моя твоя футболка

      гехён совсем не ласковый, хоть и льнёт ближе, притирается мягко и дышит сбито. он любит чтобы поцелуи с привкусом металла на языке, а по коже — отпечатки пальцев, расцветающие бутонами. донхон хочет о ком-то заботиться, кого-то нежно касаться и дарить маленькие поцелуи-бабочки. они совсем не совместимы, но языками сплетаются в небольшом сражении. гехён напирает, усаживается на чужие колени, руки вокруг чужой шеи оборачивает и плавно двигает бёдрами. иногда срывается на сладкие стоны, но те тонут во рту донхона, который ладонями под красную толстовку скользит, касаясь аккуратно кончиками пальцев мягкой кожи.       гехён чувствительный до удивления, плавится от малейшего контакта и просит ещё. обожает, когда его касаются и довольно жмурится, стоит донхону губами спуститься от губ к шее. там отчётливо бьётся пульс и запах самый яркий — немного лавандового геля для душа, нотки цитрусовых почти выветрившихся духов и его собственный аромат. донхону нравится, навевает мысли о доме, куда возвращаешься каждый вечер и окунаешься в маленькие повседневные, но совсем не надоедающие дела.       гехён нетерпеливый, вновь припадает своими губами к чужим, толкается языком, хихикает прямо в поцелуй и опрокидывает старшего на спину. смотрит так, будто только что выиграл весь мир, хотя они просто собираются ещё немного изучить друг друга. донхон хмыкает, но совсем не насмешливо, чужие бёдра поглаживает и думает о том, как они пришли к этому, если начали с утешающих объятий. наверное, дело в том, что гехёну всегда мало человеческого тепла, а донхон устал тонуть в вечном одиночестве.       такие глупые — оба. влюблённые — в одного человека. стоит посмеяться, да смех застревает в горле битым стеклом, получается разве что с кровью откашливать каждый раз. донхон держится лучше, улыбается увереннее, маски на лицо цепляет искуснее, чтобы потом скатываться по стенам вниз, когда двери закрываются, а он остаётся один. или с гехёном. с ним можно не бояться показать свои слабости, оголить нежное нутро и сверкать капельками слёз, застывшими на кончиках ресниц.       у гехёна же взгляд злой, вместо слов — рычание; сам он как раненный зверь, к которому лучше не подходить, а то откусит руку. его ломает на чужом мягком голосе и искреннем беспокойстве, когда спрашивают «ты в порядке?». донхон своими глазами видит, как трещит скорлупа, как вспыхивают глаза гневом, как мечутся молнии, когда гехён от себя отпихивает вопрошающего, посылая к чёрту. тот не привык терпеливо ждать и смиряться тоже не намерен. ему проще убраться подальше самому, прихватив с собой донхона.       пальцы на запястье сжимаются до будущих синяков, зато впервые за долгое время не дрожат. гехён потом извиняется, ложится к нему на колени, а внутри стихают бури, западает полный штиль; такой хрупкий, что страшно прикасаться. всё это лишь иллюзия обманчивая, потому что гехён выдержит вещи куда страшнее, только вот донхон всё равно касается ласково, перебирает красные пряди и шепчет что-то о морском побережье. они туда обязательно поедут, как только выпадут свободные деньки, чтобы солёная вода смыла всю скопившуюся боль. а он поможет — своими губами.