Ловец наград

      — Ты начал рыхлеть, Хувенагель.       — А ты — седеть, Лео! Увы, так устроен мир, в людской натуре глубоко укоренилось тяготенье ко всяким недостаткам. Одно утешение — у каждого они свои!       Мгновение мужчины смотрели друг на друга, а потом рассмеялись. Рыхлый — раскатисто и громко, седой — отрывисто.       — Милости прошу, — Хувенагель отступил и сделал приглашающий жест.       Лео Бонарт скинул сапоги, мокрые и грязные после суток скачки под дождем, отряхнул плащ и повесил его на спинку стула. Стащил лосевые перчатки, заткнул за пояс.       Осмотрелся с интересом, хоть и без восторга. Любого другого убранство комнаты наверняка бы ошарашило. Но не Лео Бонарта. Богатые хоромы он наблюдал часто, а конкретно эти — еще чаще. Когда промысел гнал его мимо Клармона и не требовал еженощного нахождения в седле, он всегда пользовался приютом у своего кузена.       — Угостить тебя вином, Лео? Не далее как позавчера дождался превосходную партию. «Голубые розы Назаира», «пески Махакама», на любителя, конечно, но все-таки. Конечно, туссентский «Эрвелюс»…       — Его.       Хувенагель с добродушной улыбкой позвонил в колокольчик.       — Признаться, я удивлен, — он с кряхтением ухнул в кресло напротив. — Обычно, ты предпочитаешь не столь сладкие сорта.       — Я недавно из Туссента.       — Ах, край обетованный! Можно сколь угодно воротить нос от их вин, но если пригубить хоть рюмочку в самом Боклере, сидя на террасе, любуясь дворцом…       — У меня были дела поинтереснее.       — Понимаю. Работа?       — Да.       — Что-нибудь особенное?       — Ведьмак.       — Хм, но письма я не получал. Стало быть, цирка не будет?       — Слишком ретивый попался. Пришлось прикончить, не то б ушел.       — Что ж, в любом бизнесе случаются накладки. А жаль, кассу мы бы срубили недурную. Хотя ты, похоже, и так не бедствуешь?       — Да. Хоть и не настолько, чтобы покупать туссентское литрами. Я тебя не стесняю?       Хувенагель решительно мотнул головой.       — Ничуть. Думаешь, я трачу на выпивку хотя б пол-флорена? Не смеши, это все дары от благодарных клиентов, просителей и бизнес-партнеров. Да и не только она по большому счету. Многое из всего этого — тоже. — Он обвел пухлой ладонью кабинет, охватывая разом и гобелены со сценами кровавой охоты, собачьей и птичьей, и пушистые ковры с ворсом, доходящим до щиколоток, и мебель из редких пород дерева и даже полотно, изображавшее первую брачную ночь великого государя Фридефалька и Керо. — Кстати, как тебе смена обстановки?       Бонарт равнодушно покривился. Хувенагель прыснул.       — Ты не привык жить оседло, вот и не можешь оценить.       — И очень этому рад.       — Как знать, возможно, когда-нибудь и ты остепенишься. Помяни мое слово, сразу поймешь как важно ублажать зрение. Взять, например, красивых женщин. Снять можно одну, или двух, или даже трех, как в старые добрые, но ведь глядеть можно на всех! Ублажать глаза столь же необходимо, сколь язык.       — Судя по твоему брюху, язык ты ублажаешь отнюдь не одним вином.       — Ах, если б можно было питаться только им одним!       Дверь открылась. Очаровательное ублажение для глаз — лет шестнадцати, со взором горной серны, и копной светленьких коротко стриженных волос — принесло несколько бутылок.       — Позволь, поухаживаю, — закряхтел Хувенагель, не удостоив девицу даже взглядом, взял нужную, откупорил и сам разлил алкоголь по кубкам, инкрустированным радужными опалами размером с яйцо.       Бонарт взял чашу. Поджал губы. Она не ложилась в руку, камни скользили по подушечкам пальцев.       — Мой тебе совет, продай все это… ублажение, да и вложи в оборот. Если это и правда дары, то ничего не потеряешь. Наоборот, сотворишь денежки из воздуха. Потом купишь себе финтифлюшки и получше.       — Если я стану еще богаче, то я куплю финтифлюшки сильно подороже этих! Во всем нужно знать меру и довольствоваться тем, что само плывет в руки!       — Это тост?       — Несерьезный. Так, тостишко!       Они чокнулись. Хувенагель прихлебывал вино глотками, Бонарт — прикончил разом.       — Приторно как хрен знает что!       — Туссент, Лео, чего ж ты ждал?       — Так что, не будешь продавать эту чепуху всю?       — Конечно нет, подарки ценнее золота!       — Это с какой радости?       — В подарках всегда есть такая штука как намек. Что-то таинственное, невысказанное. Как считаешь, почему одни люди несут мне картины, где три черных пса загоняют львицу, а другие — где король кувыркается с королевой?       — Очевидно, потому что у них разные намеки, — фыркнул Лео.       — Правильно! — улыбнулся Хувенагель, складывая руки на порядком выпирающем чреве. Золотистые галуны его кафтана переливались разноцветной мозаикой, отбрасываемой витражными окнами. Сегодня августовское солнце светило особенно ярко. — С собаками — это от нашего бургомистра, поклонника и покровителя спорта. Надо заметить, это наша общая страсть. А с королевской четой — от одной маркизы.       — Пялишь ее?       — Нет, — поморщился Хувенагель, и тут же втянул винные пары, словно хотел отбить неприятный запах — она не в моем вкусе. Но полотно будет висеть на прежнем месте, чтобы та его видела, когда я дам ей очередную аудиенцию. Мне не сложно, а ей — приятно. Поддерживать хорошие взаимоотношения ничего не стоит, в этом то вся штука, Лео.       Тот почесал щеку.       — А по мне, на этой тряпке шитье кривое. Хрен короля какой-то ненатуральный.       — Какой творец не любит приукрасить? Да и не важно это, обрати внимание, какие материалы! Любая дорогая вещь дает представительность, даже если ее автор — увечный во всех отношениях пьянчужка.       — Это что еще за бред?       — Максима современного искусства.       — Пыль в глаза.       — Но-но-но, — шутливо погрозил пальчиком Хувенагель, — быть на острие прогресса — сигнал успешности!       — Тогда советую вывесить твое современное искусство во дворе, как ковры, когда их выхлопывают. Чтоб больше людей знало о твоей успешности.       — А из-за забора все равно не видно!       Раздался звон и смех.       — Ах, — Хувенагель откинулся на спинку кресла, смакуя вкус, — все-таки, что ни говори, Лео, а тот, кто пристрастился к туссентскому, не в пример представительней того, кто промывает горло солдатской перцовкой. Ты бы мог от этого выиграть. Представь, какое впечатление произведет наемник, заказывающий туссентское красное!       — Мне по душе другое красное.       — Ну, каждому свое. Не думай, я все понимаю. Твоя стезя — меч, моя — оружейные лавки, пряности и шелк. Корабли, идущие на Скеллиге и в Зангвебар. Экзотические товары. Ну что я за купец без приличного жилища и дорогой одежки? Никто в серьез не воспримет, посчитает голодранцем. И это в лучшем случае, в худшем же, посчитают такую скромность проявлением гордыни и чванливости. Да-да, поэтому надо быть не менее, а то и более эффектным, чем другие игроки на рынке. Надо демонстрировать статус. Успех сам по себе — ничто. Всем в жизни хоть раз да подфартит. Но если поймать, что называется, волну…       Бонарт отставил в сторону вино. Пить расхотелось, и сладкий «Эрвелюс» почему-то показался пресным.       — Чертовски напоминает рассуждения твоего батюшки.       — Я помню, — пробормотал Хувенагель, болтая содержимое своего кубка, — вы с ним нередко спорили по этому поводу       — Не только по этому.       — Почему? Разве ты не согласен с этим? Ты, помнится, и сам зарабатываешь совсем не мало. И репутацию себе построил, и видимость имеешь самую что ни на есть профессиональную? Взять хоть твои мечи! Статусные железки, это сразу видно. Разве этакая пыль в глаза не обеспечивает тебе работу, которая и делает тебя счастливым?       Бонарт молча выпил. Из жадности, не потому что ему понравилось туссентское.       — Нет. Денежный успех, статусные ковры, картины и прочие приблуды не делают человека счастливым. Я весьма успешно работал у твоего отца торгашом. Сколько денег мы на этом подняли! Кто способен втюхивать оружие лучше меня? Я в нем разбираюсь, разве что сам ковать не умею. Был ли я счастлив? Нет.       — А теперь?       — А теперь, да — Бонарт сполз пониже, блаженно вытянул длинные ноги, хрустнул затекшей шеей. — Если я что и понял за свою жизнь, так это то, что не успех тянет счастье, а счастье — успех. Мне повезло заниматься искренне любимым делом. А когда горишь своей работой, то выполняешь ее мастерски. Вот и успех, ибо работа мастера стоит дорого.       — За успешных мастеров?       Лео Бонарт ощерил зубы.       — За счастливых.