Baby blue love

      Лютик прижался к Ламберту, лизнув шею. Мурлыкнул, потерся, погладил по бедру.       Ламберт ощущал, что сил у него уже не было ни на что. И даже если бы Лютика накрыло снова, он бы просто усадил его на себя, и пусть что хочет, то и делает. Хоть лицо ему объезжает, хоть член.       Но учитывая, что Лютик уже полчаса просто ластился к нему, к Ламберту, который был на последнем издыхании и все никак не мог восстановить силы, видимо, все прошло. Через четыре, блять, дня, когда у всех обычно два-три дня. Четыре, сука, дня. Нет, определенно, Ламберту все нравилось, потому что он любил Лютика и доставлять ему удовольствие было прекрасно, но все-таки…       Все-таки у него кончились силы и запал. Думать о сексе теперь было едва ли не больно.       — Видимо, поздравляю тебя с окончанием твоей первой течки, — сказал Ламберт, пялясь в потолок.       Лютик хихикнул ему в шею и медленно отстранился, посмотрев в глаза.       — А тебя я поздравляю с тем, что ты ее пережил, — он подался вперед, клюнув в губы, и Ламберт лишь устало выдохнул, с трудом буквально уронив руку на его бедро, поглаживая.       — У меня такое чувство на языке уже мозоль, — прошептал Ламберт. — У тебя в самом деле еще есть силы?!       — Ну вроде да. Но все равно. Сначала отосплюсь, а там уже…       Лютик внезапно прервался и привстал, оперевшись на руки и смотря в окно. Он шмыгнул носом, а потом снова повернулся к Ламберту, мягко улыбаясь.       — Уже начало февраля. Скоро начнет таять снег…       — Ура, — вяло обрадовался Ламберт и хлопнул того по голому бедру.       — И мы уедем отсюда. Я так этого жду, — буквально в восторге пролепетал Лютик. Ламберт улыбнулся и мягко подтянул его к себе, прижав и обняв. — Хочу узнать, какая у нас с тобой будет... совместная жизнь. Только сразу говорю: я шить не умею!       — Я умею, — улыбнулся Ламберт. — Зашью тебе твой болтливый рот.       Лютик фыркнул и недовольно насупился, а потом сказал, почти довольный собой:       — Ты никогда этого не сделаешь, потому что тогда ты не сможешь меня целовать.       Ламберт рассмеялся, погладив его по волосам.       — Да. И еще потому, что я ни за что не откажусь от твоей непрекращающейся болтовни, Лютик.       Лютик умилился, мурлыкнул и подался вперед, потираясь о его нос своим.       — Отоспись, Ламберт, тебе нужно отдохнуть.       Ламберт кивнул, повалившись лицом в изгиб его плеча, закрывая глаза.       Лютик улыбнулся, погладив его по затылку и, чмокнув в макушку, сказал:       — Я люблю тебя, спи крепко.       Ламберт, казалось, издал какой-то неясный утробный звук и поцеловал в метку, погладив ее большим пальцем, уткнулся в шею, глубоко вдыхая.       Жизнь медленно возвращалась к какому-то спокойствию. После такой гормональной встряски скачки настроения вроде исчезли, никто не хотел резко трахаться и в общем… Лютик снова ощутил то спокойствие, которое было только в начале их отношений. Не было никаких проблем, Геральт перестал бояться за каждый шаг Лютика, и, в общем, они просто наслаждались жизнью.       И Лютик был в нетерпении скорой дороги. В Каэр Морхене было хорошо, но Лютик соскучился по шумным вечерам, выпивке, в конце концов, ему хотелось поскорее остаться с Ламбертом наедине. Без Геральта, Йеннифер и Койона с Эскелем.       Просто узнать, каково им будет в такой обстановке, рядом и без третьих лиц.       Развалившись на коленях Ламберта, Лютик лениво поглядывал в окно. Он тяжело выдохнул и сморщил явную мину недовольства и почти тоски. Ламберт вскинул бровь и, оторвавшись от альбома, отложив уголь, погладил Лютика по волосом, спросив:       — Ну, что с лицом?       — Ужасненько скучно, — на выдохе посетовал Лютик. — И еще посмотри! Там солнце светит! Погода хорошая! Я…       Он замялся на секунду, сделал паузу, быстро встав и снова посмотрев в глаза.       — Я хочу на улицу.       Ламберт выдохнул, постучав пальцем по листу бумаги и, забывшись, случайно растер уголь. Выругался, обтирая палец о свою рубашку, пока Лютик его не отдернул.       — Если хочешь, то можем прогуляться. Почему нет? Ну, я не про территорию замка… Подальше. Там озеро есть, можешь жопу себе отбить.       — Я жду, когда ты мне жопу отобьешь, — подмигнул Лютик, а после резко соскочил с кровати. — Ну, чего сел? Одевайся!       Ламберт тяжело выдохнул и медленно встал, посмотрев в окно, надеясь, что из-за солнца там не еще более холодно, чем обычно.       Ламберт сначала проверил, тепло ли оделся Лютик, а потом кивнул и схватился за куртку, без желания ее застегивая. Правда, когда он смотрел на довольное лицо Лютика, все нежелание куда-то исчезало.       На улице ужасные сугробы и холод, сука, дикий. Ламберт чувствовал, как кололи щеки от холода и тщетно пытался поглубже засунуть руки в перчатках в карманы. Лютик, казалось, в отличии от него холод ощущал как-то… ну не так. Легче, что ли, если вообще ощущал.       Все бегал возле него, мельтешил, щурился от солнца и говорил, какие красивые здесь виды! Виды и вправду неплохие, но Ламберту как-то не до видов.       А потом Лютик зарядил в него снежок. И Ламберт понял, что сухим отсюда не выйдет. Глянул на нагло улыбающегося Лютика и, нагнувшись, слепил огромный снежок, завидев который Лютик взвизгнул и крикнул, уже срываясь с места:       — Ты бы еще снеговика в меня запустил!       Ламберт, на самом деле, уже через минут десять бесконечных догонялок и кидания снежков как-то даже и холод чувствовать перестал… Даже жарко стало.       Потом Лютик вспомнил про озеро и, после того, как Ламберт убедился, что лед толстый, все-таки отбил себе задницу, пытаясь прокатиться на своих сапогах. Ламберт в это влезать откровенно не хотел, просто стоя и смеясь с того, в каких интересных позах Лютик оказывался после очередного падения.       Лютик недовольно щурился и говорил, что он на льду будет как медведь в посудной лавке.       — Именно поэтому я туда и не лезу, Лютик.       Лютик сощурился и, встав после очередного падания, стал медленно подкатываться к нему, скользя по льду.       — О, нет-нет, Лютик, не смей!       Ламберт хотел было рвануть и отойти подальше, но Лютик буквально запрыгнул на него, и они оба, смеясь, повалились на лед.       Ламберт крепко его обнял, поцеловал в красную от мороза щеку, и Лютик засмеялся еще громче.       — Пиздец, мне вроде не десять, а я хуйней какой-то занимаюсь, — покачал головой Ламберт, медленно вставая и, тяжело выдохнув, соскользнул по льду, когда Лютик потянул его на себя.       — Разве это не прекрасно? — улыбнулся Лютик, легко проскальзывая по льду, глядя, как неловко Ламберт пытался контролировать свое тело и ноги, чтобы не упасть.       Ламберт выдохнул и, посмотрев в глаза, дернул Лютика на себя, обнимая. Он поцеловал его: достаточно интимно и глубоко. Лютик вздрогнул, не ожидав, и погладил его по щекам.       — Прекрасно, да, абсолютно прекрасно, — прошептал Ламберт, прижавшись к его лбу губами. — Я вспоминаю свое детство и, на самом деле… Когда я с тобой, мне зачастую кажется, что я снова молодой и глупый. И что нет, ничего плохого никогда не случалось в моей жизни.       Лютик улыбнулся, теснее к нему прижимаясь, уткнувшись холодным носом в шею, глубоко вдыхая его запах. Погладил по щекам и, посмотрев в глаза, сказал:       — И не случится. Не случится ничего плохого, — он потерся о его нос своим, услышав, как Ламберт довольно фыркнул. — Я рад, что помогаю тебе успокоиться. Это то, чего я хотел больше всего ровно с того момента, как заметил тебя.       Ламберт улыбнулся и глубоко вдохнул. Было в этом что-то особо волнительное: обнимать Лютика и знать, что там, под курткой, дублетом и рубашкой его метка. Там, на плече Лютика, такой интимный жест, который Лютик хотел, которого ждал.       Это же так великолепно: знать, что он его, а Лютик — его.       Лютика Ламберт.       Ламбертов Лютик.       И никому больше ничего не надо.       Лютик согласился сойти со льда только после того, как Ламберт грохнулся пять или шесть раз. Тогда, смеясь, Лютик довольно потянул его к берегу. И, обняв за локоть, поплелся вперед, просто бредя по лесу. Ламберт рассказывал ему о разных локациях, которые им попадались и которые напоминали ему о каких-то моментах.       — Нихера снегири отъелись за зиму, посмотри, — Лютик ткнул пальцем в сторону одной из веточек, на которой сидели два пушистых снегиря.       — Мг, — протянул Ламберт, обняв за талию, прижав к себе. — Прям как ты, бочки себе наел.       — Неправда! — нахмурился Лютик и пнул в живот, но, конечно, за всей одеждой Ламберт это и не почувствовал.       — Правда-правда. Я тебя каждый вечер мну. И бока, и ляжки, и задница мягче стали.       — Это мои мышцы расплавились в жир! — недовольно брякнул Лютик.       — Да мне похуй, главное, что ты поправился, а то совсем худенький у меня был, — промурлыкал Ламберт, целуя за ухом.       Лютик нахмурился, а потом удивленно посмотрел на Ламберта.       — Стой, тебе что, и вправду… нравится?       — А что, не должно? Я люблю, когда есть за что схватить, ты же это знаешь.       — Да, но… я думал, альфам наоборот нравится: чтобы худой, тонкий и все-такое.       — Оставь это инфантильным двадцатилетним пиздюкам. Я мужик, и я хочу мясо. Да и, Лютик, — Ламберт грустно выдохнул, оглядев его, — не льсти себе, ты все такой же тонкий и все такое. Эти два килограмма небольшая для меня отрада.       — Да пошел ты! — брякнул Лютик и выпутался из его объятий. — Между прочим любому другому альфе бы понравилась моя фигура!       Ламберт вскинул брови, склонил голову к плечу и сказал, оглядев его:       — Ну и что? Мне-то твоя не нравится, я с тебя полноценно кайфую, будто ты не знаешь.       Ламберт растянулся в довольной усмешке, глядя, как Лютик засмущался. Он рассмеялся и, подойдя ближе, снова обнимая, сказал:       — Лютик, у меня нет никаких вкусов. У меня есть ты, и будь ты хоть мега-худой, хоть супер-толстый — мне все равно ничего кроме тебя не захочется.       — Ага, как же.       — Я серьезно. Ты понимаешь меня, невероятно пахнешь и любишь много трахаться. И еще психически здоровый.       Лютик рассмеялся и покачал головой, клюнув его в губы, довольно морщась, когда Ламберт потерся своей колючей щекой о его.       — Главное, чтобы никто никого не задушил, когда мы будем… одни, — хихикнул Лютик.       — Я использую мечи, — хмыкнул Ламберт.       — А я яд.       — Что ж, — грустно выдохнул Ламберт. — Придется отказываться от невероятных пирогов, когда мы будем ссориться. Хотя, хочу подчеркнуть, что ведьмаков не берут яды. Так что тебе придется постараться.       — Или все-таки перейти на удушение, — Лютик укусил за нижнюю губу. — Или ты можешь попробовать его на мне…       — У нас довольно интересная программа выходит на эту ночь… — усмехнулся Ламберт.       — И, кстати, еще жду, когда ты все-таки меня свяжешь.       — Было бы чем. Ладно, опустим это, пока у меня не встал.       Лютик хихикнул, ощущая себя таким… счастливым. Это не было тем чувством, что накрывало лавиной, нет, это… было чем-то почти повседневным. Мягким и теплым, чем-то внутри него, которое вжилось к нему под кожу, заменило ему пульс, текло вместо крови.       Это счастье стало… таким простым и понятным, но раскрывалось каждый раз по-разному, стоило Ламберту лишь посмотреть на него.       Пусть это пока всего лишь влюбленность и пусть дальше страсть потухнет, но Лютик знал, что их ждёт нечто более волшебное. Трепетное, мягкое и теплое. Лютик знал, что любовь между ними будет такой же, что он рисовал в своих балладах. Считая это сказкой, не веря и отрицая, пренебрежительно фыркая каждый раз, когда слышал, что у кого-то совсем-совсем все по-настоящему, он сам оказался в этой западне. И нет, совсем не хотел из нее вылезать.       Они о чем-то беседовали, гуляя по лесу, изредка Лютик заряжал в Ламберта снежком, получая сдачу. И, при виде очередного внушительного снаряда, с визгом кинулся прочь.       Ламберт крикнул ему в спину:       — Лютик, я устал бегать за тобой по этим сугробам!       Лютик либо не услышал, либо проигнорировал. Ламберт недовольно фыркнул, сложил руки на груди и откинул недолепленный снежок, глядя в удаляющуюся спину. Вот балда ж, а?       — Лютик, еб твою мать, вернись назад!       На этот раз Ламберт гаркнул так, что едва снег с веток не посыпался, и пару снегирей, переполошных, резко взмахнули вверх. Лютик замер и посмотрел через плечо, глупо улыбаясь. Ламберт усмехнулся, покачав головой, и подозвал к себе жестом.       На секунду он ощутил какую-то странную вибрацию, идущую по воздуху к земле. Он напрягся, испуганного оглядевшись, надеясь, что ему показалось. Лютик непонимающе уставился на Ламберта и тоже огляделся, хотя, конечно, ничего не видел и не чувствовал.       — Ламберт?       — Иди ко мне, — буквально скомандовал Ламберт, продолжая осматриваться. Вибрация повторилось, и Ламберт услышал как что-то увесистое взмахнуло по воздуху.       Ламберт ощутил, как сердце упало в пятки, потому что у него не было блядского оружия, даже сраного кинжала.       Лютик непонимающе просеменил к нему, надув губы.       — Каждый раз, когда ты делаешь такое лицо мне вспоминается Геральт, а Геральт, знаешь ли, это совсем не сек…       Лютик прервался, когда Ламберт резко рванул к нему, а Лютик ощутил резкий порыв холодного ветра и странный непонятный крик за спиной — нечеловеческий, мерзкий и противный. Он встал как вкопанный, перепуганный, не понимая, куда деваться и куда смотреть. Под крик Ламберта «пригнись!», он повернулся назад, к резкому звуку, который заставил его сердце опуститься в пятки, а кровь остыть, из-за чего все тело окутал мерзкий неприятный холод.       — Блять, Лютик, приг…       Ламберт считал, что он был быстрым. Как и любой другой ведьмак, он умел быть быстрым.       Недостаточно.              Кокатрикс — приличного размера, больше человека — взмахнул прямо над головой. Ламберт ощутил, как его сердце замерло, тело показалось оловянным, тяжелым. Один миг, не больше. Аорта, меж позвонков — человек бывает так уязвим.       Это было похож на срыв, на то, как ты прыгаешь с пропасти и тебя не встречает ничего — только незнание, тьма и холод. Так чувствовался этот момент.       На какой-то промежуток Ламберт не чувствовал ничего — ни холода, ни как тело касалось земли. Не слышал ни криков, ни биения своего сердца. Мир умер. Осталось чувство страха, ужаса и злобы.       А следующее чувство — то, как тепло растеклось по груди. Жаркое и липкое, через куртку, рубашку, жар растопленного свинца прокатился по телу, выбил воздух из легких, остатки которого вырвались хрипом из глотки.       Ламберт впервые закрыл кого-то своим телом и, знаете, это было почти не больно. Он думал, что удар будет сильным, пронизывающим, разрывающий кожу, мышцы, сухожилия, в итоге так — немного обожгло и пощекотало у сердца.       Внизу, со спины, раздался тонкий вскрик, в голове шумела кровь.       Ламберт пришел в себя за миг, но ему казалось, что он падал в эту пропасть… час? Два? Сколько прошло?       Он вскинул руку, едва успел сложить руки в Сонм, а дальше, буквально вспомнив отрывок из книги, знак Аард сам сложился следующим. Раздался шум, пауза, выдох… и тишина.       Ламберт выдохнул, глядя пораженно, почти испуганно, будто его тут не было, в сторону валяющегося от них в, кажется, метрах пяти, заснувшего кокатрикса.       Он пораженно вдохнул, а потом резко развернулся:       — Лютик, проклятье, ты цел?!       Лютик уставился на него, медленно моргая. На снегу просели красные пятна. На щеках Лютика кровь, а на плече, на том плече, где метка — разорвана к хренам куртка, и рана, которую Лютик прикрыл ладонью.       — Черт-черт-черт! — почти отчаянно выругался он, кинувшись к нему, спешно проверяя, цело ли все остальное. — Прости, Дьявол, я… я не знаю! Я перепугался до усрачки, пиздец, я бы успел, но… но, сука, я…       — Ламберт, да приди ты в себя! — выкрикнул Лютик и схватил его за лицо. Ламберт ощутил, что правая рука Лютика была вся в крови. Его перепуганный взгляд снова уставился в раненное плечо Лютика, но он заметил, что Лютик не был болезненно-бледным, значит, потери крови не было. Пока. — Ты на себя посмотри! Ты…       Лютик прервался, когда Ламберт просто обнял его, прижимая к себе. Лютик на пару мгновений застыл, потому что он слышал как билось сердца Ламберта. Быстро-быстро, быстрее удара в секунду, в то время как обычный для него ритм — один в четыре секунды или около того.       Ламберт крепко его обнимал, шептал сотню извинений. Лютик замер, а потом с силой оттолкнул его и, глядя в перепуганное лицо Ламберта, крикнул:       — Ламберт, придурок, посмотри на себя! Тебе нужна помощь! Пошли быстрее!       — Я не понимаю… Я в порядке. Ничего не чувствуются, мне не больно. Это ты ранен, Лю…       Лютик зарычал и, дернув за волосы, заставил опустить взгляд вниз.       И Ламберт увидел. От плеча до середины пресса — одежда была разворована. Вся одежда, штаны, снег под ним — все было в крови. В его крови. Он был бледнее смерти, в ушах немного звенело, но он был уверен, что от страха.       Он коснулся раны и заметил, что кожа была просто полностью рассечена. Так, что доходила до мяса.       Лютик отшатнулся и, закрыв окровавленной рукой рот, медленно отошел, а потом его вырвало.       Он залепетал:       — Прости, просто, это… это… Блять, пошли быстрее, тебе нужна помощь. Ты можешь идти?       — Да я в порядке!       Ламберт спокойно пошел вперед, и Лютик проследил за этим с истинным ужасом, понимая, что Ламберт просто… вообще ничего не чувствовал. Нихрена.       И это не последствия всех принятых им эликсиров. Это из-за страха, адреналина и ужаса. Лютик выругался и, все равно придерживая его за плечо, мягко подтолкнул вперед, надеясь, что Ламберта не скрутит на половине пути.       — Ты точно в порядке, Лютик?       Лютик выругался себе под нос, желая залепить Ламберту хорошую такую затрещину.       — Я поцарапался, Ламберт, пожалуйста, пока можешь — иди аккуратно, и, не знаю, прикрой ты чем-нибудь рану. Ты ж пока такими темпами дойдешь — тебя можно будет в банках переносить!       Ламберт вскинул брови и понял, что не услышал нихуя. В ушах шумело, картина перед глазами вся кружилась, ноги и руки дрожали, и идти было… сложно. Жутко тошнило, ему казалось, что тошнота стояла у него в глотке. Было холодно… очень-очень холодно.       Лютик знал, что благодаря ведьмачьей регенерации, он должен спокойно дойти до замка, но это не отменяло того, что Лютик был перепуган до усрачки. Он и сам не чувствовал свое плечо — но не понял, из-за боли или из-за ужаса.       Кажется, до замка они добрались с божьей помощью. А потом, наконец, было тепло. Было перепуганное лицо Геральта и Эскеля, и были руки Геральта, уводящие Лютика в сторону, и Эскель, который пообещал, что Ламберт будет в порядке.       Геральт отвел его в свою комнату, что-то жужжа на ухо без продуху, волновался, наверное, но Лютик слышал плохо, мыслями пребывая с Ламбертом.       — Кто это был? Кто-то напал? Солдаты, рыцари? — спросил Геральт, заводя Лютика в комнату.       — Хуевина какая-то с крыльями на жопе, — выругался Лютик, придерживаясь за рану.       — Йеннифер пошла с Эскелем, так что… — он медленно снял с него куртку, дублет и сорочку, Лютик поморщился от того, как неприятно воняло кровью и как все это липло к коже.       — Да срать, как, хоть водкой полей и швы наложи.       Геральт вскинул брови, сначала удивленно посмотрев на Лютика, потом — осматривая плечо. Он поджал губы и отошел к своим полкам, беря зелье, водку, нитку и иглу.       — Лютик, шрам, он…       — Что — шрам? Я знаю, что такое шрам. Пусть будет. Йеннифер нужнее Ламберту, я уж как-то переживу.       — Нет, я про то что… — Геральт продезинфицировал свои руки и, смочив тряпицу, промокнув ее в водке, а потом приложил к плечу Лютика, и тот задушено зашипел. — Он аккурат на метке. Он перекрыл метку.       Лютик моргнул, поджал губы и, тяжело выдохнув, махнул рукой.       — Похуй. Новую поставит.       — Может это судьба, что вам ра…       — Геральт! — гаркнул Лютик, едва не скалясь, и сильнее прижал проспиртованную тряпицу к своему плечу, бесясь с того, как все аккуратно делал Геральт, будто бы у Лютика было сраное время, чтобы сидеть тут и оплакивать свое плечо. — Моя судьба — это Ламберт! И ты выбрал не лучшее время, чтоб говорить мне, что я ошибся!       — Я говорил только про метку, — буркнул Геральт и, отдернув Лютика, забрал тряпицу, вылив немного какого-то зелья на рану, и Лютик снова зашипел. Руку слабо свело от боли, но все это было настолько вторичным, что Лютик бы и не сказал, что это в самом деле было больно. Он боялся, нервничал и волновался, ему было не до своих органов чувств. — Я одобряю вас, и ты это знаешь.       — Потому что тебе не оставили выбора?!       Лютик глянул затравленным зверем на то, как Геральт взял иглу и нить, смочив их в каком-то растворе.       Геральт поджал губы и сказал:       — Да. Я не праве вмешиваться в твою жизнь.       Лютик прикрыл глаза и тяжело выдохнул, потерев свободной рукой, перепачканной в крови, лицо, которая сейчас неприятно стягивала кожу, волосы слиплись, но все это — вторичное и неважное.       — Я не понимаю, Геральт, объясни, что именно тебе не нравится. Расскажи мне свою мотивацию.       Геральт не ответил, просунув иглу через кожу, и Лютик даже мышцей на лице не единой не повел.       — Ведь в самом деле, я так и не удосужился выслушать твое мнение. Просто расскажи. Ламберт рассказывал, что ты и ему сказал, что рад за нас, но в душе ты все еще это отрицаешь. Веришь, что мы разойдемся, что я передумаю. Почему? Что тобой движет?       — Лютик, помолчи, дай мне закончить с этим. Ты видел, как я себя шью? Если не хочешь так же, то дай мне сконцентрироваться.       Лютик выдохнул и кивнул. В самом деле — не лучшее время для выяснения отношений, но Лютик уже не контролировал ни свои эмоции, ни себя. Он был уставшим, раздраженным, злым и ужасно обессиленным.       Уже ближе к концу, когда Геральт делал последние швы, к Лютику вернулось ощущение реальности, и он сожмурился от ощущения боли в плече. Когда Геральт закончил, Лютик посмотрел на свое плечо и грустно выдохнул, глядя на то, что осталось от метки.       Он грустно выдохнул. Да и шрамы красоты не прибавляли. Он даже ощущал какое-то бессилие перед этим — чисто как омега — за то, что на таком месте был этот гребаный шрам.       Он поджал губы и надсадно выдохнул.       Геральт покачал головой и, снова промыв готовый шов, протянул Лютику свою рубашку, даже скорее не для того, чтоб он прикрылся, а понимая, что сейчас ему точно необходим был его запах. Лютик кивнул и принял ее, надев и закатав рукава, которые свисали с него.       — Теперь ты готов ответить?       Геральт тяжело выдохнул и присел перед ним на одно колено, смотря в глаза. Лютик почему-то ощутил какое-то спокойствие. Каждый раз, когда Геральт так усаживался перед ним, демонстрируя свою открытость перед ним, это… успокаивало его. И тоже, как омегу. И это было почти что приятно.       — Лютик, я… я долго думал об этом. Это занимало все мои мысли, потому что ты... ты мне как сын, и я очень тебя люблю. И волнуюсь тоже очень, потому что… пойми правильно, ты хрупок. Более хрупок чем я или Йеннифер, я очень озабочен всей это ситуацией… и… Да, верно, я успокоился, но не от того, что наконец принял Ламберта. Нет, в каком-то смысле я его принял, когда осознал, что Ламберт умнее, сильнее и опытнее большинства других возможных претендентов, но…       Геральт медленно встал, выдохнув и размяв плечи. Будто хотел чем-то себя занять, а в итоге присел рядом, на кровать.       — Но после сегодняшнего я понял, что нет, не сильнее и не умнее. Его любовь делает его совсем слабым перед тобой и перед внешними обстоятельствами. Но дело и не в этом. Я просто решил, что ты не сможешь ошибиться и, наверное, эти отношения не смогут затянуться, если тебя будет что-то не устраивать. Йеннифер напомнила мне, что ты умный, и сам все поймешь, а потом ты появляешься с меткой. Нет, Лютик, не говори мне о вашей предназначенности. Вдумайся: два месяца. Вы знает друг друга два месяца. И ты позволил поставить себе метку. И он же согласился! А теперь подумай: если я тебе рассказал бы о таком три месяца назад, как бы ты среагировал? Ты бы назвал меня психом! Сказал, что это же бред. Ты же сам постоянно вел монологи о том, как это тупо: связывать себя с кем-то в таком раннем возрасте, потому что твоя личность попросту еще не сформировалась, и все просто развалится от того, что ты вырос не в того, в кого влюбился твой партнер.       Лютик хотел было открыть рот, но вспомнил, что в самом деле это говорил он сам. Не Геральт, а он. Тогда, когда еще не был одурманен всеми эти чувствами, гормонами и животным влечением.       — Ну и раз ты так веришь в судьбу… То не странно ли, что волей этой судьбы на месте твоей метки у тебя появилась новая кожа, м?       Лютик коснулся рукой шва, но быстро отдернул ее и зажмурился от неприятного нытья в плече.       — Ну, теперь метки нет, можешь радоваться. И, как ты сказал… Я сам могу решить? Да, я могу сам.       — Это все, что я хотел, Лютик. То, что ты не будешь делать опрометчивых решений. Я понимаю, что это случилось в течку, понимаю твое беззащитное состояние и твое доверие к Ламберту в такой момент, но просто подумай… Разве это не смешно? Не смешно в двадцать лет, когда ты еще ищешь сам себя, так смело говорить, что нашел своего партнера?       — Геральт, замолчи, — попросил его Лютик и потер глаза. Он ощущал себя ужасно вымотанным, его все еще душило незнание о состоянии Ламберта и его бесило, что Геральт был прав. Что Геральт говорил не из-за своей неприязни к Ламберту в таком плане, а из-за… из-за того, что он чувствовал себя отцом и он не хотел, чтобы Лютик спешил и совершал по этой спешке ошибки. — Мог бы меня и обнять, я очень перенервничал вообще-то, — шмыгнул он носом, говоря почти задушенно и обижено.       Геральт улыбнулся, ощущая странную теплоту в груди. Он любил, когда Лютик вел себя как… просто ребенок. Тот, кого он видел в нем большую часть времени. Не считая моментов, когда он был с Ламбертом. Ведь тогда он переставал быть его маленьким мальчиком.       Тогда он был его, Ламберта. Он становился омегой — любимым, желанным и сексуальным.       Геральт выдохнул и, обняв его, прижав к себе, сказал:       — Прости, не подумал. И не злись на меня. И, знаешь… не всегда меня слушай, часто я говорю от простой ревности.       Лютик шмыгнул носом, обнимая его в ответ, и сказал задушено:       — Но не сейчас…       Геральт выдохнул и прошептал в макушку:       — Но не сейчас… Но пойми, я не против, что после зимы ты поедешь ним и будешь рядом. Конечно, буду до смерти напуган, буду волноваться, но главное вспоминай хотя бы самого себя. Как ты окунулся в это безумство. В твоих словах была истина, и это главное — помнить свой здравый разум в такие моменты. Это очень важно.       — Ну да, кому как ни тебе об этом знать, — улыбнулся Лютик.       — Да. Знаешь, я проживаю в этом всю жизнь. В этом безумстве…       —… которое называется любовью, — едва не пропел Лютик. — Кажется, я придумал новую балладу. Первый куплет.       — Хм, — протянул Геральт, гладя его по спине. — Думаю, на весну ты ворвешься в Новиград с целой кучей новых хитов. Это будет похлеще Чеканной монеты, я уверен.       — О, ничего не станет лучше монеты, я тебе говорю, — цокнул языком Лютик. — Очень надеюсь на Новиград. Понятия не имею, как Ламберт относится к большим городам.       — Как будто у него будет выбор. Главное берегите себя, будьте аккуратны. После сегодняшнего, я…       — Ты разве не заметил?       Лютик медленно отдалился от Геральта, посмотрев ему в глаза. Геральт повел бровью, и Лютик пояснил:       — Я-то в порядке, но Ламберт — нет. За меня нет смысла бояться, Ламберт защитит меня собственным те…       — Да, — прервал его Геральт. — Да, знаю это, и этого я боюсь. То, что я не симпатизирую Ламберту как своему, кхм, зятю, еще не значит, что он для меня последний человек. Я очень дорожу им, Лютик, как и Эскелем, и Койоном. И Весемиром.       Лютик опустил взгляд в пол, чувствуя себя вымотанным от всей этой информации, от этих слов, от этой… правды.       — Может, тебе поспать? Проводить до комнаты?       — Нет, я хочу к… Ламберту. Если мне можно.       — Думаю, что да. Он потерял много крови, но такие ранения не особо опасны. Новенький шрам, конечно, останется, но не более. Пошли, — он мягко взял его за локоть, и Лютик кивнул, попытавшись улыбнуться.       Геральт выловил Эскеля, узнав о состоянии Ламберта. Он сказал, что тот должен скоро прийти в норму и указал, в какой он комнате. Подойдя к ней, Лютик заметил, как у Геральта завибрировал медальон. Геральт сказал на выдохе, открывая двери:       — Наверняка это Йеннифер.       Лютик ловко шмыгнул в комнату и первой заметил Йеннифер, которая держала одну руку над телом валяющегося, казалось, без сознания Ламберта — Лютик видел клубок яркой синей энергии, идущей от ее руки — а во второй она держала книгу, скучающе ее почитывая.       — О, Лютик? Получил боевой шрам? Я могу его свести, если хочешь, хотя операция не из приятных, — шмыгнула она, глянув на Ламберта, потом снова на удивленного Геральта. — Не подумай, можно и без этого, но так он будет валяться и затягиваться еще несколько суток. А после этой штуки — как новенький уже через час. Да, Лам… Ах, ты сознание потерял.       Она устало закатила глаза и цыкнула, подперев подбородок кулаком.       — Так он в порядке? — Лютик медленно обошел кровать, сев с другой стороны, глядя на его живот, пересеченный безобразной, глубокой раной. Рядом в куче валялась его окровавленная одежда и такая же красная простынь. Он покачал головой.       — Насколько это возможно — да. А ты как?       — Я… в порядке.       Йеннифер вскинула бровь и кинула быстрый взгляд на Геральта.       — У вас опять была попытка диалога, после которой Лютик словил очередной экзистенциальный кризис?       Лютик рассмеялся и покачал головой, глядя, как Геральт едва не запыхтел.       — Ничего я ему такого не говорил. И я не лезу в их отношениях. Мы... обговорили метку. Которой ты, кстати, тоже была недовольна, позволь напомнить.       Лютик удивленно на нее посмотрел, а она только пожала плечами и пояснила:       — Метка — серьезный шаг в отношениях. Это серьезнее свадьбы, к которой наш уважаемый полудохлый, ладно, шучу, Лютик, не строй мне тут глазки, наш уважаемый не полудохлый Ламберт относится очень скептически. И тут — получите. Я вообще не понимаю, как ему мозгов хватило!       — Это… это я его уговорил. Долго уговаривал, — сказал почти неуверенно Лютик, все глядя на лицо Ламберта.       — С тобой-то все понятно, с тебя-то и никто не спра…       — А почему? — внезапно перебил ее Лютик, глядя на поток энергии. Он сощурился, спросив: — Почему вы все так носитесь со мной, а Ламберт получает только шишки? Это решение принимают оба, но почему… почему именно Ламберт плохой? Почему… вы не замечаете, что он в самом деле старается? Даже ты, Йеннифер… ты умная и очень мудрая, я уважаю тебя, как еще никого, но… но ты-то куда? — он медленно моргнул, посмотрев на ее лицо, и он почти готов был поклясться, что она немного затушевалась. Геральт, стоящий позади нее, кажется, едва рот не открыл. — В смысле… Я не ребенок. На меня уже не так легко повлиять. А тем более, пф, да простит меня он, — Лютик кивнул в сторону лежавшего ведьмака, которого они неприкрыто обсуждали у него над душой, — Ламберт. Он и слово «влиять» — две разные вещи. Так все же… Почему он?       Йеннифер посмотрела ему в глаза, выглядя чертовски серьезно. Она выдохнула и сказала:       — Потому что он тот, кто взял ответственность. Для тебя впервые такая влюбленность, у него — нет. Ты не понимаешь, как это работает, он — да. Мы все знаем, что его чувства искренни, более того, я не побоюсь это сказать, но его чувства даже в каком-то смысле более сильные, чем твои…       Лютик едва воздухом не подавился от возмущения, но Йеннифер быстро продолжила:       — Только за счет того, что он испытывает больше ответственности по отношению к тебе, а это накладывает определенный след на чувства. Это как… просто приплюсуй к своим чувствам чувства Геральта к тебе.       Геральт снова запыхтел за спиной Йеннифер, и та сказал:       — Геральт, успокойся, никто не посягается на твою роль отца, я просто провожу параллель. Так что, после того, как Геральт перестал фыркать мне на ухо, я говорю о том, что Ламберт просто более опытный и поэтому с него больше спрашивают. Не потому что мы его там очень сильно недолюбливаем, или ревнуем, нет, я не говорю про Геральта, он тебя и к лютне приревнует…       — Ты долго будешь меня обсуждать так, будто меня здесь нет?       — Я и Ламберта так же сейчас обсуждаю, ну и что? Не сильно его это волнует.       Лютик тихо хихикнул и медленно кивнул.       Йеннифер зевнула и убрала свою руку, убедившись, что рана затянулась полностью, оставив за собой только огромный шрам.       — В общем, метка слишком серьезный шаг, Лютик, а вы…       — Знаем друг друга всего два месяца, а живем мы не в сказке. Да, я понял. Я… побуду один, ладно?       Йеннифер плавно кивнула и встала, оправив юбку и, цыкнув, быстро избавилась от пятна крови.       — Лютик?       — А?       — Отмой уже наконец лицо, мне смотреть на тебя страшно.       Лютик резко опомнился, и Йеннифер тихо рассмеялась и толкнула Геральта к выходу.       Оставшись с Ламбертом наедине, Лютик погладил спящего Ламберта по волосам, а потом медленно коснулся длинного шрама. Задумавшись, глянул на свой собственный, который прошел от изгиба плеча по всей длине.       Ну, вместо колец у них парные шрамы, разве не мило?       Он укрыл его одеялом, и просто присел рядом, гладя его по груди и думая о… обо всем. О слишком ранней метке, почти опрометчивом решении… О том, что он сам попал в ту ловушку, которую высмеивал. Это было странно, но определенно логично. Ведь они не так хорошо друг друга знали, как хотелось, а значит Лютик пока что восторгался лишь его образом.       Лютик и сам может поменяться со временем, да и страсть Ламберта к нему потухнет, и это во многом может изменить их отношения. Мыслей было много, и все они были неприятными. Неприятным осознанием висело в воздухе понимание, что Ламберт в самом деле… растерялся сегодня, хотя мог сам уцелеть.       Черт.       Лютик зажмурился, повертел головой и попытался не думать.       Когда Ламберт проснулся, Лютик тут же попытался улыбнуться — ласково и нежно, заранее пытаясь его успокоить. Ламберт медленно моргнул, кажется, все еще смутно соображая, а потом поднял руку и накрыл ладонью тыльную сторону ладони Лютика той руки, которой он гладил его.       Ламберт облегченно выдохнул, сказав:       — Ты в порядке.       Лютик удивленно вскинул брови.       — Ламберт, ты что, с дуба рухнул? — Лютик навис над ним, смотря в мутные глаза. — Со мной-то сразу все понятно было, а ты… а из тебя чуть кишки не вывалились! — он спустился ладонью вниз, поглаживая шрам. — Я ужасно нервничал.       — Прости, не хотел тебя напугать.       Лютик покачал головой и, нагнувшись, мелкими поцелуями обрисовал его шрам. Целуя с такой нежностью, с которой только мог. Ламберт мягко улыбнулся, погладив его по волосам, а потом нахмурился.       — Шить? Тебя пришлось шить? А… Йеннифер не мо…       — Йеннифер занималась тобой, волчонок, — мягко улыбнулся Лютик, гладя его плечи и ровно вздымающуюся грудь. Так прекрасно было ощущать под ладонью как медленно билось его сердце.       — Прости, если бы я…       — Не надо, — покачал головой Лютик. — Я понимаю, ты переволновался, растерялся, но ты… закрыл меня своим телом. И теперь я понимаю, насколько отчаянно ты бы хотел меня защитить.       Лютик врал. Он не одобрял этого. Никогда бы не одобрил подобного ни от кого. Но он не хотел говорить этого вслух, видя, каким встревоженным был Ламберт, как переживал и нервничал, даже когда убедился, что Лютик в порядке.       Ламберт с трудом встал, оперевшись о локти, и Лютик попридержал его, помогая встать. Ламберт медленно отодвинул ткань геральтовской рубахи с худого плеча, мягко касаясь шва. Он нагнулся, нежно поцеловал его, снова прошептав:       — Прости, такого больше не повторится.       Лютик тяжело выдохнул и покачал головой, погладив его по спине.       — Хватит, Ламберт, нечего себя обвинять. Это просто человеческий фактор, ты ведь был без оружия. Ты в порядке, волчонок. И я в порядке. Все хорошо кончилось, — он одобряющие улыбнулся, и Ламберт улыбнулся ему в ответ.       — Метка почти полностью пропала, да? — спросил он, глядя на голое бледное плечо.       — Да, но… ничего страшного. Все впереди, поставишь новую… И, в конце концов, у нас есть кое-что получше метки. У нас есть парные шрамы.       Ламберт улыбнулся, медленно кивнув и, притянув к себе, обняв, нежно поцеловал.       На следующий день Йеннифер быстро залечила рану, чтобы Лютику не пришлось ждать неделю, чтобы снять швы. Остался шрам, который Лютик сказал, что не хочет убирать. Откровенно говоря, ему нравилось, как он смотрелся. Он вообще питал какую-то нездоровую любовь к шрамам на чужих телах, но не подумал, что так понравится на своем собственном.       И, чего он совсем не ожидал, это… Ламберту было стыдно. Перед Геральтом, перед Йеннифер, перед Лютиком. Он вообще на ужин в тот день пришёл опустив взгляд в пол. А уж когда историю поведали и Весемиру, который не постеснялся прилюдно отчитать Ламберта, он… не ответил. Согласно промычал и продолжил смотреть в стол.       Койон рядом тыкнул его ножиком, сказав:       — Прости, должен был убедиться, что ты не сдох. Молчать больше пяти минут — не твой стиль.       — Ты бы два литра крови потерял, я б посмотрел, каким разговорчивым ты бы был, — повел плечом Лютик и медленно взял Ламберта за руку. Тот выглядел хмуро и недовольно, тыкая еду в тарелке вилкой.       Уже ближе к ночи, когда они лежали в постели, и Лютик выцеловывал его шрамы, Ламберт признался, что, оказывается, с ним уже успел поговорить Геральт. Лютик вскинул бровь и поднял голову. Поглаживая его, он спросил:       — И что он тебе сказал?       Глядя в потолок, Ламберт сказал:       — То же самое, что и Весемир.       — Весемир так много говорил, что я не запомнил даже половину, — выдохнул Лютик, уложив голову на его грудь, уяснив, что Ламберт сегодня явно не настроен на любые утехи, не смотря на то, что они еще вчера наметили вполне однозначный и приятный план. Но Лютику, видимо, оставалось лишь мечтать о веревке и удушении.       — «Настоящий ведьмак никогда не растеряется в подобных ситуациях, не подставит важного ему человека и не закроет своим телом тогда, когда можно обойтись без этого», — на одном дыхании протараторил Ламберт. — Геральт очень за тебя волнуется, поэтому мне было стыдно… перед ними. Блять, они доверили тебя мне, а я… тьфу, самому от себя противно.       — Блять, Ламберт, хватит жевать эту ситуацию! Мне уже самому от нее противно, потому что вы без устали о ней говорите!       — Лютик, ты не поймешь. Когда твоя суть рубить монстров, и попасть в такую ситуацию это… ну, это называется мне пятнадцать, из меня делают ведьмака, но я сбежал из Каэр Морхена и пошел показывать всем, какой я умелый!       Лютик устало застонал и резко отстранился, присев на кровать.       — И что? Что теперь? От того, что ты попиздишь об этом ничего не изменится! В конце концов, вот такой у нас будет урок, теперь ты будешь внимательнее!       — Да тебе не угодишь! Не говорю о том, что меня волнует — плохо, говорю — опять плохо!       Лютик на секунду растерялся, потому что да, Ламберт просто говорит о том, что его тревожит, но… но Лютик устал от этого. Устал, что все его, блять, тревожит херову тучу времени!       — С таким надо справляться, Ламберт, а не пиздеть. Ты мне рассказал, я тебе сказал, что все хорошо, я в порядке, а ты…       — А мне на мозги потом капают этим хуй знает сколько! — почти что гаркнул Ламберт, привставая на локтях. — Ты в самом деле думаешь, что от твоего «все хорошо» я успокоюсь?! Ты хоть представляешь, что со мной было за те секунды, когда я увидел эту хуевину в воздухе?! Да у меня, блять, не жизнь перед глазами пролетела, я просто свою смерть сразу увидел!       — А я не нервничал?! Я, думаешь, не боялся, пока тащил тебя до замка? Пока тебя лечили?!       — Но ты хотя бы знал, что это не по твоей вине! А я сильнее, опытнее, ведьмак, в конце концов, и посмотри! Если бы мне повезло чуть меньше, то он бы перерезал или тебе аорту, или мне! Или нам обоим! Ты понимаешь масштаб, Лютик, скажи мне?!       Лютик уставился на него впритык, глядя исподлобья, плотно сжав губы. Он понимал, блять, понимал, что Ламберту тяжело. Тяжело морально перенести это, особенно, когда его обвинял Геральт из-за волнения, и Весемир, наверное, тоже из-за волнения. Но Лютик устал. Он делает все, чтобы Ламберту было хорошо с ним, чтобы он почувствовал себя в спокойствии, что его любят, но этого все равно мало!       — Хорошо, и что теперь? Ты думаешь, что если ты будешь ходить, стыдиться и думать, какой ты плохой, то тебе станет легче, да? Знаешь ли, Ламберт, мне тоже не так легко. Да, обо мне заботятся и Йеннифер, и Геральт, и ты, но мне тоже постоянно капают на мозги! Тем, что я глупый и не понимаю, тем, что слишком рано выбрал тебя, что метку эту тупую не должен был делать! И…       Он прервался, заметив, как Ламберт посмотрел на него почти загнанно, поджав губы.       — Они так думают? — спросил он, сглотнув. — Поэтому ты совсем не расстроился из-за шрама? Что он перекрыл эту тупую метку, да?       Лютик на секунду обомлел, осознав, что сказал лишнего, и просипел сквозь зубы:       — Ты сам ее не хотел ставить… Говорил, что рано… И… может тебе в самом деле не надо было слушать меня. В конце концов, у меня была течка, и это состояние… тем более учитывая, что я проводил ее с тобой, и…       — Ты жалел потом о ней, да? — перебил он его, и голос его был сиплым, будто севшим.       — Нет, не жалел, — сказал уверенно Лютик. — Просто говорю о том, что решение было необдуманное, вот и все.       — Я не понимаю, что ты от меня хочешь, Лютик, — сказал он все еще тихо, но почти что раздраженно. — Сам просил меня метку поставить, специально мое лицо тянул к шее во время узла, знал, что я во время него вообще ум теряю с тобой… Ну уж извини, Лютик, что я в любом своем состоянии должен помнить о том, что твои просьбы я должен был обдумывать по сотне раз. Прости уж, что не сдержался от метки и поздравляю, что этот шрам ее перекрыл.       — Самое время для обид, Ламберт, — выдохнул Лютик, хмурясь.       — Я не обижаюсь, но мало приятного знаешь ли в подобном… факте. Ты же тоже не ребенок, должен понимать, что когда просишь, а тем более так настырно и в такой момент, что твою просьбу исполнят. Да, твой разум был замутнен, и у тебя было особое состояние, но и я же во время узла не совсем… в обычном состоянии. Ты не можешь постоянно перекладывать на меня ответственность.       — А что ее на тебя перекладывать? Ты и сам чудесно справляешься. Тебе что не скажи, так ты сразу везде виноват и плохой. Мне это терпеть тоже не очень приятно, знаешь ли.       Ламберт кинул на него долгий, непонятный взгляд, а потом улегся на кровать, кинув:       — Спокойной ночи, Лютик.       И затушил свечу.       Лютик фыркнул и улегся на кровать к нему спиной, решив, что нет уж, Ламберт взрослый мужик, он не будет ему слюни и сопли подтирать. Он закрыл глаза, но у него веки едва не дергались от того, что он был перевозбужденный и почти что злой. Он упорно лежал к нему спиной, смотря в окно, обдумывая ситуацию. Коснулся плеча. Подумал о том, что он был слишком резким сейчас. Ламберт ему ничего такого и не сказал, а Лютик…       Он поджал губы и покачал сам себе головой. Ламберт рядом с ним ровно и тихо дышал, будто его это вообще не касалось и не волновало. Или он и вовсе заснул.       Ему думалось, что он лежал так два часа без возможности сомкнуть веки, слишком встревоженный, или разволновавшийся, или…       Он шмыгнул носом, сдавшись, и перевернулся на другой бок, закинув на Ламберта ногу и руку, прижимаясь к нему. Ламберт сначала не отреагировал, и Лютик уж подумал, что тот в самом деле заснул, и это его даже обидело! Но Ламберт издал тихий смешок и, завозившись, повернулся к нему. Лютик посмотрел ему в глаза. В блестящие медью в этой тьме глаза и прошептал, почти зачарованный:       — Прости.       — Я не злился, Лютик, и не обижался. Все в порядке.       — Метка не тупая. Я ее хотел. И потом совсем не жалел. Даже не задумывался.       Ламберт ответил не сразу. Он смотрел какое-то время ему в глаза, а потом прикрыл их, усмехнувшись и покачав головой. Обнял его, погладив по спине. Поцеловал в лоб и сказал:       — Может и правильно, что она почти исчезла.       — Нет, неправильно. Ты новую поставишь, поверх старой! Вот прямо в…       — Посмотрим, Лютик, посмотрим. А теперь спи, уже поздно. Отдыхай, — он погладил успокаивающе его по спине, прижал к себе ближе и укрыл их одеялом, едва не закрыв Лютика по макушку.       Лютик поджал губы, понимая, что только что собственноручно поселил в Ламберте еще один хренов комплекс. Он старался сделать так, чтобы ему Ламберт доверился, не боялся, а в итоге… в итоге сделал это. И все-таки… Лютик так устал от этого. Он так чертовски устал.       Тяжело выдохнув, он обнял его и попытался не думать об этом. Может, все само устаканится. Ведь слов мало, и они будут проходить через свои испытания, считывать действия и поведение, и решать все без лишних слов.       Лютик хотел верить в это.       На следующий день все было как обычно. В самом деле, это же обычная ссора… Фактически, их первая ссора, ну и что в этом такого? Это абсолютно нормальный процесс. Люди ссорятся из-за недопонимания, находят компромиссы и успокаиваются.       Но было кое-что.       Не нашли они никакого сраного компромисса.       Весь день Лютик ходил и целовал лбом косяки, понимая, что он просто наговорил всякой дряни, свалил всю ответственность на Ламберта, назвал его косвенно ноющим куском говна, который ничего не делает для своего душевного равновесия и красиво назвал метку, к которой Ламберт, казалось, относится с особым трепетом, «тупой».       Прекрасно. Чудесно.       Полдня он линчевал сам себя, просто молясь и надеясь, что Ламберт решит, что Лютик сказал сгоряча, и эти слова, на самом деле, ничего не значат. Но Лютик же не тупой, и он прекрасно помнил, как неуверенно себя чувствовал Ламберт. Думал, что он недостаточно хорошая партия для Лютика, с таким трудом ему открывался, боялся делиться своими травмами, стыдился себя, и вот… вот Лютик ему наговорил всего этого.       Несмотря на то, что Ламберт вел себя, вроде, как обычно, Лютик не находил себе места, просто бесцельно маясь, обдумывая ситуацию.       А потом он пришел к одной важной мысли. Если это случилось, то у этого ведь были основания. Лютик же не из воздуха взял все те слова… или это просто стресс? Он просто устал?       Куда, блять, делась вся его уверенность? Он умел быть спокойным и взвешенным, но стоило появиться в его жизни альфе и все идет как-то странно, не так, и сам Лютик ощущает себя странно. В сотый раз он пришел к мысли, что не хотел быть омегой. Ему надоело, это докучает, это неудобно, это сложно, и все эти отношения… Не слишком ли рано? И в самом деле... Сможет ли Лютик в таком раннем возрасте ужиться с Ламбертом? Это взрослый, очень взрослый мужчина, которого не перекроить, не перешить, только смириться с этими тараканами.       Лютик пришел в ужас от мысли, что ему что-то придется просто… терпеть.       Он коснулся шрама на плече, перекрывающего метку.       Что дает предназначенность? Что она, блять, дает?       Геральт никогда в нее и не верил. Может и не зря? Он в конце концов Лютика старше, мудрее и опытнее. Что-то же он знал об этом мире, чтобы прийти к этой мысли.       Прислонившись щекой к холодному камню стены, пялясь в окно, он крупно вздрогнул от того, как его обняли сильные руки. Теплые губы прижались к виску, кожу царапнула щетина, и Лютику на секунду подумалось, что и щетина его эта бесит. Колется вечно, и у Лютика потом лицо чешется и шелушится. Хрен с ним, с лицом, меж ягодиц кожа-то нежнее, а Ламберт любитель таких ласк.       Лютик тяжело вдохнул. Дожил, теперь ему и это не нравится, учитывая, что он прекрасно знал, что на такие ласки далеко не каждый альфа щедр.       — Что случилось? Ты целый день по углам маешься, — Ламберт медленно расстегнул на его дублете пару пуговиц, оттянул с плеча сорочку и поцеловал в шрам. Лизнул и подул на это место, из-за чего Лютик снова вздрогнул.       — Ничего. Просто настроение никакое… вот и маюсь, — шмыгнул он носом.       — Ты из-за того, что было вечером? Злишься? Обижаешься?       — Да было бы на что злиться, — фыркнул Лютик и развернулся к нему лицом, посмотрев в глаза. — Не знаю, просто… настроение такое. Может из-за погоды. Пасмурно целый день. И вчера было пасмурно.       — Ну зато так менее холодно. Когда солнце — мороз обычно дикий, — фыркнул Ламберт, гладя по спине.       — А… а ты как?       — Что я как? — не понял тот, вскинув брови.       — Чувствуешь себя как, спрашиваю. Я много лишнего наговорил…       Ламберт хмыкнул и пожал плечами.       — Меня мало это волнует. Сказал и сказал. Я понимаю, что не идеален и что не могу устраивать тебя во всем. Ну… я постараюсь, конечно, что-то с этим делать… Я, правда, так и не понял, чего конкретно ты от меня хочешь…       Лютик нахмурился и недовольно на него посмотрел.       В самом деле — все-таки до ужаса бесит его эта борода.       Лютик сказал:       — Да я… я ничего не хочу. Просто вчера передернуло. Не знаю, из-за нервов, наверное… Просто я от течки отойти не успел, а тут вот эта херня произошла. И Геральт со мной еще поговорил после этого… Насчет слишком поспешных действий… И ты потом… ходил никакой. Не знаю, это давит. И погода плохая тоже давит.       Ламберт понимающе кивнул, будто бы что-то в самом деле понимал, погладил по спине и подался вперед, целуя. Лютик замер, ответил на поцелуй, погладил Ламберта по плечам, по шее, а потом отстранился, и Ламберт непонимающе вскинул бровь.       — Прости, лицо болит, — он потер свои щеки. — Забыл смазать их той херней увлажняющей и…       — Ты как-то в последнее время стал очень много материться.       И все Ламберт в нем замечает. Обо всем волнуется и все он знает.       Только не знает, что Лютику нужно.       Потому что и сам Лютик не знает.       Лютик поджал губы и сказал:       — Можно я побуду один, пожалуйста? Не знаю, настроение какое-то… Ни к черту. Все бесит. Сам себя бешу. И из-за этого жру как ни в себя. Уже третье утро просыпаюсь ужасно голодным, две порции съедаю аж…       — Ты уверен, что хочешь быть один? Мы можем, не знаю, на…       — Ламберт, — прервал его Лютик. — Пожалуйста, я не хочу снова поссориться только потому, что меня снова клинит и я веду себя неадекватно.       — Я просто хочу предло…       — Не надо мне ничего предлагать. Дай мне побыть одному. Ты хоть знаешь, как меня заебывает, что каждый день, каждый час, рядом кто-то да есть?       Ламберт почти отшатнулся от него и посмотрел как-то… не то испуганно, не то сбито с толку. Он лишь кивнул и, поцеловав в щеку, послушно оставил его одного       Лютик потер свою щеку. Бесит его эта борода. Ужасно бесит.       Сколько бы Лютик не шлялся один, сколько бы не думал, все было... не так. И его бесило все. Погода, он сам, свое поведение, Каэр Морхен и Ламберт с его тупой бородой его тоже бесил. Лютик уже хотел лезть на стену, но вместо этого нашел себя на кухне, едящим варенье ложкой и почти что довольным жизнью. Потом, правда, раздраженно одернул себя, вспомнив о том, что Ламберт говорил о том, что он наел себе бока.       Лютик критически оглядел себя, пощупал и понял что да, он наел. А он не хотел ничего наедать! Ему было комфортно в своем теле, пластичном и гибком, без всяких мягких боков и двух килограммов!       Поэтому быстро отставив банку и поставив ее подальше, он пошел дальше блуждать по замку.       Доблуждался до комнаты Геральта и, шмыгнув носом, заглянул в нее. Йеннифер там не было, Геральт лениво листал книгу, якобы читая, но Лютику казалось, что он просто чем-то занимал руки.       — О, Лютик? Не ожидал, что ты зайдешь. Что-то случилось?       — Да нет, не случалось, — хмыкнул Лютик и медленно поплелся к кровати, присаживаясь рядом и заглядывая в книгу. — Почему не ожидал? Я с тобой исправно в день час-два провожу.       — Ламберт сказал, что ты просил оставить тебя одного и был без настроения. Волновался о тебе.       — Я тоже о нем много волновался, и что-то его это не ебало особо. Так что пускай дальше волнуется.       Геральт удивленно вскинул брови и уставился во все глаза на Лютика. Тот, нахмурившись, буркнул:       — Что?       — Ты… ты никогда так не отзывался о нем. Вы что, поссорились?       — Вчера. Вроде помирились… Я не знаю. Да не в нем дело… Настроения просто нет. Пропало.       — И куда оно ушло? — Геральт улыбнулся, покачав головой.       Лютик улыбнулся ему в ответ и, сняв сапоги, залез с ногами на кровать, просто укладываясь на нее и утыкаясь носом в подушку, поджимая колени к груди, смотря куда-то в сторону.       — Я запутался. Ничего не понимаю. Вчера за Ламберта бы умер не думая, а сегодня… он меня бесит. Особенно его борода. Но проблема же не в бороде. И даже не в Ламберте! Это настроение это тупое, а почему оно тупое я не знаю. И еще я набрал вес… И аппетит поднялся ни с того, ни с сего! Это невозможно!       — Набрал? — Геральт его оглядел. — Незаметно как-то.       — Одежда мешковатая, — шмыгнул носом Лютик. — Ну что мне делать, Геральт, скажи мне, а? Ты же опытный.       — С чем? С лишними килограммами? Да тебе о них и волноваться особо и не на…       — Да не с ними, Геральт! С ними... жрать меньше надо, ага. Я просто боюсь, что на Ламберта сорвусь из-за настроения этого. А он же лезет все, узнать пытается. А меня аж трясет от злобы, едва не передергивает, но не из-за него, просто… вообще бесит все.       Геральт задумчиво хмыкнул, а потом сказал:       — Ну, Лютик, это уже ваши омежьи штучки, я в них не разбираюсь. Ты вообще после того, как у вас с Ламбертом все закрутилось, стал…       — Какой? — нахмурился он, подложив под голову руку и посмотрев на Геральта.       — Необычный. У тебя ж перестройка сейчас полная. Да и Лютик, что ты удивляешься? Сначала у тебя запах проявился, потом течка, потом весь это всплеск во время течки, потом метка, потом состояние пост-течки, потом метка исчезла, плюс естественный стресс из-за недавней ситуации. Ты хоть представляешь, что в твоем организме сейчас творится? Там все скачет как шлюхи на хуях. Ой… извиняюсь за сравнение.       Лютик в ответ только рассмеялся и покачал головой. Геральт продолжил:       — Тем более шрам этот… Непонятно вообще, как на это организм среагировал. Метка же твой запах изменяет, а это еще одна перестройка. А тут шрам перекрыл метку, которая даже не успела на тебе закрепиться… Это ж пиздец. Да любой бы бесился.       — Меня и это бесит. Что я омега, и раз вот я омега, то на, терпи вот эти скачки. Я ощущаю себя истеричкой, кот…       — Но никто другой так о тебе не думает, — перебил его Геральт. — Все понимают, через что ты сейчас проходишь, что это стресс и сложно. Койон волнуется вот, но не более.       Лютик состроил какое-то непонятое выражение лица. Поджал губы, свел брови к переносице, посмотрел в сторону бедра Геральта напряженным взглядом… выдохнул тяжело, перевернулся на спину и уставился в потолок.       — И после тех твоих слов... я в самом деле задумался о масштабности происходящего. То есть… нет, я думал о семье с ним, о серьезности между нами происходящего, а потом… потом понял, что это же навсегда. Метка. Да и черт с ней, с меткой… Это же смешно, что я совсем не знаю Ламберта, но уже выбрал его. Кроме того… ему восемьдесят три. Нет, конечно, это не делает из него деда, тебе-то девяносто с хером, а ты иногда ведешь себя как я. Но… я про то, что все то, что с ним случалось, все эти беды и травмы, он же не решил их тогда, и не получится решить их сейчас. Это уже вплавилось в него. Вот он такой, и мне придется некоторые аспекты его поведения терпеть. А я не хочу жить что-то терпя…       Геральт издал неясный смешок, и Лютик уставился на него, хмурясь.       — Вот ребенок же ты горький, а уже семью себе решил надумать… У всех людей есть свои тараканы, и всем что-то приходится терпеть. Я, знаешь ли, в Йен не все обожаю. Мне приходится терпеть ее заносчивость и то, что она все постоянно знает и спокойно читает мои мысли. Это бесит. А уж сколько вещей она во мне терпит — представить страшно. И ты тоже, Лютик, не идеален. Мы тебя все тут, конечно, любим, но это не значит, что в тебе нет недостатков.       Лютик моргнул и оперся на локти.       — И что, ты просто терпишь? И все?       — Лютик, когда ты любишь человека, ты эти вещи не терпишь. Ты просто пропускаешь их мимо себя, потому что ну… Важно ли то, что она читает мысли, когда она обнимает меня, почуяв за километр, что мне это нужно? И важно ли, что в спорах ее заносит, когда она та, кто заставляет почувствовать меня человеком и что я достоин ее, достоин и тебя? Какая мне разница, что силы в ней хватит на то, чтобы убить меня одним движением руки, если благодаря ей я смог… перестать стесняться себя рядом с тобой? Она многое мне дала, и нет, совсем меня не волнуют все эти мелочи. Потому что заносчивость появляется раз в неделю, а ее объятья встречают меня каждый день.       Лютик растеряно моргнул, а потом снова улегся на кровать, смотря в потолок.       — То, что я ревную тебя к нему не значит, что хочу, чтобы вы расстались, так что я не собираюсь настраивать тебя против него. Тем более…       Геральт тяжело выдохнул и прервался. И замолчал. Лютик, вскинув бровь, спросил:       — Тем более что?       — Он очень волнуется. Я сколько его видел — он сам не свой. Все спрашивал у всех, не видели ли мы тебя, и если видели, то в порядке ли ты. Йен сказала, что ему сейчас очень… некомфортно. Плохо можно сказать. Я вижу по нему, что как раз-таки он не будет в тебе ничего терпеть. Потому что для него все это будет совсем неважно. Да, я ревную, потому что в моих глазах ты ребенок, мой ребенок, а с ним ты… его. Совсем-совсем его. Ревную, да, я этого и не скрываю. Но так же это самое прекрасное, о чем я могу просить — чтобы тебя не терпели. Я знаю, что это, и Ламберт знает. Он в порядке.       Лютик криво улыбнулся и, присев на кровать, обнял Геральта так, что тот айкнул от того, как сильно он стиснул его ребра. Лютик прикрыл глаза, сказав:       — Не хочу быть омегой. Надоело это все.       — Ну, однако, ты омега, и это нормально. Ты просто к себе не привык. Ну и возраст у тебя такой сейчас… Что все через край.       Геральт погладил его по спине, и Лютик тихо сказал:       — Но это же глупо… в таком раннем возрасте обременять себя такими отношениями.       Геральт тяжело выдохнул и, прижавшись губами к его макушке, сказал:       — Тут я уже ничего не могу тебе подсказать. Это знаешь только ты и твое тело, твоя психика и в целом готовность к такому… Главное пойми, что с другими людьми надо быть аккуратными. Они тоже чувствуют, и им тоже бывает больно. Я достаточно причинял другим людям боль, и они — мне, так что это лучшее, что ты можешь сделать. Просто будь аккуратным.       Лютик выдохнул и смолчал про то, что он ощущал себя слишком маленьким, глупым и неподготовленным ко всем этим взрослым вещам.       Он просто понял, как много он упускал. Упускал кучу пьяных свободных вечеров, и флирт с альфами, секс на одну ночь, новые знакомства, столько всего, что он делал с омегами — это могли сделать с ним.       Просто свободная жизнь, а теперь… а теперь что, ему надо отказаться от свободы из-за того, что он так рано нашел своего истинного?       Правда, следом он подумал о другом: готов ли он обменять все те вечера с Ламбертом на сомнительное веселье в кругу альф, которые, возможно, никогда не будут с ним так вежливы и нежны, как Ламберт? Нужно ли оно ему?       Блять, да откуда Лютику знать, ведь он знал только одну сторону медали. Он не понимал. Он запутался. Ему хотелось уйти отсюда нахрен, думая, что это решит проблемы.       Он резко подскочил и взвизгнул, когда кто-то ущипнул его за бок. Испугано обернувшись, он заметил смеющуюся Йеннифер, а рядом, на ухо, заржал и сам Геральт.       — Надо… надо стучаться! — вскрикнул недовольно Лютик, потирая бок.       Йеннифер прищурилась и, усмехаясь, покачала головой.       — Стучаться, заходя в свою комнату? Лютик, это ты развалился на моем месте.       Лютик что-то неясно брякнул и надул губы, отворачиваясь.       — Что тут за тайные семейные вечери, в которые меня не посвящают? — она оправила юбку и оперлась подбородком о кулак, смотря на Лютика.       — О, наконец ощутила себя на моем месте? Когда эти тайные вечери были между вами, а меня вы предпочитали игнорировать? — сощурился Геральт.       — Никто тебя не игнорировал, — цыкнула Йеннифер.       — Мне просто неловко было! — крякнул Лютик и, сложив руки на груди, снова откинулся на подушки, глядя в потолок.       — Поздравляю вас, Геральт из Ривии, вы перестали быть похожим на страшного потного альфу, и ваш сын наконец вам доверился, — глубокомысленно кивнула Йеннифер.       Геральт сощурился, недовольно что-то пропыхтел, а потом взвизгнула и сама Йеннифер, когда Геральт смачно ущипнул ее. Лютик засмеялся, когда Йеннифер в ответ зарядила Геральту подушкой так, что тот аж болезненно застонал.       За это подушкой от Геральта получил и сам Лютик.       Лютик даже отчего-то ощутил себя в самом деле… просто ребенком. Во всей этой суматохе он как-то только перекидывался с ними каким-то фразочками, не более. Давно такого не было.       В конце битвы Геральт подтвердил, что все-таки Лютик набрал вес, за что Лютик вжал в его лицо подушку, грозясь задушить.       — Кстати… — протянула Йеннифер, глядя, как Геральт оторвал от своего лица подушку и, кажется, собирался придушить ей Лютика, но остановился, услышав голос Йеннифер. — Я вообще-то тебя искала, Лютик.       — Для чего? — он отобрал у Геральта подушку, обнимая ее, дабы его все-таки не придушили.       — Ну, узнать, все ли с вами в порядке. Ламберт какой-то растерянный ходит…       — В порядке, — пожал плечами Лютик и, заметив, как недоверчиво на него покосилась Йеннифер, добавил: — Да просто мелкая ссора. Побольше сейчас пострадает, поменьше потом будет…       Лютик прервался, глядя на то, что Йеннифер, кажется, просто опешила. Он смутился этой реакции, поэтому просто замолчал, глядя на нее.       — Лютик… ты ведь несерьезно? Ламберт, кажется, не самый прекрасный мужчина в…       — О, ты бы с этим поспорила, да? — прищурился Геральта.       — А ты поспорил насчет Трисс? — улыбнулась натянуто она, и Геральт, затушевавшись, фыркнул себе под нос, отвернувшись.— Так вот… Лютик, я отличаю «пиздострадания», от того, что человеку в самом деле плохо… И да, Ламберт не пиздострадает. Может быть, в самом деле сложно уживаться с человеком, у которого это происходит нон-стоп, но это такое устройство психики у него же. У него чисто на гормональном уровне дофамин очень сильно понижен.       Лютик нахмурился, поджав губы и уткнувшись взглядом на кровать.       — А я устал от этого. Устал, что ему постоянно плохо.       — Не постоянно, — хмыкнул Геральт. — Я, конечно, не Йеннифер, мысли не читаю, но не постоянно.       — Не постоянно, — согласилась она. — Просто на него стрессовые ситуации сильнее давят. Лютик, я понимаю, у тебя тоже жизнь не самая легкая, но Ламберту ну, как бы сказать… Это что-то вроде болезни. Психической. Таким людям сложно испытывать радость, они сложнее проникаются позитивными чувствами. Такое бывает и с таким надо смириться. Просто проявление этого бывает более выраженным и менее. Да и, Лютик, ты поступаешь просто нечестно.       — Почему это? — не понял он, явно не рад, что Йеннифер защищала его, Ламберта.       — Потому что у тебя есть мы. Тебе плохо, и ты пришел к Геральту. Тебе стало легче. У Ламберта нет семьи, у него никого нет кроме тебя. Представь, как он себя сейчас ощущает?       Лютик досадливо поджал губы, медленно кивнув. Йеннифер тяжело выдохнула и посмотрела на Геральта. Таким странным, нечитаемым взглядом, который Лютик совсем не смог разобрать, но Геральт, похоже, смог. Тот просто понятливо кивнул и тяжело выдохнул.       И Йеннифер сказала:       — Но я не виню тебя, Лютик. Никто не винит. Ты просто слишком молодой, и понятно, что тебе с этим сложно. Сложно с Ламбертом. Потому что он... он все же сразу настроен на что-то более серьезное, несмотря на то, что он там говорит, а ты... ты все-таки хочешь, чтоб все было легко и просто.       Лютик шмыгнул носом, а потом кивнул. С этим он был согласен.       Он хочет расслабиться, хочет отдохнуть, а тут куда не упрись — что-то да происходит в последнее время. Думалось, что тут заброшенный замок, что может пойти не так?       Все.       Все пошло не так.       Йеннифер понимающе мягко улыбнулась, а потом подалась вперед, поцеловала его в лоб и прошептала:       — Просто помни, что Ламберт тоже чувствует, и он волнуется о тебе гораздо больше, чем о себе. Это многое значит. Это не просто.       Лютик тяжело выдохнул и кивнул. И сказал:       — Я просто запутался.       Геральт улыбнулся:       — Это нормально. Странно было бы, если бы ты не запутался, а так ну… значит все идет своим чередом. Мы как с Йеннифер один раз запутались, до сих пор распутаться не можем.       Йеннифер улыбнулась и кивнула. Лютик усмехнулся и тяжело выдохнул.       Все пошло не так.       В комнате Лютик валялся на кровати, перебирая аккорды, напевая песню, которую недавно сочинил. Это помогало отвлечься, да и раздражение немного спало. Он не понимал, что с ним происходит и искренне хотел спихнуть это на гормоны, а значит, это от него не зависит и пройдет само.       Но сказанное Йеннифер его пугало до усрачки.       Что он просто не созрел. Ведь Ламберт хочет больше, нежели простое заигрывание и секс. Конечно, это взрослый мужчина с очень тяжелой жизнью за спиной, тут априори все не так просто, как хотелось бы.       Раздались хлопки и Лютик вздрогнул, подскочив на кровати. Он уставился на вошедшего в комнату Ламберта, который улыбнулся и сказал:       — Красиво. Новая баллада? Я вроде не слышал ее раньше, — он прикрыл за собой дверь.       — Да. Новая… — кивнул Лютик, глядя как Ламберт медленно подошел к нему, садясь на край кровати.       — Ты вроде давно нового не сочинял, неожиданно.       — Вдохновения не было, ничего не происходило, — пожал плечами Лютик. — Я-то привык все по Геральту писать во время путешествий, а тут что? Четыре стены и ничего не происходит. А если происходит, то какая-то херня, в которой хер разберешься.       — А о чем эта песня?       — Слышал же.       — Небольшой кусок. О любви?       — Мг. Больше не о чем, — пожал он плечами, откладывая лютню.       Ламберт кивнул и подсел ближе, поглаживая его по колену.       — Ты в порядке? Смотрю тебе все еще… не очень.       — Не очень, — кивнул Лютик. — Ламб, я не знаю, правда. Знал бы — делал бы что-нибудь, чтобы это прошло. А так... не знаю, куда деться.       Ламберт поджал губы и кивнул.       — Я могу что-нибудь сделать для тебя?       Лютик посмотрел на него, вскинув бровь.       — Ну, мало ли… Что-то, что поднимает тебе настроение, может ты чего-то хочешь. Мне просто… тяжело на тебя такого смотреть. Мне к тебе подходить даже страшно! Впервые такое чувствую, — раздосадовано пожал плечами Ламберт и, нерешительно, в самом деле, чертовски нерешительно, взял руку Лютика в свою.       — Я хочу уехать отсюда, а больше ничего не хочу.       Ламберт посмотрел на него — его глаза были такие на удивление светлые и широко раскрытые, как у ребенка, что Лютик на миг даже с толку сбился. Не увидел он в нем того самого взрослого мужчину, ребенка увидел — напуганного и сбитого с толку, который не знал как подступиться, а Лютик не хотел, чтобы к нему подступались.       Он заебался.       — Ты пойми правильно, я к такой жизни не привык. Я постоянно по тавернам хожу, выступаю, пью, с людьми общаюсь… А тут… ну, Господи, тут же скука смертная!       — Ну ты уже потерпи, месяц остался всего. Можно и раньше уехать, сразу как снег сойдет. В прошлом году он в середине февраля уже таять начал.       Лютик повел плечом.       — Лютик, — внезапно серьезно сказал Ламберт. — Что происходит?       — Ничего. Я же сказал — гормоны.       — Почему ты мне утром так сразу сказать не мог? Я волновался вообще-то, не понимал, то ли я где-то уже нашкодил, то ли ты там себе что-то придумал.       — Волновался, — цыкнул Лютик, закатив глаза. — Я тоже за тебя много волновался, и что? Когда тебя перед гоном крутило, когда во время гона. Когда просил тебя не пить эту дрянь, когда ты блевал кровью волновался. Когда ты пришел ко мне заявлять, что мы расстаемся даже не успев начать встречаться. Когда свалил от меня под тупым предлогом на несколько часов — волновался так, что голова кружилась. Когда Кейру свою встретил, которую в альбом рисовал с грустным ебалом. И когда рисовал с грустным лицом я тоже волновался. И когда ты свалил на сутки самоубиваться — волновался. И когда у тебя был ебучий нервный срыв я волновался. А сейчас что? А сейчас я, оказывается, заебался от постоянного волнения, и ту на-те — Лютик, ты не мог бы не быть злым, а то я, видите ли, волнуюсь! Тебя не ебало, что я волновался, и мне сейчас похуй на то, что ты там волнуешься.       Лютик судорожно вдохнул, ощутив, как его передернуло, потом обратил внимание на то, что рука Ламберта, которой он держал его руку, была холодной. Что сам Ламберт, пусть старался держать лицо, но выглядел… сбитым с толку, напуганным, напряженным и будто бы ему… было больно.       Как-то совсем не так, как привык видеть Лютик.       Другая боль.       О которой Лютик еще не писал и не пел. И не слышал.       — Мне… мне жаль, что все так вышло. Но перед гоном и во время ты сам знаешь, выбора у меня особого не было. Не пил бы подавители — все равно выкручивало, и я бы не смог проводить с тобой время. С другими омегами я не хотел быть. И когда я пришел предлагать расставаться, ты меня тоже пойми, у меня мозги тогда в тумане, восприятие мутное и лицо твое плачущее перед глазами. И слова Геральта в ушах. Когда пошел медальон покупать — я хотя бы придумал предлог, а ты ж просто так от меня уше…       — Хватит, — перебил его грузно Лютик. — Не хочу ни причин, ни оправданий. Какая разница, почему это было, если тут я каждую хренову секунду волнуюсь о тебе?       — Я тоже о тебе волновался, Лютик! — не то обиженно, не то растерянно сказал Ламберт.       — Ага, по тем причинам, что сам себе выдумал. Ой, я не могу быть с ним, он меня не хочет и вообще из жалости, а потом я его разочарую и я запасной вариант, — Лютик смотрел, сведя брови к переносице, на свою руку, и не заметил, как сжались у Ламберта плечи, как растерянно он пялился на его лицо. — Знаешь, что? Ты был прав. Мне тебя уже правда просто жалко. И я заебался от этой жалости.       Ламберт медленно моргнул, его плечи были напряжены, и нет, Лютик не видел, какое неясное чувство страха выкрасило лицо Ламберта в испуг. Болезненный испуг, будто бы кто-то залез в твою грудь и сжал твое сердце. Легкое сокращение мышц. Немного биологии, ничего нового.       — Я говорил так, потому что, блять, понимал, что такому молодому омеге как ты будет сложно со мной. Потому что, как я вижу, в конце концов, мы все-таки пришли к этому.       — Я просто не понимаю в чем проблема! — всплеснул руками Лютик, вырывая свою ладонь из руки Ламберта.       — Не поверишь, я тоже. Я сижу и вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь. Ты мне сам из раза в раз повторял: Ламберт, говори мне, что тебя волнует. А тут, оказывается, мне надо было не просто говорить, но и ощущать мифическое облегчение от этого!       — Да потому что ты ничего не делаешь для этого! Для равновесия!       — Да откуда тебе знать, что я делаю, а что нет?! — Ламберт едва не гаркнул, глянув на Лютика искоса — быстро и раздраженно. — Я работаю над собой! Постоянно это делаю! Но ты, блять, этого не понимаешь и не поймешь никогда. Конечно тебе легче подумать, что я просто хуйни до головы набрал, а теперь хожу и ебу тебе голову от нечего делать. Лютик, ты хоть знаешь, как, блять, сложно с этим жить?!       Лютик вздрогнул от того, каким громким был его голос — почти приказывающим. Он не привык к такому, он не слышал такого ранее.       — Тогда почему ничего не меняется? Почему тебе до сих пор легче ходить и страдать из-за абсолютно неважной хуйни?!       — Ничего не меняется? — дергано улыбнулся ему Ламберт. — Милый, ты знаешь меня два месяца. Ты реально думаешь, что такие проблемы проходят за неделю? Я тебя удивлю, но после восьми лет ежедневного насилия, после того, как отец избивал меня ногами, я около тридцати лет учился не вздрагивать, когда ко мне подходят со спины, потому что я, блять, всегда ожидал удара. Тридцать ебаных лет я с этим боролся! Я стараюсь, и я пытаюсь, и когда ты появился в моей жизни — я пытался усерднее, потому что я хотел тебе довериться, потому что искренне верил, что ты честен, что тебя в самом деле это волнует. Я знаю, для тебя это все хуйня. Херня, что я научился с тобой говорить о моих проблемах, хуйня мое это к тебе доверие, но для меня эта ебучая маленькая победа достигалась не один год. Я приходил к осознанию, что кто-то когда-нибудь меня захочет на самом деле несколько лет! Я буквально пересиливал себя, но тут, оказывается, по твоему мнению я должен был за два месяца решить все свои проблемы! Просто такой: увидел Лютика и все! Восемь лет насилия ушли, вся жизнь, прожитая в эмоциональном отторжении, ушла, проблемы с выражением эмоций тоже ушли! Мой ебучий ПТСР тоже просто взял и ушел от одного на тебя взгляда. Блять, Лютик, не делай из себя идиота!       Лютик ощутил напряжение по всему телу. Не то от тона, не то от… правды. Что да, такие проблемы не решаются быстро… Лютик не имеет права требовать быстрых результатов, не от человека с такой жизнью, но…       Но:       — Да, в этом проблема. В том, что ты вот такой вот, а я… знаешь, я, наверное, просто не готов к этому.       Смотря в угол кровати, он снова не заметил, как забегал взгляд у Ламберта. Он покачал головой и сказал:       — Подожди, я…       — Да, — перервал его Лютик. — Сейчас я понял, что именно в этом проблема. В «подожди». А я не хочу ждать. Не хочу этих серьезных проблем. Не хочу гадать каждое утро: в порядке ты или нет. Не хочу изводиться, когда у тебя снова переклинит и ты будешь делать вид, что все нормально, но все прекрасно видят, что тебе плохо. Да, проблема в этом. Я не могу тебе помочь и…       — Нет, Лютик, дело не…       — Как раз в этом. Я не хочу носиться с тобой, как с ребенком, и…       — Я и не…       — Потому что я хочу, чтобы это со мной носились как с ребенком. Прощали мне мои капризы и перепады настроения, интересовались из-за каждой глупой мелочи моим состоянием, чтобы…       — Но я ведь и так это де…       — И я не хочу дни проводить с травмированным взрослым, с которым надо нянчится. Я не знаю, может быть, в лет сорок я буду готов к таким отношениям, но сейчас… сейчас я хочу простой легкости. Я устал. Правда устал от тебя, Ламберт. Устал над тобой трястись, волновался, будто ты мой сын, а не мужчина.       — Да Лютик, Дьявол, ты в самом деле не доволен тем, что я у меня серьезные намерения к тебе? Что я хочу…       — Я недоволен не серьезными намерениями. Хотя, возможно, и ими, — он пожал плечами. — Я недоволен твоей неуверенностью в себе. Твоим нестабильным состоянием. Что за тобой надо носиться как за маленьким, чтобы узнать, в порядке ли ты, — он хмыкнул, вставая с кровати.       Лютик вздрогнул испугано, когда вслед за ним подскочил и Ламберт. Он схватил его чуть выше сгиба локтя и, посмотрев в глаза, сказал:       — Дьявол, Лютик, я тоже за тобой ношусь! Помогаю и поддерживаю. Это и есть взрослые отношения! Да, мне не двадцать, чтобы… чтобы, блять, не помню, какие могут быть отношения в таком возрасте, но я ведь стараюсь! Стараюсь, чтобы дать тебе все! Чтобы ты не…       — И что ты мне дал? — вскинул бровь Лютик. — Ничего сверх такого. Из необычного это твои проблемы с головой.       Лютик почувствовал, как Ламберт будто бы напрягся всем телом, его руки были холодными и, казалось, немного дрожащими.       — Я не понимаю, Лютик… Что ты хочешь? Что мне нужно сделать, чтобы тебя устраивало? Просто объясни, и я поста…       — Я хочу отдохнуть, Ламберт. Мне не хочется сейчас тебя, совсем. Я могу спихнуть свое состояние на гормоны, да, конечно, но… в самом деле, я волнуюсь о тебе каждый хренов день. Что-то да идет не так. Я просто, блять, устал.       Ламберт занервничал, он сглотнул, сильнее сжал руки Лютика, и попытался снова:       — Послушай, Лютик, не делай глупостей. Это просто эмоции, ты просто не понимаешь, что…       — Ах, я не понимаю? — Лютик резко отшатнутся, оттолкнув Ламберта от себя. — Неплохо ты придумал! Да, Лютик, это не я веду себя, как ребенок, это ты не понимаешь! А что мне понять-то нужно, объясни мне!       — То, что нельзя разбегаться просто из-за того, что тебе не понравился во мне какой-то там фактор! Это просто надо решать, находить компромисс, просто говорить и…       — Ламберт, ты же сам сказал, что это не проходит быстро! Мне не нравится твое поведение, и твоя тупая борода меня тоже бесит! И что ты сделаешь? Побреешься и перекроишь свою личность, или что?! Серьезные намерения, блять. Да нахуй мне не упали твои эти серьезные намерения! Я отдохнуть хочу, ты понимаешь, нет?       Возможно, может быть, если бы Лютик нашел сил вынырнуть из лавины раздражения, злости, усталости, немного бессилия и незнания, то он бы заметил, каким перепуганным и почти что беззащитным был Ламберт. Выглядя как просто заблудившийся ребенок, он, казалось, готов был начать не то умолять успокоиться, не то зарыдать.       Но нет, Лютику было не до этого.       Он ощущал лишь немое бессилие перед своей природой и перед этим предназначением, которое ставило его в ужасное положение. Он не считал себя достаточно взрослым для таких отношений.       Он запутался, он не знал, чего он хотел, и главное: хотел ли чего-то в принципе.       Хотел ли он Ламберта?       Ламберт выдохнул, попытался успокоиться, взять себя в руки. Он медленно подошел к нему, аккуратно взяв за плечи, сказав:       — Детка, послушай меня. Тебе надо успокоиться. Я по глазам твоим вижу, что ты не в порядке. Тебе нужен отдых. Давай я принесу тебе вина, ты выпьешь, отоспишься, и мы повторим завтра?       Ламберт пытался его успокоить, он думал, что это хороший способ. Он хотел верить, что это неплохое предложение, что это сбавит его пыл, потому что руки Ламберта тряслись, сердце колотилось в горле.       Понимание того, что Лютик предлагал расстаться просто летало рядом, и казалось таким абсурдным, что Ламберт не хотел этого принимать. Не сейчас, блять, не тогда, когда Лютик — первое, чего он хотел так страстно.       Хотел по-разному. Любить, защищать, заботиться. Становиться лучше для него, в конце концов. Ведь когда в его жизни появился он, то Ламберт вспомнил, что ему еще есть ради чего бороться, но…       Но Лютик не успокоился.       — Отлично. Да, Ламберт, молодец. Проблема ведь во мне, так? Это я не в порядке, это мне нужно остыть. Набраться сил, да? Для чего? Чтобы дальше терпеть твое поведение, так?       — Лютик… Я же сказал, что мы можем это обсудить, и…       — И ничего не изменится, Ламберт. Я устал, понимаешь? Устал смотреть на тебя такого, видеть, что ты не в порядке и понимать, что мне придется с этим жить! Постоянно жить с неуверенным в себе, а следовательно и во мне человеком! Вот нахер мне оно надо в двадцать лет?       — Лютик, Дьявол, мы друг друга толком и не знаем! Что за поспешные выводы?       — Вот именно, Ламберт. Не знаем, а мне тебя уже по горло хватило. Я знаю, как работают человеческие отношения, и в начале партнер демонстрирует специально самую лучшую свою сторону. Ну… это твоя лучшая сторона? Тогда да, Ламберт, ты был прав.       Ламберт загнано посмотрел на него и сипло спросил:       — В чем?       Лютик выдохнул и завел руки за шею, снимая кулон. Сердце Ламберта опустилось в пятки, и он затараторил:       — Стой, Лютик, да успокойся ты! Ты же пожалеешь об этом!       — Мг, конечно, я пожалею. Якобы это я тут покалеченный мужик под сотню, который имеет проблемы с доверием, — он снял с себя кулон и пихнул Ламберту в грудь. — Ты был прав в том, что ты разочаруешь меня, Ламберт. А теперь я пойду отосплюсь.       Если бы у Ламберта спросили, на что похоже сгорание заживо? С чем вы бы могли сравнить чувство, когда вам монстр вспорол живот? Было ли что-то ужаснее момента, когда смерть дышала вам в лицо?       И, в конце концов…       что может быть хуже, чем лежать израненным зверем, одному, в лесу, и слышать только хрипы монстра, застыв в ожидании момента, когда он наберется сил быстрее, чем ты?       Ламберт бы легко ответил. Не задумываясь.       Есть что-то хуже.       Когда-то я лежал без возможности встать около трех дней. Это было что-то вроде отравления, и я не знал, выживу ли я. Было очень больно, постоянно блевал, сначала желчь, потом кровь. Выкручивало суставы, организм отторгал воду и еду. Были галлюцинации, был жар, скакало давление...       а еще был момент, когда любовь всей моей жизни сказала, что я ее разочаровал.       И это было даже больнее.       Быстрее, да, но больнее.       Потому голос Ламберта был сорванным, будто сиплым, поэтому он дрожал, и его нижняя губа тоже дрожала, поэтому его руки трясло, когда он сказал:       — Стой, Лютик, не… не надо, ладно? Мы обговорим все завтра. Не бросай меня. Пожалуйста.       Лютик тяжело выдохнул. Его руки все еще тряслись. От раздражения, от злости, от того, что он устал. Он сходил с ума в этом замке от безделья. Он не общался с другими людьми, он нормально не пил, его организм не дает ему передышки, и главное — эту передышку не дает ему Ламберт.       Эти отношения его выматывают, и он бы хотел быть аккуратным, но как, черт возьми, это делать, когда ты устал, ты не хочешь, тебя бесит каждый столб.       Когда понимаешь, что не хочешь быть психологом взрослого мужика всю оставшуюся жизнь и между тем, как трахаться, проводить с ним сеансы и заставлять поверить в себя. Это мило первые пару недель, но не всю блядскую жизнь.       Лютик не хочет застрять в этом дне сурка только потому, что у Ламберта жизнь оказалась переломана.       Ну, а Лютик тут каким боком?              — Отпусти меня.       — Но мы же поговорим, когда ты успокоишься? — голос Ламберта очень сильно дрожал. Как будто он уже рыдал, но… нет, он еще не рыдал. Или Лютик не видел. Ему как-то было все равно уже. В страдания Ламберта он уже не верил. Если тебе постоянно плохо, то любая боль обесценится.       — Ага, конечно. Ламберт, я сказал отпусти меня, попросил же. У тебя не в порядке с головой.       И почему-то Ламберт убрал от него руки так резко, будто шарахнулся.       Лютик выдохнул, ощутив какое-то облегчение, и пошел к двери. К ногам Ламберта упал медальон, звякнув серебряной цепочкой.       Закрылась дверь.       Ламберт посмотрел через плечо, посмотрел на медальон.       Медленно поднял его, повертел в руках.       Чужая человечность в момент, когда ты прошел через ад.       Прекрасные цветы в этом мире.       Не зря ж лютики — ядовитые цветы.       Он глубоко вдохнул и, может, он тоже был просто на эмоциях. Хотя он и не ощущал их вовсе. Будто этот диалог вытряс из него душу, перевернул его мировоззрение, загубил последнюю надежду на тот самый прекрасный цветок в его жизни.       Напоминал, что быть настоящим — не значит размазывать сопли.       И не надо ебать голову человеку своими проблемами только потому, что он делит с тобой кровать.       Может, это были эмоции. Если они в нем еще остались.       Но он молча подошел к окну, открыл его и выкинул кулон к чертовой матери.       Миленькие маленькие лютики…       царапают нежные вены на запястье и сердце куда сильнее шипастых диких роз.