Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель!

«Поспала ночь хорошо? Ну и хватит с тебя», — мрачно думала Эмма, убегая от гигантского снеговика с зубами. Утром, под аккомпанемент детских криков, она только чудом успела домчаться до ванной, где ее бодро вывернуло наизнанку. Хотя ведь знала вчера, что третий кусок торта был лишним, но черт ее дернул его сожрать… Но это было не самым худшим. Теперь, когда угроза над городом в виде Зелены, больше не висела, а память ко всем вернулась, Эмме пришлось вернуться к обязанностям шерифа. Переезд обратно в этот городишко она хотела оттянуть, но прогулявшись в прошлое, передумала и решила все же пустить корни здесь. Следовательно, к работе тоже пришлось вернуться, не то чтобы Эмма была против. Сидеть без дела было для нее равносильно самоубийству, поэтому ей это было даже в радость. Вот только она надеялась, что успеет немного обратно, так сказать, влиться в когда-то привычную колею, а не в первый же полноценный рабочий день улепетывать от зубастика из снега размером с многоэтажку! Откуда это чудо взялось, никто не знал. Им просто позвонили в участок и сообщили, что на одной из улиц бушует «нечто». Когда они с Дэвидом туда притащились — это конечно было последнее, что они ожидали найти. Хотя Эмма догадывалась, чьих это рук дело. Пока они прыгали, как горные козы, от этого «красавчика», она успела заметить выглядывающую из-за угла перепуганную блондинку, около ног которой образовался лед. Но прежде, чем Эмма успела ее нагнать, Дэвид от одного из ударов монстра отправился в полет и она отвлеклась, чтобы смягчить удар папани. Монстра, в конце концов, она расплавила нафиг, а вот девчонку так и не нашла. — Эмма, ты уверена, что сможешь это съесть? — удивленно спросила Мэри Маргарет. Она была так рада, что помирилась с дочерью, которая сама позвала ее перекусить в закусочную. Они даже немного поболтали, пока ждали свой заказ. Когда дочь ей рассказала, что оказывается вчера ее здесь не было не час, а больше трех месяцев, которые та провела, прыгая по прошлому, она чуть не поседела. Но вот заказ принесли и они должны были приступить, но увидев порцию дочери, бровь Мэри Маргарет потерялась в волосах. — А что? — непонимающе спросила Эмма, и пожав плечами, добавила: — Я голодная. После чего, макнула один из ломтиков фри, который достала из большой кучи подобной жирной бомбы, в черничное варенье и положив его в шоколадный блинчик, с аппетитом стала есть. Вообще-то, после того, как она «приобрела» кулинарный талант, Эмма перестала питаться в подобных заведениях, особенно фастфудом, но сегодня, после всей этой беготни, ей так захотелось сожрать все то, что было перед ней, что она забыла об этом. — Ясно, — пробормотала Мэри Маргарет, покачивая маленького Лео и с изумлением смотря на дочь. Она сама, даже во время беременности, в обоих случаях, такой гадостью не питалась. Ну, да ладно, у Эммы за последнее время было столько стресса, что, возможно, это нормально. — Ну, так что там с выборами? — сменила тему Эмма, закидывая в рот очередную фришку в варенье. Мэри Маргарет застонала. Это была ее новая головная боль. Реджина, кажется, совсем ударилась в романтику, и даже повысившееся доверие со стороны граждан к ее персоне, не смогло ее вернуть в русло. Ну, точнее в кресло мэра. Бывшая Злая Королева решила взять отпуск, возможно даже бессрочный, и теперь все время проводила в лагере за городом с Робином Гудом и его маленьким сыном. Нет, Снежка была рада, что ее мачеха наконец-то нашла свою любовь, но мэром сама, когда у нее едва сын родился, а дочь начала с ней нормально разговаривать, становиться не хотела, но народ решил по другому. — Я — новый мэр, — убитым голосом сказала Мэри Маргарет. У нее настолько был несчастный вид, что Эмма не удержалась и засмеялась. — Не смешно, — надувшись, сказала Мэри Маргарет. Тут малыш чихнул и Эмма хитро прищурившись, с улыбкой сказала: — Видишь? Даже этот маленький кабачок со мной согласен. Мэри Маргарет закатила глаза. — Прекрати называть брата «кабачком», — укоризненно сказала она. — Он овальненький, пухленький и периодически пахнет так же, как тот неудачник, который мог бы додумать поесть этот чудесный овощ, — сказала Эмма, дожевывая блинчик. — Так что — да. Он — кабачок. — Будь у тебя малыш, ты бы так не говорила, — хмуро сказала Мэри Маргарет и в ужасе умолкла. Она не хотела этого говорить, зная, как дочь себя корит, что отдала Генри, но это как-то само вырвалось. Эмма бросила картошку обратно в тарелку услышав слова матери, внезапно потеряв аппетит. Тема детей всегда было ее больным местом, особенно после слияния. Как Гарриет, она очень хотела ребенка и была достаточно богата, чтобы дать малышу все, что угодно, но к сожалению родить не могла. Она даже по врачам ходила, хотела родить от донора для себя, ходила как к колдомедикам, так и к маггловским докторам, но все было одно. Она — бесплодна, как пустыня Сахара. Голодное детство и ее отбитое везде, где только можно и нельзя, тело было не способно не только выносить, даже зачать. Это наверное была одной из главных причин, почему она стала затворницей. А вот как Эмма, она родить смогла, вот только дать ребенку в тот момент, ничего не могла. И скрепя сердцем отдала сына. Вот такой вот парадокс. Мэри Маргарет и представить себе не может, как она ей завидует. Эмма бы все что угодно отдала, чтобы у нее появился вот такой вот «кабачок», но тут хоть и могла родить еще раз… Но от кого?… В этот раз от чужака ребенка она не хотела, особенно, если учесть то, что уже который месяц в подушку рыдает, вспоминая одного колдунишку, в чьих объятиях провела три чудесных часа перед тем, как его оставить… — Эмма… Прости… — выдохнула Мэри Маргарет, видя, как потухли глаза дочери. — Ничего, — сказала она, и взяв ключи от машины со стола добавила: — Мне пора. — Эмма!.. — крикнула ей вслед мать, но она ее уже не слушала.

***

Ночевала Эмма в участке. Ключи от номера в гостинице она уже сдала, поддавшись уговорам, что ее комната свободна, а Лео достаточно маленький, что ему хватит и колыбельки. Дурилка. После неприятного инцидента в закусочной, она не хотела домой, к тому же Генри сегодня был на мальчишнике с отцом. Они тусовались в лагере Гуда, поэтому дома ее ждала бы наверняка родительская лекция или беседа по душам. А ни того, ни другого, Эмма слушать не хотела. Вот и прикорнула на диванчике. Когда она проснулась, то первое что почувствовала, так это тепло, а второе, что из окна еще не бьет свет, что означает еще ночь. «Ну и нахрена я проснулась?» — сонно подумала Эмма и поглубже зарылась в мягкое уютное одеяльце. Стоп! Какое еще одеяльце? Она ведь уснула без одеяла вообще!.. Тут, помимо этого, Эмма почувствовала, как на нее кто-то смотрит. От чего ей этот пристальный взгляд показался знакомым. — Вы закончили притворяться, что спите или дальше будете ломать комедию, шериф? — протянул знакомый вреднючий голос, от которого ее глупое сердце забилось быстрее и отнюдь не от страха. Эмма приоткрыла один глаз и тут же увидела наглую морду владельца этого голоса, с этим специфическим акцентом. Румпельштильцхен сидел на стуле, прямо напротив нее, расслабленно сложив руки перед собой. — Что вы здесь делаете?.. — проворчала она, отчаянно не желая покидать уютное местечко, и кинув взгляд на часы, которые висели у него за спиной, со стоном закончила: — В три часа ночи? Он ухмыльнулся и сказал: — Я думал шерифы работают круглосуточно? Судя по тому, что вы здесь… Эмма фыркнула и вредно буркнула: — Ну, я здесь. Чего надо-то? Этот гад ухмыльнулся еще шире и ехидно сказал: — Хотел подать заявление о краже. Его ухмылка, как и озорной блеск в глазах, ох как ей не понравился, но в то же время, глубоко в душе, у нее все взбрыкнулось от радости. Все же, что не скажи, а Эмма соскучилась по этой язве. «Эх, дура ты, дура… Все-таки втюрилась», — несчастно подумала она. Эмма столько времени упиралась и даже мысленно не позволяла себе думать о том, что могла что-то чувствовать к этому бесу… Но что упираться-то? Ведь от правды сколько не беги, все равно догонит. Да и не меняет это ничего. — Ну и что у тебя пропало, бес ты проклятый? — устало спросила она, даже не делая попытки встать. — Рубашка, — прищурившись, ответил он и выразительно глянул на нее. Эмма мысленно чертыхнулась. Она и забыла, что именно сегодня напялила ту самую, стащенную из его ломбарда, темно синюю рубашку. В те два месяца, что она прожила в Нью-Йорке, она не раз закутывалась в эту рубашку, особенно, когда ей было грустно. Это ее как-то утешало. Сегодня она тоже в нее по привычке вырядилась. Бестолочь. — Купи новую, — сказала Эмма, прикинувшись валенком, и сделав вид, что она не поняла намека. — В чем проблема-то? — Та была моя любимая, — упрямо сказал Румпельштильцхен. Вообще-то, он сюда зашел, потому что попросту сбежал из собственного дома, в котором находиться уже не мог. Казалось, Белль все больше и больше превращалась в пиявку, которая его не оставляла в покое. А сегодня она вообще пришла в его спальню в одном пеньюаре, который видать остался у нее с того периода, когда она была Лейси. Раньше у них никогда не заходило дальше поцелуев, Белль всегда вела себя как примерная девочка, которая твердо была намерена расстаться со своей невинностью только после свадьбы, и он не настаивал, уважая ее решение. Как Лейси, она, конечно, была не столь примерна и даже пыталась затащить его в койку, но тогда он не хотел пользоваться тем, что она не помнит свою истинную личность, а теперь он просто ее не хотел. Поразительно, но ее почти нагое тело ни малейшим образом его не возбудило, более того, это весьма его разочаровало и еще раз показало ему, что Белль не смотря на свои утверждения, не так уж и высокоморальна и принципиальна, как всегда пыталась его убедить. Это ее лицемерие так его разозлило, что он холодно сказав не позориться, бросил ей халат, а сам перенесся подальше, желая вновь напиться. Но прогуливаясь по ночному Сторибруку, проходя мимо участка, Румпельштильцхен увидел тусклый свет лампы в офисе шерифа, и решил зайти, надеясь поймать Эмму. Тихо войдя внутрь, он нашел спящего шерифа на диванчике, свернувшуюся в калачик. Она была так трогательна и мила во сне, что он против воли улыбнулся. Увидев, что она слегка дрожит, колдун наколдовал одеяло и хотел укрыть, но на миг замер, так и склонившись над ней. Он с изумлением понял, что на блондинке была его рубашка. Темно синяя, та самая, что пропала из его ломбарда, из шкафа, где он хранил пару сменных костюмов и рубашек, сразу после того, как пало проклятие. «Ах, ты воришка…», — с нежностью подумал он и наконец-то укрыл блондинку. А вот вид Спасительницы в его одежде, как ни странно, его как раз таки возбудил, в отличии от полураздетой Белль. Боже… Что с ним происходит, черт возьми? Укрыв девушку, которая что-то сладко замурлыкала себе под нос, почувствовав тепло, он сел напротив нее и стал ждать пробуждение шерифа. И вот. Дождался. — Ну и что ты от меня-то хочешь, мул упрямый? — проворчала Эмма, мило морща нос и продолжая лежать, закутавшись в одеяло. — Поди выбросил свою рубашку, а меня теперь просишь ее найти. Румпельштильцхен поднял бровь. — Ладно, черт с ней, — сказал он, сдавшись. К тому же, ей рубашка шла даже больше чем ему, да и вид ему нравился. — Но написать заявление я хотел не только поэтому. — Ну и чё еще случилось? — спросила Эмма и наконец села, закутавшись в одеяло. То было такое мягкое и теплое, что она не хотела с ним расставаться. Колдун сдержал смешок, грозивший вырваться из его рта, при виде растрепанной и укутанной по самый нос Эммы. — У меня в ломбарде завелся воришка, — серьезно сказал он, про себя весело посмеиваясь, прекрасно зная, что вышеупомянутый сидел перед ним. — Ужас, — совершенно не впечатлено сказала Эмма и с притворным возмущением добавила: — Кто посмел? — Вот и я хочу узнать, шериф, — сказал он и закусил губу, чтобы не рассмеяться. — Я этим займусь, — спокойно сказала Эмма, естественно, не собираясь ничего делать. Она встала и хотела пройти в офис, но колдун перегородил ей дорогу. — Точно, шериф? Я ведь могу на вас положиться? — хрипло спросил он, вплотную подойдя к блондинке. Эмма сглотнула. — Конечно, — сказала она, чувствуя знакомый жар между ними. Но момент был прерван, раздавшимся в участке звонком служебного телефона Эммы.