Ловец наград

      — Гуле! — зычно прикрикнул Бонарт. — Подай еще похлебки, а то видишь как, — Лео плотоядно усмехнулся, — проголодался я после работы.       Ловец наград только что закончил писать послание мастеру Эстерхази из Фано. Он еще раз взял Фальку за руку, грубо и больно пощупал под кожей изящные косточки. Скупо кивнул. Этой суке действительно требовался меч под руку, на которую налезает перчатка номер пять. У Лео Бонарта с таким не бывает ошибок.       — Кстати, парень, — Лео не глядя, обратился к Никляру, что сидел тут же, поодаль, до сих пор красный и смущенный после того, как Бонарт раздел Фальку, — мне еще сургуч понадобятся, сходи раздобудь.       Никляр аж подскочил на месте.       — Господин Бонарт, милсдари, тут недалече почтовая станция имеется, там найдется! Разрешите взять кобылку, я мигом поскачу. Хочу каштанку, видите, вон ту, с белой звездочкой.       — Нет, — сухо возразил Бонарт, — на лошадь ты сядешь только тогда, когда письма будешь развозить.       — Ой-ей, господин милостивый, так что же мне, пешком что ли до станции?..       — Нет, прыщ, не пешком, — весело протянул Бонарт, — бегом жарь!       Никляр вскочил к дверям с полной готовностью и правда пойти на своих двоих, но его вовремя остановила трактирщица Гуле.       — Нет нужды ребенка посылать. Вот все, что вам нужно.       Она деловито поставила на стол зажженную свечку, а над ней примостила блюдечко, заполненное алым месивом. Затем на столе появилась большая кружка пива, мясная похлебка и тарелка с краюхой хлеба.       — Благодарю. — ответил Бонарт.       Он обмакнул перо в чернильницу, дал излишкам стечь и принялся за второе письмо.       «Хувенагель!»       Выведя приветствие, Лео энергично заскрипел по пергаменту, начав покрывать его мелкими, сильно наклоненными буквами, производящими впечатление, будто те пытались прижаться пониже и скрыться от взора своего читателя. Помимо этого, вся писанина Бонарта словно и состояла только из ломаных линий и острых углов.       «Пишу из Ревности, с очередной работы. Мне посчастливилось поймать необычную девушку, саму Фальку из ганзы Крыс.»       Когда Бонарт чертил букву «Т», его рука двигалась так же резко и властно, как когда он раздавал пощечины. Цири вздрагивала каждый раз, хоть и старалась изо всех сил этого не показывать.       «Организуй рекламу и делай все, что нужно. Можно будет устроить на эту девку такую охоту, такой цирк, каких еще мир не видывал!»       И чем больше он писал про охоту и цирк, тем размашистее становились строчки. Раздался треск бумаги. В одном месте Бонарт нажал так сильно, что продырявил пергамент кончиком пера, поставив небольшую кляксу.       «Но сперва в Фано заеду, надо купить ей приличную железку. Ожидай вскоре, самое большее — через восемь дней.»       Бонарт поставил точку и тут же внизу подписался. Не стал указывать имя, ограничившись одной фамилией. Последний штрих — угловатый зигзагообразный росчерк, порывисто уходящий вверх.       Лео отложил перо и бумагу, а после развязал большой мешок, стоящий подле его стола. Фалька знала что в нем и шумно сглотнула, ощущая ком тошноты, подкатывающей к горлу. Внутри мешок был полон соли, самый обыкновенной, какую используют повара. Вот только у них соль не была кое-где расцвечена розовым. Бонарт выбрал место почище и зачерпнул щедрую горсть. Когда он отнял руку, из-под белого бархана показались светлые, торчащие ежиком, волосы, что побурели от впитавшейся в них крови.       Ловец наград деловито посыпал соль на чернильные строчки, затем постучал по ребру пергамента, распределив ее равномерно. Излишки чернил впитались в соль, и Бонарт ссыпал почерневшие крупицы обратно, на проглянувшую из кучи макушку Мистле.       Соль одинаково хорошо подходила чтобы сушить письма и сушить людей.       На исписанный пергамент упала слезинка Цири.       Бонарт поднял на нее глаза, увидел как по пунцовой щеке пробежала еще одна, как полыхнули огнем изумрудные глаза, как надулись губы, стоило девушке понять, что ее реакция замечена. Она вспыхнула, отвернулась, дрожа от боли и гнева.       Крысиха, горячая кровь!       — Если ты еще раз, — леденящим душу тоном начал Бонарт, — попортишь мое письмо, я суну тебя головой в мешок, и заставлю сожрать всю соль с кровью твоих друзей. Вытри слезы, девушка, пока я их не размазал арапником по твоей уродливой крестьянской роже.       Цири зашлась в беззвучном рыдании, но руки, чтобы вытереться, так и не подняла. Стереть слезы — все равно, что признать себя плачущей слабачкой. Она это понимала, понимал это и Бонарт.       — Ну? — он поднял руку в перчатке.       Крысиха тут же быстро вытерла мордашку.       Бонарт показал зубы и отвернулся, вновь сгорбившись над письмами. Он сложил их втрое и капнул на каждое горячим сургучом. А его печать всегда была при нем. Лео быстро дохнул на кольцо, что носил на указательном пальце, и тут же прижал его к бордовым кляксам.       С темных печатей на Бонарта воззарился маленький круглый череп, лишенный нижней челюсти и нескольких верхних зубов. Бонарт посмотрел в пустые глазницы и удовлетворенно качнул головой.       Теперь-то можно было пообедать.