***
— Что же не так пошло в моей жизни?.. — Йеннифер посмотрела на небо, состроив такое лицо, будто бы она делала что-то действительно ужасное. Низкое. Не достойное ее. — Слушай, я не просил тебя со мной тащиться! Села бы где, выпила и не… апчхи!.. не мерзла! — Ламберт почесал нос и выругался. Холод дикий был, но в городе отчего-то такой метели не было, и на том спасибо. — Как же так вышло, что я вынуждена помогать злому обиженному жизнью ведьмаку, который только чудом метит мне в зяти… — продолжала она, явно издеваясь. — Я не мечу тебе в зяти! — Ламберт потер руки друг о друга. В спешке он забыл о перчатках, а потом снова засунул их в карманы, в которых они все равно не согревались. — А куда ты метишь… — прошептала она таким голосом, будто говорила на последнем издыхании. — Йеннифер, умоляю, хватит говорить этим загробным голосом! Тебе даже не холодно! Это я тут умираю и мерзну! Йеннифер, не выдержав, звонко рассмеялась и оправила на себе плащ. Ламберт выругался под нос, явно завидуя, что у нее были силы на какие-то эмоции кроме раздражения. — Так что у тебя такой за порыв? Ты же что-то хочешь ему подарить, так? У вас годовщина, что ли, уже какая-то или что? — Дай Бог мне дожить до реальной годовщины с этими морозами, — выругался Ламберт, снова чихнув. — Хватит строить эту умилительную морду, когда я чихаю! Я не мило чихаю! — Не буду задевать твое эго… А, стой, нет, буду. Ты чихаешь как щеночек. — Тьфу на вас всех, — шмыгнул носом Ламберт. — Это… просто подарок. Он открыл перед ней дверь, когда они дошли до нужного здания, и Йеннифер огляделась. Ювелирная мастерская. Ну, вполне ожидаемо. Лютику же много чего не подаришь. Да и на что Ламберту могло хватить воображения? Либо одежда, либо украшения. Она лениво оглядывала действительно хорошие работы, которые предлагались и, глянув на цены, присвистнула. Она глянула на Ламберта, который что-то объяснял мастеру, и снова посмотрела на украшения и оглядела мастерскую. Ламберт явно… выбрал очень хорошего мастера. Одни цены шептали. Она не ожидала от него такой обходительности. — Теперь можешь пойти выпить. Часа два ждать, если не больше. Она повернулась к нему и повела бровью. — Составишь мне компанию? — Обижаешь, — фыркнул он.***
— Да Лютик! Ну улыбнись! Койон с Эскелем уже развлекали его в два голоса. Лютик не рыдал и явно не собирался закатывать истерику, но выглядел так, будто у него было несварение желудка. Или он похоронил своего любимого жирного кота. — Сам подумай: куда он мог пойти? Тут кругом горы и все такое… Даже суккубы не живут! — Насчет сукубов можешь доверять Эскелю, — глубокомысленно кивнул Койон. — А что, правда не живут? Я думал… Эскель шикнул на него, и Лютик закрыл лицо ладонями и устало простонал. — Он не трахается с суккубом! — заверил его Койон и подлил ему в кубок вина. — Да Лютик, еб твою мать. Ты что, не уверен в Ламберте?! — Он соврал мне и куда-то свалил! — всплеснул руками Лютик и резко выхватил кубок, делая два больших глотка. Сморщился, вытер рот и поставил его обратно. — Он либо пошел кого-то рубить, и, видно, кого-то серьезного, либо пошел трахаться! Он либо умрет, либо изменит мне! — Ты себя просто накрутил! — всплеснул руками Эскель. — А он соврал! — вскрикнул Лютик и шмыгнул носом. Койон потрепал его по плечу, растерянно глядя на Эскеля. Они вообще были без понятия, что делать и что говорить. В гвинт, что ли, предложить сыграть?! Возможно, Лютик бы воспринял эту ситуацию здраво в любой другой момент его жизни, но все в замке были прекрасно осведомлены о том, что раз Лютик внезапно запах, то в организме явно что-то происходит. А когда что-то происходит с гормонами, с людьми случаются все эти эмоциональные горки. Так что винить Лютика они точно не хотели, а вот достать Ламберта и хорошенько его встряхнуть — точно. — Он мне точно не изменяет? — внезапно спросил Лютик, посмотрев на Эскеля широко отрытыми глазами. Эскель растерялся. Он ощущал себя сейчас перед ребенком, пребедным, несчастным, хрупким ребенком, и он искренне поражался мужественности и Геральта, и Ламберта, раз они находили в себе силы уживаться с ним и не чувствовать при этом страх за каждое свое слово. Ламберту вообще наглости хватило просто свалить! — Да тут не с кем, Лютик! — А если было бы с кем — изменил, да? — испуганно протараторил Лютик. На этот раз на Эскеля шикнул уже Койон. — Да с чего бы ему тебе изменять?! Слушай, мы, конечно, в таком плане его плохо знаем, но мы в курсе, что Ламберт, как и любой из нас, довольно… самоотверженный. За своих держится. — Но я же не ведьмак! Я… я… Эскель с Койоном уставились на него в ужасе, когда тот снова подозрительно шмыгнул носом и потер глаза. Что делать с плачущим омегой? Что с ним, блять, делать? Койон знал пока только одного человека, который отчего-то не боялся этих слез и даже умел с ними как-то работать. — Лютик, — начал он, — может, мне сходить за Геральтом? Тебе с ним легче станет… — Нет! — выкрикнул Лютик так звонко, что Койон поморщился и потер ухо, думая, что у него там что-то лопнуло. — Он же… он же Ламберта потом на куски растаскает и даже слова ему не даст сказать! Койон лишь выдохнул, кивнул и подлил вина, надеясь, что оно его успокоит, а не развезет окончательно в сопли и слезы. Потому что они уже оба, на пару с Эскелем, были напряженные и перепуганные, понятия не имея, что за шоу сейчас происходило.***
Тем временем Ламберт с Йеннифер напивались уже второй час подряд. В основном грязно ругаясь, потому что, на удивление, в этой теме они сошлись. В теме того, как все заебало, холод дикий, времена не те и вообще, «а вот раньше!..» Перед ними поставили по новой кружке, и Ламберт сказал: — Для женщины… ты подозрительно много пьешь… наравне с ведьмаком… — Я не женщина, — выдохнула она, сделав два больших глотка, — я чародейка. — Сочувствую, — хмыкнул он и поморщился, когда она зарядила ему носком сапога по щиколотке. — Расскажи-ка мне лучше… — он замялся, укусив себя за внутреннюю сторону щеки. — О, тебя интересует мнение твоего тестя? — рассмеялась она. Ламберт открыл было рот, чтобы возмутиться, что она слишком настырно читает его мысли, влезая в зону его личного пространства, но резко его закрыл и помрачнел. Она вскинула бровь, спросив: — Что? Обиделся, что ли? Да не бойся, я далеко не лезу, не смущайся, — махнула она рукой, хихикнув и снова припав к кружке. — Нет, — сказал он внезапно серьезно. — Не про это… — А что? — Почему ты… почему ты шутишь постоянно про это? Зять, тесть, сват, брат… Она вскинула брови, не до конца понимая, о чем он. Шутки как шутки, не грубые и не жестокие, как любил отвесить Ламберт. — А что тебя не устраивает? — Йеннифер подперла щеку кулаком и вскинула бровь. — Тем более это ведь… вполне возможно. В будущее я лезть не могу, но предназначение, друг мой, такая вещь… от него не убежишь, как бы ты не пытался. А там уже удержаться не выходит. Знаю, — махнула она рукой. — Проходила уже столько раз, что аж тошно. Ламберт сидел с таким лицом, будто у него болела голова. Он выждал какое-то время и неуверенно спросил: — Ты… правда думаешь, что такое… возможно? Йеннифер едва пьяно не икнула, но удержалась. Ламберт, конечно, в перспективе ей и близкий человек, но пока он лишь собутыльник и… просто неплохой человек, который делал счастливым Лютика. Она была благодарна за это, хоть и вслух не говорила. — Что возможно? — не поняла она. — Что Лютик в самом деле может… захотеть этого. На полном серьезе. Она вскинула брови и уставилась на него, требуя, чтобы он пояснил. Но он молчал. — В смысле «на полном серьезе»? А сейчас у вас как? На пол шишки? Ламберт нахмурился и поджал губы. — Сейчас ему голову сорвало от того, что я… ну, бля, вспомни себя, Йеннифер? Какой он, первый любовный интерес? Всегда яркий, кажется, что это навсегда. Первая влюбленность всегда такая. Самая насыщенная. И чувства какие-то карикатурные, как будто не по-настоящему. Ты не видишь никого другого, забываешься в этом чувстве… а чем оно всегда заканчивается? Ты слышала хоть одну историю про первую любовь, которая не кончалась бы разбитым сердцем? Я за свое-то не переживаю, там уже нечего разбивать… а Лютик? Я разочарую его, рано или поздно, так или иначе. Он меня расхочет. Да тут рукой подать — весна начнется, в город первый пойдет, увидит, как на него все смотреть будут, и все… Поймет, что есть нормальные альфы. Такие, знаешь, без шрамов, не сующие руки в кишки монстров, не невоспитанные. В конце концов, с возможностью зачать ребенка… Хотя, наверное, ему тогда больно не будет… У него просто влюбленность пройдет ко мне, и он испытает какие-то более здравые чувства к кому-то нормальному, так? Я просто… — он прервался, покачал головой и более тихо сказал: — я очень не хочу, чтобы ему было больно. Он этой боли не заслужил… Йеннифер подперла подбородок и второй рукой, смотря на Ламберта не то как на дебила, не то как на брошенного котенка. Она сказала: — Я не знаю, мне тебя то ли пожалеть хочется, то ли ударить… Ламберт нахмурился, посмотрев на нее исподлобья. — Скажи еще, что я не прав. Какая у тебя была первая любовь, Йеннифер, а? Расскажи мне о ней. — Я не настолько убухалась, как ты, чтобы раскрывать перед тобой душу. — Да похуй мне на свою душу! Я о Лютике волнуюсь, понимаешь? — О себе поволнуйся лучше, — вскинула брови она, допивая эль, который в глотку теперь не лез. — Кому ты там больно уже опять делать собрался? Ламберт, давай честно, скольким ты сделал больно по-настоящему? Я тебе сама скажу: никому. Ты как видишь, что кто-то к тебе начинает чувства человеческие испытывать, сразу только пиздеть и горазд. Кому хоть раз ты сделал больно по-настоящему? Кому ты разбил сердце? И не заставляй меня лезть к тебе в голову, дорогой, а то еще выяснится, что когда-то разбили сердце тебе. Ламберт не ответил, грузно смотря в свою чашку. Она выдохнула и покачала головой. — Разбили все-таки, да? — Нет, — ответил он. — Она просто сказала, что у меня не в порядке с головой. Йеннифер закрыла лицо руками. Ей не то хотелось рыдать, не то встряхнуть Ламебрта и крикнуть ему в лицо, что нет смысла проецировать свой грустный опыт из раза в раза. Нет, это тупо. Не сейчас, не с Лютиком. Лютик — его Лютик — искренний, светлый и добрый. Он не станет никем из всех его прошлых грустных опытов. А Ламберт — не станет своим отцом. Она все это знала, потому что у нее было время, чтобы изучить их изнанку так хорошо, что аж стыдно становилось за знание некоторых секретов, но все-таки. Ламберт просто до смерти напуган чувствами Лютика к нему. И никто, блять, ничего не мог с этим сделать. — Спасибо, что хотя бы не ебешь этим голову Лютику. Он кивнул, а она тут же осеклась. — Я говорю о том, что такое дерьмо не решается диалогами, Ламберт. — Не надо. Не говори. Мне не нужно это. Она рассеяно моргнула, качнув головой. И все-таки сказала: — Знаешь… Если ты когда-нибудь решишь расстаться с Лютиком якобы ради его блага, когда он сам этого не захочет, то я надеру тебе задницу. Ты можешь ненавидеть себя или копать в себе траншеи, это не изменить и никак не помочь. Такие вещи ты либо перерастаешь, либо нет, но… просто хотя бы не мешай Лютику. Он умный мальчик, он сможет… Ламберт посмотрел на бархотку на ее шее, прежде чем посмотреть ей в глаза и спросить холодным, безжизненным голосом: — Сможет что? Она посмотрела в ответ. Ее лицо выглядело как произведение искусства. Ее голос звучал как приговор от Бога, когда она сказала: — Доказать тебе, что ты достоин любви. — Сделай так, чтобы я это забыл, — выдохнул он устало. — Тебе не идет вести себя так. — Я говорю это не ради тебя. Ради Лютика. Чтобы ты не разбивал его сердце просто так. Она посмотрела на потолок, потеряв всякий интерес к выпивке. И медленно встала, сказав: — Да, его влюбленность сейчас гормоны и влечение. И да, конечно же оно перерастет в эти взрослые чувства… Она смотрела незаинтересованным взглядом за тем, как он рассчитывался за выпивку, хотя, наверное, он не должен был платить за нее. Он это сделал. Она не ощутила себя неловко. И она продолжила, посмотрев ему в глаза, когда он, наконец, разогнулся: — И это взрослое чувство будет обращено к тебе, если ты, дебила кусок, не будешь прятать голову в песок. Он расправил плечи. На груди поблескивал ведьмачий медальон, глаза пылили огнем, который в нем все еще был. Она смотрела на него долгие полминуты. В его голове, в его грустном прошлом… Визг и слезы, потеря сознания, падения в грязь, работа, доводящая до слез. Она ушла от него, сказав, что у него не в порядке с головой. Он остался. Она ушла. Но он все еще был там. Йеннифер знала, что она могла — чисто в теории — попытаться успокоить его. Но он не успокоится. Ведь он все еще там. Он сказал, пряча взгляд: — Я знаю. Подол ее платья все еще был мокрым от растаявшего снега. Она забыла о нем, заговорившись с Ламбертом. Каким бы он не был, но он все еще тот мужчина, который умел скрасить твой вечер. Тот парнишка, твой сосед из детства, умеющий насмешить тебя. Что бы он не пережил, он все еще умел отыгрывать роль даже твоего бывшего любовника, который всегда выглядит так, будто готов был принять тебе назад, несмотря на то, какой ты была и кем стала. Как бы он не страдал, он все еще был тем, кого Йеннифер хотела ударить. Сделать ему так больно, чтобы память отшибло, чтобы он пришел в себя. Ламберту хотелось делать больно разными способами, но так же он был тем, кому хотелось бы доверить свою душу и сердце, без оглядки на то, что он в руках не смог бы удержать и чашки, не разбив ее. Она понимала Лютика. И она знала, что это взрослое чувство будет обращено к Ламберту. Даже если он уйдет и разобьет ему сердце, он будет любить Ламберта. Потому что Ламберт — твой отец, твой муж, твой сын и твой брат. Человек, заменивший всех самых важных мужчин в твоей жизни. И она могла только просить его о том, чтобы он не делал глупостей. Просто просить. Не запугивать его шантажом, не угрожать, потому что она знала, что Ламберт спокойно стерпит любую боль. Если бы он только раскрыл глаза. Если бы он только нашел смелость, чтобы посмотреть в зеркало. Осознай себя. Осознай-осознай-осознай-осознай-осознай. — Что? Ламберт посмотрел на нее через плечо, чувствуя ее пристальный взгляд в затылок. Осознай. Она покачала головой и, накинув капюшон, сказала: — Нет, ничего.***
Койон уже перестал считать, что идея игры в гвинт была плохой. Он снова потрепал Лютика по плечу, сам допивая вторую бутылку. — Сколько уже прошло? Три часа? — проскулил Лютик, кажется, изводившийся с каждой минутой сильнее. — Четыре, — кивнул Эскель, полируя свой меч. Лютик сходил с ума в ожидании. Он уверял себя, что Ламберт не мог сделать ничего плохого по умолчанию. Его хороший Ламберт никогда бы не сделал ему больно, но ожидание кружило голову и каждая минута казалась пыткой. — Мне грустно, — проскулил Лютик и уткнулся носом в шею Койону, от чего тот даже вздрогнул, не ожидав. — Я знаю, — кивнул тот. — Но я не вижу смысла повторять в сто семнадца..... — Сто девятнадцатый, — поправил его Эскель. — Неважно, — отмахнулся он. — В общем, повторять, что все в порядке. Наверняка просто не захотел делиться развлечением, — фыркнул Койон, поглаживая Лютика по спине. Лютик казался вымотанным и еще более поникшим. Койон словил себя на мысли, что если бы Лютик, как несколько часов назад, причитал, махал руками и даже уклонялся в истерику, то было бы куда лучше, чем видеть, что ему в самом дел становилось… плохо. И Эскель, и Койон знали об этом особом состоянии омег в сложные периоды, и оба были напуганы до усрачки, что Лютик себя сейчас ощущал тревожно и беззащитно, но сидел здесь, а не шел в свою комнату, где смог бы привести мысли в порядок просто от того, что ему было необходимо слышать, что Ламберт ему не изменяет и не умирает. Койон уже полчаса набирался мужественности намекнуть Лютику, что, может, ему стоит немного позаботиться о себе, и, если это возможно, если Лютик разрешит ему или Эскелю, то они смогут побыть с ним рядом, но… он просто был напуган до смерти мыслью о том, что он мог увидеть Лютика в таком уязвимом состоянии. Это казалось ему ужасно интимным и, кроме того, ему казалось, что он проявит небывалую дерзость, предлагая Лютику такие вещи. Тьфу, так легко было, когда Ламберт еще сюда не приехал и Лютик выглядел так, будто своим кинжалом, что носит у щиколотки, перерубил как минимум половину тех, кто ему не нравился. А теперь они впервые увидели его в таком состоянии. Увидели в нем омегу, запах запахом, конечно, но никто не думал о нем в таком плане, понимая, каков их род отношений с Ламбертом. И сейчас… сидеть с кем-то вроде как близким, в таком состоянии, ощущать невроз под кожей в желании хоть как-то утешить и защитить, но при этом быть напуганным до усрачки интимностью и беззащитностью этого момента… Койона это медленно убивало и он сам изводился сродни Лютику. Лютик шмыгнул носом и спросил: — А разве можно рубить чудовищ четыре часа?.. Геральт никогда так долго ни с кем не сражался… Если… если он… — Лютик, пожалуйста, хватит себя накручивать. Он в порядке. Это все, что мог сказать Койон. Язык запинался вновь и вновь намекнуть Лютику о его состоянии, но в итоге лишь снова тушевался. Слава Богу, издали послышались шаги, и Койон едва на месте не подпрыгнул. Если и не Ламберт, то хотя бы Геральт или Йеннифер! Или Весемир… — О, Геральт! — всплеснул руками Эскель. — Ты что, спал целый день? Геральт потер глаза и отмахнулся. Казалось, что хотел было пройти мимо, но заметил Лютика и едва рот не открыл. Если до этого он выглядел сонным, то сейчас в миг переполошился и едва ли не в секунду оказался перед Лютиком на одном колене. — Лютик? Что такое? Тебе плохо? Ты беременный?! Эскель, не выдержав, рассмеялся. — От кого? — спросил вяло Лютик. — Святого духа? — Не время для шуток! — всплеснул Геральт руками, а потом тут же осекся, зная, как на Лютика в таком состоянии влияет громкий голос. — Ничего страшного. Просто Ламберт мне изменил с суккубом, а потом пошел сражаться с опасным чудищем и умер. Геральт повел бровью и попятился, ничего не понимая. Он перевел взгляд на Койона, но тот только выдохнул и покачал головой. Геральт поджал губы и аккуратно взял Лютика за руки, сказав: — Пойдем, тебе нужно отдохнуть. — Нет! — Лютик вырвал руку и резко обнял Койона за локоть, видимо, решив, что он сойдет как балласт. — Я жду Ламберта. Он куда-то ушел и не вернулся! Лютик снова подозрительно шмыгнул носом и опустил взгляд. — Я Ламберту когда-нибудь что-нибудь сломаю. Честное слово, — покачал головой Геральт. — Нет! — снова крикнул, кажется, из последних сил Лютик, и громко топнул ногой. Геральт вздрогнул. — Ламберт… хороший. И не надо его бить! Его и так жизнь побила… Геральт сочувственно посмотрел на Лютика, понимая, что тот находился в этом состоянии уже, кажется, больше часа. Примерно к такому времени он становился сродни маленькому ребенку, который абсолютно точно не доспал — на грани с истерикой, раздраженный, при этом обессиленный и просто никакой. — Пойдем, — выдохнул Геральт и протянул руки. — Пока ты не упал в обморок или у тебя не началась истерика. Вот придет Ламберт, и что ты, хочешь перед ним зареванным быть? Лютик покачал головой и Геральт, умильнувшись, подхватил его на руки. Выпрямился, кивнул благодарно Койону и Эскелю, и вышел из комнаты, чувствуя, как Лютик спрятал нос в его шею, крепко обнимая. Эскель облегченно выдохнул и расслабил плечи. — Пиздец, вроде это на него сейчас стресс навалился и тревожность, а ощущение… будто я сам только что в его шкуре побывал… — У меня сердце под глоткой билось последний час, кажется, — выдохнул Койон и откинулся на кресле, ощущая расслабление. — Я еще слышал, что они такие бывают перед течкой… — Ну если и выпадет на зимовку, то мы Ламберта из замка не выпустим. Пускай как-нибудь уж разбирается… ему с этим легче! А то я понятия не имел, что мне надо было сказать и что мне вообще можно говорить! Пиздец… Что сидишь? За водкой иди! Койон кивнул и встал, потерев щетинистый подбородок, а потом спросил: — А и вправду… Где Ламберт? Эскель моргнул и сказал: — Я и Йеннифер с самого утра не видел… Они переглянулись, а потом просто махнули рукой. Нет, хватит сегодня с них. Геральт отнес Лютика в его с Ламбертом комнату, уже даже не скрипя зубами, ощущая микс запаха Лютика и Ламберта в этой комнате. Свыкся уже. Что делать было? Он аккуратно уложил того на заправленную постель и огляделся, понятия не имея, нужно ли ему что-то дать или нет? Лютик завозился и, достав из-под себя одеяло с покрывалом, укрылся и закутался едва не как в рулет. Геральт покачал головой и погладил по русой макушке. Он присел перед кроватью на корточки, поцеловал в лоб, сказав: — Ты же сказал, что не будешь игнорировать это. — Я боялся остаться один… Где Ламберт? — А что он тебе сказал? — все еще говоря шепотом, будто боялся напугать Лютика, спросил Геральт, продолжая гладить по голове. — Что какой-то монстр… в лесу. Он хотел потрясти костями. Его нет уже пять часов… С ним же все в порядке? Геральт, правда же? — Правда, — кивнул Геральт уверенно. — Он очень хороший ведьмак. Даже искусный. Это он бурчит много, что не хотел таковым быть, но дело исполняет хорошо. — Где он? Геральт тяжело выдохнул и огляделся: — Тебе… ничего не нужно дать? Его рубашку, может быть? Плащ Йеннифер? Лютик шмыгнул носом и прошептал: — Обними меня, пожалуйста. У Геральта едва сердце не защемило от этого голоса. Он тяжело выдохнул и привстал, почти боязливо ложась рядом и обнимая, укачивая в своих руках. Он погладил по голове, чувствуя, как Лютик прятал лицо в его шее. Геральт прошептал: — Скоро должна прийти Йеннифер, она по делам каким-то ходила… Я попрошу ее найти его и сказать, где он, если он к тому времени не придет. Лютик кивнул, так сильно его обнимая, что у Геральта заболели ребра. — Тш-ш-ш, все в порядке, ты в порядке, — прошептал он тихо-тихо, поцеловал в макушку, продолжая укачивать в своих руках, надеясь, что Лютик просто уснет.***
— Красивый, — кивнула Йеннифер, рассматривая вышедший кулон. Она прищурилась и подняла его к солнечному свету, вертя и смотря, как тот блестел. — Сам додумался? — Сам, — гордо сказал Ламберт, усмехаясь. — Лютику понравится, как думаешь? Йеннифер усмехнулась и протянула ему кулон обратно, сказав: — Ты ему даже если просто ромашку подаришь — он уже обрадуется. Ламберт почесал подбородок и сказал: — Знаешь, с учетом того, что сейчас ромашку достать сложно, то это не самый плохой подарок. Как клубника в декабре. Ламберт повертел в руках кулон. Под стеклом были лепестки лютиков, сам амулет был обрамлен кружевным ободком серебра. — А что за… красные вкрапления? — Йеннифер склонила голову, рассматривая небольшое красное свечение. Ей думалось, что это отсвет от стекла, но оказалось, что это было что-то внутри стекла. — Роза, — хмыкнул он. — А при чем ту роза? — Он знает при чем, — кивнул он и спрятал медальон в карман куртки. — Ладно, вышло хорошо. Не думала, что у тебя присутствует пространственное мышление, — она сложила руки на груди, хмыкнув. — Кстати… а зачем ты взял с собой мечи? Ты типа… думал в случае чего насильно у него кулон отжать? Ламберт лишь тяжело выдохнул и махнул рукой. Йеннифер пожала плечами. — Колдуй давай свои эти штуки. — И неужели ты меня никак не отблагодаришь? Ламберт вздернул бровь, нахмурившийся. — Что ты хочешь? Уж явно не денег, у тебя их в избытке. Она усмехнулась, глядя ему в глаза. А потом сказала: — Чтобы ты выполнил единственную мою просьбу, Ламберт. — Какую? — не понял он. — Не делай глупостей. Я знаю, ты напуган, но не сбегай. Не от него. Ламберт сжал руку в кулак, сжимая в нем медальончик для Лютика. Он напряженно кивнул и сказал: — Я постараюсь. Она кивнула и махнула рукой. И, перед тем как войти в портал, оставить за спиной этот диалог и все эти глупые мысли, она сказала ему, кинув через плечо: — У тебя все в порядке с головой. Поверь уж мне. Он нахмурился и отвел взгляд, смутившись. Она рассмеялась, отбросив волосы назад, смело шагнув вперед. Он шагнул за ней. До замка они шли молча, якобы между ними действительно не было диалога. Якобы она не считал его тем, кем… считала. Переступив через порог, они услышали первым делом брань. Ламберт повел бровью и сказал: — Так… ругается Весемир… значит они… бухали без меня! — очень сильно огорчился он. — Ты тоже бухал без них. — Да разве ж это было распитие увеселительных напитков? Ха! Так, баловство! Ламберт спешно пошел вперед, расстегивая на ходу куртку. — Я возмущен, что вы ругаетесь без меня! Я тут что, зря… — Ламберт, курвин ты сын! Да прокляни тебя… Тьфу! Кто угодно прокляни! — Весемир глянул на него исподлобья. Ламберт повел бровью, оглядывая бухающих ведьмаков. Койон сказал: — Во-первых, бухаем и ругаемся мы из-за тебя, во-вторых, беги, пока тебе Геральт не запихнул во всякие неприличные места бутылку. — Я уже ищу бутылку! — крякнул пьяно Геральт, шурша под столом. Весемир недовольно посмотрел на Ламберта. В смысле… в самом деле недовольно. Так он на него смотрел в последний раз, когда Эскель притащил его на спине с буквально вспоротым животом. — Что здесь происходит? — Йеннифер заглянула в комнату, осматриваясь. — Геральт? Ты-то куда? — Ты… ты была с Ламбертом?.. — покосился Геральт и плюхнулся на диван, во все глаза смотря на Ламберта с Йеннифер, держа бутылку за горлышко. — Геральт, спрячь бутылку, она меня нервирует, — попросил Ламберт. — Я сейчас спрячу ее тебе в задницу. — Геральт, — прервала она его. — Я просто организовала Ламберту портал. Ничего такого. Кто ж виноват, что тут до цивилизации… много. Очень много. — Портал? — удивился Койон. — Это ж в какой дальний свет ты ехал чудовищ резать? Ламберт хотел было открыть рот, как Весемир сказал, покачав головой: — Когда берешь на себя ответственность, то попытайся хотя бы не доводить ее… до обмороков. Ламберт сначала не понял, а потом едва не присел от шока, когда до него дошло. — Лютик?! Что с ним? — он забегал взглядом, сжав в руке кулон так сильно, что тот едва не треснул. — Спит, — буркнул Геральт, ставя бутылку на стол. На самом деле злиться на Ламберта он не мог. Он знать не знал, с какими целями и куда ездил Ламберт, но… но не кидать же Лютику отмазку про чудовищ, оставляя его одного! Тем более прекрасно зная, что у того сейчас не самый стабильный период в жизни. С таким-то объебосом кровать делить — это ж головой ебнуться можно. Ламберт схватился за стену, ощущая, как помягчели колени. Весемир кинул ему: — Иди уже. Койон крикнул ему в спину: — Ты нам должен, между прочим! За моральный ущерб! Тьфу… Йеннифер нахмурилась и, сложив руки на груди, сказала: — Отлично, а теперь, надеюсь, кто-то мне объяснит, с чего вы пьете с такими лицами, будто неделю без перерывов камни грузили? И что там с Лютиком? — это она уже спросила повернувшись к Весемиру, осознав, что эти поплывшие рожи ей и двух букв не свяжут. Геральт даже встать не решался, чтобы не упасть. Весемир пожал плечами, сказав: — Он в порядке, но Геральт, — он устало посмотрел на упомянутого, — очень громко орал, что отрежет Ламберту член когда-нибудь. Йеннифер закатила глаз. Что ж, видимо… ничего нового. Ламберт едва не упал, когда бежал по лестнице. Он открыл дверь в их комнату и тут же нашел взглядом спавшего в комке из одеял Лютика. Он облегченно выдохнул, ощутив по запаху, что тот был в порядке и, прикрыв дверь, подошел ближе, садясь на край кровати. По… импровизированному гнезду Ламберт понял, что тот, видимо, все-таки… волновался. Слава Богу, в замке был Геральт, да и Койон с Эскелем, видно, не дали тому в обморок грохнуться. Ламберт коснулся его волос, поглаживая, и Лютик замешкался, видимо, потревоженный его слишком ярким запахом из-за испуга. Значит, не спал, а дремал. Лютик сонно открыл глаза, проморгался, принюхался, а потом буквально вскочил, крикнув: — Ламберт! Он кинулся к нему на шею, крепко-крепко обнимая, а потом… заплакал. Ламберт на миг просто замер, перепуганный, но быстро собрался и обнял в ответ, укачивая в своих руках. — Да что ж ты у меня такой… эмоциональный, — прошептал Ламберт в его макушку, а потом целуя за ухом. — Тише-тише, все в порядке. Я тут, все хорошо… — Я думал ты умирал! Или изменил мне! А потом думал, что изменил, а следом умер! Ламберт удивленно раскрыл глаза и медленно отдалил от себя, заставив посмотреть в глаза. Он ошалело моргнул, сказав: — Ты что, совсем сдурел? Слушай, я в курсе, что ты сейчас немного… эмоциональный из-за всего этого, но все-таки… — Ты ничего не понимаешь! — Лютик даже почти зарядил ему затрещину, но в итоге просто легонько шлепнул по щеке. Ламберт улыбнулся и подался вперед, сцеловывая с красных щек слезы. — Тише-тише, маленький, тише… Все хорошо. Я не умер и не изменял… Вот, я тут, живой… — Вижу, — шмыгнул он носом, вытирая глаза кулаками. — Почему ты… почему ты мне сказал какой-то бред про монстров?! И где ты был?! Почему… почему не сказал мне?! Ты… ты хоть знаешь, как я… — Вижу, как ты, — выдохнул Ламберт, глянув на ворох покрывала и смятой простыни на кровати. — И ты подумал, что если я что-то там приврал, то наверняка, чтобы скрыть что-то ужасное, так? Совсем я в твоих глазах плохой у тебя, да? — по-доброму усмехнулся Ламберт, смотря в глаза. — Нет! — крикнул Лютик и шмыгнул носом. — Я знаю, что ты не сделаешь мне больно… Ну, а что мне еще надо было думать?! Куда ты мог пойти? Что здесь есть? Только вон, суккубы… — Суккубы не водятся в таких условиях, — покачал головой Ламберт. Лютик потер нос запястьем и сказал, снова обнимая и пряча лицо на его груди: — Я не знаю. Мне было очень страшно, тревожно и грустно… Куда ты ходил? Ламберт вдохнул и погладил по спине, сказав: — Это… это должен был быть сюрприз… Лютик вскинул голову и уставился во все глаза, пораженно моргнув. — Ты что-то… покупал мне? Ламберт кивнул, опустив взгляд. — Вот и пришлось соврать про чудищ… Но я ничего лучше не придумал! Это было лучше, чем просто свалить на несколько часов! Я, знаешь ли, тоже испугался, когда ты с Йеннифер пропал… Думал, что тебе в самом деле стало здесь скучно и ты ушел. Но, как видишь, собрался с силами своими и в обморок не угрожал всем тут падать, судя по их лицам! Хотя… — он прервался и махнул рукой, — как будто кого-то бы ебало, что я в обморок упал. Лютик опустил взгляд. В самом деле… так странно, что он просто посидел с грустным лицом и ощутил себе немного некомфортно, а рядом с ним бегали и волновались. А на Ламберта… всем было все равно. Наверное, это в какой-то мере было нормально. А как еще относится к ведьмаку, который рубит монстров, весь в шрамах и пьет зелья и водку вместо воды? — Короче, не надо думать всякие глупости и пугать мне тут людей. Они, бедные, сидят до сих пор бухают… Во, бля, еще одни гипер чувствительные… Лютик медленно коснулся его лица, только сейчас замечая одну важную деталь. У Эскеля и Койона были морщины в уголках глаз. Морщинки-лучики. От улыбок. У Ламберта их не было. Потому что он совсем мало улыбался. Лютик провел пальцем по тому месту, где они должны были быть. Он знал, что Ламберт самый младший, но так же Койон выглядел как ровесник Ламберта. — Хватит смотреть на меня так, будто бы я сдох еще вчера. Ну ты как вообще? Успокоился? Отлегло тебе? — Отлегло. Как тебя увидел — отпустило, — прошептал Лютик. — Ага, так отпустило, что у меня плечо мокрое. Так, давай значит так… Я камин растоплю, вина тебе принесу. Есть хочешь? Тебе в себя надо прийти, расслабишься получше. Все, не плачь, — он вытер мокрый уголок глаза, после поцеловал туда же, из-за чего Лютик забавно сморщил нос. — Надеюсь, Геральт завтра не надерет мне зад… — тяжело выдохнул Ламберт. — Дай мне десять минут и я снова вернусь в твои объятий, малыш, — он поцеловал его в губы, быстро и нежно, и, взяв за бока, снова усадил в кокон из одеял и простыней. Подмигнул и потрепал по голове. Все время, пока Ламберт растапливал камин, Лютик следил за ним немигающим взглядом, будто был чем-то потрясён. И молчал. Просто молчал. Ламберт списал это на его состояние после такого стресса. Он знал, что омеги по-разному его переживают, и ему стало жаль, что его не было рядом в такой необходимый момент, но, что ж… был Геральт. Ламберт знал, что Геральт для него такая же защитная и сильная фигура, как и он. Ну, каким он должен быть. Он надеялся. Ламберт снял с себя куртку, откинул мечи, снял наколенники и даже сапоги. В комнате было тепло и ему нравилось ходить здесь в минимуме одежде, ощущая свое тело так легко. — В общем, — начал он, садясь рядом с Лютиком, который выпил свой кубок вина как воду. — Как ты понял… я кое-что купил для тебя… Надеюсь, я говорю это в подходящий момент? — Да, конечно, я слушаю, — он протянул одну руку вперед, переплетая их пальцы, сжимая руку Ламберта с такой нежностью, что у него аж в груди что-то защемило. Ламберт улыбнулся и поднял его руку, целуя в костяшки. Он порылся в кармане и достал медальон, сказав: — Я подумал, что это символично. Ну, у меня волк, у тебя… лютики… Лютик опустил взгляд вниз, смотря на медальон. Прошла секунда пред тем, как на его лице появилась нежнейшая ласковая улыбка, но эта секунда показалась Ламберту вечностью, в которой он был напуган и напряжен. — Сколько он стоил? Он выглядит… очень дорого. — Я часто так думаю, глядя на тебя. Мол, боже, как я вообще смог себе его позволить? Тебе, знаешь, хочется дарить дорогие вещи… — Но где ты достал лютики? — пораженно спросил Лютик, медленно взяв кулон и разглядывая его в свете камина, глядя, как тот переливался и блестел — невероятно. — Это… довольно интересная история… Единственная альтруистичная история на моем веку. — Расскажи мне ее, — попросил Лютик. — И, если тебе не сложно, то поможешь мне застегнуть его? — он улыбнулся. — Да, конечно. Ламберт протянул свою руку, чтобы взять кулон, и Лютик быстро наклонился, поцеловав в запястье. Ламберт засмущался, но поспешил прийти в себя. Лютик повернулся к нему спокойно и чуть поерзал, садясь меж его разведенных ног, ощущая жар и запах его кожи. — В общем… — он закрепил сзади застежку, и Лютик, кивнув, прижался к его груди, откинув голову назад, поглаживая кулон подушечками пальцев так, будто касался чего-то очень дорогого ему. — Это было, не знаю, через пару лет всего, как меня отпустили в, так сказать, вольный путь. Мне тогда жрать нечего было, прям вообще нихрена. И тут заказ подвернулся. На кикимору. Голодный с ней разбирался часа два, сил не было… Ну зарубил. Бегу радостный, головой этой махая, а мне заявляют, мол, так-то так, сейчас к нам заглянули разбойники пока вас не было, денег нет… Я в такую ярость пришел. Ладно, что голодный, так голодному пришлось за спасибо в болоте валяться! А я еще после кошки был, в общем, колбасило не слабо. — Ты их убил? — Мог бы, — сказал Ламберт на тяжелом выдохе. — Начал уже орать и махать мечом, а тут… ко мне девчонка подходит. Вообще ребенок. Не знаю, лет семь, и просто… тычет мне букетом цветов. Говорит, что у них нет денег, и разбойники убили ее маму, но она рада, что я избавил их от кикиморы. Кикимора сожрала ее отца. У нее ничего нет, но она нарвала мне цветов… Лютик ощутил, как защипало глаза, и он быстро проморгался. — Я… не знаю. У меня другое отношение к детям. После испытаний… Я просто… взял венок, ушел, а потом почему-то сидел и рыдал. Я не знаю. Я засушил эти цветы. Там были лютики… Они из этого букета. Это не просто цветок, Лютик, это… это чужая человечность даже в моменты, когда ты прошел через ад в семь лет, — Ламберт уткнулся носом в его волосы, глубоко вдыхая, а потом сам коснулся этого кулона кончиками пальцев. — Потому что ты та самая человечность в человеческом обличье. Та девочка, которая напомнила мне, что в мире, полном жесткости, еще есть прекрасные цветы… — он закрыл глаза и, медленно повернув голову Лютика к себе, поцеловав в губы, прошептал: — Все хорошо, Лютик, плачь, если тебе станет легче. Я знаю, что иногда это просто нужно, — он сцеловал влагу с его щек и поцеловал в полуприкрытое веко, прижимаясь горячими губами. Губы Ламберта дрожали. Лютик закинул руку за голову, зарываясь пальцами в его волосы, поглаживая и массируя. Он прошептал: — Если бы ты знал, Ламберт, как тебя легко любить… Ламберт выдохнул и крепче обнял за плечи, прижимая к себе, пряча в своих объятьях от всего этого жесткого мира. — Просто подумай, пожалуйста, милый, как это ценно сейчас… Просто быть счастливым и любимым в этом мире? Как это бывает важно… даже пройдя через что-то ужасное, найти наконец… — Тебя, — прошептал Ламберт в его губы. — Найти тебя и понять, что все это было не зря. Что я воевал не ради пустых слов и иллюзий. — Нет, Ламберт, нет, ты не воевал за меня… — Лютик покачал головой, улыбаясь. — Ты засушил те цветы для меня. Те моменты, когда ты смог найти в себе немного любви, не боясь, что тебя не поймут или откажут. Лютик прижался своим лбом к его, потеревшись носом о его. Он прошептал: — Я люблю тебя, милый. И нет, не говори мне, что это слишком громкие слова. — Не буду. Лютик улыбнулся и прикрыл глаза, просто слушая его дыхание и ритм сердца, поглаживая кончиками пальцев кулон. Ламберт… его было так легко любить, что это было даже просто нечестно. Испорченный и прекрасный одновременно, он — невероятен. Ламберт плавно укачивал его в своих руках, дыша им, греясь им, чувствуя его. Лютик потянулся вперед, нежно целуя, ощущая жар и вкус его губ. Этот родной привкус разлитого вина, которое ты слизываешь с лезвия меча. Целоваться с Ламбертом — это как не бояться собственного страха. Это превосходно. Но так же… это необходимо. Ему, Лютику. Ламберт заставлял чувствовать его живым. Особенным. Таким прекрасным, каким Лютик мог быть только с ним, с Ламбертом. — Боже, ты так мне нужен… — прошептал Лютик в поцелуй. — Обещай, что не уйдешь от меня. Я же сойду с ума. Ламберт глубоко вдохнул и немного отстранился, прежде чем ответить: — Обещаю… Ведь это лучшее, что я могу сделать. Не оставлять тебя… — он улыбнулся. Широко и искренне. Возможно так, как не улыбался никогда. — Спой мне. И Лютик запел: All the pins inside your fretted head And your muttered whens and hows All your mother's weaves and your father's threads Let me rob them of you now Cos I'll darn you back together When you think that you're bereft And you'll wail, you'll scream, but I'll never stop Cos it's all that I have left May I, I ask, may I? And you gently gift it to me Cos you've no clue how to sew And I know the kindest thing I pray to god it's the kindest thing I know the kindest thing Is to never leave you alone Ламберт обнимал его, вдыхая запах его волос, и слушал. И наслаждая каждой секундой. Наслаждался Лютиком.