Субординация

Такое случалось еще не раз. И хотя произошедшее в сочельник Нового года быстро замялось, отношения Бориса и Николая уже не были прежними. Из детского любопытства вспыхнуло взрослое чувство. Они не находили ему названия, возможно, в силу неопытности, а возможно потому, что не могли определить, что же теперь их связывает. Дружба? Нет, уже что-то большее. Любовь? Быть может, но совсем не та, которая воспета в книгах и сонетах. Впрочем, юноши не так уж часто серьезно задумывались о своих отношениях. В основном им было хорошо друг с другом, а остальное не сильно волновало. Они нечасто оказывались рядом так, как в Новый год, старались держать лицо и общаться как обычно. Часто у них это получалось, но порой тянуло друг к другу так, что сопротивляться попросту не было сил. Обычно они оказывались наедине в перерывах между обедом и ужином, когда взрослые также предпочитали уединяться и отдыхать после трапезы, а Петя с Наташей иногда и вовсе засыпали. Если же непоседа Ростова увязывалась за Борисом и Николаем, последний на пальцах объяснял ей, что у них с Друбецким, мол, мальчишечьи дела, но он, Николай, обязательно побудет с сестренкой после. Наташа прелестно надувала губы и нарочито громко топала, уходя в другую комнату, в надежде, что Николай с Борисом передумают и возьмут ее поиграть с ними. Или побыть рядом, неважно. Наташе нравились Борис и Николай, она хотела проводить с ними больше времени, но вместо этого шла болтать или играть с Соней, которая не осмеливалась перечить воле Nicolas`а. Оставаясь тет-а-тет, Николай и Борис порой предавались юношескими желаниям. Они оглаживали друг другу шеи и верх груди, облизывали контур подбородка, сладко целовались, укрывшись тяжелым одеялом и сбивчато дышали друг другу в лицо, от духоты пододеяльного пространства и пламени уст. Николай особенно любил зарываться ладонями в кудри Друбецкого и порой даже накручивать их на пальцы, пока Борис оставлял невесомые поцелуи на оголенном плече Ростова. Борису же нравилось все. Хрипотца и гортанные вздохи Николая, когда тонкие пальцы проходились по его бедру; выражение лица сразу после поцелуя, когда Николай еще жмурился и хмурил светлые брови, оставляя рот, от которого к губам Бориса тянулась тонкая нить слюны, приоткрытым, словно бы вопрошая о большем, что выражалось в дрожащем и тянущемся наружу языке. Борис зачастую любовался слегка розоватым округлым плечам Николая, точно покрасневшим от стыда. Порой теплая и широкая ладонь Николая смыкалась на хрупкой и прохладной ладони Бориса. Они восполняли температуру друг друга, Николай распалял в Борисе огонь не только в моментах близости, но и в обычной жизни, а Борис в ответ охлаждал запал друга, когда тот был чересчур вспыльчивым. Держа друг друга за руки и в поцелуе прижимаясь к дверям, юноши растворялись в стенах ростовского поместья, но всегда держали ухо востро и старались как можно чаще бывать у всех на виду, дабы не вызвать подозрений. Впрочем, никто не мог и помыслить о настоящей связи друзей. Даже тонко чувствующая Наташа наслаждалась любовью между Николаем и Борисом, которую непременно ощущала, но неверно толковала. В ее сознании это была просто дружба, но какая дружба! Душа в душу. Будучи все еще маленькой девочкой, Ростова не знала другой любви, кроме как дружеской и семейной, хотя задней мыслью и догадывалась, что в мире существует множество ее разных форм и проявлений. *** В день, когда Николаю исполнилось восемнадцать, Ростовы устроили пышный праздник. Они делали это всегда и для всех, кроме, пожалуй, Сони и Веры, которых поздравляли скромнее и которые сами не желали празднеств. Впрочем, этой московской семье не нужен был повод, чтобы устроить бал или званый ужин. Даже если денег было кот наплакал, обеспечить достойный прием было делом чести. Особенно в именины любимого сына. Весь вечер в имение съезжались гости со всей Москвы, поздравляли Николая и расходились танцевать или крутить бокалами в руках, изредка их осушая. Николай тоже впервые притронулся к спиртному. Сперва он медленно потягивал один бокал, уже быстрее — второй. Довершил все бокал, невзначай поданный Борисом. Он был рядом с другом весь вечер, учтиво отходя в тень, чтобы не вызвать лишних подозрений и позволить очередным гостям поздравить Ростова. Борис уже тогда чувствовал ритм и повадки высшего общества. Он был чуть старше Николая, но не отпраздновал свой день рождения столь же роскошно. На это попросту не было денег. Зачастую Борис отходил к столам с яствами, чтобы вкусно наесться. Он всегда делал так по праздникам, никогда не отказывался от десерта, когда его предлагали, и в целом любил вкусную пищу. У Ростовых, как и всегда, все говорили по-русски и играла русская народная музыка. Небольшой оркестр с улыбками на лицах выводил теплую, знакомую всем мелодию, никто не был забыт или обделен вниманием и улыбками. Николай танцевал с Соней, которая словно окаменела в плечах и зажалась. Ей не нравилось, как все смотрели на нее, казалось, будто за добрыми улыбками скрывается молчаливое осуждение. Все-таки она его кузина, да еще и бедна… Как Соня не старалась, она не могла раствориться в Николае и почти не смотрела тому в глаза. Ее отчего-то пугал его открытый и искренний взгляд. Наташа, напротив, весело танцевала с Борисом, но их танец был лишен всякого намека на романтику — Ростова просто держала партнера за руки и скакала в такт музыке, а Борис почти не двигался, хотя и улыбался. Чуть позже, когда взрослые подустали и расселись за столы, а родители решили не мучить Николая пением, тот наконец освободился. Сначала он около получаса разговаривал с Петей и Наташей ни о чем, обнимался с ними, целовал Соню в щеку и любовался ее холодной красотой. Затем он поговорил с родителями, вновь принял от них поздравления и объятия, и только потом попросил разрешения отлучиться. *** Как только дверь за Борисом тихо захлопнулась, он прижал Ростова к стене и жадно поцеловал. Весь вечер он обходительно держался в стороне и хотел получить вознаграждение за терпение. От Николая сильно несло алкоголем, но бывшего на грани Бориса это лишь раззадоривало и распаляло. Он оглаживал горящие щеки Ростова, не давая тому взять инициативу и ловко управляясь языком. Николай почти обмяк в руках Друбецкого и готов был сползти по стене, но Борис развел его ноги своей и коленом уперся ниже живота. Убрав руки от лица Ростова, он расставил их в стороны на стене, практическая вдавливая Николая в нее и нависая над ним. Тот не сопротивлялся, с тяжелыми веками на закрытых глазах послушно открывал рот и лениво ласкал чуть хмельного Бориса в ответ. Их тела терлись друг о друга, передавали жар сквозь множество слоев одежды. Борис чувствовал небывалый прилив сил и желания, он буквально изнывал, двигаясь вверх-вниз и соприкасаясь с ногой Николая, пачкал исподнее. В колено ему упиралось возбуждение Ростова, которого хотелось взять целиком, здесь и сейчас, но Друбецкой даже в таком состоянии трезво оценивал ситуацию и откладывал «великие планы» на потом. Губы Николая по-прежнему обжигали. Борис с трудом оторвался от них и, схватив друга за лацканы сюртука, с силой кинул на кровать. Николай невидящим взглядом посмотрел на Бориса и поудобнее лег, пока тот навис над другом и стал расцеловывать его шею. Борис что-то прошептал в губы Ростову и медленно облизнул их. Его рука поползла ниже, опустилась ко внутренней стороне бедра и стала оглаживать возбужденную плоть Ростова, который задрожал и стал рвано дышать в лицо другу, обдавая того перегаром. Борис и сам вздрогнул, потому как проделывал такое впервые. До этого они никогда не заходили ниже пояса. После восемнадцати пора было менять правила. Борис расстегнул пуговицы на брюках Ростова и приспустил их, оставляя того в одних тонких кальсонах, на которых уже виднелось темное влажное пятно. Борис накрыл его рукой и обхватил член Николая, сквозь зубы прошептав его имя. Николай приоткрыл глаза и закусил губу. По наитию он двинул бедрами, прося о большем, а Друбецкой не мог оставить друга в нужде. Он водил рукой вверх-вниз и в стороны, не забывая целовать Ростова и заглушать его стоны. Им не нужны были свидетели. Комната вокруг была словно мутной водой, набранной в ведра из грязного пруда неподалеку от Москвы, все звуки вокруг стихли, кроме приглушенных музыкальных нот и громких Ростовских всхлипов. Немного поиздевавшись над другом, Борис все же отогнул ткань нижнего белья и впервые полноправно и во всей красе разглядел твердый и преисполненный похоти член Николая с пульсирующими венами. Борис облизнул пальцы и мучительно медленно провел по стволу, заставляя Ростова в пьяном угаре молить о большем. Это была ни много ни мало пытка. Николай распластался на подушке, его широкая грудь вздымалась, а из приоткрытого рта доносились гортанные стоны. Борис понемногу наращивал темп, заставляя Николая, находящегося словно между миров, скулить, и в эти моменты чересчур грубо затыкал ему рот свободной ладонью. Когда стоны Ростова усилились, ноги, а за ними и все тело судорожно задрожали, Борис понял, что друг близок к разрядке, и резко убрал руку. В ответ он получил стон, полный боли и негодования. Николай сжал руки в кулаки и изогнулся в спине. — Борис, прошу, прошу, пожалуйста, — изнывал Ростов, двигая бедрами и ища ладонь друга пульсирующим членом. — Потерпи, Коля, — томно протянул Борис, затыкая Николая поцелуем и расправляясь со своими штанами. Он расстегнул пуговицы, спустил брюки до колен, простонал от нахлынувшего внизу чувства свободы, быстро и небрежно оттянул нижнее белье, и, взяв руку Николая, накрыл ею свой сочащийся от смазки член и стал толкаться в нее. — И ты поработай, — выдавливая слова, попросил Борис. Николай не понимал, что от него хотят, настолько был пьян, но после пары указаний Бориса он задвигал рукой, сразу быстро, отчего у Друбецкого на миг заискрилось в глазах, и он с чересчур громким стоном выгнулся, подставляясь в руку Николая под наиболее приятным углом и возведя затуманенный взгляд к потолку. Он на мгновение испугался, что был слишком громок, но от движений ладони друга быстро забыл обо всем прочем. Его тело трясло, от члена до пяток и затылка исходили волны, накрывающие с головой. — Да, Ни-й, так, — уже не выговаривая слова, а мыча что-то отдаленно их напоминающее, стонал Борис, толкаясь в сжатый кулак Ростова и трясясь от удовольствия. — Борис, — почти с мольбой попросил Николай. — Сейчас, да, сейчас, сейчас, — Борис огромной силой воли убрал от себя ладонь Николая и, раздвинув тому ноги, бедрами устроился между ними. Он терся членом о член друга и стонал ему в приоткрытые губы, сжимал изголовье кровати. Затем Николай и Борис синхронно прижали члены друг к другу и обхватили их руками — Николай снизу, а Борис сверху, стали быстро и с силой надрачивать. Они мяли нежную кожу открывшихся головок и пальцами проходились по набухшим синим венам, теребили уретры, сопровождая все всхлипами и стенаниями, протяжными гласными и вовсе неразборчивыми звуками. Они кончили вместе, обильно изливаясь на простыни и одежду. Все еще целуясь, они почти кричали друг другу в рот, чтобы только никто не услышал их страсть. Их тела содрогались почти в конвульсиях, больше не было сил сдерживать вздохи, и, разорвав поцелуй, они все же вдоволь настонались в подушки, пока их тела немного не успокоились. По щеке Николая текла одинокая слеза, он совсем перестал соображать, что происходит. Мир казался одной огромной вспышкой похоти и непомерного желания, рождением новой звезды, когда на пике наслаждения он кончил в руку Бориса и укусил тому губу перед тем, как широко раскрыть рот в безмолвном крике услады. Они тяжело дышали, все еще подрагивая, но потихоньку приходя в себя. Борис уже отчетливо видел комнату вокруг. Вид внизу ему безумно нравился и снова заводил, а вот Николай практически уснул, окунувшись в негу и не желая выныривать. Смешав алкоголь и секс, Ростов оказался совершенно бессилен и почти не мог пошевелиться, только взволнованно и медленно вертел головой, будто вкручиваясь в подушку. Борис рассеянным взглядом отыскал губы Ростова и вновь припал к ним, но намного нежнее, чем раньше, а затем нежно прошептал: — С днем рождения, Николай.