***
*** Немного смущало то, что на утро, кажется, весь Каэр Морхен прекрасно понимал, как они провели вечер. Что от Лютика несло Ламбертом, что от Ламберта — Лютиком. Но Лютику было не до смущений. Лютик искренне хотел дать каждому ведьмаку по подзатыльнику. Или затрещине. Он не мог слушать эти тупые шутки по поводу того, насколько они не ожидали от Ламберта, что тот сможет в отношения. Ламберт скалился в ответ, смеялся, огрызался, вел себя как обычно. Никто ничего не замечал. А Лютик сидел с каменным лицом и периодически заряжал сапогом по щиколотке Эскеля или Койона, пытаясь хоть так намекнуть, чтобы они заткнулись. Лютик знал, что Ламберт до сих пор вертит идею того, что он запасной вариант, ведь Лютик теперь может выбирать. Лютик знал, насколько он был не уверен в себе, что в самом деле имел право на человеческое к нему отношение, и Лютик видел, как тот едва заметно напрягался от каждого ебаного «так, если Лютик не сбежал этим утром, значит сбежит следующим, да? Короче, Койон, я ставлю на то, что Лютик не выдержит его через неделю, а ты?» Лютик, казалось, мог ощутить, как тяжелело тело Ламберта, и пусть тот лишь сидел, раскинувшись на стуле и кидая фразочки про то, что им лучше бы обеспокоиться своим спермотоксикозом, Лютику казалось, что внутри Ламберта все это задевало, и он запомнил каждую фразу, чтобы потом ночью лежать, смотреть в потолок и думать, что Лютик его в самом деле терпит. Лютик старался вставлять свои пять копеек, но он знал, что вот конкретно его слова Ламберт вообще всерьез не воспринимает, уже убедив себя очередной раз, что у Лютика крайний случай и он вообще терпит его из жалости. Определено, каждому ведьмаку хотелось влепить по подзатыльнику, чтобы мозги стали на нужное место. Включая Ламберта. Когда в зал внезапно зашел Геральт, попросив Ламберта, Лютик напрягся, желая обогнать Ламберта и, встряхнув Геральта, сказать, что если тот хоть слово ему косое скажет — он, блять, сбежит отсюда вместе с Ламбертом. Но, конечно, не успел. Ламберт, вздернув бровь, кивнул и встал. Лютик провел его напряженным взглядом, а потом посмотрел на все еще смеющихся с какой-то там шутки Эскеля с Койоном. Койон первый заметил на них явно не одобряющий взгляд и прервался, вздернув бровь и захлопав глазами. К нему присоединился и Эскель, спросив: — Что? Опять будешь говорить, что мы смеемся как умирающие виверны и тебе от этого смеха стремно? — насупился тот. Лютик сказал с каменным лицом, абсолютно ледяным тоном: — Еще одна хреновая шутка про наши отношения с Ламбертом, еще одно слово про то, какой Ламберт хреновый в принципе — и я с вами обоими не буду неделю разговаривать. Эскель с Койоном на пару ошалело заморгали. Эскель затараторил: — А это что за угрозы такие? Мы просто шутки шутим! Всю жизнь шутили и нормально! Ему же даже не обидно! И мы же ничего плохого про ваши отношения не говорим! Да лично я даже счастлив, что этот мудак наконец счастье нашел! Лютик вскинул бровь, сложив руки на груди, и сказал: — Никаких шуток. Рады за него? Так скажите это серьезно, а потом начинайте свой этот хоровод. Койон пробубнили: — Да чего ты так взъелся? Мы все знаем, что это всего лишь шутки. — Неинтересно, — покачал головой Лютик, подняв руку раскрытой ладонью, демонстрируя, что обсуждать он это не намерен. Койон с Эскелем что-то там пробубнили еще себе под нос, но кивнули. Им-то сейчас может и вправду весело и, может быть, Ламберту тоже весело, но Лютик прекрасно знал, чем это все обернется. У Ламберта вообще странные отношения были с самим собой. Скажи ему хорошее слово — не запомнит. В шутку скажи что-то плохое — воспримет себя последним ублюдком и будет нянчить эту идею до конца дней своих. Лютик тяжело выдохнул. В самом деле, чего еще ожидать от такого детства? От человека, которого никто так и не полюбил. Больше восьмидесяти лет прожить в таких условиях! Странно, что он вообще Лютика к себе подпустил и даже доверился ему. Ламберт вернулся каким-то едва зажатым — хотя Лютику казалось, что это заметил только он. Однако он снова сел на место и снова натянул все свои эти неприятные ухмылочки. Лютик хотел вытолкнуть Ламберта в коридор, чтобы узнать, что там ему Геральт наплел, а если сам не скажет — у Геральта. Не скажет Геральт — У Йеннифер, но Эскель внезапно опомнился: — Кстати, а ты ж обещал пирог нам! Лютик неловко улыбнулся, пожав плечами. Ламберт сказал, издевательски кривя интонацию, якобы до растерянной: — А нет пирога. А все. А надо быть вот таким вот мудаком как я, чтоб вам пироги пекли. Койон выругался себе под нос, выкрикнув: — Да как ты умудрился весь пирог сожрать?! Ламберт продолжал все еще своей этой ужасно раздражающей интонацией: — А вот как-то. Силы специально копил, чтобы сидеть тут и бесить вас. Лютик невольно рассмеялся, глядя на этот детский сад. Он сказал: — Да успокойтесь, еще испеку, это не сложно. — Ой, как будет неловко, если я еще и новый съем, — покачал сочувственно головой Ламберт, театрально кривя лицо до карикатурного сожаления. — Да еб твою мать, Ламберт! Имей совесть! — А нет совести. А вот так. Есть омега, который мне готовит. А то что это так вышло? Вас терпеть не надо, но что-то никто вам ничего не печет? На этот раз заржал и Койон, не выдержав этой ужасной интонации. За ним рассмеялся и Ламберт, потерев лицо руками и сказав: — Пиздец, аж самому мерзко стало. — А варенье? — спросил Койон. — Там же банка литровая была? Лютик хотел ответить, как Ламберт прошептал, стараясь сделать так, чтобы услышал только он: — На член все истратили. Лютик истерически рассмеялся, ударив ладонью по столу. Койон медленно моргнул и сказал: — Кажется, я слышал слово «член». Эскель кивнул: — Я тоже… Слушай, Лютик, извини, конечно, но мне кажется такие пристрастия… в самом деле надо терпеть. — Да никто не мазал на член варенье! — сквозь смех выкрикнул Лютик. — А хотели?! — искренне удивился Койон. Ламберт рядом аж крякнул от истерического смеха. — Да есть там еще полбанки, — махнул рукой Лютик и ткнул Ламберта под ребро. — А сейчас ты ржешь как раненная виверна, успокойся. — Не могу, посмотри на Койона, — просипел задыхаясь в ладони, которыми закрыл лицо, Ламберт. Койон выглядел немного… сбитым с толку. Будто бы и вправду решил, что кто-то для каких-то нужд мазал член вареньем. — Из-за ваших шуток я теперь не смогу есть варенье. — Чудесно, значит, его доем я, — довольно сказал Эскель, медленно вставая. — Зная, что в него хотели макнуть чей-то член?! — Койон едва на месте не подпрыгнул. Ламберт снова крякнул, и Лютик едва не свалился в приступе от этого звука. Блять, почему Ламберт мало того, что чихал как котенок, так еще и при смехе… издавал такие звуки? — Почему чей-то?! — взмахнул руками Ламберт, с трудом говоря, чтобы не засмеяться. — Очень даже определенный член! — Ты и мне сейчас аппетит испортишь, — пробубнил Эскель. — Ой, а ты что, слюну сейчас сглотнул, да? — прищурился Ламберт. — Это от мыслей о члене в варенье, да? — Блять, Ламберт! — Эскель зарядил в него валяющейся на столе открытой книгой и, как ни странно, но Ламберт не успел уклониться. Он потер ушибленный лоб, а потом снова прыснул в кулак, глядя на очень поникшего Койона. Тот сказал почти обиженно: — Вообще-то, я глюкозы не жрал месяц, а ты мне отбил последний шанс на нее! Лютик умилился этой почти детской обиде и сказал: — Да испеку я вам пирог! И нет, Ламберт, ты не съешь весь. — Ну и похуй, — фыркнул Ламберт, откинувшись на спинку стула. — У меня свой вишневый пирог есть. Хотя уже не вишневый… — Блять, Ламберт! — Лютик, смутившись, поднял упавшую книгу и зарядил ей снова по голове Ламберта — ласково, но все-таки. Эскель довольно усмехнулся и показал Лютику класс. — Я отомщу, запомни, — Ламберт глянул на Лютика, отбирая у того книгу. Лютик хотел было спросить, как, а потом заметил, как Ламберт дернул себя за ремень, и лишь глупо хихикнул. Койон недовольно сказал: — Геральта нам с Йеннифер не хватало, теперь еще смотреть как эти голубки милуются. Знаете что, пойду лучше варенье дожру! — Эй! — воспротивился Эскель и тоже резко вскочил со стула. Ламберт повел бровью, скучающие листая страницы книги. — Вас даже не смутило, что туда кто-то член макал? Койон с Эскелем хором сказали: — Ламберт, иди на хуй, ты заебал. Ламберт рассмеялся, и Лютик лишь покачал головой, а потом, когда Койон с Эскелем, кажется, буквально наперегонки побежали за несчастной дозой глюкозы, устало выдохнул и, встав, грохнулся на колени к Ламберту, обнимая за шею. Ламберт улыбнулся ему и, отложив книгу, погладил по бокам. — Ты у меня такой тактильный, — довольно мурлыкнул Ламберт от того, как Лютик гладил одной рукой его шею. — А то ты нет, — усмехнулся Лютик, поглаживая буквально подушечками пальцев кожу под подбородком. — Ламб? — М? — отозвался тот лениво, прикрыв от удовольствия глаза. — Ты ведь не воспринимаешь все эти шутки всерьез? Ты ведь даже не допускаешь мысли, что так может быть на самом деле? — Не-а, не воспринимаю. — Ты врешь, — недовольно сказал Лютик, пройдясь пальцем от кадыка вниз, до самого кулона. Ламберт тяжело выдохнул и посмотрел в глаза. — Если знаешь ответ, то зачем спрашиваешь? — Чтобы сказать тебе, что это все шутки. Это неправда. Нет, ты, конечно, иногда бываешь редкостным засранцем с ними, но ты-то не с ними кровать делишь. — И слава Богу, — закатил глаза Ламберт, и его слабо передернуло. Видимо, от четкой картины. — Ну вот и все. Они ж отталкиваются от того, как ты тут с ними себя ведешь. А ведешь себя ты как засранец. Я тебя не терплю, мне с тобой хорошо. Ламберт как-то ломано улыбнулся и подался вперед, чмокнув в губы, обнимая за спину, прижимаясь щекой к ключичной ямке. Лютик улыбнулся, обняв его и погладив по волосам, прижимая к своей груди. В такие моменты он даже неприкрыто удивлялся тому, что никто не видит, какой Ламберт на самом деле. Сколько любви и теплоты в этом грубом и боящемся мужчине. В мужчине, который ощетинился, думая, что по-другому его сожрут, что он слабый и попросту не выживет. И какое же наслаждение было осознавать, что Ламберт рядом с ним прятал все свои иголки и становился просто теплым и ласковым. Его предназначенным. — Что тебе там Геральт говорил? Ламберт выдохнул и чуть отстранился, вскинув голову, чтобы посмотреть в глаза. — Предупредил, что если я пальцем трону тебя против твоей воли — он сломает мне шею. — Ну, это похоже на него, — кивнул Лютик, массируя шею. — Еще? — Уточнил, не было ли ничего вчера насильно. — О боже ты мой, — закатил глаза Лютик. — А ему все видится, как меня насилуют. — Волнуется за тебя, — хмыкнул Ламберт, целуя в теплое место между шеей и плечом. — Спросил, в самом деле ли я уверен… — В чем? Ламберт повременил с ответом, смотря куда-то в сторону, на пол. Потом хмыкнул и пожал плечами: — В себе. Что в самом деле знаю, что такое отношения. Что смогу быть участником вообще таких отношений. Сказал, что если я разобью тебе сердце, то он разобьет мне лицо. — Выглядит так, будто он тебя спугнуть пытался… — промямлил Лютик, сделав себе заметку напомнить Геральту, что это их отношения, и это выбор его, Лютика, и чтобы он дал ему хоть какую-то свободу хотя бы здесь. — Ну и ты его пойми. Что он обо мне знает? Что я не верю в эмпатию и человечность, циничен и не знаю любви. Я в его глазах какой-то обиженный жизнью монстр. А ты? А ты в его глазах его цветочек, который он всеми силами пытается сохранить от того, чтобы всякие монстры его не сорвали. — Ага, только надо бы ему объяснить, что я не цветочек, а вполне взрослый человек. И, помимо прочего, здесь нет никаких монстров. Есть только неуверенные в себе альфы, которые годами не знали счастья. Ламберт пробубнил что-то неясное себе под нос и забавно его сморщил, будто был чем-то недоволен. Лютик улыбнулся и разгладил морщинку меж бровей, поцеловав в это место. — Я уверен в тебе, Ламберт, — прошептал он почти интимно. — Я знаю, что ты не плюнешь мне в сердце, ведь там находится твое имя. Ламберт снова что-то невразумительное пробурчал и спрятал лицо в его шее. Лютик умильнулся и обнял его за шею, гладя по волосам, уткнувшись подбородком в его макушку, глядя в окно, где на улице впервые пошел снег. В этом году он выпал поздновато, и Лютик понадеялся, что Ламберт не будет сильно мерзнуть вместе с тем, как сильнее будут крепчать морозы. — Слушай, а может нам ту комнату с камином оборудовать под спальню? — опомнился Лютик. — Ты же мерзнешь, а там камин, теплее хоть будет. Ламберт посмотрел ему в глаза, изумлено приподняв брови, будто удивился этой заботе о нем, а потом нахмурился и кивнул. — Ну да, мысль здравая. — Ну вот и займемся этим сейчас. Там вон, первый снег как раз пошел. Ламберт посмотрел через плечо в окно и устало застонал, откинув голову назад. Он резко зарылся лицом в его шею и буквально проныл: — Ебаный снег этой ебаной зимы. Хочу, чтобы солнце и жарко, и чтобы, блять, не проводить все время жопой на камине. Лютик рассмеялся, поцеловав того в макушку и прошептал: — Ну, если что, у нас есть один верный способ согреться. Ламберт сжал его бока и гортанно прорычал, потираясь щекой о его плечо. — Будешь меня согревать этими длинными зимними ночами? — С удовольствием, волчонок, — промурлыкал Лютик, глубоко вдыхая запах его волос, ерзая на коленях, стараясь прижаться к Ламберту сильнее, обнять крепче. В такие моменты ему хотелось стать для него пульсом, влезть к нему под кожу. Он желал Ламберта так сильно и абсолютно по-разному. Он хотел его. Хотел любить, обожать, целовать, обнимать. И заменить ему пульс собой. Это желание было странным, всеобъемлющим и таким греющим его изнутри. Это желание делало его счастливым… а потом Ламберт поцеловал его в шею, из-за чего по затылку прошлись мурашки от контраста мягких пухлых губ и щетины, и Лютик вмиг понял, что… счастливым его делал Ламберт.Эпизод 15, в котором все счастливы и просто наслаждаются друг другом
28 июля 2020 г. в 16:17
Возможно, остаться на ночь в той комнате было плохой идеей. Нет, когда они засыпали у горящего камина, прижатые друг к другу, вымотанные, со сплетенными ноги, идея казалась очаровательной. Прекрасной.
Но когда Лютик с трудом разлепил глаза, когда, кажется еще солнце не встало, от шевеления рядом, то понял, что идея была отвратительной.
Ламберт замерз к хренам собачьим и тщетно пытался отцепить от себя Лютика, чтобы, видимо, хотя бы одеться.
— Спи-спи, — прошептал Ламберт, поцеловав в висок, когда Лютик разлепил с трудом глаза, мутно соображая.
— Замерз? — хриплым ото сна голосом спросил Лютик, расцепив хватку своих объятий.
— Да пиздец лютый.
Лютик умилился непонятно чему, глядя, как тот дрожал и спешно дотянулся до своих штанов и белья. А потом чихнул. И Лютик рассмеялся — сонно и хрипло — в выделку.
— Очень смешно! — крякнул Ламберт, спешно натягивая на себя белье и завязывая завязки.
— Клянусь, это был самый умилительный звук в моей жизни! Ты чихаешь как котенок!
Ламберт кинул в него его же собственной сорочкой, недовольно глядя.
— Пойдем в твою комнату, — согласился Лютик. А потом снова буквально заржал, глядя, с каким лицом Ламберт смотрел на то, что некогда было его рубашкой. Просохнуть она не успела и сейчас была вся липкая, перепачканная в сперме и смазке.
Ламберт медленно моргнул и сказал:
— Это надо сжечь.
Лютик попытался что-то сказать, но согнулся в новом приступе смеха, глядя на то, как карикатурно выглядело лицо Ламберта. Замерзший и продрогший, глядевший на свою некогда рубашку так, будто она его предала.
— Не так я себе утро после нашего секса представлял, не так, — покачал головой Ламберт и потянулся к откинутым штанам и сорочке Лютика, все еще подрагивая от холода.
— А ты и утро представлял? — отсмеявшись, спросил Лютик и едва не мурлыкнул, когда Ламберт натянул на него белье, завязывая вполне миленький бантик из завязок.
— Ага-м, что я только не представлял, — он согнулся, поцеловав в колено, прежде чем натянуть на него еще и штаны, дабы как-то дойти до комнаты и не сдохнуть. Хотя после такого пробуждения они догадывались, что заснуть у них не выйдет.
Лютик выпрямился и поднял руки, когда Ламберт натянул на него сорочку, а потом, прикусив кончик языка, принялся завязывать ее у горловины.
Лютик умилился и подался вперед, поцеловал его в лоб, а потом обнял за шею и, потеревшись носом о его висок, прошептал:
— С добрым утром, дорогой.
— Вижу тут только доброго тебя, но никак не утро, — зевнул Ламберт и чмокнул в уголок губ, медленно вставая, все еще дрожа от холода.
Естественно они так и не заснули. В комнате Ламберт только наспех накинул какую-то рубашку, и Лютик искренне удивился, что теплых вещей у того попросту не было — только куртки — а потом закутался в одеяло и бурчал про то, как его все это заебало.
Лютик рассмеялся, чмокнув в кончик носа, и приготовил ему чай, с которым, в принципе, и был доеден пирог. Лютик понял, что придется готовить второй — неловко было перед Эскелем. Он все-таки им пообещал, что постарается оставить, но явно не рассчитал аппетит своего ведьмака.
Потом Лютик подлез к Ламберту под одеяло и, устроившись поудобнее в его руках, крепко-накрепко обнял — так, что у Ламберта едва ребра не заболели.
— Как ты там наше утро представлял? — спросил Лютик, прижавшись носом к его шее.
— Утренний секс, — быстро сказал Ламберт и сам рассмеялся от этого. — Ты уж извини, я думал об этом в единственный момент гона, когда у меня реально был гон, — пожал он плечами.
— Хрен бы я тебе утром дал, даже если бы мы проснулись в нормальной кровати. У меня все болит. Бедра, поясница, задница, внутренняя сторона бедер — мне плохо становится от мысли, что надо ноги раздвигать сильнее, чем на длину шага!
Ламберт рассмеялся и чмокнул в лоб.
— Не надо ничего раздвигать.
Лютик покачал головой, лениво теребя кулон на Ламберте, слушая его дыхание и сердцебиение. Это было так странно, потому что вряд ли можно было сказать, что тут были какие-то удобства, но Лютику казалось, что это было самое уютное и теплое утро за всю жизнь.
Несмотря на дубак, стоящий в замке, на то, что они не выспались, на боль в нижней части тела, что пришлось готовить чай одному, потому что Ламберт бы не согласился вылезать из-под одеяла, несмотря на то, что больший кусок пирога пришлось отдать Ламберту, хотя Лютик сам был голоден, он определенно был счастлив так, как никогда.
Он посмотрел Ламберту в глаза, ощущая, как в груди все так приятно-приятно сжималось. Прижавшись щекой к его плечу, все еще не отрывая взгляда, он не мог поверить, что это… происходило с ним.
Что Ламберт был… таким. Это вызывало в Лютике столько щемящей нежности: понимание, сколько в этом грузном обиженном мужчине теплоты и доброты, в конце концов — любви.
На лицо лезла глупая улыбка от понимания, как нежно Ламберт его касался, каким нестерпимо заботливым был и как бережно к нему относился.
— Смотришь на меня, как на побитого жизнью щенка какого-то, честное слово, — покачал головой Ламберт, улыбаясь.
Лютик рассмеялся, откинув голову назад.
— Привыкай. Так смотрят на тех, кого любят.
И, наконец, это случилось. Наконец Ламберт, смутившись, спрятал лицо в его шее.
Лютику наконец удалось взять реванш. Он погладил его по волосам и поцеловал в макушку, прижимая к себе теснее своего нежного зверя.