Baby blue love

      Звук воющего ветра за окном был куда сильнее и тревожнее, чем обычно.       Конечно же Лютик не смог сомкнуть глаз в ту ночь.       Кровать в его комнате, которую ему выделили по приезду, была жесткой и холодной. Да и вообще несмотря на покрывало и одеяло было холодно. Все те вещи для гнезда остались в их комнате, в которую, конечно, Лютик идти не хотел.       Он думал, что должен испытать сожаление, но не было ничего кроме бьющегося у него в пульсе раздражения.       Он все еще был злым. На себя, на мир, на свое тело. Потом он еще и есть захотел. Голод был дикий, такой же, что и по утрам. Он пытался игнорировать его. И все еще не находя себе места, он простое ерзал, смотрел в потолок или в окно, тщетно пытался согреться, но греться было не об что. И греть тоже было некого.       В ушах все чаще звенело: непонятно, правда, от чего.       Лютик не мог понять, от чего была эта злость, а главное — к чему.       Казалось, его даже и не Ламберт бесил, и не его личность, а сам себя Лютик бесил. Будто бы было что-то в нем самом, что-то очень отталкивающее и не дающее ужиться с собственной головой.       Ему казалось все неправильным. Каждый его новый шаг с той секунды, когда он грохнулся в руки Ламберту. Тот миг, когда мир показался неважным, а звуки сузились до медленного дыхания Ламберта — он был неправильным.       И все после него пошло не так.       И тяга Ламберта к нему, и его желание. И чувства самого Лютика к нему. Собственный запах, появление смазки, течки… Гормональные всплески, ревность, десятки гнезд, волнения ведьмаков о нем. И заботливый непривычно Геральт.       Все то, что грело его этой зимой, все те особые вещи, что они делили между Ламбертом и им, которые делали Лютика по-особому любимым и желанным, казались Лютику сейчас отвратительными, неправильными и раздражающими.       Хотелось сбежать отсюда, забыть о своей внезапной пробудившейся природе. Вырвать из себя самого себя.       Лютику казалось, что он жил не свою жизнь, а чью-то другую. Он не должен быть таким. Не должен. Это не он. Кто-то другой.       Заснул он, кажется, на часа два или три перед самым рассветом. А по пробуждению — нет, нихрена не изменилось. Ему был отвратителен он сам и эти два месяца. И эти отношения, и неправильное поведение, и зуд под кожей.       Он встал, потер лицо и оглядел смятую постель. Радовало одно — злость и раздражение это не страх и волнение, которые делали его таким отвратительно слабым, вызывая ту самую потребность.       Он походил по комнате, подышал воздухом, пытался избавиться от тяжести в голове — ничего. И снова накрыло дикое чувство голода. На самом деле, после вчерашнего, он не хотел видеть Ламберта. Не то самому стыдно было, что он был неаккуратен, как его просил Геральт (будто что-то знал), то ли не хотел видеть его снова страдающее лицо.       Устройство психики, тьфу ты.       Лютик теперь по себе знал, что это за волшебное устройство психики и как тяжело с ним жить.       Все же, чувство дикого, ужасного голода победило в нем все мысли и даже раздражение, поэтому он спустился на завтрак.       Он думал, что Ламберт либо не придет, либо будет пьяным, либо с похмельем.       Но…       Ламберт был в порядке. Он услышал его голос еще за поворотом, и он был абсолютно точно в порядке. Более того — он смеялся. Смеялся абсолютно так же, как неделю назад. Лютик пораженно застыл, и уж подумал, что ему это все приснилось, но коснувшись груди, того места, где привычно висел медальончик — он ничего не нащупал.       Не сон.       Непонимающе нахмурившись, он увереннее прошел вперед.       Ни Ламберт, ни Койон его не заметили, что-то делая на обеденном столе и постоянно что-то выкрикивая, ругаясь и смеясь. Лютик прищурился, пытаясь понять, что там происходит, но только разглядел, как они постоянно дергали кулаками.       — В монетку играют, — пояснил с усталым выдохом подошедший со спины Геральт.       — Что за монетка? — не понял Лютик, все косясь в их сторону. Ламберт был… абсолютно точно в порядке. Или он делал вид, что был. Ведь Лютику прекрасно было известно о том, что Ламберту веры нет. Он соврет о чем угодно прямо в глаза, и ему не так уж и сложно скрыть свое психологическое состояние. Единственный раз, когда ему не вышло — смерть Айдена. Но ведь и вправду: где смерть твоего лучшего друга, которого ты знал несколько десятков лет, и очередное расставание с омегой, которого ты знал чуть больше двух месяцев? Разве что Лютику теперь не верилось, что вчера перед ним был Ламберт. Тот трясущийся мужчина, просящий его не уходить. Врал он тогда или сейчас? Лютик не знал.       — Просто костяшками перекидывает монету, стараясь ее удержать как можно дольше. Идем, Лютик, не стой в проходе. Кстати, тебе лучше?       Лютик только медленно кивнул, осознав, что, никто не понял, что они… расстались.       До Лютика не сразу дошло, что он в самом деле бросил Ламберта.       Не ссора, не пауза, он бросил Ламберта, сказав, что у него не в порядке с головой.       Лютику сейчас и это действие казалось неправильным. Он хотел сбежать от этого больного желания, но теперь ему казалось, что ему надо было что-то другое.       Сука, что?       — Очень интересно? — усмехнулся Геральт, садясь по правую сторону от Ламберта.       Тот кивнул, почти не обращая на него внимания, пытаясь перехватить монетку:       — Не все ж нам в гвинт играть.       — Хорошая игра, — фыркнул Койон, а потом раздраженно цыкнул, когда Ламберт перехватил монетку.       — У меня красавчик мою любимую карту отжал. С Трисс, между прочим! — недовольно крякнул Ламберт. Его голос был нормальным. Будто бы Ламберта в самом деле мало что сейчас волновало. Будто бы ничего не поменялось.       — Ой, сильно ты этой картой дорожил, — закатил глаза Геральт.       Ламберт хитро прищурился и, развернувшись, посмотрел Геральту в глаза.       — А что, ты сильно ей дорожишь, а?       — Кем-кем он там дорожит? — отозвались Йеннифер, присаживаясь рядом. — Я не расслышала. С добрым утром, кстати, Лютик, выглядишь получше.       — О, Лютик, я не заметил тебя, с добрым утром, — Койон глянул на него краем глаза, поглаживая все сбитые костяшки.       — С добрым, — кивнул ему и Ламберт, подбросив монетку.       — С добрым… — сипло отозвался Лютик.       — Зачем… зачем ты сказал ему доброе утро? — хихикнул Койон, взяв вилку, когда еда немного поостыла. — Или за жарким утром забыл пожелать доброго утра?       Йеннифер цыкнула, закатив глаза. Эскель, вошедший в зал, сказал:       — Вот почему мне не нравится, когда здесь собираются все эти парочки! Не успеешь спуститься на завтрак, уже секс обсуждают!       Лютик посмотрел в его сторону, глядя, как тот садился за стол, пережевывая кусок яичницы. Разборки разборками, но жрать он хотел больше. Он только из-за этого сюда и спустился, вообще-то. Аппетит ничего не портило.       Ни ощущение чужой шкуры на себе, ни вчерашнее… расставание, ни странное, слишком нормальное поведение Ламберта.       — Нет, — хмыкнул Ламберт, отпив немного воды из кубка и надломив хлеб.       Лютик заметил, что он не дотронулся до своей еды. Нет аппетита. Руки немного трясутся. Нервничает. Ламберт нервничал. Его лицо было спокойно, голос веселый, но Лютик замечал все эти мелочи.       Ламберт либо нервничал, либо просто еще не отошел.       — Мы расстались, — сказал он.       Лютик ощутил, какое напряжение повисло в воздухе. Все замолчали, стукнулись о тарелки столовые приборы. Ламберт хмыкнул, поведя плечом, будто бы его это совсем не волновало. Может, уже в самом деле не волновало, а руки дрожат по другой причине. И аппетит пропал по другой причине.       Или Лютик просто себя обманывал.       Йеннифер откашлялась и пришла в себя первой, однако голос подал Койон:       — Подождите, какого хуя?       — Ну, я решил, что вы все знали о наших отношениях, и почему-бы не сообщить и об этом тоже? Личное не публичное, конечно, но все-таки… Мало ли тут кто глазки Лютику строил, может озаботиться, — усмехнулся он так, будто сказал какую-то простую шутку.       Эскель медленно моргнул и уставился на Лютика, будто ждал объяснений, но тот даже слушал вполуха, уже думая к кому бы залезть в тарелку. Порция Ламберта была для него особо соблазнительной, потому что она была целой и Ламберт, видимо, не собирался есть.       — Ты сейчас в Лютике дыру сделаешь, Эскель, — сказал Геральт, и голос его тоже был… непонимающим. Растерянным.       — А вы хотите сказать, что меня одного это волнует? Посмотри на Йеннифер! Даже она не понимает! А она, позволь заметить, понимает все!       Лютик оторвался от тарелки, почесав щеку, и осмотрел стол.       — Ешь, я все равно не голоден, — хмыкнул Ламберт, подставляя тарелку к нему.       Лютик кинул на него настороженный взгляд, будто не доверял, но отказываться не стал.       — А… друзья теперь, да? Вы теперь друзья? — Койон оглядел их. — Лютик, скажи мне, ты на Геральта с Йеннифер понасмотрелся? Решил, что разбегаться и сходиться будет хорошей идеей? И вообще… кто-нибудь что-нибудь объяснит?       — Я ни на кого не понасмотрелся, — нахмурился Лютик, едва не всю яичницу себе в рот запихивая. — Я… просто решил сделать паузу.       Ламберт заржал. Даже не засмеялся. Заржал. Лютик напрягся, посмотрев на него. Все смотрели на него, потому что так смеются явно не совсем стабильные люди. Однако, он довольно быстро успокоился, будто бы и смеялся он не по-настоящему, а специально заготовил это.       — Нет, Лютик, мы расстались. Мне теперь тоже все равно на человеческий фактор, обстоятельства и все такое.       Лютик пораженно моргнул, будто бы для него это стало шоком. Удивлением. Якобы он не говорил вчера то, что говорил.       Будто бы это не он вчера доказывал Ламберту, какой из него плохой мужчина, альфа и просто человек.       Геральт сказал, глядя на Лютика:       — Кажется, нам надо поговорить.       Лютик не успел открыть рот, как Йеннифер вмешалась:       — Нет, это нам надо поговорить.       — Нет, я первый сказал.       — Значит поговорим вместе.       Койон тихо спросил:       — А можно с вами поговорить?       Йеннифер с Геральтом едва не хором сказали, и Геральт даже ударил ладонью по столу:       — Нет!       Лютик пораженно моргнул и нервно хихикнул. Койон сказал:       — Понял-принял. Тогда я буду говорить с Ламбертом.       Ламберт зевнул и махнул рукой.       — Я не собираюсь это обсуждать.       Лютик добавил:       — Я тоже. Это мое личное де…       — Наше личное, — добавила Йеннифер.       Лютик уставился в свою тарелку и медленно моргнул. На самом деле, нет, он не был против поговорить. Но далеко не только о Ламберте. Вообще… обо всем.       И о Ламберте.       Лютик думал, что проблема в нем, в том, что он обременил себя этими отношениями, что состояние Ламберта передается на него, что если это кончится, то ему станет лучше.       Лучше не стало. Он только больше запутался.       Несмотря на агрессивное желание втиснуться в диалог, Лютик настоял на том, что хотел бы поговорить только с Йеннифер. Геральт попыхтел-попыхтел, но после вопроса Йеннифер о том, насколько хорошо он разбирается в альфах и вообще в отношениях, и сможет ли что-то подсказать, не смутить Лютика лишний раз, лишь смиренно кивнул головой и не стал лезть.       Лютик ощущал, что это было нечестно по отношению к нему, но он в самом деле не хотел обсуждать это при нем. Это даже касалось не сколько Ламберта или их отношений, а… а в общем Лютика, его тела и его психики.       А еще ему стыдно было смотреть Геральту в глаза. Наверное из-за своего поступка с Ламбертом. Ему и на Ламберта смотреть не особо хотелось, хотя он уже и не понимал, какая у этого была причина. В то время как сам Ламберт… вел себя спокойно. Даже что-то говорил ему, Лютику, как своему другу, а Лютик только хмыкал в ответ. Ламберт нахмурился и повел плечом, видимо, решив, что Лютик строит из себя обидчивую пизду. В любом случае…       — И так, Лютик, не то чтобы я знаю лучше, чем ты, но с чего ты сделал то... то, что сделал? Нет, даже не так. Каким образом это произошло? — Йеннифер села на край стола в его комнате, осматривая комнату, которая абсолютно точно не была обжита. Вещи из их комнаты с Ламбертом Лютик так и не забрал, и здесь были только кровать, столик, стул и пустой комод. Даже лютня осталась в той комнате.       — В смысле? Вы же сами ратовали за то, что я ничего не понимаю и слишком рано!       Лучшая защита это нападение. Возможно, где-то глубоко внутри Лютик и понимал, что поступил неправильно.       Тьфу ты, он знал и был уверен, что поступил неправильно, но вчерашний порыв будто и не прошел никуда. Будто бы расстаться с Ламбертом было хорошей идеей. Однако, осознание этого факта гуляло на периферии с отторжением и какими-то всратыми правилами. Какими правилами и кто их слушает вопрос уже другой.       — Мы не говорили, что ты ничего не понимаешь и слишком рано. Мы говорили так о метке, ничего более. Никто не был против ваших отношений. Мы… может, боялись, что Ламберт по глупости разобьет тебе сердце, но со временем мы поняли, что он ответственно относится и к вашим отношениям, и к тебе в том числе. Но…       Она пожала плечами, а потом резко сказала:       — Просто скажи мне сразу и по делу: твое решение было обдуманным и устраивает ли тебя данное положение вещей?       Лютик посмотрел ей в глаза: почти умоляюще, но больше — растерянно и безысходно. Он присел на край кровати:       — Ты ведь можешь прочитать мои мысли, и…       — Могу, но я спрашиваю это не для себя.       Лютик поджал губы и повел плечом.       — Нет, оно не было обдуманным. Нет, я не рад этой ситуации.       — Зачем тогда ты это сделал?       Лютик моргнул, глядя на свои руки. В груди было неясно тяжело, и в голове — мутно. Абсолютно так же, как и вчера. Проблема была вне Ламберта, не в выборе таких отношений. В чем-то другом. В чем?       — Я... я не знаю. Это сложно описать. В последнее время мне кажется, что я живу не свою жизнь, что я не я. И это заставляет меня чувствовать себя некомфортно. Я много думал о том, что моя жизнь никогда не будет прежней с появлением в ней Ламберта. Вот, я был просто радующимся всему ребенком, а теперь… Отношения это так или иначе та вещь, где ты взрослеешь. И я думал о том, что меня пугает эта перспектива. Меня пугает Ламберт. Меня пугаю я сам. Мне хотелось все вернуть назад, на несколько месяцев назад, и… наверное, даже не приезжать сюда вовсе. Не знать Ламберта, просто чтобы немного больше подготовиться к этому всему. Вчера я... Я не знаю, зачем ему это все говорил. Наверное думал, что он из взрослого мужчины превратится в моего одногодку и мы будем просто весело проводить время и трахаться. Йеннифер, Ламберт… взрослый.       Лютик сделал пазу, чтобы вдохнуть. Мыслей и чувств было так много, что эта мешанина просто заставляла путаться, и он, даже пытаясь все это объяснить, приходил к тому, что сразу начинал несколько идей, имеющих разный посыл, и в итоге не знал, какую мысль надо закончить первее, и, что самое страшное, он понятия не имел, был ли у этой мысли конец в принципе.       — Ладно, я вижу, что тебе сложно. Начнем издалека. Тебе нравится Ламберт?       — Нравится.       — По какой причине ты вчера сделал то, что сделал?       Тишина. Лютик не то чтобы не знал ответа, он просто думал, как бы выхватить ту единственную мысль, чтобы не звучать странно. Чтобы закончить хотя бы ее.       Но та мысль, этот катализатор, она была одна.       Он — не он. И это его отвращало и от самого себя, и от окружающих людей, потому что, вместе с тем, как менялся он, менялось отношение этих людей к нему.       — Мне кажется, я сделал это на эмоциях. От страха, что не готов к серьезным отношениям. Что хочу попробовать нормальную жизнь. Что не хочу возиться с взрослым мужчиной столько времени.       — Ты уверен в этих константах так же, как и вчера? Точнее не уверен.       Лютик заторможено покачал головой. Откровенно говоря, он не знал. Понятия не имел, чего хотел, а чего — нет.       Йеннифер тяжело выдохнула, а потом встала и присела рядом с ним.       — Ты не хотел этого.       — Не хотел, — кивнул он. — Я думал, что проблема в этих отношениях. Что слишком рано, но…       — Лютик, проблема в тебе, — на выдохе сказала она, положив свою ладонь на его плечо, мягко потрепав. Она видела, что он был сбит столку, напуган, не знал, куда ему деться и что сделать. — У меня есть хороший знакомый-врач, я попрошу, чтобы он приехал и осмотрел тебя.       — Зачем? — искренне не понял Лютик, широко раскрыв глаза и моргнув.       Йеннифер выдохнула и повела плечом.       — Лютик, мы все знаем, что у тебя не такой организм. Мы до сих не знаем, чем вызвана такая задержка: и в плане запаха и возбуждения, и в плане течки. Даже если взять во внимание, что это просто патология, то резкое проявление всего этого ненормально. Запах, возбуждение, течка, следом — метка. Это огромный стресс для организма, и, вместе с тем, как меняется твое тело, как перестраиваются гормоны, все эти связи, меняется твоя психика. Как ты мог заметить, меняется это все быстро, твое поведение и твой характер, и даже твои взгляды — они тоже меняются. Слишком быстро для тебя, поэтому тебя это пугает. При нормальном развитии это все происходит медленнее. Запах проявляется уже к годам двенадцати, возможность возбуждаться как омега к четырнадцати, течка — шестнадцать. Метка, как правило, многими годами позже, в зависимости от обстоятельств. А тут у тебя… все сразу за такое короткое время. Тебе нужен врач, чтобы он хотя бы посмотрел, что все то, что у тебя сейчас меняется — меняется без нарушений нервной системы или любой другой. То, что тебе неуютно в собственном теле сейчас — это нормально.       — Это не просто неуютно, Йеннифер, меня это пугает! Сначала это было как-то не так ярко, а сейчас... все хуже и хуже Я чувствую себя ужасно, и…       — Тсс, — покачала она головой, мягко улыбнувшись. — Я понимаю, я все прекрасно понимаю. Неприятно, что вся истерика перепала Ламберту, хотя, я уверена, он хотел как лучше…       Лютик поджал губы, вспоминая, как Ламберт едва не умолял его, спрашивая, что он может для него сделать, что он хочет ему помочь. Едва не умолял его остаться, обещал поменяться и все-все.       Лютик ощутил, как защипали глаза, и он резко сморщился и проморгался. Йеннифер приобняла его за плечи, а после — обняла.       — Лютик, все в самом деле происходит слишком быстро для тебя. Ты не был омегой все свои девятнадцать лет, а тут всего так много, что понятно: ты чувствуешь себя неуютно. Врач осмотрит тебя и может посоветовать нужные стабилизаторы. Все будет в порядке.       Она поцеловала его в лоб, и Лютик, всхлипнув, спросил:       — А Ламберт? Он в порядке?       Йеннифер тяжело выдохнула, поведя плечом.       — Я не знаю, Лютик. И так же я не знаю, как он ко всему этому отнесся. Не знаю, что он думает на этот счет, но… Ты должен решить это сам. Надеюсь, это ты понимаешь.       Лютик поджал губы и медленно кивнул. Да, в самом деле, он должен начать разбираться во всем сам, а не втягивать сюда кого только можно и орать, привлекая внимания, надеясь, что его услышат и помогут.       Он был виноват перед Ламбертом, и за все те слова, и за свою истерику. Да, ему и взаправду сейчас тяжело, и невозможность сжиться с самим собой, мешает ему нормально воспринимать мир или, тем более, думать о будущем, но, наверное… он должен был объясниться Ламберту, а не кричать на него, обвиняя во всех грехах.       Да, Ламберт немного своеобразный из-за пережитого, но он… он старается, а что сделал Лютик? Лютик не старался, Лютик решил, что если он поорет, то ему станет легче.       Он тяжело выдохнул и спрятал лицо в ее шее, пытаясь немного успокоиться.       Думать о том, что он поговорит с Ламбертом, было легче, чем переходить к действиям. Он только к вечеру смог собраться с силами, чтобы пойти забрать свои вещи. Да, не поговорить, забрать вещи.       До этого весь день он пялился в стену, а потом скулил в подушку, потому что это единственное, на что ему хватало сил. Ему все еще неуютно с самим собой, ему хочется убежать из собственного тела, хочется вообще никого не знать: ни Ламберта, ни Эскеля, ни Койона. Быть может, даже Йеннифер.       Хочется, чтобы Геральт не знал, что он омега.       Хочется не быть омегой.       Собственное тело было для него неудобным.       Днем к нему приходил Геральт, спрашивал, все ли нормально. Лютик тогда кивнул и немного робко спросил:       — Ты Ламберта сегодня видел? После завтрака?       Геральт заторможено кивнул, закрывая за собой дверь.       — И он… как он?       — Нормально. Не знаю, не выглядит так, будто ему разбили сердце.       Лютик поджал губы, а потом с ужасом уставился в стену. А что если… что если Ламберт понял, что Лютик ебанутый, и он даже рад, что он узнал об этом так рано? Что если он рад концу их отношений?       — Почему ты его бросил? Разве ты не любишь его?       Эти вопросы от Геральта были… неожиданными. Лютик не думал, что он спросит, что ему в самом деле интересно. Поерзав, выдохнув, он повернулся к Геральту, обнимая подушку.       — Люблю. Или что-то близкое к люблю… Я не знаю, что вчера со мной было. Не знаю, что со мной и сегодня. Понимаешь ли, Геральт… все сейчас не так, как надо.       Геральт изумленно вскинул брови и спросил:       — Постой, а как надо?       Лютик на секунду завис, потому что, на самом деле, он не думал о том, как надо, как правильно, как нужно. У него просто было четкое осознание, что так, как сейчас — неправильно.       Светящее с улицы солнце, лезущее через окно, слепило глаза, и Лютик снова отвернулся. Его и солнце бесило.       Но он ведь не кричит на солнце, чтоб оно исчезло из его жизни? Ведь без солнца он не сможет прожить жизнь.       — Так, как было до того, как я сюда приехал. Помнишь? Ни альф, ни гормонов этих, и на руках меня не таскали, как какую-то принцессу.       Геральт нахмурился, потер подбородок и спросил:       — Постой, но это ведь естественно? Развитие чего бы то ни было…       — Да, но не так быстро! Я не хотел в девятнадцать лет находить любовь всей своей жизни! Я должен лезть к омегам и убегать от их му…       — А ты хочешь омег?       Лютик застыл, моргнул и покачал головой. Нет, омег он не хотел. Он привык к сильным рукам, привык, что его обнимали, прижимали к себе, заменяли собой весь мир. Он не хотел бегать от этих альф. Он хотел, чтобы те самые альфы боялись пнуть его или повысить голос.       — Не хочу. Но и… серьезных отношений не уверен, что хочу.       — Ты хотел бы какое-то время пожить без Ламберта?       Лютик моргнул.       — Ну… без Ламберта мне бы тоже не хотелось.       — Стой, — Геральт покачал головой и потер переносицу. — Я не понимаю, чего ты хочешь вообще?       Лютик не ответил. Чего он хотел?       Он, нахрен, не знал.       Хотел сбежать отсюда, из этого места. Хотел забежать в первую таверну, набухаться, исполнить парочку баллад, влезть к конфликт. Хотел… чтобы Ламберт гаркнул на всех тех альф, которые бы смели повысить на него голос, хотел, чтобы Ламберт увел пьяного его спать.       Хотел проводить сотни ночей в его объятьях.       — Не знаю. Наверное, просто устал от самого себя. Знаешь, Геральт, наверное, я просто ебнутая на голову истеричка, которая только и знает, что орать.       Слова показались ему верными, однако и тут Геральту не понравился ответ и он, нахмурившись, сложив руки на груди, покачал головой.       — Лютик, ты не истеричка, ты ребенок. Я понимаю, ты смотришь на нас — эмоционально-обмороженных — и решил, что раз ты проявлял негативные эмоции, то ты сразу истеричка, но это не так. Все мы наоборот рады видеть кого-то вроде тебя. Ты счастлив и ты смеешься. Тебе грустно и ты плачешь. Ты злой и ты ругаешься.       — Нет, Геральт, ты просто не слышал, сколько дерьма я вчера Ламберту наговорил. Он этого не заслужил. А в конце предложил расстаться. Ну, все еще скажешь, что я ребенок и это нормально?       — Нет, не скажу. Если все так, как ты говоришь, то… ты виноват, да. Но сидя здесь и ненавидя себя, ты ни себе жизнь не облегчишь, ни ему.       — Думаю, он неплохо себя чувствует без меня, — пожал плечами, Лютик, прижимая подушку к себе сильнее.       — Глупостей не говори. Ламберт просто морочит этим голову. Он очень тебя любит, и ему после этого диалога тоже, наверное, паршиво. Возможно, даже хуже, чем тебе. Если тебя в самом деле волнует его состояние, то ты должен ему объясниться. Не знаю, помиритесь вы или нет, но это будет честно по отношению к вам обоим.       Лютик пораженно моргнул, а потом кивнул. Геральт был прав. Даже если Ламберт… не захочет, то он хотя бы должен знать, что Лютик не ненавидит его, что он… он импульсивный идиот, который вместо того, чтобы решать те проблемы, что у него в голове, кинулся на бедного Ламберта.       Он просто ребенок.       И, возможно, серьезные отношения действительно слишком рано. Но не для него, а для Ламберта. Ламберта, который достоин кого-то мудрого и спокойного рядом, крепких и счастливых отношений, а Лютик… Лютик даже со своим телом гармонию не может найти, не то что с окружающими.       Его бесит его тело, его психика, его нервная система.       Он ощущает себя омерзительно беззащитным перед этими изменениями. Он хотел бы оставаться такой вот… недо-бетой. Возможно, Ламберт бы тогда не сразу его захотел, но у них хотя бы было все спокойнее. А дискомфорт во время секса Лютик бы как-нибудь потерпел… А теперь… Теперь трахаться было удобно, зато строить любые другие отношения — невозможно.       Он вздрогнул, когда Геральт присел рядом с ним, посмотрев снисходительно и мягко.       — Послушай, если бы ты мне наговорил всякого дерьма, я бы… да, я бы обиделся. Меня бы это оскорбило, может, я даже немного разочаровался бы в тебе, — Лютик ощутил мерзкий холодок от слова «разочароваться». Это пугало его. — Но если бы ты пришел и все мне объяснил, я бы… я бы вряд ли смог отказаться от тебя. Как взрослый человек, я бы смог понять, войти в положение, в конце концов… Мне кажется, сейчас ты действуешь не сколько на мозгах, сколько на эмоциях. Тебе сейчас сложно. Это не убирает виновность, это является смягчающим обстоятельством. Поверь, Лютик, когда человек много для тебя значит, и когда ты понимаешь, что все эти слова не были правдой, когда этот человек раскаивается — ты чувствуешь лишь облегчение.       Лютик сам не заметил, как облегченно выдохнул. Эти слова вселили в него надежду. И даже не столько в том, что есть возможность убедить Ламберта, что эти слова неправда, а сколько в том, что, кажется, один такой случай не делает из него истеричку и ебанутого.       Он мог бы смириться со многими изменениями в себе, но становиться таким навсегда он не хотел.       — У тебя уже такое было, да? У вас.       Геральт выдохнул и кивнул.       — И с моей стороны, и со стороны Йеннифер. Можешь поставить себя на его место. Да, это обидно, это больно, ты хочешь сбежать со своего тела, но так же… Больше всего ты хочешь, чтобы это не было правдой, потому что ты все еще любишь этого человека и ты отказываешься верить, что это правда. Что это по-настоящему. Сидя здесь, ты ничего не меняешь. Не надо мучить ни себя, ни Ламберта, ни… остальных.       — Остальных? — не понял Лютик, вскинув бровь.       Геральт усмехнулся, покачав головой.       — Койон переживает за ваши отношения ничуть не меньше, чем ты.       Лютик тихо усмехнулся и кивнул, а потом уложил свою голову на плечо Геральта, снова облегченно выдыхая, продолжая обнимать подушку.       Да, в самом деле… лучшее, что он может сделать — это объясниться.       И дождаться хренова врача. Он готов пить что угодно и как угодно, лишь бы найти в себе покой.       Лишь бы вспомнить, как это — находить покой в Ламберте. Ведь он готов принять его всяким. Надо было и Лютику… принимать себя всяким.       Йеннифер сказала, что этот знакомый-врач сейчас очень занят и сможет приехать только через неделю. Лютику, откровенно говоря, было насрать, когда он сможет и сможет ли вообще. В тот вечер все ему было безразлично, он все никак не мог собраться, чтобы прийти к Ламберту якобы за вещами. Вообще-то, он порывался днем, но Ламберта в комнате не было.       Наконец, его пятая вылазка увенчались успехом. Ну, почти. Не считая того, что Ламберт был в комнате и собирал его вещи, что-то насвистывая под нос.       Лютик пораженно моргнул. Он утешал себя тем, что Ламберт, как и Геральт, отказывался в это верить, что они поговорят и немного уладят конфликт, но… казалось, Ламберт был настроен серьезно.       — О, искал тебя, чтобы спросить, когда придешь за вещами, — сказал Ламберт. — Я вроде из основного все собрал, пока тебя искал, но если что-то забыл, то пожалуйста. А так вот, — он хлопнул по двум сумкам, рядом с которыми лежала лютня. — Помочь донести? Все-таки тяжеловато… Столько вещей, — фыркнул он, поведя плечом.       Лютик кивнул, а потом резко одернул себя и сказал:       — Подожди, я хотел тебе кое-что сказать…       — О, надо же, ты что-то забыл сказать вчера? — явно издеваясь, спросил Ламберт. — Да, я слушаю. Не то чтобы хочу слушать, но если тебе станет легче, то ладно.       Лютик сглотнул, он не был готов к… атаке.       — Ты обижаешься? — неуверенно спросил Лютик вместо заготовленных слов объяснений и извинений.       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой. Однако он ответил.       — Честно? Да, мне обидно. Мне было очень обидно все это слышать от тебя. Я пытался убеждать себя, что нет, не обидно, но кого я обманываю? Да, может, я не самый прекрасный мужчина, но неприятно, знаешь ли, когда тебе заливали в уши одно, а потом вылили на тебя дерьмо. Это все?       Лютик моргнул, растерянно смотря на Ламберта, будто это вчера его обвинили без оснований во всех грехах и оставили одного.       — Я не знаю, зачем это все говорил… — протянул Лютик так неуверенно, что у него даже голос дрогнул, глядя на все эти сумки. Он не хотел уносить их из этой комнаты. Не хотел.       — Я тоже.       Голос Ламберта был сухим и без эмоций, он всеми силами показывал то, насколько он не заинтересован в любом диалоге, и это заставляло Лютика нервничать, и он забыл все те красивые слова, все эти метафоры, которые готовил весь день.       — Я все испортил, да? — спросил Лютик то, что первое залезло ему в голову.       Ламберт тяжело выдохнул.       — Не знаю. По твоему мнению вчера — все испортил я.       — Нет, я не про это. Про наши отношения.       Ламберт смотрел на него впритык, и Лютик чувствовал этот взгляд, хоть и отчаянно его игнорировал.       — Не знаю. Наверное. Я не мастер в таком.       Лютик моргнул.       — Ламберт, послушай, я пришел… поговорить об этом. Объясниться, наверное. Если ты себя мучаешь, например, и...       — По твоему мнению я себя всегда мучаю. Но если вдруг тебе интересна правда, то нет, не мучаю. Сначала было больно, но потом… я понял, что просто разочаровался. Я разозлился, не более, — хмыкнул Ламберт. — Наверное, ты прав. Это не наша война. Ты не готов таскаться с взрослым мужиком, а я — с ребенком.              Вот и все.       Вот и все объяснения.       Не нужны тут никому никакие объяснения.       Да и что объяснять? Он мог бы рассказать про монолог внутри себя о том, как он устал от этого, что ему плохо и не по себе, ему страшно от этого выбора, от реакции собственного тела, что он жалеет, что он тот, кто он есть, ну, а толку?       Ламберту это не нужно.       Ламберт в нем разочарован.       Лютик заторможено кивнул, а потом сказал, тихо и неуверенно:       — Хорошо, можно я тогда заберу кулон? Пусть хоть что-то останется.       Ламберт не ответил, и Лютик с трудом посмотрел на него. Удивился какой-то странной тени сомнения на его лице и пораженно вскинул брови. И Ламберт сказал:       — Ну… я не знаю, где он.       — В смысле?       — Я его... выкинул на эмоциях.       — Куда?! — Лютик так переполошился, что Ламберту не удалось скрыть удивления, но он быстро пришел в себя.       — В окно. На улицу.       Лютик медленно подошел к окну, заглядывая в него. Конечно с такого расстояния ничего не видно, да и ночью снег шел, все бы давно замело. Он заторможенно кивнул, будто бы онемел от ужаса, и Ламберт только сказал:       — Давай помогу сумки отне…       — Нет, не надо.       Ламберт ничего не понял, но кивнул, пожав плечами. В самом деле, Лютик же не беременный, чтобы ему нельзя было тяжести таскать.       Ламберт проводил его взглядом и, тяжело выдохнув, присел на край кровати, потерев лицо.       Может, он бы хотел поговорить. Может. Но больше… больше он сомневался во всем происходящем. Он думал, что эта ссора, это их недо-расставание, и все, что Лютик сказал на эмоциях, было тем, что давно нарывало в его груди.       Что он в самом деле не готов ко всему этому.       Вновь тяжело выдохнув, Ламберт откинулся на кровать, от постельного белья которой несло Лютиком. Простыни до сих пор пахли его телом, как и некоторые рубашки Ламберта, которые не отстирались с их слишком насыщенных ночей.       Он хотел Лютика, это правда, но так же… он решил, что будет правильно дать ему немного времени. Принять решение, чего бы он хотел и хотел ли чего-то в принципе.       Какое-то время он просто пролежал на кровати, пялясь в потолок. Так же, как он провел всю эту ночь, пытаясь осмыслить ситуацию, понять, правильно это или нет. А главное: понять, что ему нужно было делать в случае чего. В случае если Лютик придет извиняться. Он так и не понял, что ему нужно делать, решив, что Лютик не придет, а он все-таки пришел.       Как и любой другой молодой омега в таком состоянии он едва понимает и половину своих действий, а когда понимает, приходит заделывать дыры. Он это понимал — сам был такой. Хоть альфа, но мозгов в девятнадцать у него было не больше. Но Лютика он вообще не понимал. Но черт с ним, что он не понимал.       Страшно было то, что Лютик не понимал себя. Не понимал, чего хотел, чего ждал, чего желал.       Ламберт не хотел, чтобы он страдал от неправильного выбора, чтобы он вернулся к нему только из-за чувства жалости.       Чувство жалости, на котором, видимо, и строились их отношения.       Ламберт грустно усмехнулся и медленно встал с кровати, потянув мышцы. Подошел к окну и на секунду замер, прищурившись. Там было темно, да и высота была дай Бог, но ему показалось, что он разглядел человеческую тень.       Он решил, что ему показалось, потому что ну… Лютик ж не совсем придурок, чтобы в десять вечера искать гребаный кулон на таком холоде?       Ламберт затушил свечи, чтобы лучше разглядеть, и обомлел… Лютик! Там был Лютик! Искал кулон!       Ламберт выругался себе под нос и бурей выбежал из своей комнаты. Что в голове у этого ребенка?! Нет, Ламберт определенно не был готов к тому, что ему придется так следить за этим несчастьем! Холод! Дубак! Снег! Стоит по колено и ищет в сугробах амулет! Да он в жизни его не найдет, только по весне, когда снег растает!       Ламберт быстро сбежал по лестнице вниз, едва не упав несколько раз подряд, и, даже не накинув ничего наверх, выбежал на улицу, оглядываясь, пытаясь вспомнить, куда именно выходили окна их комнаты. Его комнаты. Их комнаты… Его… Их… Блять.       Опомнившись, он рванул направо и быстро выцепил взглядом нужную фигуру.       — Лютик, балда, ты с ума сошел или что?!       Он резко схватил его за плечи, поворачивая к себе.       — Я ищу свою вещь! — Лютик насупился и попытался оттолкнуть его, но Ламберт перехватил его за предплечье.       — Вещь?! В такой холод? У тебя губы синие, Лютик, пальцы ледяные! Пошли в замок!       — Отвали! — гаркнул Лютик и с силой встал тому на ногу, а затем отпихнул. Ламберт, растерявшись, едва не грохнулся, но успел словить равновесие, и снова схватить Лютика. На этот раз прижав его к себе. Лютик, всполошившись, пнул сначала по груди, потом по лицу, пинаясь. — Я сказал отвали! Что хочу, то и делаю! Ты за меня теперь не можешь ничего решать! Мне нужен этот кулон, он мне важен!       — Да ты не найдешь ничего, дубина! Ты же весь дрожишь и промерз! Пошли отсюда быстрее, пока ты себе свои омежьи органы не отморозил!       — Пускай отмараживаются, может лучше станет и мозги на место встанут!       — Ты что говоришь такое?! — нахмурился Ламберт. Не то чтобы он был из тех, кто из-за своей неспособности завести ребенка порицал тех, кто имеет возможность, но ей пренебрегает, но нельзя же так относиться к своему здоровью! Да бесплодие это лишь часть проблем, почки себе отморозит или цистит элементарный заработает! — Лютик, не неси бред, заболеешь, отморозишь себе что!       — Отвали, сказал же! Сам решу, что мне делать, а что нет! Это мой медальон, а ты его выкинул!       — Да ты сам мне его отдал!       — А ты его выкинул! Отстань, хватит, дай мне…       — Я сказал успокойся быстро!       Ламберт гаркнул. Он не был любителем пользоваться этим, не хотел бы никогда заставлять своего партнера считать, что у него нет выбора, что его принуждают, но сейчас это определенно было вынужденно.       Лютик вздрогнул, замер в его руках и уставился в его глаза почти напугано. Его губы были синие, а щеки — красные. Ледяные пальцы, видимо, с трудом разгибались.       — Пойдем в замок, ладно? Мы найдем потом этот кулон, а если нет — купим новый.       Он снова перешел на это мы. Мы найдем. Мы купим.       Тупая привычка.       — Нет, это не то, ты не понимаешь, — едва не завыл Лютик раненным зверем, но пинаться уже не пытался. Не мог. Да и вряд ли хотел — прижатым к Ламберту, к его еще теплому телу, пинаться не хотелось. Хотелось залезть ледяными пальцами под рубашку.       — Лютик, пошли. Найдем, говорю же, найдем. Но не сейчас. Сейчас холодно. Все, пошли, пока ты себе в самом деле не отморозил что-нибудь…       Лютик недовольно сморщил нос, попытался пнуть — но скорее для вида, потому что, когда Ламберт согнулся, взял его под колени, беря на руки, он совсем не сопротивлялся. Прижался холодным носом к шее Ламберта, которая тоже уже стала терять тепло, и послушно замер, сложив руки на груди, пытаясь их отогреть.       Ламберт тяжело выдохнул, быстрым шагом идя к замку, желая отогреть и себя, и Лютика.       Вот балда ж… Из-за сраного медальона подставлять свое здоровье опасности.       Или не из-за медальона?