***
— Мы вас так ждали, господин! Проходите, проходите! Очень рады вас приветствовать в нашей скромной деревне! Марыська, подай свет! Местный солтыс, дряхлый, если не сказать древний, кмет с головой напоминающей одуванчик, замахал руками, засуетился, начал гладить бороду, пока его внучка силилась разжечь оплывшую свечу. Руки девчушки спотыкались о застывшие восковые капли, от этого она смущалась еще больше, краснела от своей неловкости и становилась при том все более неловкой. — Марыська, быстрее, быстрее, мой свет! Ну что ты, замарашка... — И так сойдет. — буркнул человек у окна. Серые солнечные лучи, едва-едва пробивающиеся сквозь свинцовую пелену туч, подсвечивали силуэт говорившего сзади, размывая в тени черты его лица, растворяя в градиенте черного все возможные отличительные знаки и фасон одежды. Разве что капли воды, оставшиеся на плечах его куртки, поблескивали белыми алмазами. — Вы промокли, господин. Позвольте, повесим ваше платье у огня... — залебезил солтыс. — Что-то я не вижу в этой хате никакого огня.***
Пламя наконец появилось и осветило окружающую темень. Длинный, мельтешащий язык нетерпеливо лизнул слишком медленную, не успевшую убрать пальцы, руку. Накер зашипел и спрятал обожженную ладонь. Его маленькие глазки бешено вертелись от злости и боли. Длинный язык как птица в клетке бился о частокол желтых кривых клыков. Это уже от голода и жажды убийства. Маленький гаденыш прыгнул вперед и тут же упал на спину, отброшенный сильным ударом. Наискось срезанная голова вляпался в грязь, и розовый мозг расплескался по камням. Монстр был уже мертв, когда ему на лицо упала отрезанная макушка собственного черепа. И тени сражения плясали в уже ничего не видящих зрачках.***
Они пугали солтыса, пугали до чертиков. Он даже не видел скрытых тенью глаз, но безошибочно чувствовал, как те смотрели на него. Старик тяжело вздохнул под гнетом нахлынувших воспоминаний. Вот его детство, вот темная комната, а вот родители, ушедшие куда-то под вечер. А вот и неясные тени, демоны, хорошие знакомые любому ребенку, что оставался один дома. Теперь солтыс понимал, что ничего в темноте не скрывается, темнота — это просто отсутствие света, и ничего более. Но это ощущение леденящего душу взора, направленного на него из черноты, осталось с солтысом на всю жизнь. — Тот парень не соврал, да? — А? — невпопад воскликнул старик. — Парень, которого за мной послали, говорил о том, что у вас проблема с ведьмаком. Дескать, выродок заламывает цену. Это правда? — Да, господин Бонарт. Взгляд охотника за головами обжег солтыса точно каленое железо.***
Клинок с шипением пронзил заскорузлую, жесткую плоть в районе сердца. Там, где у человека было бы сердце. Накер заверещал и соскользнул с меча. — Наконец-то последний! Ведьмак обессиленно привалился к стене пещеры и судорожно выдохнул. Острие клинка уткнулось в землю. Ведьмак дрожал от усилия, затрачиваемого на то, чтобы удержаться на ногах. Еще пару минут он пытался восстановить дыхание и успокоить сердце, разогнанное токсичным декоктом. Хлещущий снаружи ливень заливал неровный пол пещеры, собираясь в мутные, черные лужицы. В одной из ямок вода развела натекшую ведьмачью кровь от насыщенного кармина до бледного коралла. Порыв ветра защипал рассеченную кожу на ноге ведьмака. Он раздраженно покривился, и приложил к бедру ладонь, тут же окрасившуюся красным.***
— Весь в крови засохшей, чумазый, два меча за спиной торчат, — монотонно шелестел солтыс, — и спрашивает, мол, работа для ведьмака есть? Места у нас гиблые, так что если как следует пошукать... Повадились страховидлы пахарей убивать в полях. Он сходил, осмотрел. Сказал, работать будет три дня. Нонче как раз третий, благо вы успели. Он стал цену заламывать. У нас столько нет, община у нас небогатая... Но мы ему о том не сказали. Уговорились на... — Меня не шибко интересует, на сколько вы уговорились с ним. — равнодушно покривился Бонарт. — Меня интересует, на сколько вы уговоритесь со мной. — Быть может, семьсот оренов? Община у нас небогатая... — В пересчете на флорены это примерно шестьдесят. Я работаю за сто. Так что я хочу тысячу сто оренов. — отчеканил Ловец наград. — Хорошо. — покладисто ответил солтыс. — Это солидные деньги для солидного мастера. А меньше нельзя, ведь всякий труд должен оплачиваться как положено, истинно, господин Бонарт? — Истинно так, господин солтыс. — Тяжко нам тут, всякие колоброды ходят, потом за вашим братом посылать приходится... Ловец наград повернул голову к окну и посмотрел на грязный, размытый тракт. — Плохие условия для охоты. Дорога раскисла. — Я ж говорю, тяжко нам тут.***
Каждое движение давалось молодому ведьмаку с трудом. Он медленно брел обратно по главной улице. Его сапоги по щиколотку утопали в студенистой серой жиже. Подошвы то и дело скользили, а раненая, волочащаяся нога лишь тянула его вниз, мешая сохранять равновесие. Он шел сгорбившись, чтобы зажимать рукой рану на бедре, повинуясь неискоренимому человеческому инстинкту. Он уже принял Ласточку и перетянул увечье оторванным куском рубахи, но пересилить себя, чтобы перестать зажимать порез ладонью, не сумел. Из-за этого он едва не пропустил опасность, о которой во весь завопили ему инстинкты. Ведьмак остановился посредине улицы и посмотрел на преградившую ему путь фигуру. Высокая, огромная, с узкой черточкой меча в руке. Казалось, даже дождь стол барабанить тише. Грянул гром. Всего миг ведьмак наблюдал лицо Бонарта, но было достаточно и этого. Круглые выпученные глаза охотника за головами полыхали белым огнем. — Вот черт... — выдохнул ведьмак. — Он самый. Один шаг, второй, третий. Ведьмак остановился не более чем в пяти метрах от охотника за головами. — Значит, этот мешок с дерьмом вот так решил от меня отделаться? — горько произнес ведьмак. — Вечно так, ты помогаешь людям, а они посылают разбойника встретить тебя на тракте. Со своим детским личиком, уже несшим отпечаток дерьмовой бродяжьей жизни, весь уставший и продрогший, он выглядел жалко. Но сердцу Бонарта не ведома жалость. — Помаленьку-помаленьку! — фыркнул Лео. — Я заметил у тебя на шее знахарский амулет, и форма его не такая, как у моих. Повисла секундная тишина. — У твоих? Бонарт вытащил из-под рубахи два медальона, в которых ведьмак признал школы Кота и Грифона. — Я промышляю тем, что убиваю всяких выродков. Вашего брата тоже укокошил пару раз. В усталых глазах ведьмака вспыхнула ярость, а в надтреснутом голосе зазвенел металл: — Мы и так умираем почем зря. От мантикоры или гуля. Ни один ведьмак не умер в своей постели. А теперь еще и ты... Нас и так становится все меньше, ублюдок! Неужели тебе этого мало? — Я-то тут причем? Вас заказывают, я лишь выполняю заказы. И сегодня на одного ведьмака под солнцем тоже станет меньше, с этим ничего не поделаешь. Но сперва ответь-ка на мой вопрос. Раз у тебя другой медальон, не такой, как у меня, то ты, стало быть, из другой школы? Ты волк, верно? Я так и буду тебя называть. Волком. Или Псиной. Как тебе больше любо? — Болтай-болтай, — процедил ведьмак, — скоро я убью тебя, так что наслаждайся своим остроумием пока можешь. Зоркий взгляд Бонарта выхватил пропитанную кармином повязку на бедре парня. Волк проследил за его глазами. — Тебе это не поможет, головорез. Это всего лишь царапина. — Неужели? — рассмеялся Лео, но тут же, едва вспыхнула очередная молния, он ринулся в атаку. Вспышка, два серебристых росчерка, и десяток брызг разлетелись вокруг сражающихся. Клинки столкнулись, и сталь запела. Одна нота — оба поняли, с чем имеют дело. Под усами Лео мелькнула усмешка. Ведьмак отпрыгнул, неловко поворачиваясь к Бонарту боком, в то время как тот просто шагнул назад, полагаясь на ширину своего шага. — Недурно для твоих-то ран. — кашлянул Ловец наград. — Но ты подохнешь. Без вариантов. Уверен, ты и сам это понял. Когда клинки двух мастеров — я имею в виду тех, кто по-настоящему умеет махать железкой — сталкиваются, они всегда все понимают. Читают в душе друг у дружки. Ты же знаешь, о чем я? Ведьмак не ответил, только плотнее стиснул челюсти. — Так вот, знай, молокосос, сегодня твой амулет украсит мою коллекцию. Они вновь схлестнулись. Ведьмак сделал большой шаг вперед, выбрасывая руку с мечом в колющей атаке, намереваясь пронзить грудь охотника за головами. Но вместо того, чтобы войти в мясо, последовало жесткое столкновение о сталь — Бонарт отвел меч парня вверх и сразу же перешел в контратаку, хватая рукоять второй рукой и опуская клинок на голову врага. Лео опоздал буквально на одно мгновение, на один удар сердца: тот успел поставить блок, вклинивая сталь между своим лицом и лезвием Бонартова меча. Колени Волка подогнулись, но он выстоял под натиском Ловца наград. — Не думал, что ты выдержишь, парень. Ну, раз пошла такая пляска... А ну, музыка, играй! Бонарт крутанул мечом и нанес еще один могучий удар, используя инерцию раскрутки для усиления атаки. А затем еще раз, и еще, позволяя лезвию соскальзывать с клинка оппонента, чтобы не терять силу импульса. Бонарт плавно разворачивал рукоять и атаковал с другой стороны, сохраняя и наращивая скорость. Длинная, шипящая мельница обрушилась на парня и именно в этот момент он понял, что это конец. Ловушка. Западня. Волчья яма с кольями из многочисленных, хаотичных атак. С раненой ногой он не сумеет выделывать финты и пируэты, и о вольтах придется забыть. А без возможности увернуться от удара и ужалить врага в открывшийся бок, остается только блокировать, так как в скорости с Бонартом посоревноваться не удастся. А практиковаться в блоках ведьмакам не часто приходится. Ведь нет чудовищ, орудующих в своих злодеяниях мечом. Кроме Лео Бонарта, конечно. Ловец наград описал клинком еще один широкий круг, подпрыгнул и обрушил всю свою мощь, весь свой вес на голову Волка, намереваясь прикончить его одним страшным ударом. Но ведьмак сдюжил и сумел защититься. Но упустил, как Лео, приземляясь на землю, обрушил свою ногу на его больное бедро. Сквозь повязку с чавканьем проступила кровь, расцветая на ткани красными бутонами. Ведьмак захлебнулся криком боли и упал, роняя меч в грязь. Носком сапога Бонарт отбросил оружие в темноту. — Вшивый пес... — прошипел Волк, глядя на одолевшего его наемника снизу вверх. Тот ничего не ответил. Только теперь ведьмак понял, что очень-очень устал. Он ощутил накатывающую на тело слабость, холод, переставший казаться кусачим, и волны онемения, распространяющиеся по всему телу. Дождь все лил, убаюкивая ведьмака перед неминуемой смертью. Он сплюнул набившуюся в рот воду, и та потекла по щеке и подбородку. Волк дышал судорожно и глубоко, как загнанный зверь. Только Бонарт, казалось, не дышал вовсе, застыв как статуя над поверженным врагом. Время тянулось медленно. Тысяча капель упали с неба, прежде чем Лео медленно занес клинок для последнего удара. Доля секунды, и Бонарт опустил клинок по диагонали, намереваясь разделать парня от левой ключицы до нижнего правого ребра. Но острие лезвия не пронзило ведьмачью грудь. В последний момент тот выбросил вперед руку с пальцами, сложенными в какую-то фигуру. На мгновение Лео почувствовал как медальоны беснуются на шее, а затем его отбросило на несколько метров знаком Аард. Охотник за головами влетел спиной в забор, и из него вышибло воздух. Он упал на четвереньки и закашлялся, пытаясь восстановить дыхание. От удара у Лео потемнело в глазах, и все звуки доносились будто из-под воды. Но даже так он слышал тонкий, ввинчивающийся в мозг, крик. — Что еще такое?! — взбешенно пролаял Бонарт, пытаясь сфокусироваться на ведьмаке, что катался по грязи от боли. Лео не был уверен, но тот зачем-то баюкал свою руку. Лео резко вскочил и рванул к мечу, воткнувшемся в землю у головы Волка, ведь нельзя было давать противнику свое оружие! Рядом с клинком он заметил копошащихся белых червей. Лео тут же почувствовал, как к горлу подкатывает ком, но когда его взгляд сфокусировался, он понял, что это были не черви. А отрубленные ведьмачьи пальцы. Бонарт решил, что пора кончать, и одним махом распорол оппоненту живот. Тот уже не кричал и не морщился, отсутствующе глядя в небо. Уже не щурился, когда вода попадала в широко открытые, мягкие и добрые глаза кошки. Все было кончено. Лео воткнул меч в землю и грузно сгорбился, уперевшись ладонями в колени. — Я знаю, вы смотрите, господин солтыс! — задыхаясь, проревел Бонарт. — Идите сюда, и деньги не забудьте! — Я здесь, я здесь, вижу, околел он! Не голосите! — слабо покрикивая, из своего дома приковылял солтыс. В руке он держал мешочек, набитый монетами, судя по его мягкому звону. Кровавое золото. — Благодарю. — хрипло пробурчал Ловец наград, забрав мешочек и тут же попробовав одну монетку на зуб. Больше Бонарт ничего не сказал, и в особенности не сказал то, что этот сопляк стоил много меньше, чем можно было ожидать. — Не стоит, не стоит... Вы заслужили эти деньги, господин, заслужили. В отличие от... — солтыс судорожно сглотнул и усилием воли отвел взгляд от тела. — Он тоже заслужил бы, будь он жив. Возвращался с поля раненным. Все-таки работал над вашими... страховидлами. — Да, — кивнул солтыс, — но неуемные аппетиты портят людей. С ними надобно вот эдак: «...вместо того, чтобы дать убогому целый арбуз, дай ему пол-арбуза, ибо иначе убогий может свихнуться от счастья. Еще лучше дать убогому четверть арбуза». Так говорит Хорошая Книга. Этот колдун хотел целый арбуз. Сталбыть, слишком много. Целую тысячу. — Тысячу чего? Арбузов? — Оренов, милостивый господин. — Ну-ка, не спешите, солтыс, — Бонарт недоуменно сощурился, — вы же говорили, что проблема возникла из-за отсутствия в вашей скромнейшей общине нужной суммы. Но вот она, у меня на руках. Даже больше. — Ну так, то вы, а то он. — важно покачал головой солтыс. — Для него таких денег нету и не будет. Где это видано, чтобы ведьмак работал не за серебряный грош?