Любить тебя больно

Кленцендорф в полной растерянности блуждал тонким пальцем по длинному списку из бывших абитуриентов, которые сделались новоиспеченными студентами, и никак не мог отыскать там свою фамилию, опять и опять изучая помутневшим взором печатные буквы, составляющие абсолютно чуждые имена. В просторном холле университета порядком прохладно, удушливая жара тут явно застывала на пороге. Не то, чтобы это было поводом для тревоги… Это (Боже мой!) было еще каким поводом для тревоги (На кону моя судьба!)… Он сызнова уперся в список. Голова начала сильно кружиться то ли от переживаний, то ли от меленьких надписей на пожелтевшей бумаге, пролетающих невольно чересчур быстро. Ему скверно. Нестерпимо тошно. Эльзас и не заметил, как к его руке присоединилась чья-то весьма широкая лапища. Только водить не стали. Сразу ткнули в номер une. Величаво прохмыкали. Кленцендорф оглянулся, чтобы лицезреть счастливчика. Этим человеком стался “страшно” красивый парень с копной светлых волос, аки ласковое весеннее солнышко. По Эльзасу с интересом мазанули спокойные, словно гладь океана, голубые очи. – Ну как? – блондин кивком указал на листы факультета гуманитарных наук. – Пока никак, – бросил он, вернувшись к прерванному занятию. Но вновь – молоко. Перед его глазами поплыло гораздо мощнее. Кленцендорф приложился лбом к стенду, наслаждаясь холодом стекла, да задался вопросами: в какой же момент его некогда тщательно упорядоченная жизнь внезапно так круто отклонилась с проверенного и скучного курса – вечный работяга фермы – в полную неизвестность?.. и отчего при мысли о возвращении к той самой жизни его охватывала такая дикая паника?.. Даже если облажался, он все равно останется в Берлине (С капитаном!), найдет работу, потому как его скудные сбережения буквально рассеивались подобно сизому дымку. – Эй, тебе нехорошо? – лихо подорвался парень. Но Эльзас остановил того, резко выставив перед собой руку. – Мне хорошо. – Точно? Может быть, я могу чем-то помочь? – вопросили обеспокоенно. Кленцендорф вымученно ответил: – Ну-у, разве что отыщешь мою фамилию в ведомости. И молчаливо прибавил: «Ту, коей нету!». – С радостью! Зовут тебя как, а? – Эльзас. – Хм, трудновато, наверное, с таким-то имечком? Небось, принимают за пуалю?* – Бывает. Хотя домашним безразлично. А на войне – рядовой Кленцендорф. – Сомма? – Камбре. – Понятно. Эльзас Кленцендорф, значит. Обсуждать что-то дальше не имело никакого смысла – ужасы всех сражений Великой войны не для чистых бесед. Спустя десяток секунд Эльзасу смачно засадили по плечу. По-дружески. – Не стоило так волноваться, Кей. У тебя пятидесятый результат в таблице. Забавно. Я первый. Ты последний. А вот бедняге Дирцу не повезло – листок ожидания. Хотя, вряд ли что-то светит – курс самой Минны Шпехт.** Любопытно, где ты юношу обскакал?.. Кленцендорф, наконец, смог выпрямиться и убедиться в словах блондина. И вправду он едва-едва умудрился заскочить на поезд, который стремительно рвался в путь, ибо порядок нумерации определялся от лучшего к худшему. – Спасибо. Э-эм… – Пол.*** Бетцлер Пол. Приятно познакомиться. Ему добродушно протянули пятерню. Эльзас пожал ее. – Сие взаимно. Он не врал, потому как на душе у него появилась твердая убежденность, что Бетцлер в его судьбе поселился надолго. Возможно, станет другом. А возможно… Нет. Другом. Точно другом. Лучшим и единственным. Отправиться с благодарностью к Рози оказалось для него плохой идеей. Звонко звякнула изящная чайная чашечка – в школьных классах его никогда не учили тому, чтобы та опускалась без малейшего шума, – соприкоснувшись с хрупким блюдечком. «Севрский**** фарфор» – определил Кленцендорф сходу. Начитанность, в придачу тесная связь с семейством Корр вовсю давали о себе знать. Роял Копенгаген, Мейсин, Кантон**** были для него отныне и вовек не пустым звуком. Он глуповато улыбнулся и беспечно почесал затылок. Запоздало спохватившись, вспомнил о манерах. Можно, конечно, вывезти человека из деревни, а вот деревню из человека не вывести никогда. – Извините, – последовало его стыдливое. Однако хозяин дома не обратил особого внимания. – Значит, вы кавалер Росвиты?*** – вежливо осведомился мужчина у Эльзаса. Кленцендорф на мгновение обалдел – «кавалер» звучало как-то уж слишком громко, – после известил: – Скорее знакомый. – Хм, а стать им можете? Видите ли, она совсем не приводит в гости поклонников. Лишь очкарик Ханс Литтен безумно влюбленный в юриспруденцию. Адонай, и тут вы! Эльзас, окинув взглядом роскошное убранство гостиной, в упор посмотрел на главу. Соломон Хохглаубер*** был высоким мужчиной спортивного вида и выглядел моложе своих пятидесяти лет. Поджарый и стройный. Элегантный и утонченный. Изысканный и горделивый. Точеный лик. Черные глаза. Темные волосы цвета воронова крыла. В народе про таких людей нередко говорят: «золотой мальчик» – они являются живым олицетворением богатства и успеха. – Я бедный студент. Кленцендорф открыто признавался в том, что потенциальный кандидат в женихи из него выходил никудышный. Друг – тоже не ахти какой. Не вхож он в оные сообщества. Даже у такой, как бы правильной любви – супружество, оно лишь для тех у кого имеется благословение от веры да толпы – не могло быть будущего. Герр Хохглаубер желал возразить, вот только мужчину перебил ехидный девичий голосок. – Я же говорила вам Мозель, что наша Наденька, та еще кокетка! Кто тут у нас? Курт? Вальтер? Альбрехт? Эльзас! – Эльзас! – к удивленному мелодичному тону прибавился басистый. Он спешно подскочил с мягкого диванчика по стойке смирно, подхватив букетик цветов из ближайшего парка. – Капитан. Здравствуй… те, Рози. Росвита. И… Кленцендорф на мгновение замялся. – Надя Голда,*** – молвило очаровательное создание, с волосами оттенка непроглядной ночи, медовым лицом, в белом (Прямо как у невесты!) платье, которое облегало ее точеную фигуру так, что захватывало дух; подле нее столь же великолепный спутник в костюме-тройке. Двое представляли собой такую прекрасную пару (Муж и жена!), что очей не отвести; и ему было приятно (Я должен ревновать!) на них смотреть. Обращение по знанию жирной точкой определило статус отношений гостей, избавляя их таким образом от расспроса: кто вы друг другу?.. по-своему делало особенными друг для друга!.. Эльзас почтительно поклонился младшей сестрице и шагнул к старшей. – Рози, помнишь, ты сказала, что надо быть честным. Хотя бы с собой. Я хочу заниматься тем, что мне нравится. Быть с тем, с кем хочу, – он украдкой покосился на Корра. – И я очень хочу быть для тебя больше, чем случайный проходимец с лавки. Предлагаю, сперва начать с дружбы. – А твои жена с дочкой не будут против «дружбы» с женщиной? – сдержанно спросила она. – Анна мне вовсе не жена, а Фредди – не дочка. Сын соседки. Правда, моему сердцу дорогие люди. На сие объяснение герр Хохглаубер довольно ухмыльнулся, принимая из рук Кленцендорфа охапку ирисов, которые явно позаимствовали с клумбы ближайшего парка. – Ох, как славненько. А теперь-ка, молодежь, почему бы вам всем еще разок не пройтись. Погода на улице стоит просто-напросто замечательная. Надя с Рози бойко мотнули головками. Эльзас отчего-то вторил вслед за девушками. Мозель бросив на него гневный взор, также согласился. Отправиться на прогулку парами оказалось неплохой идеей. Сейчас фройляйнин, идя чутка впереди, весело перешептывались. Порой оборачивались с лукавыми улыбками на милых ликах. Именно в один из тех моментов, когда барышни особо увлеклись беседой, капитан сцапал Кленцендорфа за локоть и повел за собой в противоположном направлении. Курфюрстендамм – чудеснейшее место, чтобы приятно провести время всяким возлюбленным и в ту же пору “нечаянно” затеряться от посторонних взглядов в бурлящем потоке. – Эй, куда это ты меня тащишь?! – возмутились проформы ради. Они свернули в мрачноватый переулок. – Ну чего ты? – Эльзас не был поражен таким поведением возлюбленного (Окопы, окопы!). – Да так, просто захотелось уединиться, – Корр страстно впился в желанные губы. – Ну чего ты? – опять стребовал Кленцендорф. – Повторяетесь, рядовой, – капитан вновь жадно поцеловал его. – А-а… кажется, я понял, – на лице Эльзаса хитрая улыбка, – сие из-за Рози? Ревность – это основа любви. Ревность есть необходимая сторона любви. Ревность – тьма, в которой сияет настоящая любовь. Он (И все-таки я не ревную! Почему?…)… – Какой «Рози»? – Мозель редко прикидывался дурачком, поэтому в данную минуту это давалось Корру очень тяжело. – Перестань. Вот мне, например, прекрасно ведомо, как каждый день матушка сватает тебе все новых и новых приданниц. Но я же не зажимаю тебя по углам, чтобы доказать себе, что ты мой… Я твой, – заключил Кленцендорф (Потому что верю в нашу любовь!). – Эльзас, – вздохнул капитан и отстранился, – обещай, отныне о таких знакомствах рассказывать? – Каких «таких»? – произнесли бесхитростно. – Эльзас, – будто б испытали огромное облегчение. – Обещай, что навсегда? Глаза в глаза. – Обещаю, – с маху поклялся он. Слепо и совсем не отдавая отчета, будет ли ему достаточно сил, когда стерпя все беды и невзгоды, которые им еще уготовит такая странная, коварная и злобная судьба, сдержать свое слово. – Эльзас, ты поступил? Дыхание в дыхание. – Поступил. Теперь уже Кленцендорф прижался к Корру. – Поехали к тебе? Подкупим твоего соседа конфетами, и вся комната нам двоим, – прошептали еле слышно. На грани какого-то отчаяния. – А девушки? Кожа к коже. – Они не маленькие женщины, справятся… * – прозвище французского солдата-фронтовики в Первую мировую войну. ** – (1879-1961) была педагогом, социалисткой и членом Немецкого Сопротивления. *** – имена и фамилии – это либо фильм, либо книга, либо моя фантазия. **** – различные фарфоровые мануфактуры.