Baby blue love

      Ламберт по привычке хотел отнести Лютика в их (его) комнату, но вовремя опомнился и развернулся, смутно припоминая, где же была теперь комната самого Лютика.       Блять, конечно он не хотел нести его в другую комнату, потому что так приятно было нести его на руках, ощущать его запах… Немного странный запах откровенно говоря…       Ламберт принюхался к нему, ногой открывая дверь в комнату, где догорала так и не потушенная Лютиком свечка. Он нагло уткнулся носом в его шею, когда усадил того на кровать, глубоко вдыхая его запах. Лютик вздрогнул, рвано выдохнул, и Ламберт на секунду замер, а потом рыкнул, от раздражения, и резко отдалился.       — Что-то не так? Ты как-то… странно меня обнюхивал, — Лютик говорил почти смущенно, хотя Ламберт не мог понять, правда ли он смущен, щеки-то красные от мороза.       — Потому что ты странно пахнешь, — сухо сказал Ламберт, выпрямляясь и отстраняясь от Лютика, ощутив, что тот вцепился в его руку, хотел будто удержать, но расцепил пальцы, когда он выпрямился. Лютик шмыгнул носом и опустил взгляд вниз, сильнее запахивая на себе куртку.       — Разве? Чем?       — Не знаю, странный запах. Не такой, как обычно. Немного более терпкий, что ли…       Лютик шмыгнул носом и пожал плечами.       — Наверное, это нормально. Из-за здоровья.       — А что у тебя со здоровьем?       — Задержка в развитии, вот что, — кинул Лютик и потер нос рукой. И вправду же задержка — только она куда-то пропала и весь шквал перестройки в организме, видно, влиял на все процессы в организме.       Ламберт хмыкнул и пожал плечами.       — Зачем ты в такой дубак полез в снегу копаться? И переоденься, что ли, штаны вон мокрые все.       — Что, прямо при тебе? Как-то некрасиво свободному омеге переодеваться перед свободным альфой.       — Я отвернусь. А вообще можешь просто ответить на вопрос и я уйду.       Лютик насупился, выглядя как обиженный ребенок. Он снова поджал губы и опустил взгляд.       — Потому что этот медальон мне дорог.       — Мг, понятненько, — сказал явно издеваясь Ламберт и хотел было уже развернуться и уйти, но Лютик его окликнул.       — Стой, Ламберт!       Ламберт послушно замер, внимательно посмотрев на Лютика и вскинув бровь в ожидании.       — Прости меня.       — Я не злился. Это все?       Лютик моргнул.       Нет, не все. Вернись ко мне.       Конечно же он не мог сказать это вслух. Потому что видя, как на него смотрел Ламберт, видя его равнодушие… ему становилось холодно и не по себе, немного страшно произносить такие слова — будто бы он не имел на них права.       — Не уходи.       Он сказал это так тихо, что сам себя едва услышал, но он знал, что Ламберт его расслышал чудесно. Ламберт всегда с ним начеку, и иногда он слышит даже то, как бьется его сердце, как стучится пульс в сплетении вен на запястье. Иногда, думалось Лютику, Ламберт был так внимателен, что даже слышал его мысли.       Но сейчас Ламберт сделал вид, что ничего не услышал, и просто ушел. Когда дверь за ним закрылась, Лютику показалось, что на него что-то упало. Это что-то прижало его к земле и не дало ему нормально дышать, это что-то надавило ему на грудь, а потом Лютик подумал, что, наверное, он это заслужил.       Ведь в каком состоянии он вчера оставил Ламберта? Тому было хуже.       На Лютика хотя бы не вылили ушат дерьма.       Всхлипнув, Лютик медленно встал с кровати и, достав из сумки чистые вещи, пошел в купальню, впервые за долгое время встретившись с тем, что ему пришлось самому таскать воду, а потом, сидя в бадье, не ощущая рядом крепкого сильного тела, он захотел утопиться.       Ночь он провел глядя в потолок, думая о том, как невероятно тупо поступил, поддался этим эмоциям, искренне думая, что без Ламберта ему станет легче, что якобы проблема была в нем. Нет, может быть, в каком-то смысле Лютику в самом деле было интересно, каково это: быть омегой. Когда за тобой ухаживают, пытаются добиться расположения, когда впервые залезают с позволения в зону твоего личного пространства, касаются сначала поясницы, а потом ниже и ниже. Когда ты ощущаешь почти с трепетом то, как меж твоих бедер втискиваются чужие сильные напряженные бедра.       Но разве имели все эти небольшие вещи ценность по сравнению с тем, как его мог заставить трепетать Ламберт одним лишь своим взглядом?       Ведь иной раз, когда Ламберт просто смотрел на него за ужином, Лютик ощущал себя жертвой, на которую хочет напасть хищник. Желанный хищник. Его острые, как лезвие, улыбки, и хитрые лисьи взгляды.       Лютику было неуютно сейчас с самим собой, это правда. Он считал, что проблема в том, что к нему по-особому относятся окружающие его люди. Вся эта бережность, и это определенно специфическое отношение Ламберта к нему. Как к любимому омеге, да, должно быть, это что-то нормальное, но не для Лютика, который раньше этого не знал, и теперь даже не успевал за тем, как страсть Ламберта к нему лишь набирала обороты, и его желание, и его все эти планы, его любовь — Лютик просто не успевал за ним.       Он думал, что проблема в некой слабости Ламберта, в его человеческой неидеальности. Но что он вообще хотел? Чтобы Ламберт был идеальным, без своих промахов и недостатков? Черт возьми, будто бы Лютик забыл, как ему нравилось лежать рядом с Ламбертом, когда тому было плохо, и просто успокаивать его, гладить по волосам и петь. Видеть в сильном мужчине такую очаровательную слабость.       Лютик злился на себя, не понимал своих действий, ворочался всю ночь и смотрел в потолок, ощущая, что мерзнул под одеялом и покрывалом. Не хватало жара тела Ламберта.       Не хватало Ламберта.       Лютику в миг свой тупой страх перед серьезными отношениями, перед будущим, показался мелочью. Лучше бояться, но двигаться вперед, ощущая рост, чем из-за этого глупого страха оттолкнуть его, Ламберта, свою судьбу, и просто лежать, глядя в потолок, пытаясь понять самого себя.       Да, ему было сложно в связи со всеми этими обстоятельствами, было сложно сжиться с самим собой, было иной раз даже неприятно смотреть на себя со стороны, будучи искренне убежденным в том, что все это неправильно, и ведет он себя не так, но все-таки…       Все-таки он понимал, что совершил ошибку, а теперь не знал, как ее исправить.       Утром, за завтраком, Ламберт снова был обычным, и Лютик старался быть обычным, но он все чаще и чаще смотрел на Ламберта и пытался выловить на себе его якобы случайный взгляд, но нет, таковых не было. Ламберт даже когда смеялся не смотрел на него, хотя раньше, как Лютик заметил, при смехе Ламберт всегда невольно поворачивался к нему, ловя его взгляд.       Лютик не знал, что ему делать и как подступиться к нему.       Кроме того из-за всех этих нервов медленно ухудшалось еще и физическое состояние. Аппетит был только утром, дальше есть не хотелось вплоть до позднего вечера. Иногда, в течение дня, поднималась температура, кружилась голова или тошнило, болел желудок, и иногда эта тяжесть в нем была такой мерзкой, что Лютику казалось, что у него скоро отвалится все, что ниже пупка.       Все это доводило до того, что Лютику порой было сложно вставать с кровати — иногда из-за плохого самочувствия, иногда из-за настроения. Буквально из-за настроения. У Лютика никогда такого не было, но сейчас он просыпался с такой тяжестью в груди, что он просто утыкался лицом в подушку и сдавленно что-то мычал, наподобие песни, стараясь отвлечься.       Ему стало еще хуже, когда спросив у Геральта, может ли он помочь найти ему медальон, тот лишь покачал головой, сказав, что тут даже ведьмачье чутье не поможет — ведь запах давно скрылся под снегом, нужно ждать, пока снег не подтает. А он, как назло, все мел и мел.       Лютику было тоскливо.       Он пытался быть как Ламберт, тоже шутил со всеми, иногда даже пел, вел себя как можно более непринужденно, но если он оставался у себя в комнате, то просто заползал под одеяло, или, если ему хватало сил, делал гнездо. Правда, в первый раз он осознал, что Ламберт отдал ему все те вещи, что он использовал для гнезда от Йеннифер, Койона, Эскеля и Геральта, но… но не отдал свою рубашку. Ни одну свою вещь.       Это было так обидно, что он тогда аж чуть не разревелся, но вовремя одернул себя, сожмурился и сказал, что нет, раз уж он потерял Ламберта, то теперь будет пытаться возвращаться к себе прежнему. Беззаботному и не думающему ни о чем. Немного тоскующему о том, что не мог пользоваться вниманием альф, но ничего более.       Теперь-то он мог! Вот как только выйдет из Каэр Морхена, так сразу и пойдет флиртовать с каждым первым альфой! И вряд ли уж их руки отличаются как-то от рук Ламберта! Воняют разве что по-разному…       В один из вечеров, кажется, на пятый день, после того, как Ламберт сделал вид, что не услышал его, Лютик, привычно валялся на кровати, пытаясь как-то свои чувства превратить в песню, вздрогнул от того, что рядом прогнулся матрас.       Он испуганно повернулся и уставился на Йеннифер.       — К твоему сведению, ты пропустил ужин. И на обеде тебя тоже не было.       Лютик изумлённо вскинул брови и, потерев глаза, повернулся к окну. Там и взаправду уже было темно. Поморщившись, он зевнул и сказал:       — Да я целый день сплю.       — С тобой все в порядке? Нет, я знаю, что ты переживаешь из-за вашего расставания с Ламбертом, но…       Она прервалась, заметив, в какой странной эмоции исказилось лицо Лютика.       — Ничего со мной не в порядке. Я придурок, Йеннифер, который все, нахрен, испортил.       — Ты пытался с ним поговорить?       — Он не захотел.       — В смысле? — изумилась она. Честно говоря, Йеннифер из последних сил отговаривала себя от того, чтобы лезть к нему или к Ламберту, будучи уверенной, что это их отношения, и они должны решить все сами через диалог, но… у них даже не было диалога! Это буквально возмутило ее, потому что она припоминала, как Геральт предпочел диалогу просто свалить из ее жизни. Почему? Никто не знает.       — В прямом. Я пытался. Он все свел к тому, что не злится и разочаровался во всем этом. Он не хотел слушать моих оправданий, и я его понимаю. Странно, что он вообще может на меня смотреть после моей пламенной речи…       Лютик на секунду прервался, и его лицо скорчилось будто бы в приступе боли, он надсадно зашипел, и Йеннифер испугано дернулась.       — Все нормально, — отмахнулся Лютик. — Из-за нервов то голова болит, то живот. У меня такое уже было. Все в порядке.       Йеннифер окинула его сочувствующим взглядом и покачала головой.       — Вам надо поговорить, — повторил она.       — Но он не хочет, —хмыкнул Лютик, а потом медленно встал. Хотел встать, но голова закружилась и он грохнулся обратно, отчаянно выдохнув. — А я… я уже не знаю, что ему говорить.       — Меня больше поражает, что у него, вроде, уже была похожая ситуация, когда он расстался с кем-то, не поговорив, и теперь просто… повторяется то же самое?       Лютик хмыкнул. Он, откровенно говоря, уже начинал вдалбливать себе в голову, что все кончено, он сам виноват, и он найдет себе кого-то еще, и влюбится он абсолютно так же.       — Это его дело.       — Может быть, но это тупо… Я вообще не уверена, что ему тоже абсолютно все равно. Блять, это не Ламберт, а…       — Только не надо ему ничего говорить, ладно? — попросил Лютик, пялясь в стену. — Ты и так много для меня сделала.       Йеннифер посмотрела на него и сказала:       — Хорошо, я не буду с ним разговаривать.       Она не будет.       Но она не уточнила о постановке ему ультиматумов.       Черт возьми, она правда не хотела вмешиваться в эти отношения, не хотела мешать им, но так же... она видела, как это съедало Лютика изнутри. У того совсем пропал аппетит, у него повышалась температура и давление, ему элементарно было хреново. И она не была уверена, что так же себя не ощущал Ламберт.       А кому как ни ей знать, что существовало не очень-то много вещей, из-за которых ты можешь по-настоящему, без оглядки и сожалений бросить того, кого любил. И она знала, как томительна потом надежда на новую встречу, вне зависимости от того, насколько болезненна была разлука.       Немного поговорив с ним, дождавшись, пока Лютик задремлет, она вышла из комнаты. На удивление, ей повезло, потому что Ламберт шел к ней навстречу. С таким фальшиво-спокойным лицом, что аж мерзко.       — Ламберт, можно тебя? — она остановилась в метре от него, и он сделал то же самое.       Он оглядел ее, а потом сказал:       — Если это что-то насчет Лютика и наших прошлых отношениях, то нет, знаешь, не надо. Я знаю, у тебя синдром заботящейся обо всех матери, ты думаешь, что знаешь лучше всех, но нет, Йеннифер, сейчас лезть не надо.       Она жеманно ему улыбнулась, и Ламберт, пожав плечами, решив, что это немое согласие, прошел вперед. А потом пораженно выдохнул и замер, когда она, блять, буквально схватила его за яйца, сжав так, что он едва болезненно не простонал.       — Ламберт, дорогой мой Ламберт, я знаю, как хрупко ваше мужское эго, и как, должно быть, тебе сложно собрать его остатки после ссоры, но, Ламберт, послушай меня…       — Послушаю, если ты отпустишь мои яйца, — задушено, выше, чем его обычный голос, просипел Ламберт.       — Не отпущу, пока ты не дослушаешь. Так вот, послушай, я бы не лезла к вам, но, во-первых, я вижу, что Лютику очень плохо, и ты это видишь. Кроме того, прямо сейчас я могу наблюдать в твоей голове, что нихрена ты в нем не разочаровался, что ты не отпустил, ты к нему испытываешь абсолютно такие же светлые чувства, но ты, сука, предпочитаешь вести себя как баран, так что ты пойдешь и поговоришь с ним, ладно?       Ламберт закивал головой, а потом облегчено выдохнул, когда она расцепила руку.       Он выпрямился и, посмотрев ей в глаза, сказал:       — Чудесно. Хорошо, я поговорю с ним, но мне так нравится, что в ваших глазах, блять, виноват опять я, что…       — Я этого не говорила, — она вздернула бровь. — Виноват Лютик, и он это знает. Он хочет объясниться тебе, но ты не дал ему это сделать. Я бы тебя и пальцем не тронула, если бы ты в самом деле охладел к нему, или эти слова заставили бы тебя отвернуться от него, но нет, ничего. Ты просто снова боишься, что…       — Да, Йеннифер, правильно. Я боюсь. Боюсь, что все эти слова — хренова правда, а я, нахрен, заебался бояться! Почему снова должен я жертвовать собой?! Почему я должен брать ответственность за двоих, я должен засовывать снова к себе в задницу свои неидеальные чувства, почему я должен бояться, что Лютик примет неверное решение? Почему, нахуй, опять я должен смотреть и неметь от страха лишь потому, что Лютик сам не знает, что выбрать ему?! Ты хочешь, чтобы я с ним поговорил, чтобы ему стало легче, но ты не хочешь, чтобы он, блять, разобрался в себе! Вместо этого я должен, блять, сидеть сутками пытаясь осторожно, по миллиметру выяснить, не будет ли он жалеть об этом всем! Со стороны, конечно, тебе, блять, виднее, что я все делаю не так! А ты мне, нахуй, расскажи, как надо!       Йеннифер пораженно моргнула, на секунду даже онемев от удивления. С ней никто не позволял себе так говорить, потому что все знали, к чему это может привести. Но Ламберт… сейчас он не боялся ни того, что она снова ударит его, ни того, что наведет на него какое-нибудь интересное проклятье. Он вообще ничего не боялся.       Он, абсолютно как и Лютик, теперь не знал, что ему делать и был не уверен в любом своем действии.       Она выдохнула и посмотрела ему в глаза.       — Да, Ламберт, это правда. Вся ответственность на тебе, и это нечестно. Ведь в отношения должны вкладываться оба.       Он смотрел ей в глаза — так внимательно что ей даже немного неловко было. Она давно не видела, чтобы он выглядел так — немного озверевший, ожесточенный и чертовски раздраженный.       — Но так же… Это было то, о чем ты знал заранее, но ты все равно пришел к этим отношениям. Ты знал, что он ребенок, и эти опасения были у тебя с самого начала. Но ты все равно решил начать эти отношения, и теперь думаешь, что сбежать с них таким образом будет правильно? Ламберт, я не говорила тебе, чтобы ты пошел, простил Лютику все грехи и закрыл на все глаза. Я просила поговорить. Знаешь, зачем? Чтобы ты потом не думал о нем, как о Кейре, пять хреновых лет, сжираемый чувством вины и желанием вернутся. Только поверь, Лютиком ты будешь терзаться намного дольше. И не просто потому что он твой предназначенный, а из-за его возраста, и ты единственный, кто наверняка знает все его слабые места и насколько он бывает хрупок из-за этих мест. Только ты это знаешь, никто больше. Так что, — она выдохнула и посмотрела ему через плечо, поведя своим собственным. — Ты можешь оценить перспективы сам.       Она хмыкнула и пошла вперед, убрав волосы назад.       — Стой.       Она удивленно вскинула брови, но, когда повернулась к нему, снова показалась самой невозмутимой.       — Ты понимаешь, что меня тормозит. Прекрасно знаешь.       Она качнула головой, посмотрев в угол темного коридора.       — Страхом делу не поможешь, Ламберт. Ваша общая проблема в том, что вы заранее слишком серьезно подошли к вопросу ваших отношений. И вместо того, чтоб просто насладиться друг другом, вы решили постоянно думать о будущем. А что о нем думать, Ламберт, скажи мне? Будущего нет, есть настоящее и прошлое. И я не знаю, какой тебе толк херить настоящий момент мыслями о том, что рано или поздно останется за спиной.       Вдохнув, она медленно пошла вперед. Ламберт какое-то время стоял молча в коридоре, слушая стук ее каблуков, а затем, выдохнув, пошел спать.       К завтраку Лютик спустился помятым, но спихнул на то, что не выспался, и снова сожрал две порции. На нем это почти никак не сказывалось, потому что он все время пропускал ужины, а то и обеды.       Не сказать, что тот выглядел в самом деле плохо, просто… будто бы в самом деле не выспался. Ламберт зачастую ловил на себе его быстрые взгляды, такие, будто бы Лютик хотел что-то в нем выцепить, но каждый раз встречался лишь с разочарованием.       Ламберт много думал о происходящем. Думал о том, насколько оно правильно и как это все решить так, чтобы больше не сожалеть об этом, не сомневаться. Он так устал от сомнений.       И в то же время он понимал, что это та вещь, которая никогда его не покидала.       Ведь Ламберт чертовски не уверен во всем происходящем, даже в самом себе.       После завтрака Лютик пошел куда-то с Койоном — вроде, мечами помахать, Ламберт почти не слушал, игнорируя взгляд и Лютика, и Йеннифер, и Геральта. С ним и Геральт говорил, но больше просил войти в положение, объясняя, что Лютику сейчас просто-напросто сложно. Он не принуждал его, но сказал в конце, что «и только тебе решать, поддержать его в этот момент, или решить, что все те его слова кристальная правда и ты должен уйти».       До обеда он промаялся, не зная, о чем думать и что решать. Конечно же он не разлюбил Лютика после всего. Может быть разочарование, да, но не глобальное. Просто непонимание этой истерики и таких слов, которые Ламберт до сих пор прокручивал у себя в голове, коря себя за ту слабость, которую позволял себе рядом с Лютиком.       На обеде Лютика как всегда не было. Геральт, пытаясь есть мясо так, чтоб не запачкаться и не хватать его руками (как тот объяснил — привычка из-за Лютика, и Ламберт его понимал, потому что сам по рукам не раз получал, когда брал мясо руками), спросил:       — У Лютика опять нет аппетита?       Койон поджал губы и сказал:       — Ему стало плохо на нашей… тренировке.       Геральт едва не подавился и, чуть не выплевав еду, спросил под взгляд возмущенной Йеннифер:       — Что? Где? Как?       — Да позеленел в один миг, сказал, что голова кружится, чуть в обморок не упал… Слушайте, с ним точно все в порядке? Я понимаю, траур и тоска, но кажется… Он чем-то заболел, нет?       Йеннифер потерла переносицу и сказала:       — Возможно. В любом случае, скоро придет врач и осмотрит его. Я пока ничего в нем такого не заметила, а у меня глаз намечен на болезни разного вида.       Ламберт закусил губу, пытаясь спрятать взволнованный взгляд в тарелке. Он знал, что человеческий организм хрупок, и они легко поддаются всяким болезням, поэтому… он заволновался, что Лютик заболел чем-то серьезным.       Эскель предположил, что это отравление, но Йеннифер опровергла это, и дальше они стали обсуждать, чем же все-таки заболел Лютик.       Ламберт слушал вполуха, но… зато эта новость заставила его собраться с силами, чтобы прийти к Лютику.       Он взял немного еды, зная, что Лютику сейчас не очень удавалось нормально есть, так что он захватил немного варенья, белого хлеба и сухофруктов, зная, что к сладкому сейчас тот был особо склонен.       Блять, Ламберт не хотел, чтобы из-за их расставания Лютику становилось еще хуже. Ему нужно сейчас быть как можно спокойнее и не мешать организму стрессом бороться с заразой, черт возьми!       Он постучался, но Лютик не ответил. Тогда он сделал это еще раз — тишина. Немного взволнованно он сам открыл дверь, заметив, что Лютик просто спал, свернувшись в неясный комок, обнимая куртку Геральта, укрытый покрывалом Койона.       Ламберт покачал головой и медленно прошел вперед, аккуратно ставя поднос на стол, понятия не имея, стоило ли ему уйти.       Он поджал губы и присел на корточки перед его кроватью, глядя на его лицо. Это было так странно: Лютик давно не невинен, но глядя на него Ламберту каждый раз казалось, что перед ним нетронутое тело, самое невинное существо. Лютик... на деле, тем еще засранцем был: наглым и приставучим, немного надоедливым, но Ламберт… Да, Ламберт знал его слабости, знал эту тонкость и хрупкость. Наверное, именно поэтому он видел его таким.       Ламберт медленно коснулся упавшей на лоб пряди, убирая ее, засматриваясь его лицом.       Лютик был красив. Так красив, что Ламберт ощущал себя обманутым этой красотой.       Блять, Ламберт был так слаб пред Лютиком. Прошла всего неделя, а Ламберт уже забыл о том диалоге, о всех тех словах, что он ему сказал, будто бы и не с ним все это было.       — Ты не спишь, — тихо сказал Ламберт, заметив, как дрогнули у Лютика ресницы.       Тот, помедлив мгновение, медленно открыл глаза, под которыми уже отчетливо виднелись синяки от недосыпа.       — Я принес тебе немного поесть. Сладкое, если что. Ты сейчас любишь сладкое.       — Откуда ты знаешь?       Ламберт сказал на тяжелом выдохе, покачав головой:       — Я все знаю.       Его пальцы снова лениво прошлись по волосам, убирая их с лица.       — Ты больше не злишься? — тихо спросил Лютик.       — Я и тогда не злился.       — Ты не хотел со мной говорить.       — Потому что не видел в этом смысла. Ты буквально воплотил мой ночной кошмар, Лютик, как еще мне надо было на это реагировать?       Лютик поджал губы, а потом медленно высунул свою руку из-под плаща и коснулся руки Ламберта — нерешительно, будто боялся.       — Прости меня, это все неправда. Мне сложно тогда было… думать об этом. Меня пугало это. И я сделал это. Это необдуманный поступок. Это не оправдывает меня. Да, у тебя есть определенные недостатки, но они не такие, как я о них говорил. Я наоборот рад, что ты старался ради меня меняться, а я просто… не ценил этого. Но теперь поздно, да? Но даже если и поздно… я просто хочу, чтобы ты знал, что ты все равно прекрасен. Даже со своей этой слабостью и неуверенностью в себе. Со всеми этими недостатками, ты все равно находил силы, чтобы заменить мне и отца, и мужа, и брата, и сына. Ты много для меня сделал за эти два месяца, больше, чем тебе кажется, а я… я, вместо «спасибо», начал орать на тебя… Потому что к себе привыкнуть не могу.       Лютик нерешительно взял руку Ламберта в свою и почти вздрогнул, когда Ламберт сжал его руку в ответ.       — В смысле «к себе не привык»? — уточнил Ламберт, ощущая, что рука у Лютика отчего-то была холоднее привычного.       — Я не знаю, — пожал плечами Лютик, накрыв его руку и второй своей. — Просто… кажется, что все не так, как надо. Что я распустил нюни, что я стал каким-то слишком мягким, что меня бесит, что ко мне относятся, как к омеге. Я будто родился бетой в теле омеги, и все не могу привыкнуть, что ко мне обращаются так… Но вместе с тем я уже вряд ли захочу другого к себе отношения. Не спрашивай, я и сам не знаю. Но это все глупости.       — Не глупости, — покачал голой Ламберт. — Это сложно, я знаю. И я знаю, что тебе тяжело принимать серьезный выбор в таком возрасте.       — Да, об этом я тоже думал, —кивнул Лютик и медленно встал, присев на кровать, продолжая сжимать руку Ламберта в своей. — Думал о том, что… Не хочу серьезных отношений, что хочу, чтобы за мной ухаживали и все такое… А потом понял, что не хочу никаких других рук, кроме твоих. Это же смешно, — он даже хихикнул почти истерично. — Я знаю, как большинство альф ведут себя в постели по словам тех омег, с которыми я спал… Да там ни один альфа не подумает сделать приятное своему партнеру. Все жаловались, что не хватает внимания в постели, что если не кончают в процессе, то максимум, что их партнер сделает — засунет пальцы и сухо трахнет ими, и то не факт. И это же смешно: мне попалось буквально роза среди навоза, а я… а я испугался, что пропущу всю вечеринку! Какую, блять, вечеринку? Запах перегара от незнакомого мужика?! — он снова хихикнул, и снова истерично, все больше осознавая, насколько тупо поступил. И, что самое ужасное: насколько опрометчиво. Ведь если Ламберт не вернется к нему… то какова вероятность, что ему попадется кто-то, хотя бы в половину такой обходительный, как он? Кто-то, кто полюбит его так сильно, что побоится отпускать. Кто-то, кто будет заботиться и оберегать.       Ламберт тяжело выдохнул и медленно встал, и Лютик с трудом отпустил его руку. Он не хотел его отпускать. И он хотел, чтобы Ламберт сказал хоть что-то.       Но Ламберт молчал. Не уходил и молчал.       — Я понял, что боюсь серьезных отношений, но так же я подумал о том, почему бы нам… просто не продолжать то, что происходило? Просто плыть по течению, и если бы мы поняли, что в самом деле не подходим друг другу, то разошлись бы добровольно, просто поняв, что не подходим. Я боюсь серьезных отношений, но ведь никто не заставляет нас брать ребенка и начинать сидеть в одном месте, да? Ведь все, чего я хочу: уехать с тобой отсюда и путешествовать. Хочу спать с тобой летом в лесу, съездить к морю. Хочу пить с тобой вино и танцевать. Хочу влезть в неприятности, потому что это приятно: когда тебя спасают. Хочу заботиться о тебе, когда ты будешь ранен или просто устанешь. Я все это хочу, тогда хотел и сейчас хочу, но почему-то решил свести это все к какому-то клейму. Но… его ведь нет. Нет никакого клейма на скучную жизнь. Я идиот, — на выдохе закончил он и потер глаза.       Ламберт поджал губы, выдохнув.       Лютик говорил много лишнего, видно, нервничая, но он понял, о чем он говорил: да, он не готов к взрослым отношениям, он напуган именно семейной жизнью, но так же он сказал о том, что сейчас и в ближайшее время такого между ними быть не может, ведь они будут просто путешествовать, а других альф он не хочет.       Такая картина Ламберта успокаивала куда больше, потому что… не было той ответственности, которая висела тучей над ним после всех тех слов Лютика.       — Не уходи, — жалобно попросил его Лютик, смотря на пол. — Я был груб, и я знаю, что я виноват, но я… хочу извиниться. Хочу заслужить прощение как бы то ни было. Хочу уехать отсюда вместе с тобой… Мне очень не хватало тебя в эти дни. Я знаю, что это эгоистично, но ты единственный, рядом с кем мне становится легче. Да я вообще эгоистичный, — грустно улыбнувшись, сказал Лютик, пожав плечами. — Я громкий эгоистичный ребенок, у которого все в жизни так легко, потому что все делают за меня. То Геральт, то Йеннифер, то ты… Я знаю, что не заслужил тебя, знаю… Но я могу поменяться.       — Какой смысл меняться ради партнера? Это уже не любовь, это больная привязанность. Желание перекроить себя ради кого-то — не от любви.       Лютик опустил голову, поджав губы, ощущая, как щипали глаза. Интонация Ламберта была холодной, и сам он был к нему холоден.       — Да… Наверное, в этом тоже проблема. Я не знаю, что делать и как говорить. Я даже извиниться нормально не могу, потому что все у меня сводится ко мне.       Лютик нервно теребил край рукава на сорочке под молчание Ламберта. Он ждал с замиранием сердца, чтобы он сказал хоть что-то, но он молчал. Глаза щипало, нижняя губа дрожала. Он просто глупый ребенок, который решил, что может продолжать вести себя как эгоистичное дитя: орать, кричать и знать, что ему все простят.       Но ему не прощали, и это заставляло ощущать себя еще более подавленно, еще более ужасно.       — Что мне сделать? — тихо спросил он. — Скажи хотя бы ты, я совсем не знаю…       — Разобраться в себе, Лютик. Понять, чего ты хочешь от себя, чего хочешь от меня, и тогда…       — Тебя! Я хочу тебя и все! — резко перебил он его, вскинув голову, а потом быстро стал вытирать глаза, надеясь, что Ламберт не заметил его выражения лица.       Тебя. Я хочу тебя.       Как ребенок, который плачет до тех пор, пока ему не дадут то, чего он хочет.       Ламберт тяжело выдохнул, почти раздраженно, и Лютик испуганно сжался, понимая, что чем больше говорит, тем больше все портит.       — Ты — все, что мне нужно, — сказал он более спокойно. — Я был не прав в том диалоге, и я это признаю. Да, мне тяжело, но я уверен, что скоро это наладится. Врач должен помочь, во всяком случае, — он медленно встал, сделал нерешительные шаги к нему, к Ламберту, и обнял, ощутив, как тот вздрогнул. — У нас обоих есть недостатки, но мы ведь работаем на ними. По крайне мере я начну теперь работать над своими. И я понял, как ты стараешься над своими… Только останься, — попросил он. — Поедем отсюда по весне, только медальон найду… Остановимся в таверне, я наконец выступлю, напьюсь хорошенько, дорвавшись до вина, — хихикнул он. — Ты пьяного меня понесешь в комнату, я стану к тебе приставать, а ты будешь пытаться уложить меня спать, — сказал он многим тише, медленно пробираясь ладонями под черную рубашку, слыша, как утяжелилось сердцебиение Ламберта. — Ты будешь пытаться раздеть меня, чтобы уложить спать, а я буду расстегивать твой ремень. Ты попытаешься укрыть меня одеялом, а я запрыгну на тебя сверху. А потом все, абсолютно все, — жарко выдохнув, он провел ладонями по напряженной, горячей спине. — Все в той таверне услышат, как сильно ты меня любишь, и как я прошу тебя любить сильнее, глубже, быстрее.       Ламберт снова вздрогнул и, сжав зубы, выдохнул сквозь зубы.       — Блять, Лютик, так проблемы не решаются, — сказал он, отдаляя Лютика немного за плечи. Лютик, моргнув, склонил голову к плечу, продолжая гладить под рубашкой.       — Я просто говорю о том, что хочу сделать с тобой после того, как уедем отсюда. Говорю о том, что я был не прав. Говорю о том, что ты нужен мне. Нужен как воздух, малыш, — он подался вперед, обхватив нижнюю губу.       Ламберт замер на мгновение, а потом, почти что надсадно простонав — отчаянно — обнял его, прижимая к себе так тесно, что Лютик пораженно выдохнул и невольно впился ногтями в напряженную спину.       Ламберт искренне хотел его оттолкнуть, потому что это тупо, это самые неоправданные попытки решить спор — вы ничего не решаете, ничего не происходит. Он должен был оттолкнуть, но понял, что… не может. Не хочет. Он неделю не касался его так, не ощущал его губ, его вкуса, его запаха, и едва это все кинулось ему в руки, и он понял, что потерял остатки мозга.       Колени помягчели, и он жадно ответил на поцелуй, прижимая к себе так тесно, что Лютику, наверное, сложно было дышать. Он схватился одной рукой за задницу, подметив, что все-таки… все-таки огромные порции и любовь к сладкому Лютику немого аукнулись, но Ламберту лишь сильнее понравилось то, как мягко и много было под ладонью.       Он схватил и второй рукой, нагло мня, и Лютик рвано выдохнул, на секунду оторвался от его губ, но Ламберт снова поцеловал его, продолжая лапать за задницу. Он уверенно двинулся вперед, мягко подтолкнув Лютика на кровать и тут же нависая сверху, снова целуя.       Целовались они абсолютно жарко, мокро и страстно. Ламберту казалось, что либо Лютик ему язык откусит, либо он ему. Кто-то кому-то что-то должен откусить, но нет, они просто целовались, рвано дыша, будто задыхались.       Ламберт резко дернул за завязки на штанах Лютика и так же нервно стал стаскивать сами штаны, а потом едва не порвал нижнее белье. Он бы и порвал, но Лютик внезапно болезненно простонал в его рот, резко отстранился и, на выдохе прошипев «блять», уткнулся лбом в его плечо, больно-больно сжав руку на его предплечье. Краем глаза Ламберт заметил, что тот схватился за живот.       — Лютик? Тебе опять плохо?       Тот, вместо ответа, промычал что-то неясное и так и замер на миг. Ламберт только медленно отстранился, глядя на его лицо, начиная чертовски, блять, волноваться. Но Лютик выждал секунду, и сказал:       — Вроде полегче. Не знаю, отравление наверное… Или от нервов, — он потер одной рукой лицо и оперся на локоть.       — Йен сказала, что это не отравление, — низко и уверено сказал Ламберт, сам уложив ладонь на его живот, мягко поглаживая.       — Тогда нервы, — шмыгнул Лютик. — У меня в последнюю неделю вообще со здоровьем так себе. Нервы, по любому, — отмахнулся он вяло. — Ничего страшного, продолжай, — он попытался потянуться к Ламберту за новым поцелуем, но ведьмак лишь отпрянул.       Лютик уже успел испугаться, что его почти что гениальный план пошел крахом из-за того, что у него свело желудок, но Ламберт, продолжая оглаживать его живот, спросил:       — Ты уверен, что мы можем продолжить? Тебе не кажется, что тебе лучше не напрягаться лишний раз?       — Секс лучшее обезболивающее! — запротестовал Лютик и резко подался вперед, выловив для себя поцелуй.       Ламберт, слава Богу, на него ответил, но уже намного более нежно, а затем подался вперед, заставляя улечься на кровать, продолжая целовать. Лютик уже не думал ни о чем: ни о своем здоровье, ни о гормонах, ни вообще о своем теле.       Он просто радовался, что Ламберт все еще его любит, все еще его хочет, не разочаровался и готов простить. Что у него есть второй шанс доказать Ламберту, что он тоже любим и важен.       Мягко отстранившись, Ламберт поцеловал в шею, заставив Лютика хихикнуть от щекотки (и нет, борода его абсолютно точно не бесила), и мягко стащил с него белье. Одной рукой принялся расстегивать свой ремень и, стащив пониже штаны с бельем, устроился меж его горячих бедер.       Лютик вздрогнул и прижался к нему еще ближе, обнимая за шею, прижимая к своей собственной ближе и теснее. Ламберт пах так невероятно, так знакомо и так хорошо. Родной и близкий запах успокаивал, заставлял позабыть обо всех этих нервах, об этом напряжении.       Сразу стало легче.       Задрав повыше сорочку, Ламберт обхватил губами сосок, посасывая. Грубоватая ладонь мягко оглаживала живот, скользя к бокам, но не сжимал привычно, был непривычно бережен, будто боялся быть страстным.       Накрыв его губы своими, снова целуя, Ламберт мягко толкнулся, вырвав долгий и тихий стон, а затем тут же резко замер и напрягся.       Лютик медленно отстранился, спросив:       — Что-то не так?       Одновременно он попытался дернуть бедрами, насадиться сильнее, но Ламберт так и замер в одной позе, смотря на него не то напугано, не то удивленно, а Лютику не хотелось этих взглядов, он хотел его член. Хотел, чтобы Ламберт обнимал его до боли в ребрах, чтобы доказывал каждым своим движением, что он его.       Давление меж ног после первого толчка становилось почти невыносимым, хотелось больше, но Ламберт, снова уложив руку на его живот, спросил:       — Лютик, а ты… ты случайно не беременный?       Лютик медленно моргнул, а потом потряс головой и спросил:       — Ламберт, ты что, сдурел? Тут в ближайших ста километрах нет существа, способного меня оплодотворить. Продолжай давай, пока я прямо так в обморок не упал, — он вцепился пальцами в его бедра и своими собственными сделал волнообразное движение, потираясь и насаживаясь немного глубже, едва глаза не закатив.       — Нет, Лютик, я серь…       — Я тоже, — прохрипел Лютик и резко взял его лицо в свои ладони, целуя.       Ламберт замычал, но Лютик, не дав ему собраться, толкнул его в грудь, заставив перевернуться на спину, а после залез на его бедра, медленно поднимаясь и опускаясь на нем. Без растяжки и с недельной паузой это было даже немного дискомфортно, но обильная смазка скрашивала почти весь дискомфорт.       Ламберт тяжело задышал, погладив его по бедрам, подняв мутный взгляд на его лицо. Снова задрав сорочку, он зажал меж пальцев розовый сосок, потирая, вырывая из Лютика еще один стон.       Лютик откинул голову назад, опускаясь до основания, и на миг так и замер, давая немного времени своему телу, чтобы привыкнуть к его размеру, особенно на немного выпирающем у основания члена узле, который давил на мышцы у входа почти с дискомфортом, но Лютику так было все равно.       Ему было абсолютно точно хорошо. Сидя на нем, ощущая его жар, его член и его запах — это было великолепно.       Он на ощупь нашел руку Ламберта и переплел их пальцы, медленно, с пошлым звуком, поднялся вверх, начав двигаться, подбирая привычный для них обоих ритм.       Он запрокинул голову назад, сильнее сжимая руку Ламберта, кусая губы и выстанывая его имя.       Ему казалось, что он готов был вот-вот кончить — так быстро, буквально спустя несколько минут, потому что… черт, он всю эту неделю даже не думал о том, чтобы довести себя до оргазма, этого вообще не хотелось. И спустя неделю воздержания тело будто бы стало чувствительнее. Честное слово, что соски, что все, что у него между ног — касания к ним стали куда приятнее, а слишком интенсивные и вовсе причиняли почти боль, настолько тело казалось восприимчивым.       Он медленно оперся на руки по обе стороны от головы Ламберта, смотря в его глаза, когда тот, наконец, с трудом оторвал свой собственный от зрелища того, как Лютик опускался и поднимался по его члену. Он определено соскучился по этому. По тому, как девственно узок он был, и как хорошо в нем было, и его поведение в постели.       Лютик резко прижался к нему всем телом, целуя, а после оперся о локти, уткнувшись лбом в подушку. Из-за позы член выскользнул на какую-то часть, но Ламберт лишь прижал за поясницу к себе сильнее и сам стал мелко и часто толкаться, и Лютик, зажмурившись, буквально заскулил от интенсивности ощущений.       Горячий влажный язык вылизывал его шею, обхватывая губами кожу и посасывая, пока его член скользил в нем так превосходно верно.       Кончил Лютик выстонав его имя и замерев на мгновение, больно сжав его волосы на затылке. Ламберт зарычал и, сделав несколько последних, глубоких толчков, кончил внутрь.       Лютик загнанно дышал, обнимая его и притягивая к своей шее. Ламберт лишь глянул краем глаза на шрам, давно перекрывший метку и, выдохнув, взяв Лютика за талию, медленно вышел из него. Лютик ответил на это тихим стоном. Придерживая за талию, он устроил того на боку рядом с собой и укрыл смятым в углу одеялом.       — Простынь вся запачкается, — посетовал Лютик, уткнувшись носом в его шею. По хорошему он должен был уйти прямо сейчас помыться, или как минимум вытереться, но отрываться от Ламберта не хотелось.       В ответ Ламберт лишь тяжело выдохнул и сказал:       — А ты собрался ночевать здесь?       Лютик нерешительно оторвался от его шеи и посмотрел ему в глаза.       — Ты простил меня?       Он глупо улыбнулся, почти бережно касаясь его груди, мягко поглаживая. Ламберт покачал головой, сказав:       — Я же говорил, что не злился.       — Но…       — Скажем так… я вошел в твое положение и решил… дать тебе второй шанс.       Лютик улыбнулся еще сильнее и еще более глупо, и резко подался вперед, потеревшись своим носом о его.       — Спасибо, такого больше не повторится… просто все происходящее со мной заставляет меня сходить с ума.       — Да, кстати, это происходящее… Можно конкретнее? — уточнил Ламберт, и Лютик не совсем понимал этот интерес, ведь все имели приблизительное понимание и этого хватало.       Лютик замялся, потому что сам имел такое же смутное представление, и не знал, как это объяснить.       — Просто…эээ… Наверное, проблема в моем теле, и…       — Да, твое тело. Что с твоим телом? — Ламберт звучал почти недовольно, и его ладонь снова улеглась на его живот.       Лютик всполошился и, убрав его руку, едва не крякнул:       — Да не беременный я, Ламберт! Это невозможно!       — Тогда почему все симптомы похожи на беременность?! Утром голод, потом тошнота, усталость, сонливость, смена настроения, нервозность! Даже запах! Твой запах немного изменился! Это все признаки беременности!       — Ты-то у нас эксперт по беременности! Сколько детей уже родил, а?!       Ламберт недовольно фыркнул и звонко шлепнул того по ягодицам, из-за чего Лютик айкнул и поморщился.       — В любом случае, придет врач и все расскажет. Уверен, это из-за перестройки в организме. Много произошло, у моего организма стресс! И у меня, кстати, тоже! Потом ты ходил и… и не знаю, о чем думал! — взмахнул рукой Лютик, а затем снова всполошился, когда Ламберт резко откинул одеяло.       Лютик успел испугаться, что он разозлился и сейчас уйдет, но тот только резко взял его за бока, чуть вздернув вверх, а сам, опустившись ниже, прижался ухом к его животу. Лютик захлопал глазами, смотря на эту комичную картину и ласково постучал того по голове.       — Ламберт, ты что, совсем дурак?       — Я надеялся услышать признаки жизнедеятельности, но… у тебя живот урчит.       Лютик покраснел и снова стукнул того по голове — но уже сильнее. Ламберт фыркнул и вернул их на нормальные позиции, поправив подушку и снова укрыв их одеялом. Здесь было многим холоднее, чем в их комнате, и Ламберт вообще не знал, каким образом Лютик тут спал и почему не пришел отвоевывать комнату с камином. Ламберт бы ее отдал не думая…       А потом он опомнился, что Лютик плохо себя чувствовал и, наверное, ему было не до этого.       — Ламберт, это не беременность. Поверь, я бы уж точно почувствовал, если бы во мне начало что-то там… расти, прости Боже.       — Почему ты сказал это с таким ужасом?       — Я подумал о… Бля, ты только представь, внутри тебя — человек! Это кого угодно может с ума свести, — Лютик покачал головой, будто был недоволен тем, как все устроила природа, а потом прижался щекой к плечу Ламберту. — Мне все равно, что со мной, главное, что ты рядом.       Ламберт покачал головой, погладив его по спине.       — Но тебе придется постараться, чтобы по-настоящему извиниться за те слова.       Лютик сначала удивленно на него посмотрел, не до конца понимая, о чем он, а после, посмотрев в его глаза, он усмехнулся и, мягко толкнув его в грудь, навис над ним. Погладив по шее и ниже, к плечам, он сказал:       — Хм, думаю, стоит начать с того, что тебе следует наказать меня, — протянул он, усмехаясь, видя, как Ламберт закусил губу. — Отшлепать, например… ох… — он вздрогнул, когда Ламберт схватил его за задницу и потянул на себя.       Он улыбнулся в поцелуй и прижался ближе, обнимая.       — Но сначала бадья и хороший, крепкий сон. И ты поешь. Обязательно поешь.       Лютик выдохнул, глянул на поднос и обреченно сказал:       — Да, сэр.       Ламберт усмехнулся и смазано поцеловал его в щеку, медленно вновь опуская взгляд на его живот, когда Лютик вылез из-под одеяла и потянулся к нарезанному хлебу. Может, это паранойя, может, это всего лишь желаемое за действительное, но он уверен почти на сто процентов, что Лютик… беременный. Он уверен, что так же это ведьмачья интуиция, потому что он даже готов поклясться, что ощущает странный импульс, когда кладет руку ему на живот, или…       или он просто сошел с ума.       Ламберт бесплодный, и даже если взять сумасшедшую теорию о том, что Лютик ему изменил, то тут просто никто бы не смог зачать ребенка.       Он тяжело выдохнул и грохнулся на подушки, глядя в потолок.       Да, наверное, это просто паранойя. В конце концов, не так уж он и хорошо разбирается в беременности, чтобы что-то говорить о симптомах.       Просто паранойя.