***
Гас каждый последующий день звонил или звал меня на прогулки. За два с половиной месяца, проведенные вместе, мы очень сблизились. Комфорт — слово, которое ассоциировалось у меня с Густавом. Он слушал меня, когда мне было откровенно дерьмово, когда я была пьяная в стельку и несла полнейшую чушь, никогда не осуждая. Когда строила теории о существовании параллельных миров, рассуждая о том, где мы окажемся после смерти и встретимся ли мы с ним еще после. Он говорил, что будет ждать меня у ворот ада, если умрет раньше, называя себя хеллбоем и постоянно говорил о том, что в раю ему места не будет. «Прибереги для меня местечко» — просил он, в ответ на что я ухмылялась. Пип слушал мое женское нытье, носил воду в кровать, когда мне было лень поднять зад и матери не было дома. Видел меня в те дни, когда вовсе не стоило бы. Он стал мне словно старшим братом, с ним было тепло, спокойно, уютно и просто. Он стал мне домом — семьёй, которой у меня никогда не было. «Дом — место, где живет твоё сердце», так вот, ты и есть мой дом. В последнее время он стал чаще упоминать о своих похождениях и тусовках после концертов. Его глаза горели, когда он говорил об этом, но иногда на нем не было лица. Он всегда отмазывался банальным: «Не с той ноги встал», и хотя это звучало не убедительно, я не докучала ему. Оказываясь на улице, на него все оглядывались — женский пол особенно не сводил с него никогда глаз, где бы мы не оказались. Дамы начинали глупо смеяться и флиртовать, задавая вопросы про татуировки или грилзы на зубах. Я гордилась им. Он смущался и опускал взгляд, улыбаясь. Такой большой Маленький Пип. Каждый проведенный вместе момент я ценила и старалась запечатлеть в памяти образ Густава, все его детали: от блеска больших щенячьих глаз, мелких морщинок во время его заразительного смеха, дурацких шуток, от которых сводило живот, вплоть до присущего только ему запаха тела, тембра голоса и интонации. Его мимике, когда он был на чём-то сосредоточен и не контролировал себя, хмурил брови и непроизвольно приоткрывал рот во время печати сообщения в телефоне. То, как он чесал нос и касался волос, когда смущался, его фристайлы под рандомные биты, от рифм которых он сам же и смеялся. Я глядела на все это, как завороженная. Гас чувствовал со мной то же самое. Он был открыт и искренен. Шутил и подкалывал, но это вовсе не было обидным или колким. В его душе нет ни капли зла или ненависти. Бывало, он пропадал надолго, а когда и не очень. Как правило, он всегда возвращался и говорил, что у него были дела, еще очень долго извиняясь после этого, хотя я сто раз ему повторяла: «Блять, да успокойся, все в норме». Я всевозможными способами пыталась подавить в себе чувство нарастающей любви к нему, каждый раз, когда мы оставались наедине. Показывала ему каких-то парней, спрашивая, мол: — Как тебе? Стоит попробовать с ним? — он обычно дико угорал с них, но серьезно отвечал: — Конечно, это отличный выбор, Клем, — и, черт возьми, я видела, как он смеялся глазами, еле сдерживая невозмутимое выражение лица, а его ноздри подрагивали. Чтобы убедиться в очевидном сарказме, я уточняла: — Серьезно? Думаешь, это то, что мне нужно? — искоса поглядывая на лежащего рядом парня, я дожидалась правды. И тогда он просто взрывался от смеха, заполняя им всю комнату, а я закатывала глаза, понимая, что он в очередной раз пошутил, тем самым подтверждая мои догадки. Со временем Густав начал замечать мое странное поведение. — В чем дело, Клем? У тебя все в порядке? — волновался он, выглядывая в моем лице истоки проблемы. — Конечно, все отлично, — натягивая улыбку, со скрежетом внутри, максимально естественно отвечала я. Он улыбался. Он верил. А может и нет, но не хотел лезть также, как и я к нему. — Окей, тогда давай завалимся к тебе и устроим ночь кино, — я соглашалась, нехотя правда, оттого, что знала, что снова увижу его спящим рядом с собой абсолютно голым, так как он любитель иногда поспать обнаженным. Я сама обозначила границы. Красные буйки, за которые нельзя заплывать, и поэтому стояла у берега, не решаясь зайти в эти воды. У него не было подозрений насчет того, что я бесповоротно влюбилась. Кажется, еще с того момента нашей встречи у бассейна на вечеринке, почувствовав тягу и необъяснимое родство на духовном уровне. Или ещё в момент, когда я увидела его в окне ванной, пока он нелепо шагал в безумных штанах, которые меня взбесили. Ему с легкостью удалось зацепить дотошную меня своим внешним видом, неуместными смешками, детской наивностью и не сползающей с лица широкой улыбкой, добротой души своей. За недолгие восемнадцать лет жизни, я не встречала настолько искренних людей, без какого-либо негатива внутри. Гас научил меня быть собой, не стесняться выражать своих эмоций, но тем не менее я все равно боюсь, блять, признаться ему в чувствах. Проебать такого друга равно проебать все на свете. Хотя он и говорил, что порой одеваюсь я ужасно, будто бездомный из Брайтон-Бич, все равно делал комплименты. Мы смеялись с этого и когда он накуривался, то постоянно сжимал меня в объятиях, пока мы смотрели незамысловатый фильм, поедая сырную пиццу, от которой дико болел живот, потому что мы меры не знали. Потому что накуренные были постоянно. Я все время параноила насчет того, что курьер плюнул в пиццу и мы заразимся герпесом. Он всегда угорал с этого и нырял мне подмышку, без намеков легко гладя по животу, внизу которого в эти моменты завязывались узлы. Мы могли сидеть в полной тишине на протяжении долгих часов, занимаясь каждый своей деятельностью, и не чувствовать при этом никакого напряга. Я частенько фоткала его тайком, когда он залипал в свой телефон, потому что выглядел как самый настоящий сладкий пупс. Не спали всю ночь, примеряя маски в снэпчате и дурачились. Когда не было уже сил сдерживать смех, он нырял лицом в подушку и в истерике кричал в нее, а я слегка постукивала его по спине, шепча: «Заткнись, идиот, мама услышит и пиздец обоим», при этом сама посмеивалась. Я осветляла ему пару раз волосы, когда они, наконец, отрасли, и Гас сделал себе ирокез. Он подкалывал мое периодами недовольное лицо, сравнивая меня со «старухой, вечно жизнью недовольной». Гас радовался тому факту, что мы сблизились и каждый раз, напиваясь, открывал настежь душу, изливая чувства и терзающие его голову мысли. Мне было страшно, я боялась разочаровать Гаса, если признаюсь во всем. «Все, чего я когда-либо хотел это иметь друга вроде тебя, Клем. В жизни бы не подумал, что могу вот так дружить с девушкой, ибо у нас обычно с ними все заканчивается сексом и на этом моменте мы разбегаемся. Но нам так охуенно вместе, блять, надеюсь, ты тоже так считаешь, иначе я сверну тебе шею!» — почти кричал он на эмоциях и постоянно, мать его, смеялся. Все гребаное время. То ли потому что был накуренный, то ли от глубокой депрессии, то ли он ебучий оптимист с глубоко раненой душой. То же делала и я, потому что рядом с ним было просто-напросто нереально сидеть с кислой миной. От него «перло» энергией, которую он излучал, отдавая всего себя. Получал ли он в ответ утраченную энергию? Он так много отдавал людям, но практически ничего не получал взамен. В недрах своей души меня воротило от самой себя, потому что я все портила и уже не воспринимала его как друга: смотрела по-другому, представляла как мы целуемся и затем занимаемся нежным сексом, шепча друг-другу сладости на уши. Просыпаемся утром, желаем доброго утра и пьем кофе на балконе, целуемся и женимся через три года. Но мы больше не целовались, остались только дружеские объятия с щекоткой в комплекте и с каждым днем я давала слабину, чувствуя, что скоро сорвусь. *** На день моего рождения, который как раз выпал на период школьных каникул, Гас совсем просто предложил поездку во Францию. Сперва я думала, что он шутит, но он действительно имел это в виду. Я никогда не бывала во Франции, хотя довольно часто представляла себе тамошнюю жизнь: завтрак за столиком на улице в кафе у дороги, в радиусе которого веет свежей выпечкой из булочной, от запаха которой дразнятся все вкусовые рецепторы. Неспешный, манящий ритм жизни, когда наслаждаешься каждым пройденным шагом, приветливо улыбаешься прохожим, вдыхая сладкий аромат, царящий в воздухе Парижа. Уличные музыканты, поднимающие настроение на весь день. Лёгкий, нежный цветочно-пудровый запах духов, нанесенных с утра на запястье и за мочками ушей, оставляющий позади тебя шлейф, на который получаешь вслед комплименты даже от женского пола. Игристое полусладкое, разлитое по бокалам, которое неспешно потягиваешь, сидя на балконе собственной квартиры с видом на Эйфелеву башню, что сияет в ночи. Любимое хобби, что стало бы увлечением всей жизни, принося доход для существования. Это был лакшери-план на жизнь. А можно было бы уехать вглубь — в глухую деревню, гуляя по цветущим лавандовым полям, собирая букеты в дом. Вдыхать свежий воздух, сидя с глинтвейном в руках в кресле-качалке собственной загородной дачи, закутанной с ног до головы в клетчатый плед у камина. Впускать в ноздри бодрящий воздух, поступающий в распахнутое настежь окно, находящееся в просторной светлой спальне бежевых оттенков, разбавленной мебелью и декором. Наблюдать за тем, как капли с неба приземляются на теплые лепестки цветущих в саду роз. Но этого хотела бы та часть меня, которая еще не созрела для реализации подобных планов, и сейчас мне исполняется всего девятнадцать, а мой компаньон — это «ребенок с кучей денег, как у твоего отца», как говорил сам Гас. Но, только вот его я чертовски люблю, в отличие от второго. *** По прилету мы заселились в отель в центре с видом на улицы Парижа, с главной виднеющейся неподалёку достопримечательностью — Эйфелевой башней. — Ни в чем себе не отказывай, — твердил Гас, оплачивая дорогой номер отеля банковской картой. Мне хотелось провалиться сквозь землю от дискомфорта, потому что он не позволял даже половину кэша закинуть, разделив оплату на двоих. Днём город выглядел тускло, серо, непримечательно, либо я не успела его разглядеть, пока мы ехали из аэропорта в такси, девяносто процентов времени из которого я провела в полудреме, так как перелеты выматывают не хуже спортзала. (В котором я была от силы три раза) Коллективно решив, что остаток дня нам стоит посвятить восстановлению сил и провести его безвылазно в просторном номере — как следует отоспавшись, мы заказали алкоголь и море еды, включив на фон музыку. По периметру комнаты валялись разбросанные мною вещи, потому что необходимо было срочно отыскать мятного цвета свитшот и свободные пижамные штаны в клетку, так сказать, для полного комфорта. В процессе ожидания заказа я быстро сходила в душ и освежилась, по-моему, даже немного взбодрившись. А Гас, как всегда, крутил косяк лежа в постели среди белоснежных накрахмаленных подушек, которые до тошноты смердили чистотой. — Боже, я будто заново родилась, — блаженно протянула я, выходя из ванной, пропитывая волосы полотенцем. В номер позвонили и я открыла, поблагодарив курьера на жалком подобии французского. — Американцы? — с улыбкой спросил приятный мужчина лет тридцати шести. — Ви, йес, — я оплатила картой, он кивнул, попрощавшись, и удалился. Гас с косяком во рту встал с кровати и принялся помогать мне: ему ловко удавалось курить без рук и одновременно шуршать пакетами. При этом лицо его было очень забавным: сдвинутые брови, прищуренный глаз, губы, съехавшие в сторону, пытающиеся удержать косяк в их уголках. — Итак, шесть бутылок вина, раклет, улитки, супы, и нахуя мы их взяли? — ведя монолог, невнятно перечислял Густав, все еще пытаясь не выронить косой. — И прочие закуски которые мы загуглили, проверь по чеку, а то мне в падлу, — он протянул мне чек и зевнул, освобождая руки и тут же занимая их самокруткой, с треском затягиваясь. Так как Гас был накурен и безумно хотел есть, он заказал почти все блюда из списка рекомендаций на первом попавшемся сайте для туристов. — Шесть бутылок? — держа одну в руке и изучая текст, спросила я, саркастично сощурив глаза. — Почему так мало? — Да ладно тебе, они улетят, и не заметишь. Как компот, — парень сквозь зубы процедил эти слова, поскольку его рот вновь был занят дымящимся косяком, а руки — небрежной распаковкой еды. — Давай, помогу тебе, бестолочь, — Гас пригостил меня косяком прямо из своих рук, пока я раскладывала на столике еду. Кивнув ему, что я все и убирая голову в сторону, я прокашлялась и упала на мягкий диван. Густав вскрыл темную, с роскошным оформлением бутылку вина и пробка отлетела в сторону. Спасибо, что не в глаз. Наполняя до блеска отполированные бокалы алой жидкостью, он двигал головой в такт играющей на фоне песне.Nancy Sinatra & Lee Hazlewood — Summer Wine
Классика. Солнечный свет разливался по комнате сквозь старинные, со слегка облезшими деревянными белыми рамами окна, высотой почти до самого потолка, на которых красовались занавески кремового цвета, что под светом солнца меняли цвет на более теплый, чуть более насыщенный, тем самым подсвечивая блестящий, потертый винтажный французский паркет-елочку светло-золотистого цвета. Белые стены не остались без внимания и согрелись под воздействием солнечного освещения и комната от и до светилась тёплым пламенем горящего заката. Густав подскочил с дивана с бокалом в руке и принялся пританцовывать такт мелодии, которая играла на виниловом проигрывателе. На некоторое время я замерла, наблюдая за ним: поющим, счастливым, танцующим и полупьяным. Его силуэт подсвечивался по контуру белым свечением и мне казалось, что я нахожусь не здесь. Физически мое тело покоилось на удобном и наверняка дорогом диване, но душа будто парила в облаках райского сада. Улыбка растеклась по лицу и, взяв свой бокал, я приподняла его. — Будем. — Будем, — в ответ Густав чокнулся со мной и притянул к себе, вовлекая в танец. — Га-ас, нет! — он отпил вино, подпевая уже следующей песне. — Клем, да, — и я не могла противиться, когда он включал этот свой тон.Nancy Sinatra and Lee Hazlewood – Some Velvet Morning
— Танцы — это моя самая слабая сторона, серьёзно! — сквозь смех цедила я, но Гас не собирался слушать меня. — Тсс, — он поднес указательный палец к своим губам, затыкая мне, как бы, рот, — просто слушай, — он прикрыл глаза. — И наслаждайся, — прошептал он и начал в танце расхаживать по номеру, подхватив бутылку, пополняя содержимое наших бокалов на весу. Мне оставалось лишь лицезреть картину со стороны, плавно погружаясь в атмосферу и заметно пьянея с каждым последующим бокалом, чувствуя, как кровь приливает к лицу, образуя натуральный румянец на щеках, придавая поддатый блеск глазам. Так и прошел вечер: мы пили, курили и танцевали. Пели и смеялись. Слушали музыку. Я влюблялась все сильнее. А когда за окном уже окончательно стемнело и лишь свет от горящего камина, находящегося в номере, был единственным источником света и дополнительного тепла — мы лежали на полу, оба в пижамных клетчатых штанах, как сраная парочка твикс или двойняшки в одинаковых шмотках, только Пип с голым торсом, а я — в сиреневом кружевном бюстгальтере. На фоне играл Фрэнк Синатра с песней «Younger than springtime» и, бинго! Как в сказке — за окном посыпался первый ноябрьский снег. Снежинки кружились в воздухе словно в танце, когда мы вышли на балкон с кованным ограждением, дабы остудиться и перекурить. Какая уже была сигарета по счету? Совершенно не имело значения, я так сильно расчувствовалась, находясь в окружающей ауре беззаботности и счастья, что пустила на волю слезы. — Гас, это волшебство. Ты как чёртов Санта Клаус. Я даже не мечтала о таком, — крошечные сентиментальные капли стекали по щекам, когда я смотрела на мерцающую башню, а из номера приглушённо доносилась мелодия. — Спасибо тебе... Огромнейшее, — я погладила его по руке в знак благодарности, сжав ее, заглядывая в пьяные, светящиеся карие глаза. — Клементина, детка, с днем рождения, — он кивнул, подмигивая, стряхнув пепел вниз и поцеловал меня в лоб, от чего я довольно прикрыла глаза. — Кажется, мы уже достаточно пьяны, чтобы пойти гулять по ночному Парижу, а? — Ты серьёзно? А если нас остановит французская полиция, что ты им скажешь? Мы ведь оба не соображаем ничего! — смеялась я, вытирая слезы. — Идем! — стрельнув глазами, Гас влетел в номер, поспешно накидывая на себя черную толстовку и куртку поверх нее. — Не спеши, мне придётся дольше одеваться! — крикнула я ему в пространство номера и также потушив сигарету, вошла внутрь, закрыв стеклянные двери. Он сидел на диване, ожидая пока я натяну на себя вещи. Покинув номер, мы погрузились в сказку, что происходила за окном. На удивление, улицы не были пустыми, наоборот — город ожил, отовсюду звучал французский лепет, женский смех и шум сигналящих машин. В воздухе парила любовь, присущий городу шарм и свобода. Как будто мы оказались в совершено другом мире. Густав вальяжно закинул руку мне на плечо и мы отправились на ночное рандеву, в котором тысячи огней освещали ночной город, но самый главный горел в паре километров от нас. Мы делали сотни снимков на фоне башни, прыгали, хохотали, любовались типичной Французской архитектурой, так сказать, были сами себе экскурсоводы. Бешеная энергия любви обнимала каждый сантиметр тела, проникая под кожу, вызывая трепет. Благодаря алкоголю мы совершенно не чувствовали холода, бродя по улицам до трех часов ночи. Наши носы приобрели красный оттенок теперь уже не от градуса выпитого алкоголя, а от упавшей температуры на улице. Зайдя в рандомное круглосуточное заведение, мы заказали горячий какао и тирамису — нас мазало и аппетит проснулся просто бешеный, поэтому с огромным удовольствием в три счета мы съели свой заказ и продолжили греть задницы на удобных мягких сиденьях уютного кафе. Занято здесь было всего несколько столиков, помимо нашего, в основном в укромных местах, за которыми сидели парочки, мурлыкая друг с другом, не обращая внимания на окружающих. Наверное, со стороны также можно было подумать, что мы влюбленная парочка в конфетно-букетном периоде, но мы всего лишь два друга, которые решили зайти посреди ночи погреться в полумрачном кафе с тусклыми светильниками, пока за окном улицы постепенно покрывались белым ковром. — О чем думаешь? — смочив горло горячим напитком, Густав разрезал тишину между нами, поджав лицо ладонью. — Думаю о том, что в данный момент времени я безумно счастлива, — поджав губы в улыбке, ответила я. — И все благодаря тебе, — он потянулся и взял мою руку в свою, глядя мне в глаза, поцеловал её. «Всё благодаря тебе, Гас» — подумала я про себя. Вернувшись в номер к утру, мы моментально отключились, так как сил не осталось вовсе. Во Франции, а точнее в её столице — Париже, мы провели десять дней, поскольку на одиннадцатый мне уже нужно было возвращаться в реальность и идти в школу. До чего же абсурдно. Все десять дней мы наслаждались компанией друг друга и чужеземной эстетикой города. Во второй день мы посетили все интересующие нас достопримечательности, заглянули в хвалебные рестораны, Гас пел с уличными музыкантами, как обычно смущаясь, а я снимала их на видео. В третий мы посетили бутики — ради интереса, но так ничего и не купили, сойдясь на том, что лучше пошариться по секонд-хендам, и затарили там винтажных тряпок, от которых Густав визжал, как девчонка. Он не устоял и всё же купил себе две пары обуви в одном из дорогих магазинов и даже спал в одной из них, не переставая любоваться с утра. На четвертый он нашел выход на чувака с травой и мы весь день курили и пили в каком-то пабе, в умате добираясь до отеля под утро, заваливаясь друг на друга. На пятый нам было не охота куда-то идти, так что мы лежали под одеялом, слушали музыку и целовались. «Я так выражаю свою любовь к тебе» — мурчал Гас и я притягивала его к себе, пальцами копошась в его блондинистых волосах, делая массаж головы, пока он бездумно залипал в телевизор, постепенно проваливаясь в сон. Порой Гас накуривался до смерти и не мог даже пальцем пошевелить, развалившись на постели и растянув губы в улыбке, когда я в одном нижнем белье стояла посреди номера с бутылкой вина в руке, пытаясь выманить его на прогулку. Часто накуривались мы оба, смеясь с элементарных в мире вещей. Мы смеялись с того, что люди ходят на работу, чтобы получить какие-то бумажки, от которых зависит вся наша жизнь. От разных сортов травы были разные прихоти. Несколько раз я просила его: — Гас, трахни меня, — лежа у него на животе, жалостливо заглядывая в глаза, умоляла я, от чего он удивленно округлял глаза и смущенно смеялся, вдавив лицо в шею, но замечая мое серьёзное накуренное лицо, и сам становился таким. — Окей! Либо секс, либо прогулка, — ставила я ультиматум, поднимаясь на локтях, хитро щуря глаза потому что знала, что он не в силах отлепить зад. — Прогулка? Бляя, ты совсем уже? Мы не в силах даже встать и поссать, третий час терпим, какая прогулка? — нехотя бормотал Пип. — Значит секс? Отрицательный ответ. — Отлично, значит идем гулять! — я пожимала плечами и подрывалась с постели. — Не-е-ет! — скорчив лицо, лениво тянул Пип, перехватывая мою руку и притягивал к себе в объятия. — Хорошо, тогда секс. Пожалуйста, ради здоровья моей матки. — Ладно, но только ради нее, мы ж не трахаемся, забыла? — вмиг соглашался он, уже расстегивая мой бюстгальтер и целуя грудь. — Аминь. — Аминь, — я стянула единственную на нем вещь — шорты, и залезла сверху, утопая в ощущениях. Оставшиеся дни, когда я хотела выйти на улицу, он умудрялся слиться с этой движухи и просто затаскивал меня в кровать, даря мне умопомрачительный секс, умело лаская везде, как настоящий опытный мужчина. Мои стоны были слышны, наверное, на весь этаж, когда мы кончали. Гас, правда, поступал иначе: в момент кульминации вгрызался мне в шею, издавая мычание и кусался, от чего меня уносило нахуй из этого мира. А после, как ни в чем не бывало, он лежал лицом ко мне, смущаясь и накручивая мои волосы себе на палец, шепча комплименты: — Ты очень красивая, — хрипел он, медленно скользя убитыми глазами по моему лицу. — Ты говоришь это как мой друг или как если бы ты был просто левым парнем? — Клем, ты просто чудо, и я тебе это просто так говорю. Издеваешься? У меня во рту высохло как в пустыне, с мозгами на пару, а ты хочешь чтобы я щас разглагольствовал? — лепетал, уже закрыв глаза, расплывшись в фирменной улыбке, пока мы лежали и я с любовью рассматривала его. Естественно, как и любой мужчина после секса, да еще и убитый, он знатно вымотался. Я хмыкнула, заметив, что буквально через пару минут он отрубился — его приоткрытый рот с надутыми губами, как у сладко спящего малыша, и слегка сдвинутые густые брови придавали ему невинный вид, пока на самом деле он спал напичканный алкоголем и тгк, что находились в его крови. Легко чмокнув парня в висок, я поднялась с кровати, накинув на себя его куртку и взяла пачку сигарет со столика, выперевшись на балкон. Поскольку это была наша последняя здесь ночь, мне хотелось запомнить этот момент. Никогда в жизни мне ещё не было так приятно курить обычный табак, от которого, кстати, горло раздирало, но впечатления от поездки и завораживающего вида из окна затмевали этот несущественный минус. «Хотела бы я, чтобы это никогда не кончалось» — мысленно желала я, выдыхая едкий дым на пару с паром, пока сидела в плетеном кресле, поджав коленями подбородок. «Я люблю тебя, я правда тебя люблю» — следующая мысль, проскочившая в погрязшей в ночи голове. — Я люблю тебя, Густав, — прошептала я признание в пустоту и, затушив бычок в пепельнице, вернулась в номер, мгновенно согреваясь от теплого воздуха. Еще раз поцеловав парня, на этот раз чуть сильнее и в губы, я на мгновенье задержала на нем взгляд, после чего легла рядом и закрыла глаза, проваливаясь в сон, ощущая рядом тепло его пропитанного шмалью тела.