Незаменимых нет

Когда они вышли на станции Мегуро, проливной дождь сменился мелким, моросящим, больше похожим на осенний. Юката, немного подсохшая за время в пути, почти сразу снова промокла до нитки, и Джури поежился – не столько от холода, сколько от мысли, как много времени еще ему понадобится, чтобы добраться до дома, душа и постели. – Ты помнишь дорогу, – заметил Леда, и Джури только тут сообразил, что, задумавшись, вырвался на пару шагов вперед, направляясь к цели интуитивно, не оглядываясь по сторонам, но безусловно правильно. – Да, похоже, и правда помню, – без эмоций кивнул Джури. Леда жил в минутах пятнадцати ходьбы от метро, и с первой попытки найти дорогу было не так уж просто – приходилось петлять по узким улочкам и несколько раз сворачивать. Однако Джури нашел бы ее даже с закрытыми глазами. Леда жил в хорошем, фешенебельном районе, переехав туда как бы не сразу после того, как они создали DELUHI. Джури всегда недоумевал, зачем жить в таком месте и спускать львиную долю заработка на оплату аренды квартиры, в которой ты только спишь? Но Леда отвечал просто: он любил комфорт и не желал жертвовать им в угоду мнимой экономии. Жертвовать Леда не любил вообще ничем, что было ему важно, как потом понял Джури, делая еще один очевидный вывод: значит, он для Леды важен не был. – Я тоже помню, где ты живешь, – зачем-то сообщил Леда. – Это если я не переехал, – зачем-то возразил Джури. – Ты не переехал. – Откуда тебе знать? – Слышал, как твоя подружка описывала дыру, где вы живете, – с едва уловимой иронией в голосе ответил Леда. – Сразу узнал знакомые места. Про себя Джури вдруг отметил, что Леда никогда не называет Момоко по имени. Интересно почему? Слово же "подружка" в его устах прозвучало и вовсе пренебрежительно. – Не дыра, а уютное гнездышко. Уверен, Момоко сказала именно так, – ехидно отозвался Джури, и Леда, даже не улыбнувшись в ответ, промолчал. Его настроение и поведение изменились, от легкости и непринужденности ушедшего вечера не осталось ни следа: уже в метро Леда стал неразговорчив, не захотел поделиться подробностями тура, в который ездил, что было на него совсем не похоже. Теперь же и вовсе помалкивал. Джури не знал, что у того на уме, но предполагал, что всему виной усталость, а возможно, и раздражение из-за того, что еще полночи придется возиться с непутевым приятелем, который потерял на празднике девушку со всем своим имуществом. Несмотря на отвратительную погоду, дорога не показалась Джури долгой. Когда они дошли до знакомого белого дома, который ночью казался серым, Джури испытал острое чувство ностальгии: ровно одиннадцать ступеней в первом пролете – шестая по-прежнему выщерблена – Джури помнил, как мысленно пересчитывал их, взбегая наверх. По стене все так же тянулась тонкая трещина, в одном месте раздваивавшаяся, – никто не делал здесь ремонта уже несколько лет. Ничего не изменилось, совсем ничего, – стучало у Джури в голове. Пиво давно выветрилось, но он почему-то не чувствовал себя трезвым. Ощущение нереальности – вот что он испытывал. Как будто вернулся в забытый сон. У двери Леда принялся рыться в своем рюкзаке, а когда нашел ключи, вдруг выронил их на пол и выругался, торопливо подбирая. Джури хотел спросить, почему тот так дергается, но не стал. – Прошу, – наконец справившись с замком, Леда открыл дверь и махнул Джури приглашающе, чтобы тот заходил первым. Сделав три шага в кромешной темноте, Джури остановился. Дежавю стало почти невыносимым, из-за отсутствия света все чувства обострились, а от воспоминаний, захлестнувших с головой, мысли путались. Если сделать еще три шага вперед, Джури упрется в стену. Потом два шага вправо – там дверь в спальню. Или три шага влево – тогда попадешь в небольшой коридор, ведущий в крохотную кухню, к гостиной и к ванной. Во времена, когда они были вместе, Леда не особо приветствовал совместные ночевки, но все же порой они оставались друг у друга до утра, и Джури помнил, как, не включая свет, крался по квартире до ванной или на кухню, чтобы выпить воды. Наверно, он не заблудился бы и сейчас. В квартире было свежо и пахло дождем, как на улице – Леда, уходя из дома, неизменно оставлял створку окна приоткрытой. Запах каких-то моющих средств или освежителя – здесь, как и прежде, поддерживалась фанатичная чистота, и запах кофе – Леда никогда не курил, но зато был по-настоящему кофеинозависимым. Вся эта смесь знакомых ароматов сливалась в один, и кто-то посторонний не смог бы разделить его на составляющие, однако Джури все еще помнил каждый запах в отдельности. Ему всегда нравилось, как пахло у Леды дома. Ему в принципе здесь нравилось. Тихо хлопнула дверь за спиной. Джури помнил, что если сейчас протянет левую руку, то нащупает на стене выключатель. И он уже потянулся к нему, когда его ладонь перехватили холодные, почти ледяные пальцы Леды. Джури не успел ни удивиться, ни отреагировать – Леда развернул его к себе резко, жестко. Он не толкал Джури, тот сам оступился, дернулся и врезался спиной в стену узкой прихожей, оказавшись мгновенно зажатым между ней и Ледой. Его пальцы, словно когти, почти до боли впивались в плечи Джури, Леда держал его так отчаянно, будто тот уже брыкался и вырывался, а его губы, наоборот, были теплыми, как и дыхание. Джури отметил все это мельком, потому что в тот же миг Леда уже целовал его, почти кусал – Джури чувствовал его язык у себя во рту – и действовал так дерзко, что Джури на миг усомнился, знает ли он человека, который зажимает его сейчас в темноте? Леда, с которым он был знаком много лет, всегда отличался редкой выдержкой и несколько чрезмерным спокойствием. Тот Леда на поцелуи и время тратить не любил. На осознание происходящего Джури потребовалось несколько секунд – он уже представил, как сейчас оттолкнет, как возмутится, и сам не понял, почему уже его руки обнимают Леду за шею, почему он почти стонет в ненормальный, дикий поцелуй. Это все не взаправду, – вдруг догадался Джури, ведь такого с ним просто не могло случиться. А раз не по-настоящему, значит, все можно. Колени слабели, Джури отметил, что медленно оседает, сползает по стене, и только то, что он все еще сжимает пальцами широкие плечи Леды в мокрой от дождя футболке, удерживает его на ногах. Ладони Леды – уже вовсе не холодные – были везде: на его шее, плечах, груди, на животе и на пояснице. Джури соображал слишком туго и не сразу понял, что Леда успел развязать пояс его юкаты, которая пока не упала на пол только потому, что держалась на локтях. Спасибо Момоко за наряд – одна секунда, и Джури остался совсем без одежды. Воспоминание о девушке, такое неуместное, даже не кольнуло, осталось пустым звуком и тут же забылось, когда Леда провел рукой по его паху, сильно сжимая, и Джури сорвался на стон, запрокидывая голову, мучительно зажмуривая глаза. Все это было слишком – было невыносимо. – Не здесь, – кажется, Леда сдавленно произнес слова вслух, а может, это были мысли Джури, который почувствовал, как его практически оторвали от стены. Два шага до спальни – первый, второй – зачем-то Джури мысленно считал, попутно избавившись и от юкаты, беззвучно упавшей на пол, и от ненавистных гэта. До постели четыре шага – первый, второй... Здесь он что-то не рассчитал, ударился лодыжкой об угол кровати, споткнулся, но тут же забыл об этом, тяжело и неловко осев на край матраса. В комнате было светлее, чем в прихожей, уличный свет проникал через окно, и Джури отлично видел Леду, видел пряжку его ремня прямо перед своими глазами, с которой легко справился и попытался дернуть вниз его джинсы, слишком узкие, тоже мокрые, как и вся остальная одежда. – Я сам, – оттолкнул его руки Леда. Голос его был сдавленным и казался совсем чужим. Леда раздевался спешно и оттого неуклюже, в этом зрелище не было ничего завораживающего или эротичного, но Джури смотрел жадно, ловил каждый миг и сам не замечал, как водит рукой между своих ног, даже забыв стянуть с себя белье. Обувь Леда снимал торопливо, без помощи рук и не развязав шнурков – в другой ситуации Джури обязательно припомнил бы ему все замечания по этому поводу в свой адрес, но, когда Леда рванул вверх футболку и в полумраке Джури увидел, как блеснул пирсинг у него в пупке, желание веселиться ушло бесповоротно. Маленький фетиш Джури, от одного вида которого он заводился сильнее, чем от самой продуманной прелюдии. Сколько раз он хватал эту сережку губами, легонько тянул зубами, играл с ней языком... Опомнившись, Джури дернул с себя белье, теперь оставаясь полностью голым, и отполз по матрасу от края кровати. Пока Леда сражался с джинсами, что липли к ногам, Джури откинулся на спину и, согнув ноги, подхватил их под коленями. Он представлял себе, как выглядит сейчас со стороны, какая картина открывается Леде, но не почувствовал ни капли стыда. – Джури... – стоя над ним, Леда простонал его имя почти страдальчески и добавил что-то, но Джури не разобрал – закрыл глаза и велел себе ни о чем не думать, не предвкушать, просто отрешиться. Раньше, давным-давно, в другой жизни – это была любимая поза Леды. Джури отлично помнил, как у того глаза загорались, когда он смотрел на него сверху вниз, как дышал тяжело и жмурился, не замечая, что волосы падают ему на лоб, лезут в рот, приоткрытый от частого дыхания. Самому Джури это положение не очень нравилось – иногда, когда Леда увлекался и не мог сдержать себя, бывало немного больно, да и кончал тот слишком быстро. Но сейчас Джури не сомневался, что все должно быть только так и не иначе. Холодные влажные пальцы, уже смазанные, коснулись его – Леда толкнулся внутрь сразу двумя, и Джури рефлекторно сжался, чтобы тут же с усилием расслабиться. Глаза он специально не открывал, растворяясь в ощущениях, в запахах и звуках. Кажется, на улице опять зарядил дождь – его капли стучали в стекло. Леда дышал шумно, прерывисто, но куда явственнее Джури слышал, как колотится его собственное сердце. Он не мог признаться себе, что когда-то давно очень ждал этого момента – когда сможет просто отдаваться Леде, забыв обо всем. Склонившись над ним, Леда снова целовал его губы, но теперь легко, почти неощутимо, истово нежно. Джури не мог себя заставить открыть глаза: видеть лицо Леды сейчас так близко к своему было бы уже слишком. От боли, неожиданной и острой, Джури аж выгнулся, стиснул зубы, чтобы не закричать, и наконец отпустил свои колени, неосознанно скребя ногтями по скомканному одеялу. – Прости... – зашептал Леда в его губы. – Прости, я не подумал. Он замер, почти не двигаясь, и Джури все еще было больно, но одновременно правильно – именно правильно, а не хорошо или плохо. Чувствовать на себе вес тела Леды, чувствовать в себе его член. Все наконец стало как надо, все встало на свои места. Выдохнув, Джури медленно скрестил ноги на поясе Леды, обнял за плечи, легко поглаживая их, будто сейчас они не сексом занимались, а просто нежились в постели, и наконец открыл глаза. Лицо Леды, а точнее – его выражение, показалось Джури каким-то новым, не виданным им прежде. Леда смотрел странно и губы сжимал плотно, словно пытался сдержать... Сдержать что? Леда склонился ниже, позволяя обнять себя крепче, и снова поцеловал, будто желая успокоить. Джури хотелось сказать, что он уже готов, но поцелуй увлек его, пробуждая желание с новой силой. Леда чертовски хорошо целовался, и этот навык он не утратил за годы, что они не были вместе. Он поочередно посасывал то одну, то другую губу, а затем углублял поцелуй, заставляя Джури почти стонать в него, сходя с ума от невероятности происходящего. – Давай уже, – прошептал Джури, не узнав свой голос, когда Леда наконец отстранился, все так же странно глядя в глаза и поглаживая Джури по бедру кончиками пальцев. Обычно – то есть раньше – Джури опускал ноги на плечи Леды, и так тот и двигался, проникая глубоко, брал без остатка все, что Джури мог ему предложить. Но сейчас они остались в прежнем положении, обнявшись, – были так близко, так тесно, что с трудом получалось двигаться. Раньше Джури любил экспериментировать, меняя позы и находя новые углы остроты ощущений, но сегодня у него уже не было сил: хотелось просто остаться в этом моменте, запомнить все ощущения, насытиться за все прошедшее время. Член Джури терся о живот Леды, и кончил он почти сразу, вопреки своему желанию продлить этот момент. Краем сознания, выгибаясь от удовольствия, он понимал, что Леда все еще двигается в нем, прижимает его к себе, вдавливает в свою постель, где даже запах простыней был Джури знаком. Ему казалось, что он тонет, что он увязает и растворяется – в этом человеке, знакомом и незабытом, и в ощущениях, отчего-то совершенно новых, свежих, прежде не испытываемых. Если бы время можно было останавливать, Джури сделал бы это здесь и сейчас. Леда не отстранялся до последнего, и даже когда он кончал в него, Джури прижимал его к себе все крепче, мешая двигаться, но не желая отпускать. А потом еще какое-то время они лежали не шевелясь, и, хотя Джури было трудно дышать под весом тела Леды, он не возражал и не отталкивал. Первым пришел в себя Леда. Приподнявшись на локтях, он лег рядом, перевернувшись на спину, и Джури только тут понял, как ему было тяжело и жарко и как теперь у него болит абсолютно все. С трудом сдержав стон, он повернулся на левый бок, отворачиваясь от Леды, и подтянул колени к груди. Реальность медленно проступала через странный сон, в который они оба нырнули, переступив порог квартиры Леды. Издалека до Джури уже доносилось эхо: "И что это было?", но пока он не спешил прислушиваться и отвечать на вопрос. – Джури, – прижавшись к его спине, Леда обнял его рукой, зарывшись носом в волосы на затылке, а потом осторожно поцеловал в голое плечо, и еще раз, и еще. Джури ждал, что тот скажет что-то, но если Леда и собирался, то забыл об этом. Легко поглаживая его по груди, он терся носом о шею Джури, и это было немного щекотно, бесконечно приятно, но уже неверно, ошибочно. Будто в один фильм случайно вмонтировали сцену из другого. – А я еще не хотел идти на этот гребаный ханаби. Леда коротко рассмеялся. От его теплого дыхания, которое Джури чувствовал на своей коже, что-то замирало внутри, дрожало невидимое – Джури казалось, что и пальцы Леды немного подрагивают, когда тот ласково проводит их кончиками по его груди. В эту минуту Джури видел как наяву: рушится нечто важное – в нем самом, в его мире. – Мне надо позвонить Момоко. Свой голос, громкий и уверенный, Джури услышал со стороны и даже удивился – это он сказал? Разве он умеет говорить так строго? Его слова не произвели на Леду особого впечатления: еще несколько секунд тот продолжал прикасаться к нему, а потом легко отстранился, вставая с постели почти грациозно. Представив, как жалко будет выглядеть со стороны, лежа в скрюченном положении, Джури торопливо сел, опуская на пол ноги, и мысленно выругался – завтра он будет ходить, как ковбой. И хорошо, если только завтра. Щелкнул выключатель, Джури интуитивно зажмурился, но свет вокруг был совсем тусклым, мягким, и Джури увидел, что это ночник – он был встроен в спинку кровати. У Леды была новая кровать – вот в чем дело, вот почему Джури не рассчитал и споткнулся в темноте. – Возьми, – Леда стоял перед ним совсем голый и протягивал уже разблокированный телефон, который Джури взял, не подумав, не сразу сообразив, что в этой сцене было не так. Начало второго – первое, что отметил Джури, взглянув на дисплей, это время. Куда подевалось несколько часов, как вышло, что уже глубокая ночь? И только после Джури посмотрел на датчик заряда: шестьдесят семь процентов. – Твой телефон не разрядился, – это был даже не вопрос. Джури вскинул голову, но понял, что смотреть на Леду не может физически. Ни на его член, ни на проклятый пирсинг – Леда даже сережку не сменил за все эти годы, – но еще сложнее было смотреть в его лицо, в темные из-за расширенных зрачков глаза. – Не разрядился, – спокойно согласился Леда. Зачем-то кивнув, Джури снова посмотрел на экран и нажал на входящие вызовы, пускай хозяйничать в чужом телефоне было невежливо. Пропущенный от какого-то Шин Мастеринг – один звонок. Пропущенный от Чудища. Чудищем Леда называл свою сестру, это было детское прозвище, прицепившееся к ней на всю жизнь. Джури знал, что с сестрой Леда близок и дружен, а еще – что она единственная, кого скрупулезный Леда обозначил в телефонной книге не по фамилии. Чудище звонила два раза. И шестнадцать пропущенных от Сойка. "Шестнадцать", – закрыв глаза, Джури тихонько выдохнул. Он хорошо знал их бывшего драммера, тот бы в жизни не стал обрывать телефон, даже если б близился конец света. Сойк всегда звонил один раз и терпеливо ждал, пока ему перезвонят. Даже гадать не приходилось, кто просил его набирать номер Леды снова и снова. – Мне не стыдно, – сообщил Леда, продолжая возвышаться над сидящим Джури. – И мне не жаль. "Ну еще бы", – мысленно ответил Джури и протянул ему телефон, возвращая обратно. – Ты не будешь звонить? – удивился Леда. – У тебя нет телефона Момоко, – ответил Джури, глядя ему примерно в солнечное сплетение, ни выше и ни ниже. – Я только сейчас об этом подумал. – Ты не помнишь номер на память? – Нет. – Можешь позвонить Сойку, – предложил Леда, но Джури покачал головой: – Уже слишком поздно. В отличие от Леды, собственная нагота Джури напрягала, и он осторожно подтянул к себе край одеяла, чтобы прикрыться. – Оставайся у меня, – слова прозвучали как просьба, и Джури знал, что должен отказаться, но одновременно понял, что у него не осталось сил ни на что. Он вряд ли до душа доползет, что уж говорить о собственном доме. – Мне нужен контейнер для линз, – вместо согласия произнес он негромко. – Я дам тебе запасной. Не сказав больше ни слова, Леда вышел из комнаты, а уже через полминуты Джури услышал, как в ванной зашумела вода. Он все так и сидел на постели, но только когда тишину квартиры разорвал звук включенного душа, устало поднял голову и огляделся. В спальне бессменной квартиры Леды мало что изменилось – все такой же минимализм в обстановке, все такая же прямо-таки больничная чистота. Леда был верен себе. И только кровать новая, неожиданно двухместная. Джури вспомнил старую, что стояла здесь на его памяти. Такие называют полуторками, спать на них вдвоем тесно, и Джури пару раз говорил Леде, что не помешало бы купить что-то более практичное, но тот только отмахивался: "Зачем мне кровать для двоих, если я живу один?" И вот теперь кровать он поменял, поставил двухместную, еще и со встроенным ночником. Взяв подушку, Джури положил ее себе на колени и уткнулся в нее лицом. Если бы не смертельная усталость, вытеснявшая все лишнее из головы, оставлявшая лишь одно желание – лечь и отключиться, Джури, наверное, сошел бы с ума от своих мыслей. Сейчас он не хотел думать ни о Леде, ни о его новой кровати, ни о Момоко. А меньше всего Джури хотел думать о том, что лучший секс за последние годы был у него только что с его бывшим – с Ледой, которого ни в настоящем, ни в будущем Джури не будет. *** Проснулся он очень рано – по ощущениям было часов шесть утра, и здоровым такой сон точно нельзя было назвать. Темные шторы, которые Леда, видимо, сдвинул перед сном, почти не пропускали света в комнату, но иногда колыхались от порывов ветерка, играя лучами солнца по белым обоям. Джури повернул голову и замер: рядом с ним, почти на его подушке, мирно покоилась голова Леды, который еще спал. Волосы закрывали половину его лица, но Джури все равно позволил себе рассмотреть давно знакомые черты. Тело все еще ныло, недвусмысленно напоминая о том, что произошло несколько часов назад, и Джури поморщился, едва удержавшись от вздоха. Сейчас в голове по-прежнему не укладывалось, как так вышло, что вечером он пришел на ханаби с Момоко, а всего через несколько часов отдавался Леде в таком исступлении, которое самому себе не мог объяснить. Они не были близки очень давно – секс пропал из их отношений вместе с Ледой, стоило Джури заиметь проблемы с голосом. И с тех пор многое изменилось: если поначалу Джури скучал и даже воображал себе, как отдается Леде, то позже он начал гнать от себя любые воспоминания о бывшем любимом. Теперь он верил, что у них восстановились приятельские отношения, насколько это было возможно. Джури предстояло еще многое простить Леде, но теперь это как будто снова утратило свой смысл. "Зачем ты это сделал", – огорченно подумал он, понимая, как за эту ночь усложнилась его жизнь. И это он еще старался не думать о том, как его встретит Момоко, которой он не удосужился даже позвонить. Джури медленно сел на постели, понимая, что больше не может лежать рядом с Ледой: мысли о девушке, которая, должно быть, сходила с ума в его квартире, словно отрезвили его повторно, заставляя со всем ужасом осознать неправильность происходящего. Он не должен был сейчас быть тут, в доме Леды, не должен был уходить с ним с ханаби, не должен был оставлять Момоко одну. Леда пошевелился, заставляя Джури обернуться, пока он медленно, привыкая к таким забытым ощущениям в теле, двигался к двери, надеясь скрыться от Леды и неловких разговоров в ванной. Если бы ему повезло, он бы быстро принял душ и ушел, пока тот спит, но ему не повезло. – Куда ты? – хрипло спросил Леда, тут же приподнимаясь на локтях и стряхивая остатки сна. – В душ. – А… Возьми себе полотенце в ящике, – Леда заметно успокоился, снова опускаясь на подушку, а Джури кивнул, уже выходя из комнаты. Он прекрасно помнил, что у Леды всегда лежали чистые полотенца в ванной и даже безошибочно нашел нужный ящик в небольшом комоде под раковиной. В ванной тоже мало что изменилось. Джури старался не думать о том, почему и зачем он помнит каждую деталь в квартире Леды, как если бы был здесь только вчера. Прошло несколько лет, за которые, как он думал, он старательно забыл все, что причиняло ему боль, но сейчас, стоя под теплыми струями воды, Джури понимал, что он вернулся на ту точку, откуда начал свой путь без Леды. Их совместная ночь была тем, о чем он мечтал так давно, и одновременно с тем этой ночи было не место в его новой жизни. Леде не было там места. Мысль о том, что теперь нужно как-то объясниться – чего Джури заранее не желал – терзала его сильнее, чем неприятная ноющая боль в мышцах. У него очень давно не было мужчин, и Леда мог гордиться собой: только Джури думал, что с этой стороной его жизни покончено, как бывший снова вернул все назад. Странно, но Джури ловил себя на очень ясной и емкой мысли: в отличие от него, Леда ничуть не изменился. Их знакомство началось с его наглости и напора, которые очаровали Джури и привели в его постель, и эти качества никуда не исчезли за прошедшие годы. Леда признал, что его телефон все время был включен – спокойно признал, что это было частью какого-то его плана, о котором Джури задумался только сейчас. Так ли случайно Леда предложил ему переночевать? Стоило осознать, что Леда не просто так был таким неразговорчивым, пока они ехали, хотя до этого весь вечер вел себя, будто между ними не было никакой пропасти длиною в несколько лет, которые Джури старательно лечил оскорбленную гордость. Очевидно, и ложь про разрядившийся телефон была спланирована Ледой в условиях развернувшейся ситуации: что-что, а быстро ориентироваться в обстоятельствах и находить решение тот умел всегда. Леда остался все таким же, каким и был, и Джури просто не мог позволить себе снова оказаться так глубоко задетым. В том, что Леда снова его заденет и ранит, почему-то сомнений не было. В голову лезло слишком много слов, обвинений и ненужных скандалов, которых Джури никогда никому не устраивал, и вместе с тем навалилась какая-то странная апатия и усталость, словно ему на плечи опустили тяжелый груз. Груз чувств и эмоций, которые Джури больше не хотел испытывать. Запоздало он вспомнил, что его юката осталась лежать где-то в коридоре, но память снова услужливо подсказала, что в том же ящике Леда хранил махровые халаты, которые почему-то очень любил носить после душа. Натянув один из них, Джури взглянул на себя в зеркало, отмечая синяки под глазами от недосыпа и общую серость лица. "Тошнит от всего, что сейчас будет", – сказал он себе, как будто отражение в зеркале требовало объяснений такого паршивого внешнего вида, и вышел в коридор. В нос тут же ударил запах кофе, что-то крепкое и ореховое, и Джури снова мысленно выругался: это чертово утро точно желало добить его, завалив флешбэками. Леда по утрам редко завтракал, предпочитая пить крепкий дрип-кофе, и Джури даже обзавелся его любимым сортом, который не пил сам – сильно обжаренные зерна горчили, чего терпеть не мог Джури, тогда как Леда не выносил слабый кофе, предпочитая пить заваренную нефть. Кофе простоял на кухонной полке больше года, прежде чем Джури собрался и выбросил его: когда в его жизни не осталось Леды, эту гадость никто не пил. Теперь же знакомые запахи щекотали ноздри изнутри, и Джури снова вдохнул, собираясь с силами, сам не понимая, для чего конкретно. Леда обнаружился на тесной кухне: на нем была надета длинная футболка, которая, судя по рисунку, раньше была вполне себе повседневной. Джури прислонился к дверному косяку, не желая проходить дальше, и наблюдал, как Леда заваривает кофе. Взгляд зацепился за его голые ноги – стройные и длинные, которые так безобразно хорошо смотрелись в шортах. Перед глазами всплыл давний эпизод, как Леда примерял сценические шорты дома, а Джури сидел с ногами на тогда еще узкой кровати, смеясь в голос над тем, до чего Леда снизу похож на манекенщицу. Потом, правда, Леда уселся к нему на колени, и резко стало несмешно, и Джури почувствовал, как сердце ухнуло в груди от таких воспоминаний. – О, ты вышел, – Леда, видимо, почувствовал на себе пристальный взгляд и повернулся к Джури, улыбаясь ему одними губами. Глаза его оставались серьезными, хотя Джури и видел их расплывчато без линз. – Угу, – буркнул он, переводя взгляд на руки Леды, которые держали две кружки кофе. – Я посушу волосы и уеду. Леда поставил чашки на стол, сделав приглашающий жест, но Джури остался стоять на месте. – Давай поговорим. Интонация Леды была полувопросительной, словно ему нужно было согласие на разговор. Джури прекрасно помнил, что Леда всегда говорил, когда ему того хотелось, и потому даже растерялся на секунду, но неуверенно кивнул и опустился на стул. С Ледой их разделяло всего пару десятков сантиметров: совсем небольшой круглый стол и так занимал половину комнаты – будь он еще больше, то сюда бы не влез больше никто. Леда сделал глоток кофе, не начиная разговор, на который позвал, и Джури тоже молчал, глядя куда-то в угол серого холодильника. Солнце освещало небольшую кухню, но Джури чувствовал, как внутри него сгущаются тучи. – Я даже подумать не мог, что так скучал по тебе, – начал Леда, и Джури резко вскинул голову, вглядываясь в его лицо. В отсутствии других звуков он прекрасно расслышал каждое слово, но уставился на Леду так, будто не понял сказанного. И Леда зачем-то пояснил: – По правде, я старался вообще не думать об этом. Джури слушал его голос словно на замедленной пластинке и мысленно протестовал, не желая слышать то, что скажет Леда дальше. Он сообщит ему, что было так здорово и даже приятно вспомнить былое, что Леда, конечно же, ни о чем не жалеет, но он, Джури, не занимал никакого места еще тогда, когда был его вокалистом и любовником, а теперь он и вовсе не нужен. Что у Леды есть кто-то, ради кого он даже новую кровать купил, кто-то, кого он умышленно не представлял Джури, намекая, что его личная жизнь больше не касается бывшего. И что Джури сам хорош – поддался, а теперь сидел со скорбным выражением лица на чужой кухне, тогда как дома его ждала девушка. Леда обязательно скажет это все, ведь это не он собирал себя по частям после их разлада, не он неделями молчал, надеясь, что голос вернется и с ним удастся вернуть все остальное, не он заваливал себя бессмысленной работой, только бы не оставалось времени думать о прошлом. Джури поднял ладонь вверх, призывая Леду замолчать, и когда тот удивленно приподнял бровь, решительно заявил: – Не надо. Леда не донес до рта кружку кофе, так и оставив ее в воздухе и глядя на Джури, как пару минут назад тот глядел на него. – Я знаю все, что ты сейчас скажешь, поэтому не надо, – Джури покачал головой, чтобы придать голосу больше уверенности и наглядно продемонстрировать, что он протестует против невысказанных слов жалости, которая теперь достанется Джури сполна. – Этой ночи не должно было быть. Леда по-прежнему молчал, внимательно слушая, и Джури понесло: – Мне понравилось, да, но это было нечестно по отношению ко мне и Момоко. Чтоб ты понимал, я ей ни разу не изменял, и эту ошибку я себе нескоро прощу. И тебе. Почему вообще ты думаешь, что можно сначала сделать все, чтобы показать свое пренебрежение, а потом, когда я справился с этим без твоей помощи, можно по твоему желанию переспать, да так, будто я все эти годы ждал твоего предложения? Так не бывает, Леда, и я надеюсь, ты понимаешь, что ничего такого больше не будет ни в будущем, ни в настоящем. Мы не будем трахаться, пока никто не подозревает – я не буду спать с тобой за спиной у Момоко. И дружить мы тоже больше не будем: я все думал, что мне тяжело находиться одному, но, оказывается, тяжело находиться с тобой. Мы не будем ни отдыхать, ни работать вместе. Я не буду петь для тебя, как будто это последнее, что может тебя удержать рядом. Ничего не будет, Леда. Джури сердито выдохнул, разозлившись во время своей тирады, а Леда все еще сидел неподвижно. Краем сознания Джури отметил, что что-то не так: Леда изменился в лице, будто услышал, что умерла его любимая тетушка. Прежде он всегда умел держать себя в руках и безупречно сохранял лицо в любых обстоятельствах, но сейчас смотрел на Джури невидящим взглядом, будто перед ним сидел призрак. Только Джури не успел додумать эту мысль, еще раз процедив сквозь зубы, злясь непонятно на кого: – Ничего уже не будет. Сердце бешено колотилось в груди, как от волнения, но Джури почувствовал, что обнявший его незримый груз исчезает. Ему становилось легче дышать, хотя он все еще чувствовал этот отвратительно знакомый запах кофе, который ненавидел так же, как и все, что осталось после ухода Леды. Все, с чем он боролся. – И кофе я тоже не буду, – добавил он, и Леда отмер: поставил свою кружку на стол – истово аккуратно, будто она могла разбиться от одного лишь соприкосновения с деревянной поверхностью. – Я понял, – ответил он незнакомым голосом и даже натянул на губы безликую улыбку: – Как много ты мне раньше не рассказывал о своих мыслях. Джури не совсем понял, что имеет в виду Леда, но тот не дал ему времени задуматься, невпопад спросив: – То есть это твое окончательное решение? – глаза Леды сверкнули, но блеск в них был невыразительным. Как блеск падающей звезды, исчезающей за горизонтом. – Ты не передумаешь? – О чем мне передумывать? – снова не понял Джури, теряя нить разговора. Складывалось ощущение, что они с Ледой говорят о разном, но негодование внутри не давало даже думать о том, что несет бывший любовник. – Я понял, – снова согласился Леда и сложил руки на столе, переплетая пальцы. Его взгляд все еще был отстраненным, а весь вид – поникшим, но Джури не зацикливал на этом свое внимание, теперь начиная думать о том, что дома его ждет еще одна проблема, которую, очевидно, так просто не решить. Видимо, разговор с Ледой дался ему относительно малой кровью. Джури попрощался с ним за каких-то пять минут, больше не желая задерживаться в этом доме, чувствуя себя неожиданно чужим здесь. Леда не возражал, допивая свой кофе, пока Джури завязывал пояс на безнадежно помятой юкате. Только закрывая за Джури дверь, Леда отчего-то замер и спросил, понизив голос, будто кто-то мог подслушать: – Ну, друзьями-то попытаться быть мы еще можем? – Попытаться можем, – ответил Джури и, не прощаясь, быстрым шагом направился к ступенькам, ведущим на улицу, игнорируя лифт. Леда вылетел из его головы сразу, стоило только покинуть его дом, и Джури, взяв с себя обещание не думать о прошлой ночи, отправился ловить такси, решив, что расплатится с водителем по приезде – и как только он не додумался до этого ночью. ~ Только через несколько дней, когда он придет в себя после сумасшедшей ночи с Ледой и оглушительного скандала с Момоко, Джури призадумается и заподозрит, что тем ранним летним утром понял Леду неправильно. День за днем, перебирая по часам и минутам вечер с фейерверками, каждую фразу Леды, каждую эмоцию, отразившуюся на его лице, Джури начнет сопоставлять их со словами, что сказал ему Леда на кухне, пока сжимал в руках чашку со своим отвратительным кофе. Он даже подумать не мог, что так скучал по Джури, – вот как сказал Леда. Он признался, что вообще старался об этом не думать, и Джури тут же нагородил в своем воображении весь предстоявший им разговор, сделав при этом так, чтобы Леда не произнес ни слова. Но что, если Леда планировал сказать нечто иное? Вовсе не то, чего ждал от него Джури? Мысли обо всем случившемся отравят его существование на долгое-долгое время, будут мешать спать длинными ночами, мешать наслаждаться жизнью днем. А еще Джури покажется, что разобиженная Момоко станет холоднее, и улыбки ее будут уже не столь ласковыми. Джури мысленно повторит себе снова и снова, что накручивает себя – Момоко не может ничего подозревать, да и Леда не девушка, чтобы к нему ревновать. Но горше всего Джури будет от понимания, которое он испытал еще в ту ночь, сидя на постели Леды, пока тот принимал душ: самый горячий, самый страстный и жаркий, сумасшедший и незабываемый секс – какое определение ни подбери, все будет мало, – секс, когда больно от наслаждения, за многие годы был у него только с одним человеком – с его бывшим, с навсегда оставшимся в прошлом Ледой. Один только Леда вызывал у Джури отклик не только на физическом уровне, но на и эмоциональном, и думать об этом будет по-настоящему печально.