Baby blue love

      — Ламберт, так и будешь стоять? Я без твоего многоуважаемого локтя завалюсь на повороте. Или мне здесь прикажешь рожать?..       — Лютик, тебе что, совсем все равно?! — взвился Геральт, едва не подскочив.       — А что, мне начать орать и плакать? Обещаю, Геральт, это я еще успею сделать, а сейчас, — он дернул Ламберта на себя, — буду наслаждаться терпимой болью, а не ощущениями того, как у меня кости расходятся.       Геральт сел обратно, и Трисс потрепала его по плечу.       Для всех них было почти дико такое спокойствие! Со стороны казалось, что они родов боялись больше, чем Лютик.       Так казалось и Ламберту. До тех пор, пока он не проводил его до комнаты. Лютик устало сел на край кровати, а потом болезненно застонал, жмурясь от боли и упершись лбом в плечо Ламберта. Ламберт вздрогнул, растерявшись. Стоит сейчас уйти или нет? Он должен быть здесь сейчас? Лютик не против?       Он присел рядом с Лютиком и погладил его по спине.       — Очень болит?       — Терпимо, — сказал он на шумном выдохе, потом Ламберт ощутил, как его плечи расслабились. — Оно так… периодами… сейчас минут пятнадцать снова ничего не будет… — он поерзал и облокотился о положенные к спинке кровати подушки, прикрывая глаза. — Не уходи пока… Один я точно плакать начну.       — Как скажешь, — кивнул он, поглаживая его по животу. — А ты… ты прям уверен, что… все? Прям вот сегодня?       — Да… Кажется, что так… Это схватки, и точно не ложные… Ложные проходят за полчаса, если не раньше, и нет таких болей… — Лютик прикрыл глаза и попросил о воде. Ламберт за ней подскочил, как ошпаренный. — Готов с сыном познакомиться? — улыбнулся он, поглаживая Ламберта по руке, когда тот протянул ему кубок.       — Да… Да, конечно готов!       — Только… наверное, когда врач придет… Ты уйдешь, ладно? Я бы не хотел… чтобы ты столько времени видел… как мне плохо.       — Ты уверен? Я могу не уходить отсюда, Лютик.       — Я… нет, не стоит. Если я почувствую, что меня начнет мутить, начну задыхаться или что-то такое… Я попрошу позвать тебя… Просто… Ламберт, я часто наблюдал твои страдания. И я не желаю, чтобы ты наблюдал за моими… Ты и так на них насмотрелся…       — Лютик… — Ламберт тяжело выдохнул и склонился, чмокнув его в белую руку. — Мы давно не в тех отношениях, когда надо на что-то закрывать глаза. Мне больно смотреть на это, но это не значит, что я должен закрывать глаза, зная, что рядом со мной тебе будет легче.       Лютик мягко улыбнулся и поманил его к себе пальцем, поцеловав в лоб и погладив по щеке.       — Кому как не тебе знать, что сильную боль мало что может ослабить? Я позову тебя, если в этом будет необходимость. Не стоит себе трепать нервы просто так, волчонок, — он снова улыбнулся, когда Ламберт прижался к его ладони щекой теснее, внимательно смотря на него. — Я так часто задавался вопросом… почему ты так ко мне добр?       Ламберт широко раскрыл глаза, будто этот вопрос казался ему безумием.       — Потому что я люблю тебя, очевидно.       — Да, но… Геральт любит Йен, и она его… Эскель любит Трисс… Но порой я вижу, что они грубы друг с другом. Трисс как-то сказала мне, мол, «мы люди, Лютик, иногда сложно контролировать эмоции». Я сказал ей, что как-то же у тебя выходит их контролировать, а она посмотрела на меня так, будто не верит мне… Но ты вспыльчив, ты агрессивен, но… Ни одного кривого слова мне не сказал за эти года… Только вначале иногда что-то и было, а потом… все. Хотя я часто давал тебе поводы со своей эмоциональностью… Когда я злился не из-за чего, или грустил, или и вовсе реветь мог начать… А ты… ты всегда относился ко мне с пониманием и состраданием… Но почему? Как?..       Ламберт выдохнул, качнув головой, поглаживая его живот.       — Потому что ты чуть не умер на моих руках. Потому что за десять минут до этого я ругал тебя за то, что ты просто улыбнулся альфе, ведь в моем неуверенном мирке ты должен их сразу на хуй слать. Я сидел, не мог дышать и думал о том, как глупо поступал. Злился из-за ерунды и последние минуты твоей жизни… потратил на ругань. А когда все обошлось… Разве мог я думать о чем-то, кроме того, что я должен тебя на руках носить? Я тогда и сказал тебе, что слова кривого больше не скажу. Вот… и не говорю, — он улыбнулся, сейчас чувствуя невыносимое чувство нежности и любви к Лютику. Зная, что меньше, чем через сутки он увидит своего сына. Сына, которого все эти десять месяцев Лютик носил под сердцем, которому было плохо и тяжело.       И сейчас он мог ждать этого со спокойной душой, не грызя себя за те моменты, когда был груб. Слава Богу, это было всего один раз, и просто из-за истерики Лютика по вопросу, который касался здоровья их ребенка.       — Но… но разве ты не ощущал раздражения, когда я закатывал истерики на пустом месте?       — А ты бы злился по этому поводу на нашего ребенка? Ведь он будет плакать, и зачастую по поводам, которые для нас не имеют такой важности. Он будет плакать долго-долго, до лет пятнадцати. И, возможно, будет плакать и тогда из-за неразделенной любви и что-то такое. Разве ты будешь на него злиться?..       — Я… нет, конечно, не…       Он прервался, сморщился и откинул голову назад, чаще задышав, а потом и вовсе начал вставать. Ламберт ничего не понял, но помог ему. Откуда ему знать, в каком положении Лютику легче всего было перенести схватки?       Несколько минут они не говорили, пока Лютик расхаживался, потирал поясницу и глубоко дышал. Ламберт был рядом, поглаживая и целовал в лоб, когда Лютик останавливался.       Наконец, Лютик расслабился, прислонившись плечом к стене подле окна. Он продолжил, прикрыв глаза:       — Нет, я бы не злился… Он же не специально…       — Вот ты и ответил на мой вопрос. Я относился к тебе в эти моменты как к ребенку. Игнорированием я бы не помог, скорее заставил бы тебя паниковать. Я делал то же, что и делал бы с маленьким ребенком, который плачет. Обнял бы его, успокоил и помог. Это было бы лучшим.              Лютик посмотрел на него, улыбнувшись.       — Ты будешь чудесным отцом, Ламберт.       Ламберт невольно растерялся от того, с какой нежностью это сказал Лютик. А потом пришел в себя и, склонившись, поцеловал его в лоб.       — А ты прекрасным папой. Не забывай, ты возился с большим ребенком в виде меня с самого начала…       Потом дверь открылась, и Ламберт, посмотрев на Лютика, вынужден был уйти после кивка. С врачом была неизвестная для Ламберта девушка, но наверняка это какая-то помощница или что-то еще.       Ламберт сам не ожидал, но уходил он без желания.       Он думал, что нужно много мужества, чтобы быть рядом с Лютиком в такой момент, но, как оказалось, гораздо больше нужно было, чтобы оставить его, зная, что тому будет больно.       Как тяжело бы не было смотреть на страдания своего любимого человека, гораздо хуже было знать, что он страдает, но не видеть, не знать, как все проходит. Не быть рядом.       А тем более в последнюю неделю Лютик был таким уязвимым. Почти ни с кем не общался, ютился в комнате, обнимая рубашки Ламберта или его подушку, если самого Ламберта не было.              В мышцах ощущалось напряжение, которое сбросить не удавалось, но было несколько поспокойнее, по сравнению с прошлым разом, когда его выгнали, ничего не сказав.       В проходе он столкнулся с Трисс, и та резко остановилась.       — Ох, я уж думала, что ты… останешься с ним.       — Он попросил уйти, — ответил он без желания и присел на кресло, посмотрев сначала на свои ноги, потом поднял взгляд вверх. Он спросил у Эскеля: — Вы не поедете на Беллетэйн?..       Эскелю вопрос показался таким глупым и возмутительным, что он аж на кресле подскочил, во все глаза посмотрев на Ламберта.       — Ну не знаю! — воскликнул он. — А ты?!       — Ясно, — только и кивнул Ламберт. — Откуда мне было знать, как другие к этому относятся?       Скоро пришла и Йеннифер, дав меловому Геральту какой-то стакан. Тот принял его без желания.       — Вы помирились? — спросил Ламберт, пытаясь чем-то себя занять, завидуя Койону, который поехал сегодня по делам в город (и Лютик просил купить его очередную приблуду для комнаты, вроде, новую вазу).       Геральт дернул плечом. Йеннифер пожала плечами.       Ламберт понятливо кивнул.       — Могу утешить всех тем, что первые схватки не очень болезненные, — сказала Йеннифер, поправляя юбку.       — А сколько роды длятся?.. — спросил Эскель, смотря на греющегося на солнце Ворона. Вот кому вообще насрать было. Тому лишь бы пузо почесали.       — Арс говорил, что у первородящих роды длятся до десяти часов. Может и дольше…       — А еще Лютик рассказывал про знакомого, который вообще за два часа родил, — опомнился Ламберт, просто молясь о том, чтобы это был их случай.       — Дай Бог и Лютик за два часа управится, — кивнул Эскель, а потом добавил: — Геральт, может хоть мечами помахаем? От того, что мы тут белеем Лютику не легче.       Геральт сначала нахмурился, будто считал это предательством, но потом кивнул.       Да, это было в самом деле лучшим. Ламберту пришлось же остаться в зале, потому что он знал, что Лютик может позвать его в любой момент.       — Хочешь выпить? — спросила Трисс, и тот только покачал головой. — А ты, Йеннифер?       Та дернулась, будто не ожидала вопросов, а потом сказала:       — Пожалуй, да… Ламберт, обещаешь не падать в обморок?       Ламберт лишь махнул рукой, мол, сам справится. Одному, ему думалось, даже будет легче.       Ну, так он думал первый час, задумчиво гладя кота, и в самом деле ощущая, что все было… хорошо. С Лютиком врач, он под присмотром, и отчего-то Ламберту казалось, что роды по-любому пройдут хорошо. Так что Ламберт просто ждал.       Ждал час, ждал два… Начал матерится, что никто так и не пришел. Хрен с этими чародейками, они вообще могут бухать три дня, а эти там куда тренироваться пошли? В Новиград?!       Ламберт начинал нервничать. Он стал нервно ходить по комнате, потом прошелся в коридоре и тут же пожалел об этом. В коридоре была хорошая слышимость, и он… услышал ебаный крик Лютика. Ламберт встал как вкопанный, но тот не повторился. Сердце у того билось буквально о глотку. Он не знал, чего хотел больше: побежать к нему или упасть в обморок. Решил, что ни то, ни другое пока не своевременно, и быстро вернулся обратно в главный зал.       Прошел еще час.       Итого три… Так, видимо, за два часа Лютик точно не родил.       Потом пришел врач, и Ламберт уставился на него во все глаза.       — Он что… родил?!       — Что? Нет. Я тут посижу пока, ладно? Устал по замку ходить.       — В смысле ходить?! Вы что… не с ним?!       Арс устало на него посмотрел, и какая-то разумная часть Ламберта ему подсказала, намекая, насколько ему тяжело работать с людьми. Ламберт попытался успокоиться. Он одернул себя, глубоко вдохнул и сказал:       — Да, конечно… Садитесь. Жаль, что вы не пьете… У меня бы появился повод выпить!       Арс качнул головой, сев рядом с котом и потерев переносицу.       — С ним моя помощница, акушерка. Сейчас схватки, тут не нужно мое присутствие, кроме того, большинству омег не нравится большое количество людей в такие моменты. Так что я иногда проведываю его, осматриваю, замеряю раскрытие и… ухожу. Элли чудесно справляется сама, у нее большой опыт, она знает как азбуку все позы и способы, чтобы облегчить боль во время схваток.       — Большой опыт!.. Ей же восемнадцать на вид!       — Лютику тоже давно не восемнадцать, однако… на вид ему именно столько.       Ламберт опомнился и кивнул.       — Как он вообще?       — Как и любой омега во время схваток. Пока терпимо, но к моменту раскрытия сантиметров так… восемь, начнет орать, что больше никогда не займется ни с кем сексом.       Ламберт смято улыбнулся и кивнул.       — А в целом все хорошо? Никаких отклонений или отягчающих вещей?       — Да, все хорошо. Кроме того, ему помогает ведьмачий ген. Сейчас у него конская выдержка. Он даже рассказал мне пару анекдотов, пока я его осматривал.       Ламберт улыбнулся и кивнул. Да, это Лютик. Относиться ко всему с юмором было, казалось, его инстинктом.       Какое-то время они даже спокойно поговорили, и Ламберту удалось расслабиться.       Врач много ему рассказал полезного о послеродовом периоде, о поведении омег и детей, и как с этим лучше всего справляться. Говорил о послеродовой депрессии, о ее симптомах, о том, что нужно делать в этих случаях.       Ламберт все слушал и запоминал, и это помогало ему успокоиться.       Уже успели вернуться Эскель с Геральтом, правда, с бутылкой подмышкой, но их сложно было обвинить.       Ламберт, казалось, полностью успокоился.       А потом спустилась та самая Элли, она была спокойна и сдержана, только сказав, глядя на Арса:       — Мне кажется, что можно подумать об обезболивающем…       Арс нахмурился, вмиг стал серьезным и быстро встал, уходя. Ламберт только открыл рот, смотря ему вслед, а после закрыл его обратно, понадеявшись, что он скоро спустится обратно и все расскажет.       — Обезболивающее? — переспросил Эскель.       — Схватки же становятся все чаще и болезненнее с каждым часом… сколько уже прошло?       — Пять. Пять часов, — кинул Ламберт, и только сейчас осознал, сколько времени Лютик мучается в этом! Пять часов лежать, не имея возможности избежать этой боли?       — Боже… бедный Лютик… — с искренним сочувствием протянул Геральт, качнув головой и потер виски. — Это… сколько схватки проходят?       — Врач сказал, что на момент последнего осмотра, промежуток был пять минут, а сами схватки — минуту.       — Ну хоть пауза какая-то есть… — качнул Эскель головой, тяжело выдыхая. — А где Трисс?..       Ламберт хотел было открыть рот, чтобы ответить, но внезапно вернулся врач. Он сказал, посмотрев на Ламберта:       — Лютик попросил вас.       Ламберт подскочил так быстро, что сам не успел понять, когда он это сделал, но он спешно выбежал из комнаты.       Он ожидал увидеть Лютика, корчащегося от боли, но… в комнате было тихо — это он услышал еще подходя к двери. Аккуратно открыв ее, он заглянул внутрь.       Лютик стоял у окна и резко повернулся к нему.       Ламберт непонимающе моргнул. Но Элли сказала, набирая в графин воду:       — Мы просто использовали обезболивающее. Оно действует до часа. Мне пока уйти? — она обратилась к Лютику, и тот посмотрел на нее вымотанным взглядом, а после, глядя на Ламберта, наконец, ответил.       — Да… Да, пока да…       Она понятливо кивнула.       — Когда снова начнется — позовите меня. Скорее всего, обезболивающее перестанет действовать на переходной фазе.       Лютик понятливо кивнул, а Ламберт лишь проводил девушку удивленным взглядом, хмурясь. Он закрыл за ней дверь и посмотрел на Лютика. Тот, устало вдохнув, с трудом выпрямился и пошел в сторону кровати. Ламберт подскочил к нему, придерживая его.       — Ну как ты? — спросил он сипло, помогая ему улечься на кровать и поправив на нем край рубахи для сна.       — Сейчас вообще замечательно, — усмехнулся он.       — Было… очень больно?..       — Ламберт, сильное обезболивающее ставят только с позволения врача. А если он посмотрел на меня и дал добро, то… да. Это ужас. Ламберт, просто… я думал, что умру! У меня будто кости расходятся и трескаются одновременно!       Ламберт сочувственно качнул головой и поцеловал его в лоб, гладя по рукам.       — А что значит… переходная фаза?       — Фаза схваток. Их три. Сейчас у меня активная. Схватки до минуты, и перерыв в минуты три и… ох, — он сморщился и поджал губы, подтянувшись на подушке. Видимо, обезбол был не абсолютным. — А в переходной схватки длятся минуту, и перерыв… минута или что-то такое. Сколько я так корчусь уже?       — Шесть часов.       — О Боже! Только половина, и то в лучшем случае! — Лютик страдальчески прохныкал, и Ламберт снова погладил его по руке, не зная, как успокоить. Но рядом с Лютиком было легче.       — Может быть меньше осталось? У всех все индивидуально.       — Надеюсь… Сколько сейчас времени?       Ламберт посмотрел через плечо на часы.              — Пол восьмого вечера.       — Пиздец, — заключил Лютик. — День в муках… — он откинул голову назад. — Я уже что-то вообще не уверен, что буду рожать второго. Не-не, или пусть режут, или к черту. Из приюта возьмем!       Ламберт криво улыбнулся. Если Лютик пришел к этой мысли только на половине пути, то что их там ждет дальше ему и думать было страшно.       Ведь Лютика не переубедила вся беременность, а приятного в ней было мало, так что Ламберт мог представить, что сейчас было очень больно.       — Зато, кажется, он родится на Беллетэйн.       — Может… Если я сейчас не психану и не рожу его за час. И похуй мне, в какой позе мне сказали рожать. Как захочу, так и раскорячусь!       Ламберт тихо засмеялся и подсел к нему ближе.       Обезболивающее помогло на приличное время. Почти полтора часа, если не больше.       Все это время Ламберт сидел рядом с Лютиком, обнимая его и целуя, что-то рассказывая или напевая. Казалось, Лютик прям так и заснуть хотел.       Но вскоре он замельтешил. Стал ерзать, хмуриться и, наконец, попросил позвать Элли. Если так она сказала.       Ламберт сжал его руку и, прежде чем встать, спросил:       — Мне… мне нужно остаться там, в зале?       Лютик посмотрел на него мутным взглядом и поджал губы.       — Нет, пожалуйста, возвращайся сюда…       Ламберт облегченно выдохнул.       Он быстро спустился вниз, передав все врачу и Элли, и молнией поднялся наверх.       Лицо Лютика было искажено страданием, но он не кричал и не стонал, так что, наверное, обезболивающее еще действовало. У Ламберта в ушах все еще стоял тот крик, что он услышал в коридоре. Он догадывался, что ему придется услышать еще.       Первым зашел врач, но Ламберт на него не смотрел. Он сидел спиной к нему, держа Лютика за руку и смотря ему в глаза, улыбаясь и пытаясь отвлечь.       Краем уха Ламберт услышал, что раскрытие уже семь сантиметров. Лютик облегченно выдохнул.       — Это сколько осталось?       — Не больше часа. Иногда — полтора.       — Осталось до чего? — нервно уточнил Ламберт, посмотрев на только что выпрямившегося врача.       — До полного раскрытия шейки матки, — сказал он спокойно.       — А потом что?       — А потом начнутся, собственно, роды.       Ламберт кивнул. Почему-то, когда он сидел в зале, ему казалось, что нет хуже пытки. Но теперь, понимая, что он в самом деле будет в процессе родов, будет рядом с Лютиком, ему немного… поплохело. Будто только сейчас до него дошли масштабы того, что в самом деле будет происходить.       Арс сказал, что пока что в нем нет необходимости, он будет внизу (играть, блять, в гвинт, он играл в гвинт с Геральтом, когда к ним спускался Ламберт), он попросил позвать, когда что-то пойдет не так. И он зайдет через полчаса.       Лютик кивнул, откинув голову назад, пока что мягко сжимая руку Ламберта.       Остальное время Лютик постоянно вставал и ходил по комнате. Иногда открывал окно, глубоко вдыхая. Ламберт был с ним, о чем-то рассказывая и поглаживая его. Целовал и пытался отвлекать.       Какое-то время все было нормально, пока Элли не сказала:       — Боже, у тебя конское терпение!       Ламберт вскинул бровь, и она пояснила:       — На этом этапе роженики обычно голосили во все горло и большинство даже с кровати встать не могло.              Ламберт широко раскрыл глаза и медленно перевел взгляд на Лютика, который сейчас нервно вдыхал уличный воздух. Когда схватка прошла, Лютик сказал:       — Орать? Напрягать мышцы? Если я сейчас что-то напрягу помимо и так пытающейся разорвать себя матки, то я сдохну!       Ламберт медленно моргнул и чмокнул его в лоб.       — Лютик, ты мой герой.       Лютик ласково закатил глаза, покачав головой. Элли, однако, предупредила:       — Но когда вам захочется орать — орите. Это иногда помогает. Хотя лучше дышать, это правильно.       Лютик только кивнул, оперевшись о Ламберта, и тот спешно его приобнял.       Лютик и вправду хорошо справлялся, то ходя, то ложась на кровать, на бок, то присаживаясь.       А потом, когда Лютик во время очередной схватки не встал, Ламберт понял, что, видимо, ему очень больно. Слишком больно. В следующую схватку он так сильно сжимал руку Ламберта, что у того аж кости заболели.       Он успокаивающе погладил его по голове, что-то шепча, однако догадывался, что Лютик слышал его едва.       Лютик не кричал, но начал активнее ерзать на кровати, жмуриться, шипеть, скулить и хныкать. Лютику было очень больно, и Ламберт это видел, но ничего, ничего не мог с этим сделать. Он лишь сжимал его руку, целовал и пытался отвлечь. В моменты паузы Лютик лишь тяжело дышал, смотря в потолок и, видимо, проклиная тот день, когда забеременел.       Да, глядя на эти ерзания, на мокрый лоб, на вечный скулеж, Ламберт понимал, что такие жалобы не без оснований.       Лютик пытался вставать, расхаживаться, но легче тому не становилось. Ламберту постыдно хотелось сбежать. Лютик мучался, страдал, а он ничего, ничего не мог с этим сделать!       Все его мельтешение возле Лютика было бесполезным и, как ему казалось, не давало уже даже моральной поддержки. Когда настолько больно, ты хочешь чтобы тебя не трогали. Ламберт и не трогал. Позволял себе его коснуться или погладить, когда Лютик чуть расслаблялся.       У Ламберта уже в ушах стояли эти болезненные стоны и всхлипы. Но это было не так страшно.       Страшно было, когда Лютик закричал в подушку. Просто уткнулся и закричал. Ламберт захотел убежать и растерянно уставился на Элли, которая порекомендовала встать, если это возможно. Она была так спокойна! А Ламберт уже побелел до цвета наволочек.       Лютик на рекомендацию ничего не ответил, только перевернулся на спину, не то проскулил, не то прокричав:       — Мне так больно даже во время гена этого гребаного не было!       Ламберт ощутил, как по спине прошелся холодный пот.       Это… это настолько? Ведь Ламберт утешал себя, что настолько больно Лютику не будет, что роды пройдут легче, а ему… ему больнее?!       Ламберт сжал его руку, и Лютик сжал в ответ — так сильно, что у него аж кости заболели.       — Блять, у меня будто кости ломаются, — проскулил Лютик, сильнее сжимая руку Ламберта, видимо, желая продемонстрировать эти ощущения, потому что чудом у Ламберта ничего не треснуло.       — Лютик, постарайся пока дышать, ладно? — неуверенно сказал Ламберт, сам понимая, что в такой боли невозможно дышать.       — Дышать?! Порекомендуй мне не сдохнуть!              И снова прервался на скулеж. Лютик жмурился, сжимал зубы и руку Ламберта. Когда его чуть попустило, он открыл глаза — мутные и мокрые. Ламберт склонился над ним, сцеловывая слезы и прошептал на ухо:       — Пожалуйста, просто потерпи, хорошо? Ты чудесно справляешься, но надо еще немного. Для ребенка.       Лютик судорожно выдохнул и прижался носом к его виску, судорожно вдыхая его запах, и Ламберт так и замер в этой позе, зная, что сейчас Лютика это может успокоить, может помочь.       Он отстранился, когда началась новая схватка, и Лютик уткнулся в подушку, скуля. Ламберт словил на себе удивленный взгляд Элли и вскинул бровь, нервно поглаживая руку Лютика.       — Это… Я просто каждый раз, как в первый удивляюсь, когда вижу, что мужья в такие момент умудряются не растеряться! Это очень похвально!       Ламберт только кивнул, сам про себя удивляясь, как он не теряется.       За этот час Ламберт сошел с ума. Он сошел с ума, выздоровел и вот, снова сходил с ума. Удавалось более-менее приходить в себя, когда Лютику становилось легче. Тогда они оба спокойно выдыхали.       В очередной глупой позе, пока Лютик прижимался к его шее, судорожно дыша, он прошептал:       — Спасибо, что не уходишь… Мне становится так страшно, когда схватка кончается…       Ламберт медленно кивнул.       Да, казалось, весь организм Лютика был максимально против родов. Его психика была так устроена, что он впадал в панику или ужас при демонстрации сильной агрессии или злобы. А еще — при собственной боли. Неважно, моральной или физической, если она была долгой Лютик мог начать плакать не от нее (при условии, что она терпима), а от самого факта, что он ее испытывает.       Со временем это удалось немного проработать, но такие вещи, вшитые природой еще с рождения, исправить под корень было нельзя. Поэтому вопрос присутствия Ламберта на родах был, как он сказал, сугубо символический. Несмотря на то, что они оба догадывались, что тело Лютика максимально подстроилось под ситуацию во время родов, нужна была подстраховка.       И никого, кроме Ламберта Лютик к себе не подпустил.       Внезапно Лютик дернулся и отдалился от него, и Ламберт уставился на него. Периоды межу схватками сейчас были около минуты, а сейчас прошло, кажется, секунд двадцать — Ламберт считал свои удары сердца, которые из-за страха и волнения подстроились под каждую секунду.       — Лютик?..       — Кажется… надо врача… — в ужасе прошептал Лютик побелившими губами, оперевшись на локоть.       — Чт…       Элли резко подошла ближе:       — Воды отошли?       Лютик кивнул. Ламберт в тот же момент подскочил, но Лютик перехватил его за руку и сказал:       — Пожалуйста, только возвращайся.       — Меня не нужно просить дважды, ты знаешь.       Лютик облегчено выдохнул, откинувшись на подушку и снова сощурившись из-за боли.       Ламберт молнией выскочил в коридор, казалось, за десяток секунд спустился в зал и просто кивнул врачу. Тот все понял и спешно встал.       Ламберт какое-то время повременил, смотря бешеными глазами на пол.       Он ощущал, что вся его рубашка на спине была мокрой, сердце сейчас стало колотиться сильнее и быстрее. Вот сейчас… уже все. И он должен быть рядом. При родах.       Сейчас, видя весь масштаб, ему поплохело. Он где-то читал, что сами роды не такие болезненные как схватки, но почему-то ему казалось, что когда ты рожаешь тело весом в четыре килограмма… это все-таки больнее. Его пальцы оледенели.       Но не пойти туда, не быть рядом с Лютиком, когда ему как никогда нужна поддержка — это было хуже, чем предательство.       — Ламберт?..       Он поднял голову на голос Йеннифер и судорожно выдохнул. Все смотрели на него с сочувствием. Геральт вообще уже бросил гвинт, теперь, кажется, стучась в стекло окна лбом.       Скорее всего он просто смотрел на улицу, стараясь отвлечься, но со стороны он выглядел так, будто все-таки собирался биться головой о стекло.       — Ты… все? — уточнила Трисс. Они пили весь день, судя по всему, но она казалось абсолютно трезвой.       — Я… нет, он попросил меня… быть рядом.              Эскель присвистнул, понимающе кивнув и поднял руку, сжатую в кулак, показал жест «крепись». Ламберт кивнул. А потом в сердцах сказал:       — Блять, я люблю этого ребенка, но ненавижу за то, что он заставляет его так страдать!       Геральт крякнул:       — Это не ребенок заставляет его так страдать, а твой гребаный член!       Ламберт выругался и, пройдя в гостиную, взял недопитую бутылку с чем-то и сделал несколько больших глотков, а потом потер лицо ладонями. Ему нужно было идти, но здесь было так спокойно! Пусть и ощущалось напряжение, но это не всхлипы, не скулеж, не крики, это не перекоешнное в страдании лицо Лютика.       Ему надо было идти.       — С Богом, — сказала он на выдохе.       Развернувшись, он пошел обратно, но уже не так быстро, как спускался. Краем глаза он заметил, что было уже одиннадцать часов ночи.       В коридоре он невольно замедлил шаг, когда услышал крик. Потом остановился и глубоко вдохнул. Он мужик или что?! Лютику сейчас адски больно и плохо, он мучается, а Ламберту страшно рядом постоять?!       Тьфу.       В комнату он вошел быстро. В ней было ярче, чем обычно, и Ламберт испугался: а не вредно ли такой яркий свет для новорожденного ведьмака? Но он подумал, что, наверное, позже свет притушат. Врач все равно говорил, что ведьмаки открывают глаза не сразу.       Из мыслей его вытянул очередной крик, и Ламберт быстро подошел к кровати, садясь рядом с белым Лютиком. Лицо его было мокрым, и он плотно сжимал зубы, видимо, чтобы как-то сдержаться.       Ламберт мягко сжал его руку и чмокнул в лоб.       — Кричи, если хочешь, — напомнил ему он, боясь, что вот так, стиснув зубы, Лютик будет забывать о дыхании.       — Не хочу, — шумно выдохнул он, откинув голову назад.              Выпрямился врач, сказав:       — Ну… раскрытие уже десять сантиметров, так что…       — Все? Он сейчас прямо… будет рожать?..       — А вы хотите еще несколько часов схваток?.. — уточнил врач, моргнув.       В этот же момент Лютик так сильно сжал руку Ламберта, что тот айкнул, но, чтобы Лютик не одернул в испуге руку, накрыл ее второй рукой, кивнув.       Как оказалось, схватки для Ламберта были репетицией.       Роды были для него адом.       Все схватки Лютик почти не кричал, только в подушку, и очень быстро, а когда начались потуги… Ламберт думал, что у него сердце остановится, приходилось напоминать себе, что Лютик рожает, блять, его не мучают (хотя отчасти это и было так).       Все время Ламберт сидел рядом, целовал его и поил, если требовалось, и счет времени просто пропал за стенаниями Лютика.       Это было бесконечно, блять, бесконечно, но когда он глянул на часы, то понял, что нет, всего час.       Лютику даже разрешили немного поменять положение, но на немного — подложить под спину подушки, но Ламберту показалось, что тому стало легче.       Были то крики, то скулеж, то стоны, и тяжелое дыхание Ламберта, когда тот вспомнил, что дышать-то нужно. Он гладил его, успокаивал, как мог, позволял сжимать ему руку до синяков и снова пытался утешать в моменты, когда ему казалось, что Лютик его слышит.              И впервые Ламберт слышал строгий, низкий голос у Арса. Это было уже через полтора часа с начала потуг.       — Лютик, постарайся, он же не маленький!       — Я стараюсь!       — Плохо стараешься!       — Вы бы тут легли и постарались, когда у вас кости в тазе расходятся!       — Лютик, не время вредничать!       Лютик старался. Он был весь напряжен, дышал кое-как, если вообще дышал, на правом глазу и вовсе капилляры лопнули. Сердце у Ламберта билось на износ.       В какой-то момент Лютик откинул голову назад, захныкав:       — Я не могу… не могу! Режьте просто!       — Лютик, какое резать, если он по родовым путям?! Давай, постарайся!       — Я не могу… — Лютик буквально проскулил, а после всхлипнул.       Ламберт сжал его руку и сам сказал:       — Лютик, ты не можешь не мочь. Все зависит от тебя. Это ребенок, наш ребенок, он не может сам все сделать…       — Я не хочу уже никаких детей! И с тобой я никогда больше не займусь сексом!       Впрочем, слова Ламберта подействовали. И все началось заново. Ламберт почему-то думал, что если ребенок уже по родовым путям, то ну… еще минут десять? Двадцать? Ну полчаса?..       Но через полчаса долгожданный крик ребенка все еще и не появился. Лютик был белым, мокрым от пота, напряжённым, глаза были мокрые от слез, чудом голос еще не был сорван.       А Ламберт был в шоке, как до сих пор не упал в обморок. Ему казалось, что он уже вот-вот, но назад его тащил крик Лютика, и он тут же вспомнил, что сейчас не то время, чтобы падать в обморок.       Лютику же казалось, что его пытаются убить его собственным телом. Ему казалось, что его кости буквально ломались и хрустели, боль в тазу была такая, что у него едва перед глазами звезды не вспыхивали, и он сто раз успел возненавидеть то, что согласился на естественные роды.       Нет, теперь не то что естественных родов не будет, он теперь вообще никак рожать не будет!       Через полчаса он попросил попить, хотя врач его перебил.       — Лютик! Не отвлекайся!       — Мне плохо, я не могу, — проскулил он.       — Ты понимаешь, что ты сейчас больно ребенку делаешь?! — почти гаркнул Арс.       И Лютик, казалось, едва уже от ужаса не заорал. В глаза у него отразился какой-то неясный ужас и страх. Как так? Он? Ребенку? Прямо сейчас?!              Невозможно!       Он думал, что в нем уже не было сил. Была только боль и жар. Ему казалось, что он в самом деле уже просто не мог тужиться, у него не было сил, и все это было бесполезно, было только больнее и больнее!       Но после фразы, от понятия о том, что ребенку в самом деле может быть больно, а это просто беспомощный человек, которого они сами и зачали! Какое право он имел причинять ему боль, если он даже не просил его об этом хреновом рождении?!       Да, Лютик думал, что сил у него нет.       Но после этих слов он внезапно их нашел, плотно стиснув зубы и сжимая в одной руке покрывало, в другой — руку Ламберта.       Он не знал, сколько это длилось, но боль была оглушительной. Хотелось остановиться, плюнуть на это и вообще умереть, но он решил, что, блять, даже не вдохнет, пока не родится этот ребенок, пока Лютик не убедится, что с ним все хорошо.       — Так-так… да-да, давай, вот-вот, уже хорошо… Давай, еще!       Ламберт в этот момент сильнее сжал его руку, погладив по плечу.       Лютику казалось, что он уже умер. В голове было такое невыносимое давление, что он уже не понимал: а не во сне ли он? Не потерял ли он сознание?       Единственное, что помогало ему продолжать, так это рука Ламберта и слова врача, подбадривающие и говорящие, что осталось немного.       Немного?.. Немного было еще целую вечность назад!       — Да-да, все, Лютик, молодец!       Он даже не понял, что все. Он моргнул, ощущая, как все в голове шумело. Он ничего не слышал, звон в ушах стоял невозможный, но боль внезапно прошла. Нет, боль была. Просто ее было столь много, что он уже перестал ее различать.       Ламберт рядом облегченно выдохнул, ощутив, как Лютик чуть разжал свою руку с его ладони. На руке Ламберта был приличного размера кровоподтек.       — Почему… Почему он не кричит?.. — сипло прошептал Лютик. В голове зашумело еще сильнее. Вдруг… вдруг из-за долгих родов ребенок… задохнулся в утробе? Вдруг он…              А потом раздался крик. Такой громкий и звонкий, что перекрыл собой даже звон в ушах. Он ощутил, как Ламберт сильнее сжал его руку.       — Поздоровайтесь с малышом, — с улыбкой сказала Элли, наспех вздернув рубаху, уложив громко орущего ребенка на живот и Лютик с трудом улыбнулся.       Ламберт на миг и вовсе замер, сам не понимая, где находится.       Да, то, что положили Лютику на живот проблематично было назвать милым, хорошим или вообще похожим на ребенка. Скорее это был бурундучок, которого достали из недоваренного супа.       Худое тельце с тонкими конечностями, синеватой кожей, жмурящееся, кричащее, в родовой смазке и крови.       Но Ламберт только ощутил, как защипали глазницы. Трогать его, конечно, он не решался.       Лютик широко улыбнулся, всхлипнув, но уже от счастья. Его внезапно накрыла такая волна счастья, что боль… просто пропала. Она уже не была вездесущей, ее просто не было. Были только слезящиеся глаза и комок в горле от переполняющего счастья. Даже этот первый крик, пронзительный, был для него приятным.       Едва он успел протянуть к нему руку, как женские руки быстренько убрали ребенка с живота. Глаза Лютика раскрылись в панике, но тут же раздался голос врача, который, поправив рубаху, снова склонился:       — Не нервничайте, она его умоет и принесет обратно вам, кровь желательно смыть как можно быстрее… А сейчас я быстренько разрывы зашью…       Ламберт моргнул, не поняв… В смысле шить?       Но Лютик рядом не обратил на это совершенно никакого внимания, он лишь слабо дернул Ламберта за руку и тот спешно к нему повернулся. Лютик лежал весь вспотевший и белый, капилляры на глазу восстановились еще не полностью. Волосы были спутаны и забавно вились. Дышал он тяжело и сбито. И улыбался. Глаза слезились.       Ламберт широко улыбнулся в ответ и склонился, чмокнув его в щеку.       — Ты молодец, Лютик… Ты огромный молодец…       — Честно говоря, я… глубоко вас уважаю, — сказал Арс, и Ламберт видел, как он потянулся к подготовленной игле с нитками. Его пробрало. В таких местах, вот так… Но потом он опомнился. Лютик только что ведьмака родил, так что пару швов покажутся ему сейчас детским лепетом. Кроме того, ему казалось, что врач озаботится хотя бы легким обезболивающим. — Это было сложно.       — Если бы вы только знали как… — будто на последнем издыхании прошептал Лютик.       Ламберт посмотрел на свою руку с кровоподтеком. Примерно он мог представить, как это было тяжело.       — Ламберт… ты представляешь?.. Все… Я справился.       — Ты справился, — улыбнулся он, видя, что Лютик все пытался высмотреть ребенка, от которого доносился только пронзительный крик и звуки воды. — Ты молодец, Лютик. Это… лучшее, что ты делал за всю свою жизнь.       Лютик улыбнулся и снова попытался приподнять голову, но обессиленно упал на подушки. Как бы он не хотел увидеть ребенка — сил не было. Если в последние минуты он держался на страхе и боли, то сейчас, ощущая только прилив счастья, который глушил боль и забирал все силы, он мог только лежать и смотреть на Ламберта.       Когда крик ребенка стал ближе, Лютик оживился.       — Так, познакомьтесь с маленьким и очень громким богатырем, — улыбнулась Элли, аккуратно передавая ребенка, закутанного в подготовленную пеленку, в руки Лютику. Да, без крови и смазки он стал несколько симпатичнее. Теперь Ламберт видел темные волосы на макушке.       Лютик аккуратно, с неясным трепетом взял его в свои руки, прижимая к себе.       Ребенок жмурил глаза, сжимал губы, а потом снова кричал, но почему-то, едва его уложили на Лютика, стал успокаиваться.       Лютик внимательно смотрел на его лицо, широко улыбаясь и поглаживая по макушке. Сердце его щемило в необъяснимой нежности. Он не испытывал никогда настолько сильного, мощного счастья. Ему казалось, что он захлебывался в нем.              — Добро пожаловать, сэр ведьмак, — тихо едва не пропел Лютик.       Элли стояла рядом, с умилением смотря на это.       Ламберт заинтересованно сидел рядом, не решаясь коснуться ребенка. Боже, какой он был маленький! Совсем хрупкий и тонкий, не выглядя как те младенцы, которых удалось видеть Ламберту.       — Четыре двести, — сказала Элли, опомнившись. — Пятьдесят семь сантиметров. Альфа. Настоящий ведьмачище, — улыбнулась она ласково.       — Боже, как же ты его вообще умудрился выпихнуть?.. — поразился Ламберт. Только сейчас он осознал, что он же… из Лютика вышел!       Лютик пожал плечами, продолжая аккуратно поглаживать малыша.       — Честно, я сам не знаю. Видимо, чудом.       — Не прибедняйтесь, — хмыкнула Элли, — вы очень старались. И больше двух часов! Я за вас испугалась даже, что вы могли в обморок вовсе упасть!       — Попробуй тут упасть в обморок, — качнул он головой, наконец, оторвавшись от лица младенца и посмотрев на Ламберта.       Лицо его было переполнено нежностью и любовью. Он смотрел на ребенка на его груди так, будто не дышал, будто больше не было ничего важного в этом мире. Только он. Этот маленький ведьмак. Их ребенок.       Кай.       Их Кай.       Глаза у Ламберта слезились, и он выглядел так, будто сам не до конца верил, что это произошло.       — Потушите свет, — скомандовал Арс. — Оставьте две свечи, а лучше — одну, — он выпрямился и быстро отошел, чтобы умыть руки.       Элли опомнилась. Свечи были потушены, казалось, одним взмахом. Осталась только одна, на тумбе, у самой кровати. Арс сказал:       — Для ведьмака такой свет даже с закрытыми глазами очень резок.       Он плавно повернулся, вытирая руки и смотря на ребенка. Тот на груди Лютика совсем успокоился, и Арс удовлетворенно кивнул. Это был хороший знак.       — Приберись, пожалуйста… Простыни тоже, — попросил Арс, и Элли, надув губы, без желания отошла от кроватки, и Арс тяжело выдохнул. Только сейчас Лютик заметил, что на висках прилипли короткие темные волосы. Он нервничал. — Как же вы меня напугали своим «режьте»!       — Чего только не скажешь в таком состоянии… — протянул Лютик тихо, будто чувствовал интуитивно, что говорить громко нельзя. — Боже, я думал, что умираю… Мои кости и… Боже, не хочу даже об этом думать… Главное, что он здесь, — он накрыл его макушку своей ладонью и прижался к его лбу своими губами. Ламберт широко улыбнулся.       Сейчас он сам, наконец, успокоился, и все пережитое показалось таким глупым и неважным по сравнению с этим моментом.       Ламберт смотрел на это небольшое тело, и не верил, что это… их ребенок. Человек.       Наконец, у них получилось.       Руки у Ламберта все еще дрожали — но скорее как не прошедший полностью стресс. В целом его наполняло невозможное чувство счастья. Он бы зарыдал, если бы в комнате не была врача и Элли.       — Так… Элли сейчас закончит, я проверю сейчас швы… он к этому времени должен более-менее адаптироваться, и Элли покажет вам, как пеленать. В идеале было бы, если бы он начал сейчас искать грудь… Но ничего, если он захочет есть позже и…       — Но у меня же пока нет молока?..       — Пока нет. Есть молозиво. Ему хватит. Молоко будет вырабатываться постепенно. Это я к чему начал… Если у вас есть силы, то первое время идеально, чтобы ребенок первые часы проводил на вас. Это поможет ему.       Лютик кивнул с таким видом, будто для него было безумием отстранить его от себя.       Остальное время для Ламберта прошло будто в тумане. Он просто смотрел то на Лютика, то на ребенка, не веря, что… все. Вот его ребенок. И вот Лютик.       Вот его семья. И эта беспомощная, пока что все еще слепая жизнь на его груди.       Ламберт крепко держал Лютика за свободную руку, а второй все дергался коснуться Кая, но осознал, что… боится. Просто боится. Ведь он так хрупок, и Ламберту казалось, что он своими железными пальцами ему просто навредит.       На фоне была суматоха, врач что-то говорил, что-то делала Элли… Но в мире Ламберта этого не было. Был улыбающийся Лютик, нежно поглаживал Кая на своей груди. Кай то снова морщился и хныкал, то снова успокаивался.       И полноценно заревел, когда его аккуратно взяла Элли, чтобы показать, как пеленать. Во время пеленания он вообще орал как резанный.       Лютик внимательно следил, запоминал (он и до того уже изучал этот вопрос, разумеется, но повторение — мать учения).       — Так-так, все, иди к папе, пока ты себе горло не порвал, — Элли качнула головой и снова передела его Лютику. Тот, наконец, облегченно выдохнул, понимая, что Кая больше не будут трогать, забирать, что вот, он с ним. Он в порядке.       Кай в этот раз так сразу не успокоился, и врач едва не перекрикивая ребенка сказал, что придет завтра, а сейчас Лютику ни в коем случае нельзя вставать, а так же до утра, чтобы никто не приходил из третьих лиц — ведьмаки в первые часы очень чувствительны к внешнему миру, и он пока должен привыкнуть к запаху отца (к запаху папы привыкать почти не было необходимости из-за того, что все десять месяцев они были, так или иначе, но очень тесно связаны).       Наконец, после того как Кая внимательно осмотрели, проверив, что он родился совершенно здоровым и крепким, Арс распрощался.       Элли на прощание улыбнулась им и помахала ребенку, без желания уходя, так, что Арс ее едва не силой выпихивал.       Когда закрылась дверь, Лютик чуть поерзал, привставая, поглаживая Кая по макушке.       — Тсс, все, не плачь, ну-ну, — он прижался губами к его макушке, глубоко вдыхая и прикрывая глаза.       Он так дьявольски устал за эти тринадцать часов! Ему хотелось спать, но, вместе с тем, ему казалось, что нет, он не заснет. Просто не сможет, эмоции так сильно его переполняли, что глаза у него просто не закроются, а руки, казалось, он просто не сможет убрать от ребенка.       Ламберт сидел рядом, заглядывая в лицо Кая и улыбаясь. Он тихо всхлипнул и быстро утер глаза. Основная волна эмоций уже успокоилась, и сейчас было легче справиться с собой.       Кай вскоре снова стал успокаиваться, расслабляясь.       — Он… будет спать?.. — шепотом спросил Ламберт, разглядывая Кая как какую-то диковинку, будто не до конца понимал, что это в самом не какой-то барсучонок, а его ребенок.       — Не знаю… У него глаза же все равно закрыты…       — Как щеночек, — улыбнулся Ламберт и, наконец, подсел к Лютику совсем близко, обняв его за плечи и уткнувшись носом в его макушку, смотря на темный пушок. — Он такой маленький.       — Ох, не говорил бы так, если бы ты сам его родил.       — Как ты себя сейчас чувствуешь? Ты как родил… Стал выглядеть так, будто с тобой вообще ничего не было.       Лютик ответил не сразу. Он улыбнулся и, мягко взяв руку Ламберта в свою, потянул ее к младенцу.       — Ты можешь коснуться его, Ламберт. Это твой сын, познакомься с ним.       — Мне страшно, что я его сломаю, — ответил тот тихо-тихо. И замер испуганно рукой в нескольких сантиметрах от него, когда Кай снова захныкал.       — Ну-ну, тише, солнышко, все в порядке, это твой отец.       Ламберт неуверенно коснулся ладонью спины через ткань пеленки. По ощущением он оказался еще более хрупким, чем на вид. Он провел ладонью чуть вниз, потом, склонив голову, мягко провел большим пальцем по макушке, ощущая кожей легкий пушок волос.       Сердце у Ламберта на этот момент, казалось, что вовсе замирало. Он глупо улыбнулся, смотря на то, что его рука была не особо меньше их ребенка. В сердце щемило непонятное чувство, которое он никак бы не смог описать.       Как и Лютик не смог бы описать то, что происходило с ним. Наконец, он ответил:       — Когда я родил… Я даже не понял, что произошло. Просто одна боль сменилась другой, но ослабло давление… Не знаю, мне хотелось бы зарыдать или умереть, но когда Кая положили на мой живот… Ламберт, это не описать. Меня охватила такая волна счастья, что я… что я хотел плакать от счастья. Просто вот до этого момента ты будто не до конца осознаешь… Нет, ты знаешь, что ты беременный, что в тебе твой ребенок, но когда ты видишь его… Это что-то совершенно иное…       Он мягко провел подушечкой большого пальца по макушке Кая.       — А ты?.. Ты что-то такое ощутил?..       — Я… не знаю. Когда ты перестал кричать и врач сказал, что все, я будто… выпал из мира. Потом ты сказал, что ребенок не кричит, и я вообще не понял… Какой еще ребенок?.. А потом он закричал и я его увидел. Честно, мне кажется, какое-то время все еще был не здесь. Я просто смотрел на него и ощущал что-то… непонятое. Я такого не знаю… Не знаю, и как это описать…       — Да… Да, кажется, я понимаю… Что-то такое, возможно, ощущал и я. Это странное чувство безграничной любви и нежности. Мне хотелось рыдать в голос от счастья, и обнимать его, а теперь мне страшно его обнять, потому что я боюсь его сломать, — он тихо рассмеялся.       — Вот, если тебе страшно его трогать своими тонкими и нежными руками, то представь, каково мне… У меня же наждачка вместо кожи на ладонях.       — Как видишь, он вовсе не кричит от твоей наждачки. Ламберт, тебе все равно придется взять его на руки, чтобы уложить в люльку. Или мне с ним жить на груди прикажешь, пока врач не разрешит вставать?       Ламберт тихо рассмеялся и кивнул. Теперь он понимал, почему Лютик настоял на еще одной люльке. Одна была куплена для прогулок, а вторая — для первых месяцев жизни, чтобы можно было расположить ее максимально близко к своей кровати и чтобы иметь к нему доступ в длине вытянутой руки.       Ламберт глубоко вдохнул, широко улыбаясь, слушая то дыхание Лютика, то начинающееся хныканье Кая, но тот довольно быстро успокаивался.       Какое-то время они просто молчали, наслаждаясь спокойствием и тишиной. Что сейчас все хорошо. Что, наконец, они дожили до этого дня.       — Ты не хочешь спуститься и сказать, что все хорошо?..       — Уверен, за меня это сделал врач, — хмыкнул Ламберт, понимая, что ни за что бы сейчас не отошел от них двоих.       У него до сих по дрожали руки. Но не понятно, от гудящего еще в венах испуга или счастья.       В конце концов, Кай стал совсем успокаиваться, а затем заерзал (по крайней мере так, как мог). Начал сжимать руки в кулачки, кряхтеть и дергать руками.       — Может… кушать хочет? — предположил Ламберт, вспоминая слова врача.       Лютик приподнялся чуть выше, и Ламберт подложил еще одну подушку. Когда Лютик менял позу, Кай закопошился сильнее, едва не начав хныкать, но, едва Лютик успел ослабить завязки на рубахе, как тот стал слепо тыкаться лицом в сторону груди.       Ламберт как-то краем сознания боялся, что Лютику сейчас что-нибудь в голову ударит, и он либо с истерикой откажется кормить ребенка, либо выгонит Ламберта. Но нет, он приспустил рубашку с плеча и Кай, без всякой лишний помощи, нашел грудь, обхватывая губами сосок.       Лютик широко улыбнулся, аккуратно поддерживая его за голову, поглаживая кончиками пальцев. Ламберт улыбнулся следом, глядя на лицо Кая. Тот все еще жмурился, видимо, до сих пор не могущий привыкнуть к даже такому свету, и сжимал руки в кулачки, а после прижимался ими к Лютику.       Ламберт выдохнул, продолжая улыбаться и поглаживая Лютика по плечу, обнимая.       — Сейчас Беллетэйн, — сказал он как в астрале. Лютик кивнул. — Это хороший знак, как ты думаешь? Праздник жизни, праздник любви.       — Это… в самом деле ему подходит, — кивнул он с мягкой улыбкой. — Долгожданная жизнь, которая точно родилась в любви и обожании.       Лютик склонился над Каем, прижимая к себе, и из-за позы Ламберт не мог видеть его, но он лишь прикрыл глаза, вдыхая запах его волос.       В комнате все еще стояла мешанина разных и не совсем приятных запахов, но для Ламберта сейчас был только запах Лютика и едва чувствовался запах молока.       Он тихо сказал:       — Сейчас особенно забавно вспоминать о той истерике из-за молока… помнишь?       Лютик выдохнул и чуть выпрямился. Ламберт скользнул взглядом вниз, к Каю, и улыбнулся, глядя, как тот неловко пытался правильно приспособиться к такому сложному процессу.       — Что ты понимаешь вообще, — только тихо рассмеялся Лютик. — Я ведь думал, что ты… что ты не поймешь.       — Ох, Лютик, если бы ты сразу понял, что по поводу беременности любой альфа, не считая врача, должен запихнуть свое мнение и «понял или не понял» к себе в задницу, то тебе стало бы куда легче…       Лютик снова тихо рассмеялся, продолжая поглаживать по самой макушке. Лютик не ожидал, что этот процесс будет… будто необычным для него. Он думал, что процесс кормления ребенка это… ну, просто процесс кормления ребенка.       Но нет, сотню раз нет, это ощущалось совсем по-другому. Лютику стало еще комфортнее и теплее, он ощущал непонятное ощущение правильности происходящего. Совсем не такое, как бы если бы пришлось все-таки кормить ребенка смесью.       Кай отстранился и снова сжал руки в кулачки, жмурясь.       Ламберт плавно присел с кровати на корточки, чтобы лучше видеть Кая. Он загородил собой свет от свечи, но даже в такой тени прекрасно разглядывая его. Он мягко провел большим пальцем от макушки до шеи, и Кай дернулся. Ламберт провел чуть ниже, к небольшой ладошке, и широко улыбался, когда тот ухватился за его палец.       И с такой непонятной нежностью Ламберт смотрел за тем, как детская ручка едва могла обхватить его большой палец. Лютик улыбнулся шире, следя за этим. Смотреть за Каем было умилительно и так по-странному радостно, но так же он ощущал абсолютно новое чувство, глядя, как Ламберт пытался перебороть этот страх хрупкости и пытался начать контактировать с ребенком.              Это… было сложно описать.       Неясное чувство умиления и теплоты.       А потом он заметил, как Ламберт странно дернулся, но испугаться не успел. Следом он тоже дернулся. От удивления.       Врач говорил, что ведьмаки открывают глаза только через сутки, но Лютик видел, как веки у того дернулись, как у человека, который пытался заснуть, закрывал глаза, но те все равно норовили открыться.       Он невольно прижал его к себе теснее.       — Это нормально?.. Врач сказал же, что…       — Думаю, что раз на раз не приходится, — тихо сказал Ламберт, думающий, что сейчас на него посмотрят обычные светлые глаза. Не ведьмачьи. Но так было бы даже лучше.       Однако, когда Кай медленно открыл глаза, Ламберт издал странный, непонятный звук не то умиления, не то удивления. Лютик глаз у Кая разглядеть не мог из-за позы, но не решался его дергать, чтобы не испугать.       — С ними же все хорошо?..       — Хорошо… Но жмуриться еще пытается… — ответил Ламберт едва дыхание не затаив. На него смотрели ядовито-желтые глаза с вертикальными зрачками. Он сказал: — Так странно, когда человек смотрит на тебя твоими же глазами…       Лютик улыбнулся и прижался щекой к макушке Кая.       Ламберт почти не моргал, пока смотрел на Кая, который то открывал глаза, то снова их жмурил, сжимая руки в кулачки. Дело было вовсе не в цвете, ведь такие глаза не у одного Ламберта.              Это было… что-то другое.       Он просто знал, что это — один в один его глаза.       — Выяснится, что я родил точную копию тебя, — усмехнулся Лютик.       — Может и так… — Ламберт кивнул, глядя на Кая, как зачарованный. — Маленький сэр Ламберт, — он тихо рассмеялся и поднял голову вверх, смотря на Лютика. Тот улыбнулся ему и провел ладонью по его макушке.       Ламберт как-то странно, облеченно выдохнул, и прижался к его плечу. Лютик удобнее перехватил Кая на своих руках и, наконец, заглянул в его лицо. Тот снова зажмурился, но внезапно затих. Ламберту казалось, что чем ближе запах молока и сердцебиение Лютика — тем тому спокойнее и лучше.       Через несколько мгновений он снова приоткрыл глаза.       Лютик широко улыбнулся и кивнул.       — Да… Да, на меня смотрят твои глаза, Ламберт.       Ламберт прикрыл глаза, поглаживая Лютика по животу, слушая сердцебиение, его дыхание, и дыхание Кая, которого Лютик снова уложил на свою грудь, если тот, все-таки, захочет просто поспать.       Ламберт снова присел рядом с Лютиком, обнимая его.       Да, он тоже хотел спать.       Но понял, что не сможет.