***
— Не жалеешь? — спросил Ламберт, накинув на него выделку. — Ты на теплом сидишь? А то застудишь там себе чего. — Ламберт, как только ты вспомнишь, что мне не десять, тебе сразу станет легче! Я с Геральтом и не в такие морозы на привалах сидел. — Знаешь, Лютик, как только ты вспомнишь, кто ты в моих глазах, то твои претензии к моей заботе сразу исчезнут. Лютик покосился на него, когда тот присел рядом, потерев нос. Свет от костра красиво ложился на его лицо, взгляд был спокойным, немного уставшим. Не удивительно, они были весь день в пути, кроме того, поесть нормально не выйдет до деревни. Много еды не возьмешь, особенно мяса, а словить ничего не выйдет. Лютик огляделся. В некоторых местах лежал снег, но в целом он более-менее сошел. Было холодно. Лютик ближе прижался к боку Ламберта, потом широко улыбнулся. — До меня только сейчас дошло, что я на свободе! Только сейчас понял, что до этого я будто сидел в тюрьме. Ламберт хмыкнул. — Исчерпывающее описание для Каэр Морхена. Лютик снова посмотрел на его лицо. Ламберт был спокоен, равнодушно смотря на костер. — А ты хорошо себя чувствуешь? — Устал, — вяло и без интереса ответил Ламберт, а потом повернулся к Лютику. Он посмотрел ему в глаза, потом отвел взгляд и пожал плечами. — Если хочешь что-то сказать, то говори. Мы оба хотим чего-то серьезного, мы не можем хранить это все в своих головах. — Не можем, — кивнул он. — Просто хотел тебе сказать, что не думай, что раз мы уехали из Каэр Морхена, то все станет хорошо и радужно. Боюсь, ссор может стать еще больше. Много чего будет нас ждать, Лютик… Ты неправильного обо мне мнения. Лютик внимательно на него посмотрел. — Ты буквально проверяешь, сижу ли я на теплом, чтобы я не приболел. Я не вижу никаких изменений. Ламберт повел бровью, потом подбросил хворост в костер и, взяв флягу, отпил водки. Он говорил, что это согревает его куда лучше. — Это никуда и не денется, Лютик. Ты омега для меня. Моя омега, которую я хочу защищать и заботиться. Я хочу, чтобы ты был в порядке. Это константа, про это я ничего и не говорю. — Так в чем же проблема? — Ну… — он усмехнулся и запустил руку под накидку на Лютике, обняв за талию. — Это нам предстоит узнать. Лютик прижался щекой к его плечу. Посмотрел сначала на огонь, потом снова на Ламберта. В таком свете черты его лица казались еще острее. — Например? — Я ревнивый. Очень, — сказал Ламберт. — А учитывая, что ты… красивый, ты будешь привлекать внимание альф просто тем, что зайдешь в таверну. Ты не представляешь, как я буду психовать и беситься. Не на тебя, конечно, но настроение это и мне подгадит, и тебе. Лютик хмыкнул. — Ну и что? Это будет только на первых порах. Скоро ты поймешь, что я совсем никого не хочу, что эти взгляды — это только зависть. И тебе будет даже нравиться смотреть, как они все на меня смотрят. Да и вообще… Кто сказал, что на меня кто-то там смотреть будет? Раньше не смотрели вот… — Ага, ты уверен? То, что ты на это внимания не обращал, не значит, что не смотрели. Койон признался, что ты ему в начале пиздец, как нравился. И Эскелю ты приглянулся… Лютик пораженно моргнул и чуть отдалился от него, внимательно смотря на его лицо. — Шутишь? — Нет. Глаза Лютика как-то странно загорелись и он, усмехнувшись, пожав плечами. — Ну и пусть. — Тебе нравится это? — внезапно спросил Ламберт. — Нравится что? — Знание, что ты им нравился, пока я не пришел и не испортил всю малину тем, что прибрал тебя к рукам? Лютик замялся. Он потупил взгляд, посмотрел на костер, потом снова на Ламберта. — Да, нравится… Я омега, Ламберт, мне нравится внимание альф… Ламберт посмотрел на него неясным взглядом, пожал плечами и посмотрел на костер. — А что в этом такого? Представь, что ты нравишься куче омег. А я уверен, ты нравишься, раз со столькими трахался… Ну и что? Тебе не приятно? — Мне все равно, это то же самое, что меня начнут любить и альфы. Какое мне до них дело? Я восхищен тобой. Лютик поежился. Да, наверное… Получить удовольствие от внимания альф… неправильно. Он ощутил себя неловко. — Еще я боюсь… Боюсь, что появится какой-нибудь богатый красивый манерный мужик, и я одним утром… Проснусь без тебя, — Ламберт говорил неуверенно, будто сомневался в каждом своем слове. Будто считал, что не должен был это говорить. — Я понимаю, что сейчас у нас все хорошо, и я не сомневаюсь в твоих чувствах так же, как в своих… Но. Ты омега, ты недавно стал настоящим омегой, тебя забавляет внимание альф, тебе нравится это внимание. В конце концов… Я ведьмак. У меня странная работа, я груб… ревнив… злой… Это все ты потом разглядишь, когда увидишь, как общаюсь с другими людьми. Похабный, надменный, саркастичный. Ничего, совсем ничего хорошего. А ты… изнежен и мягок. Твой максимум — матерный стишок про письки. Это не похабность. Лютик нахмурился. — Ламберт, очень мило, что у нас клуб людей, которые любят говорить бред, но… Что у тебя вообще в голове? Я знаю, что такое ведьмак, и я знаю, что с другими ты можешь быть злым и грубым. Да хоть сто раз ты похабен, меня это не волнует. Главное, что со мной ты будешь оставаться… — Кем?.. — спросил Ламберт, когда тот прервался. Лютик как-то неясно, мягко улыбнулся и, пожав плечами, почти с задором, какой-то гордостью сказал: — Любящим и заботящимся альфой, а остальное мне неважно. Я люблю дикарей, Ламберт, это мой вкус. Манерные милые альфы мне не нужны. А красота… К твоему горю, Ламберт, я обожаю твое лицо. Ты, блять, не знаешь, как я иногда пищу внутри, когда смотрю на тебя. Порой, когда я смотрю на тебя, мне просто хочется кинуться на тебя и вылизать всего. Ламберт рассмеялся и кивнул. — Наверное, сомнения в начале это нормально, — кивнул он. — Мы плохо друг друг знаем, и первое время, наверное, будем ревновать и бояться, а потом до нас дойдет, что мы в самом деле никого другого не хотим… — Так и будет, — кивнул Лютик и сжал его грубую ладонь в своих руках. — Я понимаю, ты думаешь, что мы плохо друг друга знаем, мы еще раскроемся… в конце концов, мы жили в относительно спокойной обстановке… Но мы прошли с тобой через некоторые трудности, и это уже о чем-то говорит. В конце концов... Недавнее событие… Мне кажется, оно было достаточным показателем. Не всякий бы альфа смог сидеть рядом со мной и утешать. Я бы сошел с ума, если бы не ты. А я… А я еще докажу, что могу так с тобой сидеть. — Ты уже сидел, Лютик, — улыбнулся ему Ламберт. — А… ну да. Ну так тем более. Это то же самое: когда ты в горе с важным тебе человеком. Иначе это в самом деле тупое влечение, где вы извлекаете друг из друга выгоду. А какая нам выгода сидеть с мучащимся болью человеком? Мы стремимся помочь ему, облегчить его страдания, потому что чужая боль как своя. А когда даже чужая боль тебе природнилась, ну… — он рассмеялся. — Это совсем серьезно, Ламберт. Он кивнул, поднеся его руку к своему лицу и чмокнул в костяшки. — Знаешь, когда я посмотрел на тебя… Мне показалось это таким неправильным. Ты такой юный, такой красивый и нежный, а я… — А ты горячий страстный взрослый альфа, который решает за меня все проблемы. Разве молодому и красивому омеге нужно что-то еще? Я взял все, чего желал, — усмехнулся Лютик. Ламберт лукаво улыбнулся и потянул его к себе. Лютик мягко сел на его бедра и посмотрел в глаза. — Врач же вчера приходил? — спросил хрипло Ламберт. — Да, осмотрел, сказал, что все в порядке, — он закусил губу, поглаживая Ламберта по лицу. — Сказал, что уже можно. — Тогда давай займемся любовью, — хрипло прошептал Ламберт, целуя его в линию челюсти. — Потому что следующую неделю делать это будет все сложнее и сложнее. — Почему? — спросил Лютик, развязывая на штанах Ламберта завязки. — Негде мыться. Это сейчас мы чистые и пахнем маслом. А знаешь, чем мы благоухать будем через парочку дней? — О боже… Почему я не попросил Йеннифер через портал нас отправить?! — Ты сказал, что тебе нужен дух путешествий, — ответил уже без интереса Ламберт, увлеченно стаскивая с него штаны, а после укладывая руки на обнаженные бедра. — Не кончать внутрь? — Нет, пока не надо… потом куплю что-нибудь… И продолжим в нашем обычном темпе. Тем более здесь негде будет нормально вымыться. А обтереться… — Подогрею воды и вытремся. — Да здравствуйте дикарские условия! — воскликнул Лютик, а после повалился вперед и жадно поцеловал Ламберта, рукой спустившись ниже и поглаживая его через ткань белья.***
Все-таки, после небольшого диалога, Лютик согласился на эту месть, но участвовать в ней было таким себе удовольствием. В принципе, ему хватило одного похода, когда Ламберт затащил в комнату какого-то человека выманивать информацию. Звуки, которые доносились из комнаты еще ночь стояли у Лютика в ушах. Он был уверен, что первое их испытание как пары будет в какой-нибудь ревности, в бытовой проблеме… а оказалось в вещах куда более серьезных. Лютик сидел на кровати, зажегши свечу и смотря в окно. Пытался успокоиться. Он знал, что люди умирали и, походив с Геральтом, он даже принял это как данность. Смерть, как он считал, не самое ужасное. Ты просто кончаешься и дальше нет ничего. в сущности тебе все равно. Но пытки! Боль, агония, слезы, ты уходишь живым… Остаешься инвалидом, живешь с покалеченной психикой. Лютик сидел, как ледяная статуя, и даже дышал с трудом. Дверь скрипнула и в комнату зашел Ламберт. Обычный Ламберт. Ничего в нем не изменилось. Он посмотрел на него своим привычным взглядом. Тот взгляд, под которым Лютик ощущал себя самым красивым и любимым. И этот альфа, любимый, нежный и ласковый, только что замучил человека. — Он остался жив? — тихо спросил Лютик. — Да. Почему ты спрашиваешь? Лютик посмотрел на него стеклянным взглядом. — Ты пытал человека… — Пытал. Мы едем в Новиград, кстати. Лютик пораженно, глубоко вдохнул, будто едва не подавился возмущением. Он вскочил с кровати, сказав: — Вот так просто?! Ты… Ты пытал его. Издевался, а теперь спокойно: мы едем в Новиград. Чтобы мучить там новых людей? Ламберт тяжело выдохнул и поставил мечи в угол. Он снял с себя куртку (новую! хорошо выглядящую!) и посмотрел на Лютика совершенно равнодушным взглядом. Лютику хотелось скулить от этого. От того, как бездушно он сейчас выглядел, будто не испытывал к бедняге ни капли сострадания! Так откуда в этом человеке ласка к нему, к Лютику, если он лишен эмпатии?! — В восемь лет отец повалил меня на битое стекло, втаптывал в него, а потом избивал ремнем. Долго бил. Когда я терял сознание — обдавал меня холодной водой и продолжал мучить. В тот день я почти умер от потери крови, но мать оттащила и заплатила чародейке за то, чтобы она спасла меня. Лютик обрушился обратно на кровать. Внезапно и в голове, и в груди стало совсем пусто. — Пойми меня правильно, Лютик, когда ты переживаешь истинную боль, ужасную физическую боль, ты уже… Не сочувствуешь. Не можешь. Я могу сочувствовать только тебе, потому что… Ты важнее мне меня. Важнее моего сердца. Но другие… Мне все равно, Лютик, отец выбил из меня всю человечность еще в далеком детстве. Лютик глотнул воздуха и покачал головой. — Я думал… думал… что это просто… Насилие. Как в большинстве семей… Ремнем выпорол там… не больше. — Мой отец был садистом. Странно, что он не дрочил на меня. Лютик ощутил себя отвратительно. В горле застряла странная, неописуемую горечь. Стало мерзко и тяжело. Он не отошел от боли постороннего человека, а тут Ламберт, его Ламберт, переживал такие острые страдания… Это… это было безумие. В голову нагло лезла эта картина. Маленький мальчик, стекло… Лопнувшая от ударов кожа. Он зажмурился и покачал головой. — Вот тебе и медовый месяц, — с отчаянной улыбкой пролепетал Лютик и стал судорожно вытирать глаза. — Сколько же жестокости в этом мире? И самое ужасное, что жестокость порождает жестокость… — Да, так и есть. Ведьмаки все жестоки. Если мы выжили, значит, испытали когда-то неописуемую боль от рук человека, который сейчас ходил и добродушно трепал тебя по голове. А я смотрел и хотел перегрызть ему глотку. Возможно, я и животное, Лютик. Может быть… Но вся человечность, что во мне есть, все самое светлое, что осталось… я все это отдаю для тебя. Если тебе кажется, что это мало, то… Что ж, к сожалению, во мне больше нет. — Нет, — покачал головой Лютик. — Ты даешь мне все, чего я когда-либо хотел. У меня не бывает мыслей, что этого мало… Просто… Мне тяжело было… Когда я услышал это… а теперь… Боже. Ламберт горько усмехнулся и покачал головой. — Ну что, теперь даже Каэр Морхен кажется райским местом? Лютик медленно поднял на него взгляд. Ламберт смотрел на него спокойным взглядом, но его улыбка была виноватой, и сам Ламберт выглядел так, будто ощущал себя не к месту. Что он не имел прав брать Лютика и привносить его в эту жизнь. Ламберт был жесток. Возможно, на фоне других ведьмаков он выделялся этой жесткостью больше всего. Когда лица переставали иметь для него хоть отдали знакомые очертания, Ламберт не чувствовал к этим лицам и доли сострадания. Он, на самом деле, и к Геральту, и к Эскелю, и к Койону едва это испытывал. Он бы дрался за них, бесспорно, стоял бы до последнего вздоха, если понадобится, но это было будто… Не искренне. Будто выросло из чувство долга. Ведь порой Ламберт думал, что совсем не свихнулся только благодаря им. Но Лютик… Да, к Лютику все было по-настоящему. Настоящие искренние бескорыстные чувства. Он готов был защищать его, отдавать всего себя, ползать перед ним на коленях и есть только с его рук. Так что сейчас он был искренним. С Лютиком он был обнажен и открыт, доступен и мягок. Все будто бы исчезало из него, и эхом гуляло лишь его имя. Его облик. Любовь к нему, желание, восторг, нежность. Только это оставалось в нем, а больше — совсем ничего. — Нет, — покачал головой Лютик. — Тут свобода, больше действий… Там, казалось, что на нас все смотрят, каждое наше действие оценивают. Тут свободнее. — Зато здесь видно, что я животное. Лютик внимательно посмотрел на него. — Ты большой плохой волк. Ламберт усмехнулся, покачав головой, и медленно подошел к нему. Присев на одно колено, он взял его руки в свои и сказал: — Медовый месяц будет потом. Я обещаю. Прекрасный медовый месяц для нас двоих. Будет море, я и ты… А сейчас надо немного потерпеть. Тебе надо… принять меня таким. Я не прекрасный добрый принц. Я страшный черный волк, от которого нашу очаровательную принцессу не смогли спасти. Лютик улыбнулся. — Они не не спасли. Принцесса не хотела быть спасенной. Принцы полная скука. А волки… А особенно конкретно черный страшный волк… Это то, чего я хочу. — Даже несмотря на мою жесткость? Лютик выдохнул и склонился над ним, чмокнув его в лоб. — Я понимаю, что смерть Айдена тебя подкосила. Могу примерно понять, сколько в тебе ненависти к произошедшему. Мне было страшно и не по себе, но я знаю, прекрасно знаю, как тебе до сих пор плохо… Ты не можешь с этим смириться. Ламберт опустил взгляд, поджал губы и тихо выругался. — Не могу. Айден был для меня всем. Я люблю его. Это было не чувство долга, это была настоящая дружба… я бы свихнулся, если бы не ты… Если бы ты не забрал всю ответственность за меня себе. Ты все, что держит меня. Все, что делает меня хоть малость человечным, — он поцеловал его в тыльную сторону ладоней. — Мне кажется, что с каждым днем ты мне все ближе и ближе… Я думал, что роднее уже нельзя. Думал, что не смогу испытать к тебе что-то более мощное… Но нет, каждый день все больше и больше. У тебя есть недостатки, но они делают тебя более… похожим на людей. Делают тебя тобой. И они остаются такими же прекрасными, как и ты. Ламберт мягко встал с колена и сел рядом с Лютиком. Он сжал его в своих руках и и чмокнул Лютика в щеку, а потом прижался носом к виску и потерся о него. — Тебе страшно из-за увиденного? — Просто не по себе. Я совсем тебя не боюсь. Я хочу помочь тебе. — Ты помогаешь. Каждую секунду, — выдохнул Ламберт, мягко улыбаясь. — Я счастлив, что у меня есть ты. — А я, что у меня — ты, — тихо рассмеялся Лютик. — Страшный черный волк… Мой ручной зверь. — Твой… — он прикрыл глаза. — А еще я купил противозачаточные. Лютик рассмеялся и кивнул. — На меня так чародейка смотрела… Типа: «вы же бесплодны!». Но продала. Пить двадцать один день каждый день в одно и то же время. — Независимо от того, будем ли мы заниматься сексом? — Да. Но мы месяц подождем, они на гормоны влияют, тебе пока нельзя. — Главное, чтобы к гону можно было… Мне кажется, в течку и в гон возможность забеременеть выше всего. В остальные… как я думаю, ее вообще нет… — Хочешь рискнуть? — Нет! Ламберт рассмеялся и обнял его. Уже перед самым сном, Лютик подлез к нему под бок и, уложив голову на его грудь, сказал: — Расскажи мне сказку. — Что? — Сказку. Мне до сих пор не по себе от этого… расскажи сказку, я так лучше засну. Ламберт усмехнулся и кивнул. — Сказку значит… Жил был один принц, у него был строгий отец, который бухтел по поводу и без… Лютик улыбнулся и, удобнее устроившись, закрыл глаза. Да, Ламберт был жесток, циничен и холоден. Но сейчас, здесь, прямо в этот момент, он обнимал его и рассказывал сказку, как ребенку. Так что все остальное меркло и исчезало на фоне того, что они делили между собой.