Baby blue love

      — Блять-блять-блять, — Ламберт шумно выдохнул, оперевшись на локти и откинув голову назад. Он не знал, было ли это особенностью беременности, но у Лютика сейчас, казалось, напрочь отсутствовал рвотный рефлекс, и, блять… ну как же он сосал!       Ламберт не припомнит, чтоб у него хоть раз были настолько бурные ощущения от минета. В смысле, он каждый раз кайфовал с Лютиком, ему было приятнее, чем с кем-либо другим, но, о Боже, сейчас это не был простой эмоциональный восторг, а чисто физический и животный.       Ламберт закусил губу, с трудом выпрямив шею и посмотрев на Лютика. Тот снова чуть поднялся, прошелся рукой, лизнул выступающую венку, погладил ее пальцем и снова насадился ртом. Головка прошлась по задней стенке горла, потом дальше, и, о, Боже, очень тесно и очень мокро.       Лютик отстранился от его члена и подмигнул Ламберту, начиная плавно двигать рукой вверх и вниз.       Ламберт судорожно выдохнул, потерев лицо.       — Лютик, я… Пиздец, я чуть на тот свет не сходил! Давай, иди ко мне, хочу тебя, — он потянул его на себя и Лютик плавно уселся на его бедра, двинув бедрами вперед и назад, по и так изнывавшему члену.       Ламберт застонал сквозь зубы, погладив его по бедрам и хотел уже было приподнять его, как Лютик сказал, оперевшись ладонями о его напряжённый живот:       — Ламберт… Мы… Мы давно не занимались…       — В смысле давно? Вчера вечером.       — Нет. Я не закончил… Давно не занимались… жестким сексом. Понимаешь? Мне так хочется, чтобы ты меня именно отодрал, — он склонился над ним, прикусив нижнюю губу. — Хочу грубо, сильно, чтобы шлепал, за волосы тягал и…       — Лютик… Ты еще скажи, чтобы я тебе пару пощечин прописал и шлюхой назвал?       — А я бы не был против, — задорно протянул Лютик, снова потеревшись ягодицами о его дернувшийся на издевательские ласки член.       Ламберт нахмурился и ласково похлопал его по бедрам.       — Лютик, это что, шутка такая? Я не мог с тобой грубо еще на первых месяцах, а как ты хочешь, чтобы я тебя шлепал вот с… — он указал на вполне отчетливых размеров живот, который к двадцать второй неделе был хоть и не огромный, но игнорировать такой размер уже было сложно, — вот с этим.       Лютик на секунду опешил.       — То есть… я для тебя уже не сексуальный?!       Ламберт зарычал от раздражения. Было бы так хорошо сейчас кинуть его на спину, заломить его руки, колени к плечам и отодрать до сорванного голоса, но Ламберт уже провалился на стадии «завалить на спину». Врач посоветовал пока в принципе исключить позы на спине. А о глубоком проникновении вообще забыть на ближайшие полгода.       Да и вообще Ламберт плохо представлял грубый секс с Лютиком сейчас, и даже не сколько из-за всех нежных чувств к нему, а даже из-за физиологии — Лютик был очень чувствительным в самых интересных местах, и Ламберту думалось, что агрессивное и глубокое проникновение может до обморока его довести, нежели до оргазма.       — Лютик… Вот ты… Ты как до этого додумался?.. То есть… Наш секс иногда по два раза на дню нынче ну… не показывает, какой ты для меня сексуальный, да?       — Делаешь мне одолжение!       Ламберт уставился на него, как на идиота, понимая, что еще пять минут таких диалогов, и у него точно все упадёт, поэтому он нетерпеливо потерся членом меж мокрых ягодиц, глядя, как Лютик вздрогнул.       — Лютик, никакого грубого секса. Я просто не смогу быть с тобой грубым, кроме того, ты сам сказал, что сейчас уже после первого оргазма ты едва не отлетаешь, — Ламберт погладил его по груди и ласково зажал меж пальцев сосок. Лютик снова вздрогнул и судорожно выдохнул.       Ламберт оперся на локти и плавно взял сосок в рот, посасывая, пытаясь быть как можно более аккуратным, понимая, что резкие движения скорее причиняли боль.       — Ну Ламберт… — протянул Лютик почти скуляще, — хотя бы… Давай по-собачьи… И просто шлепай…       — Нет, — сказал он сухо и веско, а после приподнял его за бедра и, помогая себе рукой, плавно толкнулся.       Лютик судорожно выдохнул и схватился за его плечо, другой рукой прижимая его голову теснее к себе. Ламберт сам тихо застонал. Каким-то чудным, абсолютно непонятым Ламберту образом, Лютик стал еще уже, и каждый раз Ламберту казался буквально первым разом, когда Лютик невольно зажимался из-за напряжения и легкого дискомфорта.       — Ну Ламберт, — прохныкал Лютик. — Пожалуйста. Просто… Сильнее и... Ах! — он откинул голову назад, когда Ламберт, взяв его за бедра, стал плавно насаживать на себя, делая толчки краткими и ритмичными, зная, что с таким темпом Лютик быстро кончит и все его желание сразу же отпадет после секса.       Лютик отчаянно пытался что-то там ему еще сказать, но Ламберт продолжал толкаться и ласкать его грудь, так что слова были абсолютно неразборчивыми за стонами и хныканьем.       В конце концов, он крепче обнял Ламберта за шею и сам стал подмахивать бедрами, уже доходя до того состояния, когда ничего неважно, лишь бы кончить, лишь бы не останавливаться.       Ламберту в этот раз даже удалось кончить первее, и он, сжав сильнее бедра Лютика, ласково прикусил за сосок. Лютик вскрикнул, вжавшись носом в его макушку, сильнее сжимаясь на нем, чувствуя, как бедра у Ламберта напряглись.       Кончил он впившись зубами в шею Ламберта, ощущая солоноватый привкус пота, и едва глаза не закатил от удовольствия.       Ламберт, безусловно, приятно пах, но как же Лютик тащился с его запаха именно в такие моменты: когда от него больше пахло потом, спермой и смазкой. А еще диким желанием. И только в нижних нотах угадывался нагретый металл с вином.       Ламберт погладил Лютика по дрожащим, схватившимся в судорогах ногам и поцеловал в белое плечо. Медленно поднялся вверх, по шее, и поцеловал в искусанные губы.       Он плавно приподнял Лютика за бедра, выходя, и тот буквально грохнулся на рядом постеленное полотенце, глупо улыбаясь.       — Ну что? Еще давай я тебя сейчас грубо отдеру, а?       — Нет! — вскрикнул Лютик. — Через полчасика вот можн…       — Лютик.       — Что? — он наивно хлопнул глазами, смотря на него.       — Вот что, — Ламберт положил ладонь на его живот, поглаживая.       — И что? Ты его не повредишь. Ты же даже до шейки матки пока не достаешь, я бы почувствовал…       — Знаешь, почему не достаю? Потому что глубокое проникновение нам запретили, Лютик. Сейчас вот еще более-менее, а к третьему триместру, Лютик, только на боку и будем, чтобы не дай Бог ничего там не задеть.       Лютик надул губы и нахмурился.       — Я просто… Ламберт, я не знаю. Я тебя будто целый день хочу, а когда до тебя дорвусь, то сразу вспоминаю, как ты душил меня, шлепал, за волосы тянул и…       — Лютик, нет.       — Мы даже не попробуем? — моргнул Лютик.       Ламберт устало на него посмотрел.       — Лютик, сам посуди, я хоть раз настаивал на тех практиках, которые ты не хотел? Такого было мало, но было. Так почему ты сейчас настаиваешь на том, что я буду делать мало того, что через силу, так еще и в напряжении, что могу тебе одним неверным движением больно сделать?..       Лютик моргнул, а потом на его лице отразилось внезапное понимание. Он раскрыл рот и кивнул.              — Да, извини, ты прав… Я не подумал, что тебе именно… Не хочется.       — Тебя — хочется. Грубо — нет, — решил уточнить Ламберт и лег рядом с ним, теснее к нему прижимаясь, гладя по плечу. — Как ты себя чувствуешь?       — После секса всегда замечательно, — пожал он плечами. — Не волнуйся, Ламберт, думаю, весь замок услышит, если мне станет во время секса больно или нехорошо.       Ламберт рассмеялся и ласково чмокнул его в висок, прижимая к себе ближе.       К двадцать третьей неделе все уже поняли, что беременность совсем не приятный процесс. Включая Лютика, на которого стали все чаще накатывать все эти прелести.       Были свои приятные моменты. Например, когда ребенок начал активно толкаться. Это было во время обеда, поэтому многие сначала тихо захихикали, когда Лютик резко уложил руку Ламберта на свой живот, потому что выглядело это так, будто он просил оценить степень его сытости.       Ламберт тоже сначала сбился с толку, а потом ощутил полноценное движение. Это был не толчок, который он тоже ждал с замиранием сердца, но вполне четкие движение. Не вибрация, не лопающиеся пузырьки. Движения.       Лютик улыбался во весь рот, глядя, каким сбитым с толку был Ламберт, на лице которого сначала отобразилось удивление, потом понимание, а потом такая же глупая улыбка.       Теперь это шевеление мог ощутить любой человек, а не только ведьмак или, собственно, сам Лютик.       — Что там? — втиснулся Эскель, бросив свою курицу.       — Двигается, — сказал Ламберт едва не шепотом.       Геральт, казалось, едва через стол не перепрыгнул, чтобы тоже почувствовать первые более-менее ощутимые движения. Хотя, может, Ламберт и погорячился насчет почувствует обычный человек, потому что ни Йеннифер, ни Трисс определенно ничего не чувствовали.       Зато Ламберт весь день ходил с придурковатой улыбкой, пугающей уже не только других, но и себя, когда случайно видел себя в отражении зеркала.       И, вместе с четкими движениями, приходила все большая и большая усталость, Лютик все чаще мог резко начать хмуриться и замолчать из-за болей в ребрах или животе. Прогулки по улице стали очень периодичными, потому что при долгой ходьбе у Лютика начинал болеть либо низ спины, либо ноги.       Уже был ноябрь, так что присесть и посидеть на камне не обсуждалось — они были просто холодными, так что приходилось просто ходить очень медленно и осторожно, потому что если на улицу не выходить вообще, то ребенку определенно это не нравилось. Хотя иногда, когда Лютик был очень уставшим, ему легче было постоять возле окна, нежели вытаскиваться на улицу.       — А это только конец шестого месяца! Еще… сколько? — Лютик загнул пальцы и нахмурился. — Еще недель семнадцать! А то и больше!       — На что это похоже? — спросила Трисс заинтересованно.       — Ну… Будто бы у тебя похмелье и несварение желудка в одном… А еще ты носишь гирю в килограмм десять…       — Знаешь, я рада, что не могу забеременеть, — все-таки пришла к вполне приятному выводу Трисс. Лютик лишь усмехнулся, покачав головой.       В последнее время в самом деле было тяжелее обычного. Он постоянно хотел спать и уставал, болела спина и ноги. Конечно его никто не нагружал сверх меры. Ламберт постоянно был рядом, делал массаж, расслаблял, при необходимости таскал в комнату еду.       Но все равно Лютик ощущал невыносимую усталость по всему телу. Врач сказал, что это нормальные симптомы для этого срока, разве что, — высказал он свой вариант, — все-таки беременность от ведьмака дает о себе знать, поэтому сейчас это так его выматывает. Ребенок активно развивается, и поэтому его организм так выматывается.       — А я бы все равно не отказалась, — фыркнула Йеннифер. — Что значат трудности по сравнению с ребенком? Это же твой ребенок.       — Вот Йен понимает, — кивнул Лютик, поглаживая тыльную сторону ладони Ламберта на своем животе.       — Мне кажется это поймет только омега, и только в паре, — кивнул Эскель. — Да и то не всякая, — закончил он на усталом выдохе, посмотрев на Трисс. Та лишь цыкнула, закатив глаза.       — Ты еще с ребенком Лютика нанянчишься на год вперед. Если он пошел в Ламберта, то крика, мне кажется… Кстати, Ламберт и крик… Эй, — она дотянулась до Ламберта и пнула его в щиколотку и тот будто отошел ото сна.       Он дернулся, как ударенный, и посмотрел на нее, пораженно моргая.       — Что?       — Ничего. Ты слишком тихий, вот что…       — Он целый день такой, — выдохнул Лютик, прижавшись к нему ближе.       Это выматывало его. Он хотел помочь Ламберту, успокоить его, но сил у него не было. Он пытался спросить утром, почему тот без настроения, но Ламберт отмахнулся, сославшись на дурной сон.       Лютик видел, что это совсем не дурной сон.       Ламберта что-то тяготило, и Лютику плакать хотелось, потому что он совсем не знал, что же делать. Ему сил сейчас на себя не хватало, не то что на Ламберта.       — Волнуешься об отцовстве? — с внезапным пониманием спросил Геральт. Ламберт качнул головой, а потом резко встал.       — Нет. Пойду… Подышу, голова трещит. Лютик, ты со мной?       Лютик моргнул, а потом кивнул, попытавшись неловко встать. В последнее время, несмотря на то, что живот вроде не был большим, вполне комфортным, он ощущал себя абсолютно неловким. Ламберт подал ему руку и, приобняв за плечо, пошел в сторону.       Все присутствующие видели, что с Ламбертом что-то было не так, но неважно, сколько времени прошло и как он всех любил и доверял. Были вещи, о которых он молчал.       Лютика это до сих пор обижало.       Ламберт накинул на него теплый плащ и дал перчатки, придерживая за руку, когда тот спускался с лестницы на улицу. День сегодня был сумрачный, мало располагающий к прогулке, но дождя не было, а под боком у Ламберта было достаточно тепло.       А малыш сегодня как-то слишком активничает, так что Лютик решил, что немного воздуха не повредит. И что без лишних глаз Ламберту легче будет разговориться.       Некоторое время они просто молча и медленно шли. Лютик рассматривал то погоду, то лицо Ламберта. Пусть это и звучало ужасно, но в страданиях он был таким по-особому красивым, что от него взгляда не хотелось отводить.       — Милый, расскажи мне, — попросил его Лютик, внезапно остановившись и потерев поясницу. Ламберт поджал губы и качнул головой.       — Просто… Ты знаешь, что.       Лютик на секунду замешкался. Он, оказывается, еще и должен знать! С чувством стыда он пролепетал:       — Ламберт, не с моей сейчас памятью… Я порой забываю сейчас, что делал утром, а ты говоришь…       Ламберт опомнился и растерянно кивнул. Да, у Лютика сейчас были некоторые проблемы с памятью и чуть спало зрение, но все должно было прийти в норму. Поэтому Ламберт сразу же сказал:       — Айден…       Лютик опомнился. Точно! Конец ноября… В это время, еще пять лет назад, Ламберт сделал для него символичную могилу. Место, к которому он приходил. Там ему было легче, Лютик знал. Это был некий ритуал. Он приходил туда и рассказывал все, что произошло за последнее время.       Это было важно для него, ведь он любил Айдена и по сей день.       — Милый…— протянул он, взяв лицо Ламберта в ладони, — я забыл…       — Ничего, ты не должен помнить эти даты… Главное, что помнишь про пятнадцатое декабря…       Лютик по-забавному округлил глаза.       — А что тогда было? Ламберт ласково улыбнулся.       — Наш первый поцелуй и, собственно, начало отношений, — он взял его руку в свою и чмокнул в тыльную сторону ладони.       — Я и это забыл… Говорю же, память…       — Ничего, все в порядке. Это нормально для тебя.       — Ты… можешь поехать к нему снова… Почему нет? У тебя ведь так много произошло!       Ламберт внезапно поджал губы, а потом резко развернулся, судорожно выдохнув.       Лютик ощутил себя совсем беспомощным. Столько лет прошло! И понимать, что боль Ламберта все еще сильна, несмотря на все усилия, на их любовь и связь…       Лютик про себя поражался: насколько же добр и искренен был Ламберт. Если он любил, то любил до самого конца.       Как же была сильна его любовь, и как огромно сердце.       Лютик прижался к нему под бок, буквально закинув его руку к себе на плечо, и сам обнял его, поглаживая по боку.       — Тебе больно? — ласково спросил Лютик, когда Ламберт, наконец, обнял его сам, сжав руку на плече.       — Я… Нет, знаешь, не больно… Я так сейчас счастлив, что это не боль. Боль притупилась… Но ни тоска, ни сожаление, ни…       — Любовь, — продолжил Лютик за него, ласково чмокнув в щеку. — Езжай, Ламберт, езжай… Я знаю, ты при мне сейчас плакать не будешь, а там выплакаешься… Легче станет.       — А ты?.. — спросил он почти нерешительно, посмотрев с каким-то страхом ему в глаза.       Лютик покачал головой, утерев у того мокрый уголок глаза.       — А я уж не умру от пары часов без тебя… Все будет в порядке. Езжай, милый, езжай… Мне самому совсем не приятно смотреть на то, как ты страдаешь. Езжай, тебе ведь так много надо ему сказать.       — Да… Много. Очень много, — он кивнул, поджав губы и качнув головой. — Спасибо, — сказал он тихо, поцеловав Лютика в макушку и обняв обеими руками.       — Не за что говорить спасибо. Ламберт… Не за что, — он поцеловал его в линию челюсти. — Мне попросить Йен?..       — Нет… Я сам… Трисс. Йен, она… Я не хочу, чтобы она знала что-то такое обо мне. Трисс мне ближе.       — Ох, столько лет прошло, а ты все хочешь быть тише воды, ниже травы… Ты точно волк, а не змеюка? — рассмеялся Лютик, и Ламберт, улыбнувшись, крепче его обнял, потрепав по спине.       — Возможно и змеюка… Пойдем в замок, ты мерзнуть начинаешь.       Лютик кивнул, подлезая к нему под бок, обнимая и утыкаясь носом в шею.       Он буквально мог ощутить, как часть напряжения с Ламберта так и спала.       А каким же полегчавшим и посветлевшим он придет обратно! Лютик это знал. Он давно стал замечать, как буквально на глазах менялся Ламберт, стоило ему дать волю чувствам, выпустить из себя негатив.       Ламберт собрался на следующее утро. Не хотел идти в ночь. Погода и так темная, а сидеть на кладбище ночью, пока воет ветер как-то совсем не та атмосфера, которая была обычно…       Тем более в это утро даже светило солнце, так что Ламберт точно решился, что надо бы… Порой он ощущал себя глупым из-за этого ритуала, но Лютик всегда его в этом поддерживал, говоря, что каким бы бессмысленным ему это не казалось, на результат закрыть глаза нельзя было. Ламберту легче было после таких своеобразных встреч.       После завтрака он встал из-за стола и попросил Трисс.       Та удивленно на него посмотрела. Последние пару суток Ламберт вообще почти ни с кем не общался, но Лютик просил относиться к этому с пониманием. Ведь у всех людей бывает период, когда ему плохо, и давить на это не стоит.       Ламберт, собственно, только по просьбе Лютика позволял себе пару дней просто пострадать, пожалеть себя и утешить. Не копить это в себе, не давить, просто быть собой… И, надо же, у него уже четыре года как не было нервного срыва! Он понимал, что это заслуга не только данного совета, но и многих других факторов, но совокупность имела место быть.       Так что все относились к этому спокойно.       — Честно? Я даже почти напугана… — сказала Трисс, глядя на него во все глаза.       — Мне просто нужен портал. И, желательно, чтобы ты где-то к вечеру снова была на том же месте… Раз уж ты пришла сюда, то… Я считаю это попыткой влезть в нашу семью. А в семье принято помогать.       Она медленно моргнула, внимательно на него смотря.       Сперва она была поражена, что Ламберт назвал их семьей. Она не удивилась, что он так назвал Лютика. Но всех их… Нет, она догадывалась, что он вкладывал разное в семью в плане Лютика и в плане их, но все же… Все же это было странно слышать от кого-то вроде него.       Ведь шесть лет это ничего для ведьмака, а оказалось, что может измениться так много.       — Я вовсе не пытаюсь влезать в вашу семью, — выдохнул она. — Ты мог попросить Йеннифер. Но попросил меня. Почему? Она же тебе семья.       Ламберт покривился, как от боли.       — Трисс… Ты знаешь, прекрасно знаешь, почему ты. Йеннифер мне... Да никакая она не семья, — отмахнулся он раздраженно, будто сам бесился с того, во что он пытался играть. — Почему ты заставляешь меня говорить очевидные вещи?       — Вероятно, я люблю играть на твоем самолюбии.       Он тяжело выдохнул и посмотрел на потолок.       — О, Боже… Ладно-ладно, потому что тебя могу назвать своим… другом. Ее нет. Вот и вся разница.       — И чем же я заслужила такое звание? Наравне с другими ведьмаками?       — Ты не права. Ты… стала другом раньше, чем они мне. Еще когда была любовницей. Ты сама это знаешь. Зачем просишь говорить?       — Знаешь, ощущаю какое-то стервозное удовлетворение… Не знаю, просто нравится слушать. А так, конечно, я видела, что ты доверял мне больше, чем им… Даже сейчас.       — Потому что ты хотела меня слушать, разве это не очевидно?! — всплеснул он руками.       — Да, ты был словно слепой избитый котенок… Тебя можно было лишь приласкать, и вот, ты уже становишься чьим-то… Лютик, конечно, проделал куда более сложную работу. Вырастил из тебя что-то больше похожее на хищника.       — Кажется, ты говорила наоборот…       — Когда? В первый год? Ну уж извини, не сразу поняла, что твое болезненное доверие Лютику окажется силой, нежели слабостью…       — Пожалуйста, давай закончим это и ты просто наколдуешь портал.       — Хорошо. Только еще один вопрос. Зачем и почему без Лютика?       — Ты видела Лютика? Он спустился с лестницы и уже устал. Стану я с ним таскаться…       — Куда? Таскаться куда?       Ламберт замолчал. Только по одному его виду Трисс поняла, что это чем-то было тяжелым и важным, будто застряло у Ламберта меж ребер камнем, и он стоял, ни живой и ни мертвый, не знающий, сказать правду или солгать.       — К другу, — сказал он резко, с неясным надломом в голосе.       — Ламберт, но ты же… — она прервалась, а потом сказала, — ты идешь на кладбище…       Она даже не скрыла, что не избежала соблазна и залезла к нему в голову. Так, на миг. Она думала, что услышит про маму, но не друга.       Ламберт кивнул. Трисс посмотрела на него и внезапно сжалась, будто ждала удара.       — Прости, я не знала…       — Ничего. Со всеми бывает. Так ты?..       — Да… Во сколько мне быть там же? И где?       Ламберт нахмурился, назвал город, место и приблизительное время. Она лишь кивнула и, перед тем, как сделать портал, нерешительно его обняла. Это было даже сложно назвать объятьями. Так, прижалась на миг, обняла одной рукой за плечи, и так же испуганно и резко отстранилась, будто сама не до конца понимала, что же произошло.       Он смотрел на нее с равнодушием.       Он понимал все отлично.       Под порывом ветра Ламберт невольно сжался и прижал подбородок к груди. Вдохнул судорожно, будто до этого не дышал вовсе, и поднял голову. Таверна. Да, Трисс попала ровно туда, куда просил.       Перед такими встречами нужно выпить.       Каждый раз, когда он приходил туда, к той могиле, это было словно получить стрелу в глаз. Просто один момент, и вот, все уходит из-под ног, смазывается зрение. Тебя будто отключают.       Но только Ламберт не умирал.       Он оставался живым, и ощущал только начинающую вылизывать его горло боль. Боль, которая начиналась тихим вдохом, а заканчивалась надрывными рыданиями.       Если бы он только мог обнять его.       Попивая водку, сидя едва не в самом углу, стараясь затаиться от всех, он думал о том, насколько же это жалкие и отчаянные действия, но это все, что могло ему помочь.       В остальном Ламберт жил с чувством недосказанности, будто бы оборвалось нечто важное для его собственной жизни.       Были моменты, когда они не виделись с ним по семь-восемь лет, так что символическая могила была единственным напоминаем, что нет, они не увидятся никогда. Это было лучшим, ведь иначе Ламберт начинал верить, что вот-вот, и они встретятся.       А потом была истерика.       Да, выученный сценарий.       Он пил и думал о том, что ему не хватало именно этого последнего объятья с пониманием, что это — последнее.       Но последнего у него не было.       Было нечто промежуточное, сидящее у него в самом горле, пожирающее и вылизывающее его внутренности.       Выпив достаточно, он встал, расплатился и вышел.       Шел он пешком, тихо и, казалось, в гробовой тишине. Будто молчал не то что город или эта улочка, молчал мир. Но нет, конечно же, все это жило, просто на миг все притаилось в Ламберте. Будто бы замерло само его существо.       И вот, это существо оживало в истеричном припадке перед его могилой.       Ламберт остановился, глядя пустым взглядом на надгробие. Сколько слез было пролито, когда он устанавливал его? Ему казалось это предательством, но уже тогда он сделал все, чтобы знать — дальше идти бессмысленно. Это путь в никуда, это моральное истощение.       Ламберт ощутил дрожь и судорогу, идущую как бы внутри его тела, засевшую в его мышцах. Снаружи он был спокоен, но внутри его трясло.       Он плавно присел на небольшую скамейку по правую сторону, оперся локтем о колено, а кулаком подпер щеку, бесцельно смотря на каменное изваяние.       Кусок камня, одна жизнь. Два далеких, несопоставимых понятия, есть одно.       В такие моменты Ламберт задумывался о несправедливости смерти.       Он не верил в загробный мир и смерть была для него одним сплошным разочарованием. Жить надо до последнего. Даже если ничего не получается. Это в любом случае больше, чем то, что ты получишь, умерев.       Ламберт соврет, если скажет, что ни разу не думал о самоубийстве. Вместе с ведьмачьими генами никто не вливает бесконечное желание к жизни. Конечно же он думал. Порой годами. Но ни к чему никогда не приходил, потому что смерть казалась каким-то постыдным способом, бессмысленным методом.              Якобы само существование смерти было неким обманом. Спасание, которое оборачивается ничем.              О чем думал Айден в последние минуты? Что вспоминал? Был ли у него хоть один миг на то, чтобы в самом деле увидеть всю жизнь перед смертью?       Видеть свою жизнь, казалось, лучше, нежели силуэт своих убийц.       Ламберт считал, что Айден был достоин лучшего.       Сколько же всего было между ними. Ночи на неудобных кроватях, в лесах, на сене. Запекшаяся кровь под ногтями, пар, выдыхаемый из легких. Его пальцы на собственном пульсе, потому что «ты спишь, как убитый, я испугался».       Иногда, во время всех этих ночевок, в моменты заданий, он думал о том, что он и не работает сейчас, он просто отдыхает. Мальчишеский лагерь, что-то такое.       Рядом с Айденом он ощущал себя ребенком, будто он возвращал в детство, дарил все, чего не хватало.       Айден был ведьмаком, и он был одним из самых светлых людей, которых Ламберт знал.       Лютик тоже был светлым, но он блефовал. Выиграл всех, потому что был наивен. Ламберт делал все, чтобы все таким и оставалось. Несмотря на те беды и горе, что они пережили, Ламберт даже кровавыми руками тянулся к средствам, чтобы Лютику думалось, что в самом деле: они никогда не умрут.       Лютик был изнежен, любим и совсем немного избалован.       Так что в каком-то смысле это был блеф.       (Ламберт обожал этот блеф)       Но Айден же, знающий весь ужас этого мира, видевший насилие, жестокость, страдания, сам прошедший через это, оставался светлым.       Великая мудрость или огромная дурость — Ламберт об этом не думал.       Айден был светом и, порой, он был единственным, что было нужно Ламберту.       Поэтому, когда Ламберт оказывался с кем-то другим, не с Айденом, он ощущал, будто обманывал. Прежде всего других, и только потом — себя.       Первое время такое чувство было даже с Лютиком.       Смешно было сравнивать любимого омегу, который любил его больше жизни, и близкого друга. Но это и не было сравнением, это было просто подкожным жужжанием, частотой, что даже Лютик никогда не смог бы стать тем, чем стал Айден.       Возможно, проблема была в том, что какое-то время Ламберт не возлагал больших надежд ни на их отношения, ни на Лютика. Он позволял себе пылать этой страстью и любить Лютика — любить по-разному.       Это было волнами. В одно утро Ламберту казалось, что Лютик — его все, а другим он видел в нем лишь короткое увлечение, таким же, каким была и Кейра.       А потом Айден умер.       И Ламберт, словно клещ, вцепился в Лютика, понимая, что по-другому утонет.       Ему было стыдно, ему было ужасно за это стыдно, что Лютик в каком-то смысле был средством, но ведь именно это и привело к тому, что Ламберт смог, наконец, вдохнуть полной грудью и понять, что Лютик с ним надолго, они будут близки, он будет его любить. Он — семья.       Каждый раз, когда Ламберт был здесь, ему казалось, будто бы сама смерть дышала ему в лицо своим холодным дыханием. И тогда обнажалась вся правда.       Вся их сказочная жизнь с всегда хорошим финалом стала казаться простым стечением обстоятельств, и никакой не судьбой.       Будто на заклании был Айден, и Ламберт ощущал себя паршиво.       Но потом он уходил отсюда с посветлевшей головой и все становилось легче. Его снова наполнял странный подъем, непонятная ему сила, и понимание, что нет, неважно, что и как было раньше, Лютик сейчас его семья.       Мало того, что муж, Лютик папа его ребенка. Он носит этого ребенка. Он — его страх, его мука и боль. И он же есть спасение, есть свет, любовь, нежность и счастье.       Айден был бы за него счастлив.       Так что в этот раз, уходя с кладбища, ему снова было легче.       Это на кладбище ему и ад кажется симпатичным, будто бы жизнь в отторжении была самой правдивой и прекрасной, и что страдания его были самой сытной пищей.       А потом он выходил и понимал, что нет, жизнь надо жить.       Страдать, познавать и осознавать могли позволить себе люди одинокие и спокойные.       У Ламберта же было две важных ему жизни, которые он должен беречь и делать все для их комфорта.       Да, ад был симпатичен.       Но как и другие многие вещи, после прихода Лютика, это стало все неактуальным.       Так что в этот раз все было абсолютно так же. Он прошел километр от кладбища, ощущая, что с каждым шагом на душе светлеет и становится легче. В голове переставало быть так туманно. Он посмотрел на кольцо, вспомнил о Лютике, о жизни в нем, которая активно двигается и уже моргает, и…       Он выругался и обернулся.       Нет, в этот раз все было, нахрен, не так.       Ему казалось, что на него до сих пор дул этот холодный могильный ветер. Залезал к нему под кожу и уже эта сотню раз выученная чесотка под кожей.       Он стоял, напряженный, оглядывал прохожих звериным взглядом потерянного хищника, и все его шугались и обходили стороной.       Что-то было не так.       Все было не так.       Чувство обмана в этот раз дышало слюнявой пастью ему в лицо, но Ламберт будто не мог в достаточной мере его разглядеть.       Его передернуло и, развернувшись, быстрым шагом он пошел вперед. Нашел доску объявлений, не глядя взял заказ. Зелий у него с собой не было, но были мечи и руки. Этого хватит, тем более задание было легким и небольшим.       Он думал, что это поможет ему. Наверняка это просто скопившееся напряжение трогает за нервы, вот его и дергает.       Но после задания, вдоволь намахавшись мечом, он понял, что нет.       Не помогло.       Но что же это? О чем кричит интуиция? Куда рвутся животные инстинкты?       Откуда этот ебаный сквозняк у самой макушки?       Будто его кладбище зовет обратно.       Он отмахнул от этого. Пройдет. Придет домой, увидит Лютика и все пройдет. Когда он видит Лютика, то все проходит.       Он забрал награду и подошел к нужному месту, упорно смотря на землю, дожидаясь Трисс.       Она была вовремя и, не дав ей и на землю встать, он шмыгнул в портал молнией, пытаясь убежать от сквозняка. Уже в замке его пошатнуло, он поморщился и огляделся, будто чего-то испугался.              — Боже, нельзя же так резко! — крикнула Трисс, убирая пряди со лба. — Ламберт? Ты чего?       Он выглядел как тревожащийся зверь. Не хватало только бешено махающего хвоста.              — Это… это кровь?       — Не моя, — сказал он быстро, все еще оглядываясь по сторонам, сжимая руки в кулаки.       Тут ему должно было стать комфортнее и уютнее. Здесь безопасно. Здесь целая стая, она защитит, она поможет, он знал это, он…       Нет, нихуя он не знал этого.       Из-за напряженных нервов, к нему вернулись мнительность, тревога и ощущение, что вокруг врали будто бы даже стены.       — У тебя такой вид, будто бы твой друг из-под земли вса-а-а!       Она вскрикнула, когда он схватил ее за руку, едва не вжав в стену. Глядя прямо в глаза, он зашипел:       — Не смей, блять, так шутить. Никогда не смей так шутить, поняла меня? Ты приперлась сюда, в чужой дом, и, будь добра, веди себя соответствующие, а не как базарная хабалка!       Она испуганно вжалась в стену, смотря на него во все глаза.       В такие моменты она забывала, что была чародейкой, она была сильной чародейкой. В такие моменты, в первые секунды того, как кто-то вроде Ламберта давил на нее, рычал и орал, она становилась слабой и беспомощный.       Как и любая женщина, которая устает быть сильной, это могло подкосить ее.       Она оттолкнула его и, глянув на него, как на сумасшедшего, быстро ушла.       Ламберт бы в любой другой момент ощутил стыд и пошел бы за ней, извиниться и объясниться.       Но он остался стоять, смотря на темнеющее небо. Лицо его было обезображено напряжением и дикой злостью.       Ламберт сейчас мало походил на человека.       Скорее на животное.       Он походил какое-то время по верхним этажам, слушая эхо шагов, пытаясь прийти в себя. Не помогало. Он одернул себя и развернулся, чтобы спуститься. Нет, чем больше будет шататься, тем больше будет вопросов, а он и сам не понимал, что с ним происходило.       Будто бы он сидел там, на кладбище, и ощущал этот гнет прошлого на себе. Неправильных действий, поступков. Смерти Айдена.       Собственного отношения ко всем вещам.       А еще на него все еще дул этот ебучий сквозняк.       будто бы в самом деле за ним ходил труп.       Ладно, это пройдет.       Ей-Богу, нервный срыв… Уже проходили, знаем.       Главное сейчас успокоиться и никак не сорваться на Лютике.       Он медленно спускался по лестнице, оглядываясь и прислушиваясь. Из-за этой осторожности и зудящего у него под кожей ощущения что вот-вот должно что-то случиться, расслабиться он не мог.       В главном зале горел свет. Он слышал голос Лютика. Глубоко вдохнув, он пошел вперед. Так, все… Вдохни и выдохни, блять.       Потом надо попросить у Йеннифер какие-нибудь лекарства, успокоительные… Точно нервы ебанулись. В конце концов, даже сильное счастье вредно для них.       Надо отдохнуть.       Лечь и лежать.             Едва он замелькал в проходе, как Трисс показательно отвернулась.       — О, Ламберт… Где был? — вскинул брови Геральт, потом заметил реакцию Трисс. — Вы что, поссорились?       — Нет, просто он всего-то сорвался на мне и приложил головой о сте…       — О! Приложил головой о стену! Надо же, нынче дернуть за руку и стукнуть случайно плечом о стену — это приложить головой! Что еще расскажешь, Трисс? Может я тебя еще и изнасиловал?!       Трисс посмотрела на него во все глаза, раскрыв рот. Так на него посмотрели вообще все.       Пару секунд он выждал, потом откашлялся и сказал:       — Прости. Но шутить над смертью моего друга это тоже не ебать, какое благородное занятие.       — Ты делала что? — удивился Эскель, во все глаза посмотрев на Трисс.       — Я не шутила! Он просто выглядел перепуганно! И напряжённо!       — И ты сказала, что этот человек восстал из могилы. Очень смешно, Трисс, давайте похло…       — Ламберт?.. — Лютик позвал его и тот быстро на него посмотрел, тут же одернув себя. — Что случилось?       Лютик оперся о ручку кресла, пытаясь встать, и Геральт протянул ему руку, помогая. Да, определенно, он весь был абсолютно неловкий, все еще с трудом привыкающий к тому, что центр тяжести у него смещается все больше и больше.       Ламберт подошел к ним, придерживая за плечи.       — Нет, ничего не случилось… Трисс неудачно пошутила, а вы… Что вы смотрите? Знаете, что я пиздец злой, когда дело касается таких вещей! И вот, я неудачно среагировал! И что дальше?       Лютик взволнованно на него посмотрел и погладил его по спине, ощущая, как тот был напряжен.       Йеннифер нахмурилась, перекинув ногу на ногу.       — Ну, мне кажется, что применять силу к деву…       — Я не применял силу, — шикнул Ламберт, — дернул за руку!       Трисс смотрела на него с неясным чувством, будто бы с горем, а потом одернула юбку, резко встала и вышла за комнаты. Эскель посмотрел в ее спину и тоже резко встал, уходя за ней. Лютик взволнованно прижался к Ламберту сильнее. Что-то было не так.       Йеннифер нахмурилась сильнее и сказала:       — Изволишь объясниться?       Ламберт раздраженно прикрыл глаза и дерганно выдохнул.       Лютик сказал быстрее:       — Йен, не трогай его. Не сейчас.       — Спасибо, — кивнул Ламберт. — А то, выходит, я у вас снова плохой? Издеваются над моим другом, а плохой я, потому что среагировал я не так! Охуенно, Йеннифер, дай мне потом инструкцию, как мне реагировать надо на такие шутки! И распределение по полу обязательно сдела…       — Ламберт… — тихо протянул Лютик.       Ламберт замолчал и напряженно выдохнул, качнув головой.       — Пойдем, — Лютик мягко потянул его, и все остальные лишь молча наблюдали, как Ламберт абсолютно спокойно и послушно пошел за Лютиком.       Выглядело это со стороны так, будто пятилетний ребенок выгуливал огромную дикую псину.       И эта псина его слушалась.       Ламберт послушно шел рядом с Лютиком, подставив тому свой локоть, чтобы тому было удобнее подниматься по лестнице.       Ламберт всегда умилялся с того, как Лютик опирался на него, и все косился в сторону живота. Еще не особо большого, но уже достаточно ощутимого, к которому Лютик все никак не мог привыкнуть.       Шли до комнаты они молча, и Ламберт все равно ощутил то, что ему немного полегчало. Рядом с Лютиком было легче. Он открыл перед ним дверь, и уже заходя в комнату, Лютик спросил:       — Что-то случилось? Ты прямо дикий… О плечи кирпичи можно бить…       Ламберт лишь выдохнул и закрыл дверь, пройдя вперед и присев на кровать. Лютик присел рядом с ним, погладив по плечу.       — Милый, что случилось?       — Да… Ничего. Не знаю. Может с нервами что, попить надо что-то…       — Вот так резко? Тебя что-то встревожило? — Лютик провел ладонью по спине и заглянул Ламберту в глаза.       — Не знаю… Просто, я обычно ухожу оттуда с чувством легкости, в этот раз… С чувством, будто за мной чей-то труп тащится. Все кажется, что что-то случиться должно, что что-то не так, что все плохо и страшно… Я не знаю. Давно такого не было… Вот меня и колбасит от напряжения.       Лютик покачал головой и сжал его руку в своей.       — Давай тогда примем ванну… Я свечи зажгу, масла всякие… Массаж тебе сделаю, ты расслабишься… Выпьешь потом, перекусишь… Может даже любовью займемся, — он поцеловал его в линию челюсти, — ты расслабишься, тебе полегчает.       Ламберт тяжело выдохнул и кивнул, не понимая, что же такое случилось там… О чем-то же орала его интуиция, разве что он и сам не мог понять, о чем же.       — Да, ты прав… Надо расслабиться… а вы как сегодня? — он положил руку на живот, поглаживая.       Лютик мягко улыбнулся.       — Он сегодня очень активный… Наверное, тоже нервничал, не привык, что отец его гуляет где-то, — он улыбнулся, убирая упавшие темные пряди со лба.       — Ну, такое редко бывает… Да и активность ему не помешает, мышцы там себе всякие укрепляет…       Лютик кивнул, продолжая улыбаться.       — Да… А теперь пойдем примем ванную. Тебе нужно расслабиться.       Ламберт кивнул на тяжёлым выдохе, а после подался вперед, поцеловал его. Он был благодарен, что Лютик… такой. Он рядом, не испугался его взвинченности. Что он здесь, помогает ему и утешает.       Уже в бадье было легче. Он обнимал Лютика, гладил его и целовал, в воде мышцы расслаблялись сами по себе, а уж когда подключились пальцы Лютика, массирующие его спину и плечи, стало еще легче.       После вина ему совсем отлегло, и он просто валялся на кровати с Лютиком под боком.       Странное послевкусие, плохое предчувствие все еще билось у него под кожей, но уже не напрягало его, не заставляло рвать и метать.       Он просто лежал и расслаблялся, пока Лютик мурлыкал рядом, прижимался, целовал его и гладил.       — Легче?       — Да… Но до сих пор будто бьется что-то… Не знаю…       — На что это похоже?       — На предчувствие… Не знаю уже, не могу разобраться, плохое или нет… Будто я что-то упустил, будто прошел мимо… Будто должен вернуться. Но куда? На кладбище? Не знаю…       Лютик сочувственно покачал головой и поцеловал его, продолжая гладить по груди.       — Не знаю, даже представить не могу, что же с тобой. Это не похоже на нервный срыв, — он качнул головой. — Может это все-таки Айден? Ты до сих пор не можешь это переварить…       — И не смогу… — на выдохе сказал Ламберт, смотря в потолок.       — Может… Тебя просто тянет в прошлое?       Ламберт выдохнул и прикрыл глаза.       Неплохой вариант. Неплохой, если бы не…       — Нет, я не хочу другой судьбы, где нет тебя. Уж прошло достаточно, чтобы я понял, что у меня есть только я. Есть только ты.       — Но Айден…       — Айден был. Теперь его нет. Теперь у меня семья…       — Не врешь ли ты мне, свет мой?..       Ламберт тяжело выдохнул.              — Не знаю. Я честен, когда говорю, что возвращаться в прошлое я не хочу. Возможно… я все-таки хочу вернуть Айдена. Это правда. Но я знаю, что это невозможно, глупо и смешно. Но свыкнуться с этим… Я до сих пор не могу. Да и дело не в этом, говорю же… Мне обычно легче было, а теперь… Я уходил и чувствовал, что должен был остаться. Но нет, не кладбище… Другое место…       — Ламберт… — протянул Лютик как-то сипло, — я не хочу казаться эгоистичным, но меня… Пугает то, о чем ты говоришь и как это говоришь… Мой мозг начинает провожать тебя на кладбище! — он боязливо вжался в Ламберта сильнее.       — Прости, — он поцеловал его в затылок. — Давай тогда закроем тему, тебе нельзя нервничать… Утром мне станет легче. Давай поговорим о чем-то отвлеченном, а то сейчас ты разнервничаешься, потом он, — и Ламберт положил ладонь на его живот, гладя. Лютик положил руку на тыльную сторону ладони Ламберта, качнув головой. — Это все глупости… Ведь есть только ты. И только я.       Лютик посмотрел ему в глаза и медленно, ласково улыбнулся.       — И только он… — протянул он тихо, но с такой нежностью, которая невольно передалась и Ламберту.       — Да, и он. Продолжение нас. Кстати, самое время подумать над именем!       Лютик оживился, и Ламберт тоже, про себя радостный, что удалось, наконец, надумать какую-то тему, которая смогла бы отвлечь их обоих.       Лютик нахмурился, поглаживая его по бедру.       — Хм, я вот думал все же о девочке, но ладно… Для мальчика у меня тоже есть пару вариантов… — протянул он, поглаживая Ламберта по бедру. — А ты вот, знал же, что мальчик будет… Есть варианты?       — Мне имя Кальт нравится. Звучит благородно.       — Ой, от него так и веет холодом! — сказал он, поерзав, продолжая поглаживать Ламберта. — Шайн, может?       — Как будто он всю жизнь живет у океана и промышляет рыболовлей… Не смотри так, у меня такая ассоциация!       — А у меня оно наоборот с чем-то солнечным!       Пока они говорили насчет имени, невесомые проглаживания друг друга постепенно превращались во все более интенсивные и интимные, так что сам диалог ничем не кончился, но они оба определенно расслабились в недвусмысленной позиции, целуя друг друга и обнимая, трясь и ритмично плавно двигаясь в такт друг другу.       А утром, должно быть, ему станет легче...