытать его снова. Я расслабилась, отключила разум и пыталась просто наслаждаться. Однако помешали мне вовсе не неугомонные мозги. К вечеру заныла рука и вскоре разболелась не на шутку. Боль была терпимой, но выматывающей, и отвар Геральта на этот раз помог мало. Ладимир плюнул на все мои возражения и умчался в аптеку за обезболивающим. Только ездил он зря, не помогли даже таблетки. И хуже всего было то, что я никак не могла найти для руки удобное положение. Боль становилась меньше, только если Геральт держал мою руку на своей груди. Стоило мне поменять позу, и я просыпалась. Утром я чувствовала себя побитой совой, а Геральт, по-моему, и вовсе не спал. Однако после чрезвычайно раннего, по нашим меркам, завтрака – было только около семи утра, – боль стихла, а когда я выпила чашку травяного настоя (результат совместных трудов Геральта и Ладимира), мне стало совсем хорошо, и я начала клевать носом. Геральт уложил меня в постель и лёг рядом. Заснула я в его объятиях, и проспали мы до вечера. На закате чрезвычайно довольный жизнью Ладимир сидел на порожке сарая, точил косу (наточена она была ещё накануне утром, но, на придирчивый взгляд Ладимира, маловато) и распевал «Любо, братцы, любо». Жизнерадостный его голос мало подходил к содержанию песни, что певца совсем не беспокоило. На куплете про буланого коня раздался перестук копыт, который Ладимир не услышал. Очнулся он только тогда, когда над его головой раздалось фырканье и в метре от него затанцевал вороной жеребец. Чудом не запутавшись в ветвях яблони, Див угомонил коня, но тот, разгорячённый скачкой, не желал стоять спокойно, выгибал змеиную шею и переступал точёными ногами. Князь не обращал внимания на подобные мелочи. – Что, леший тебя возьми, здесь происходит?! – гаркнул он. – Ты мне звонишь едва ли не в истерике и требуешь отправить ведьмака назад, а когда я присылаю людей, оказывается, что он, видите ли, ещё слишком болен! После твоего звонка ему резко поплохело? – Так точно, сударь! – радостно ответил Ладимир. – В смысле, никак нет! Мы тут Тварь завалили, у него началась лихорадка, и он Аннушке руку сломал! И сразу всё прошло. – Что он сделал?! – рявкнул Див, и не успел Ладимир опомниться, как в руках у него оказались поводья, Корвус пытался откусить ему голову, а Див уже очутился возле дома. У крыльца он едва не сбил с ног Геральта и влетел на терраску. Геральту даже не понадобилось уточнять у Ладимира, что это за ураганное вторжение. Никакой младший князь не был способен на такое; кроме того, в воздухе ощущался едва заметный запах лаванды и мяты. Помедлив, ведьмак отправился следом за гостем. Постель Геральт уже убрал, но я ещё не совсем проснулась и сидела, приходя в себя и сонно хлопая глазами. К появлению Дива я была совершенно не готова. Див возник в комнате, как привидение, мгновенно оказался рядом со мной на диване и с ходу спросил: – Что у тебя с рукой? – Сломана, – ответила я, обалдев от его появления. – Как сказал доктор, трещины четвёртой и пятой пястных костей и перелом второй. – Руку давай. Я опомнилась только к тому моменту, когда он снял лонгету, буркнув: «Даже сюда докатилась цивилизация». – Не надо! – воскликнула я, убирая руку. – Ещё не хватало, чтобы ты тут в обморок упал! – Это не разбитый тазобедренный сустав. Руку. Спорить с ним было бесполезно, и я повиновалась. Он сидел близко ко мне – ближе некуда, поэтому у меня была возможность разглядеть как следует его лицо, тем более что он на меня не смотрел. Я видела его прямой нос, прекрасно очерченный подбородок, длинные ресницы… и старый рваный шрам, протянувшийся от скулы едва не до уголка губ. К сожалению, лечение закончилось слишком быстро. Меньше чем через пять минут Див выпустил мою руку из своих ладоней. Опухоль спала, синяк рассосался, и к кисти вернулась прежняя подвижность. – Я же сказал, пустяк, – улыбнулся Див. Улыбка его, когда он улыбался от души, была поистине чарующая, а низкий звучный голос, при манере говорить негромко (когда князь вспоминал, что находится не в казарме), завораживал. – Спасибо, – сказала я. – Чай…будете? Я запнулась и покраснела, сообразив, что пару минут назад ему «тыкала», растерявшись от его внезапного появления. – Можно на «ты», – сказал Див, прищурившись. Глаза у него были необыкновенные и напоминали тавусит – тёмно-серые с зеленцой, переливающиеся небесной лазурью, которая временами уходила в глубокий фиолетовый и вспыхивала золотистыми искрами. – Ты же не из моих подчинённых. Не откажусь. Он встал и пошёл к двери, по пути бросив Геральту: – Пойдём-ка потолкуем. Геральт немного помедлил, взглянул на меня и последовал за ним.