— Виолетта, как ты? С тобой всё в порядке? Где Людмила? — Герман как обычно заваливал вопросами дочь, которая растерянно смотрела на него стеклянными глазами. — Что с вами произошло?
Они расположились в углу коридора на кушетке. В отделении стояла гробовая тишина, лишь периодически раскрывались двери лифта, откуда спешно выходили люди в белых медицинских халатах. Их лица были наполовину закрыты масками, а глаза пропитаны таким металлическим равнодушием, что было неуютно в них смотреть.
Герман разыскал дочь здесь же. Она сидела, неестественно вытянув ноги вперед. Ушиб колен совсем не радовал, ведь она так любила танцевать. Однако сейчас было вовсе не до танцев. Холодная поликлиника действовала не ободряюще: белые стены, молчаливые врачи, угнетающая тишина. Ее отец подоспел как раз вовремя.
— Пап, я цела, — Виолетта тяжело вздохнула. — Людмила у врача, ей выписывают заключение. Тебе стоит сходить к ней, — девушка даже не могла представить, что чувствует её подруга, которая уже и так страдала от ухода матери и её злостных выходок. А что происходило в её душе сейчас?
— Да, конечно, — Кастильо активно закивал головой. Он ведь также пообещал следить за Людмилой вплоть до приезда её отца из Африки. — слава Богу, что с вами всё порядке, — он еще раз заглянул в карие глаза дочери.
— Да, но Анджи… — Виолетта резко прижалась к отцу, прямо как в детстве. Её тело дрожало от испуга и перенесенного стресса. — Папа, она пострадала больше всех. Мне казалось, что мы её потеряли, — её голос срывался и дрожал.
Герману не нужно было объяснять состояние дочери. Их крепкая связь с Анджи всегда поражала его до глубины души: Виолетта ужасно скучала по тете, когда та уехала в Париж, и стала совершенно другим человеком по её прилете. Он частенько слышал в доме их пение под рояль по вечерам и всегда замирал, представляя, что это их семейные традиции.
Они были так сильно близки, что сейчас Виолетта просто не понимала, как существовать дальше, когда Анджи находилась в реанимации на волоске от смерти. Герман вздрогнул от этой мысли: он бы тоже не пережил.
— С ней всё будет в порядке, — он схватил лицо дочери в ладони, смахивая с её щек слёзы. — Я поговорю с врачами, а вам с Людмилой надо успокоиться. Я позвоню Ромальо, он заберет вас домой.
— Но как же…
— Анджи нужен покой, — Герман судорожно потянул носом воздух. — Ты же знаешь, она сильный человек. И она должна справиться.
— Мне было так страшно, — Виолетта отрешенно посмотрела в окно, вспоминая события четырех часов назад. — Я подумала, что мы больше никогда не увидимся… Я вспомнила о тебе, о Леоне, о девочках в Студии. Даже ничего не успела понять, как уже все вокруг было в осколках… — она испуганно подняла взгляд на отца, и Герман не сразу рассмотрел её зрачки за пеленою слёз.
Конечно ему хотелось расспросить Виолетту о подробностях аварии: как это случилось, что поспособствовало и каким образом они оказались в больнице, но сейчас это было бы садистски. Видя состояние дочери, Герман отложил разговор на время. Пока ей необходимо было успокоиться.
— Всё будет хорошо, — он поцеловал её в макушку, крепко обнимая за плечи. — Я схожу за Людмилой и вернусь, а ты посиди здесь, да? Ромальо сейчас подъедет, — Кастильо направился в приемную.
— Хорошо, — Виолетта с грустью проводила его взглядом. Он ведь даже не подозревал, насколько всё было плохо.
***
Упрямство всегда было отличительной чертой
Кастильо Сарамего. Герман любил эту черту характера, но иногда она доводила его самого до полного ужаса.
« — Мы сейчас же поедем к тебе, перевезем вещи и поедем ко мне! — Герман вскочил со стула, активно жестикулируя. — Поехали!
— Нет, Герман, я не могу к тебе сейчас переехать. — Запротестовала Анджи, оставаясь на своем месте.
Они проводили обеденный перерыв в учительской Студии. В помещении никого не было кроме них, поэтому Анджи решила искренне поделиться с мужчиной своими страхами о возможных выходках Присциллы в её сторону. Кто знает, на что способна эта ненормальная. Герман уже давно понимал, что его бывшая невеста всем сердцем ненавидит Анджи и пытается всячески разлучить его с ней. Она уже столкнула Виолетту с лестницы — на что она пойдет еще?
— Я же не предлагаю тебе отправиться на Луну. Ты поселишься у меня, пока мы не выясним планы Присциллы, — Кастильо не понимал возражений, ведь причины переезда казались очевидны.
Истеричная улыбка на лице Анхелес сменилась серьезностью:
— Я не собираюсь менять свою жизнь из-за Присциллы и тем более думать о последствиях… — она запнулась, не желая договаривать свои мысли.
— О последствиях моих ошибок. — Догадался Герман. Что скрывать, он сам признавал, что его очередной выбор потерпел неудачу в любви, но в этот раз все стало заходить слишком далеко и несло угрозу жизни их семьи. И Анджи определенно входила в их число. — Я тебя знаю, Анджи, — он серьезно посмотрел ей в глаза.
— Если бы знал, то не стал бы приглашать меня переехать к тебе, — ее брови стали плавно сдвигаться к переносице. Девушка начинала возмущаться. — Я могу позаботиться о себе сама! — громко заявила она.
Герман почувствовал, как злость закипает в затылке. Неужели она не понимает, какой риск создает сама себе? Почему она так отнекивается и упрямится?
— Но я же о тебе забочусь, тебе должно быть приятно! Что за нападки?!
Слово за слово, и их разговор перерос в настоящую ссору. Кастильо в привычном возмущенном тоне пытался объяснить опасность Присциллы для Анджи, а та в свою очередь наотрез отказывалась выполнять поручение.
— Тебя нужно защитить! Трудно выполнить мою просьбу?! Живо переезжай ко мне! — Мужчина снова вскочил со стула и уже направился к выходу, но крик Анджи вновь остановил его:
— Нет! Мне надоело, что ты постоянно решаешь всё за меня! К тебе я не поеду! — она вновь задумчиво закусила губу, пряча от него лицо за ладонями. Герман опешил.
Её упрямство невозможно было победить никогда. Если Анджи что-то решила, она никогда не передумает. Принципиальная и ранимая.
Герман вздохнул. Если бы он только мог предугадать сегодняшний день,
он бы никогда не выпускал её из своего дома.
***
Темный душный вечер давил на глаза. Герман быстрым шагом возвращался мимо Студии, желая поскорее оказаться дома (?) рядом с девочками. Ему и самому было неуютно оставаться наедине со своими мыслями, которые кишели в его голове уже весь день.
Он взглянул в сторону музыкального заведения. Рабочий день закончился полчаса назад, но во дворе уже никого не было видно. Погода постепенно портилась: ветер подгонял листья на асфальте, отчего по земле гуляло маленькое пыльное торнадо. Где-то хлопнула дверь, и Герман чуть не зацепился ногой об торчащий из-под земли корень дерева.
— Герман!
Вдалеке показался темноволосый мужчина. Он буквально бежал к Кастильо, прижимая к груди черный органайзер. Его густые волосы были растрепаны на лбу, отчего создалось впечатление нерадивой причёски.
— Пабло? — безусловно, Герман узнал его, а спросил имя лишь из формальности. Директор Студии, а по совместительству лучший друг детства Анджи (и его бывший соперник?) выглядел обеспокоенно. Мужчины пожали друг другу руки, и Герман подождал несколько секунд, пока Галиндо старался перевести дыхание после бега:
— Я только что из Студии… — предложение выходило отрывистым, и Пабло смутился из-за одышки. Паническая удушливость в последнее время любила брать его вверх.
— Полагаю, ты уже всё слышал, — Герман скрестил руки на груди, хмуро смотря на него. Он не хотел притворяться и делать вид, что всё хорошо. Всё было катастрофически непонятно, а Пабло в любом случае узнал бы всю информацию через учеников.
— Как это произошло? Ты был с Анджи? Как она? — вопросы пулями вылетали из Пабло. Он с отчаянием глядел на Кастильо снизу вверх, пытаясь прочитать его эмоции, но выражение лица его было таким каменным, что директор Студии даже рефлективно покачал головой. — Мне сказали об этом полчаса назад, я тут же сорвался в больницу.
— Нет, меня не пустили туда. Анджи в реанимации, у нее множество внутренних разрывов, — Герман выдохнул, прикрывая глаза рукой. Диагнозы, которые ему озвучил дежурный врач, врезались в его душу, словно ядовитые стрелы. С каждым предложением ему казалось, что он сравнивается с землей. — Её погрузили в медикаментозный сон и будут держать в таком состоянии несколько дней, пока не будет ясно, остановится ли кровотечение, — он обреченно посмотрел на Пабло, который до сих пор не мог поверить ушам. — Они попали в крупное ДТП, весь удар Анджи взяла на себя.
— Этого не может быть, Герман, — обескураженный Пабло активно замотал головой, отказываясь верить в виновность подруги. — Анджи не могла сама взять и попасть в аварию. Ты же сам знаешь, Герман. Она всегда ездила медленнее всех на дорогах! — он всплеснул руками, перехватывая органайзер. Сильный ветер подул в его сторону, еще больше путая прядьи черных волос на лбу.
— Не знаю, Пабло, не знаю, — убито проговорил Кастильо, опуская плечи. — Я поговорил с Людмилой, она сказала, что была какая-то проблема с тормозами. Но у них ужасное состояние, я не хочу доставать их вопросами. По крайней мере, не сейчас, — он вновь вспомнил слёзы в карих глазах Виолетты.
— Конечно, — пробормотал Пабло, резко осунувшись. Он все еще о чем-то размышлял. — Как они?
— Вилу и Людмила отделались синяками, — отмахнулся Герман. Сейчас ему казался дичайшей несправедливостью тот факт, что хрупкая девушка осталась наедине с травмами, практически несовместимыми с жизнью. И от своей безысходности ему впервые за день захотелось закричать.
— Ладно, иди к ним. Сейчас тебе необходимо быть с ними, — Пабло ободряюще похлопал его по плечу, желая поддержать. — Только держи меня в курсе и сразу же звони, хорошо? — Он и сам планировал сорваться в больницу к Анджи, как только узнал эту новость от ребят, но раз туда не пустили даже Германа, то он не видел смысла наглядываться поздним вечером в учреждение.
Мужчины разошлись в разные стороны, но оба были погружены в мрачные мысли об одном человеке. Ни один из них не знал, как все сложится дальше, но самое главное — они все еще не осознавали всю серьезность ситуации.
