***
По прошествии бог весть какого времени Хиромаса почувствовал деликатное похлопывание по спине. Он поднял тяжелую голову, едва не соприкоснувшись с носом Сэймэя своим, и тупо посмотрел перед собой. — Сэймэй. — Да, Хиромаса, — тут же отозвался он, улыбаясь уголками губ. — Мы не едем. — Мы не едем, — согласился тот. — Почему? — Потому что тебе нужно хорошенько отдохнуть. — Я отдыхаю! — Хиромаса встрепенулся, стряхивая последние остатки сна. — Оу, — согласно протянул Сэймэй в ответ на это, — А вот у меня спина затекла. Хиромаса с удивлением обнаружил что все это время лежал на груди Сэймэя, прижимая того к стенке. Сэймэй аккуратно поддерживал его тело за спину, так что Хиромасе было невероятно удобно спать на друге, но разве могло быть удобно самому Сэймэю? А ведь у него была такая тяжелая ночь! Хиромаса резко дернулся к своей стороне повозки, едва не опрокинув ее. — Сэймэй, прости, мне так жаль! Я и не заметил, как потерял всякие приличия! Тебе стоило сразу разбудить меня, как только я на тебя свалился! Сэймэй устремил взгляд вниз, отчего улыбка его приобрела хитрый оттенок, и оставил это замечание без ответа. — Я приказал свернуть в одно селение. Не сказать, что оно было нам по пути, но зато там мы можем найти нормальную постель для ночлега. Пристыженный Хиромаса только согласно кивнул, готовый сейчас поддержать все, что предложит его товарищ, иди это даже вразрез с его собственными желаниями. Когда они выбрались из повозки их уже встречал хозяин почтовой станции-умая, где можно было остановиться на ночлег. Хиромаса полусознательно отметил, что старик выглядит изможденным и каким-то серым, но списал все на долгую дремоту и уже сгущавшиеся сумерки. — Благодарю высочайших господ, что послали сообщение о своем прибытии заранее. Могу я увидеть ваши путевые бирки? — Мы здесь по частному делу, — спокойно ответил Сэймэй, — неужто не найдется местечка? Лошади нам не потребуются, только кров. Старик не выказал никаких эмоций. — Без служебной надобности тут люди не задерживаются. Я и вам бы не рекомендовал, но раз уж… Более важных гостей мы не ждем, свободная комната имеется, так что прошу. Сэймэй благодарно склонил голову и вместе они двинулись к постоялому дому. Из маленького хозяйского домика подле донеслись глухие женские рыдания. Хиромаса обратил тревожный взгляд к Сэймэю. Тот пожал плечами, показывая, что не ощущает здесь ничего демонического, и обратился к старику. — Прошу прощения, если вопрос покажется неподобающим, но мы, кажется, слышали плач...? Тот опустил плечи, и без того сгорбленная фигура его сжалась еще больше, приобретая совершенно жалкий вид. — Внук мой почил на днях. Теперь его стерегут на время отправления служб. Хиромаса сочувственно подал голос: — А что случилось, господин? — Резвился с детьми у речки, да утоп. Всегда был непослушный. Старику явно был неприятен этот разговор, потому Хиромаса не стал продолжать расспросы. Хозяин провел их до пустой, но чистой и приятно пахнущей свежим рисовым сеном комнаты, и указал на подушки. — Прошу. Велю жене приготовить чай, а после принесу футоны. — Благодарим Вас — откликнулся Сэймэй. — Ты не думаешь, что здесь замешано что-то нехорошее...? – высказал наконец свое опасение Хиромаса, после того как они освежились с дороги. — Ммм, нет. Ничего сверхъестественного я не чувствую. Хиромаса кивнул. Он, наверное, не чувствовал тоже, но встреча с горным богом была еще слишком свежа в его памяти, а потому даже, казалось бы, рядовые события сразу же приобретали тревожный мистический оттенок. Хотя, можно ли назвать смерть юного мальчишки событием рядовым… — Я думаю тебе нужно хорошенько отдохнуть, — тепло улыбнулся Сэймэй, — Наше путешествие внезапно слишком затянулось, да и страху принесло немало, вот тебе и чудится. Давай, пойдем спать. Хиромаса кивнул, внутренне удивившись как удачно речи Сэймэя совпали с тем, что думал он сам.2.
Проснувшись посреди ночи Хиромаса не обнаружил на соседней постели своего спутника. Совершенно не обрадованный этим открытием он выполз из-под покрывал, поежился, выглянул за дверь и оглянулся. На перегородке напротив он заметил недорисованный колдовской пятиугольник Сэймэя и вдруг почувствовал подступившую к горлу страх. Что-то случилось. Хиромаса ринулся к парадной комнате и вдруг замер, заслышав какие-то по птичьи тревожные вскрики незнакомого голоса и отвечающий спокойный тон Сэймэя. Прислушавшись Хиромаса понял, что собеседником его друга был до того отрешенный хозяин постоялого двора. — Не горячитесь, прошу Вас. Если Вы так громко будете говорить нас обязательно услышат. Старик насмешливо фыркнул. — Да будто это для кого-то тайна! У каждой из семей, живущих здесь, один или два почивших родственника были съедены! — Услышать Вас могут не только местные, — низким голосом упрямился Сэймэй. Сердце Хиромасы пропустило удар. Сэймэй не хотел, чтобы именно он, Хиромаса, услышал что здесь творится какая-то чертовщина. Нельзя, чтобы Сэймэй понял, что он рядом. Хиромаса быстро развернулся и прижался спиной к перегородке комнаты, весь обратившись в слух. — Хорошо, все, что Вы пожелаете, только погадайте о том, что это за напасть нас одолела, — старик послушно снизил голос, — Кто-то из нас приманил в деревню скверну? Мы плохо служили нашим Буддам? — В высшей степени нежелательно чтобы тут опять были замешаны боги… — пробормотал Сэймэй, — Вы уверены, что это не могли быть волки? Место у вас дикое. — Сторожевые собаки всегда молчали, когда это происходило. — Мне пока не ясно, что это может быть… — Хиромаса явственно увидел внутренним взором как Сэймэй потирает точку между бровей, говоря это, — Я подумаю над Вашим вопросом. Утром, — прервал он начавшего было говорить старика, — И не беспокойте вопросами моего спутника, ему о подобном знать излишне. Казалось, беседа подошла к концу. Крадясь, Хиромаса пробрался обратно в комнату и укрылся под своими покрывалами. Они были сырыми и очень холодными. Так должно быть чувствуется погребальный саван, вдруг подумал Хиромаса и сам испугался своей мысли. Сэймэй вошел в комнату и опустился на свой футон. Хиромаса был повернут от него лицом, и потому не сомневался, что ничем не мог выдать своего бодрствования. Сэймэй устало вздохнул и погрузился в сон. Хиромаса вновь проснулся от женского вопля, перешедшего в дикий истерический плач. Сквозь закрытые дождевые ставни проникал серый утренний свет, еще лишенный солнечной теплоты, а потому вызывающий какую-то липкую тревогу. Хиромаса подскочил на колени в своей постели и уставился прямо в глаза Сэймэю. — Сэймэй… — Просить тебя не обращать на это внимание бесполезно, так ведь. Хиромаса виновато поджал губы. Сэймэй вздохнул. — Я уверен, что это просто одичавший падальщик, почему бы им просто не поставить капканы… Ворча, он поднялся со своего футона и потянулся к вороху одежды, выискивая там нижнее одеяние. — Падальщик? — Хиромаса попытался притвориться удивленным, стараясь принять самое невинное выражение лица, на которое только был способен. Сэймэй подошел к нему и жестом велел подняться. Хиромаса послушался и оказался с ним лицом к лицу. Сэймэй был ниже его почти на полголовы, так что ему пришлось слегка задрать подбородок чтобы глядеть прямо в глаза с такого близкого расстояния. Сэймэй насмешливо щурился. — Не делай вид будто ничего не знаешь, — едко проговорил он, накидывая на плечи Хиромасы его легкое хитоэ, все еще продолжая смотреть ему в глаза. — Я не понимаю… — Ты дышишь иначе, когда спишь, — отчеканил Сэймэй и вдруг резко стянул пояс Хиромасы на его талии, так туго, что на секунду стало невозможно дышать. Хиромаса возмущенно захрипел, на что Сэймэй только фыркнул и прошествовал к двери. С силой толкнул скользящую перегородку, отчего она мгновенно полностью раскрылась. — Пошли выяснять из-за чего нам опять не удастся выспаться по-человечески. Хиромаса принялся возится с угрожающим его внутренним органам узлом, пряча неуместную улыбку. Женщина, по-видимому, горевавшая во время их прибытия, теперь сотрясалась крупными рыданиями в руках старика. Тот прижимал ее к себе и ласково гладил по голове, что-то успокаивающе шепча на ухо. Взгляд его был абсолютно потухший. Увидев Сэймэя он покачал головой, будто говорил, что все уже поздно и помощь его не нужна, и крепче прижал к себе женщину. — Хозяйский домик? — кратко спросил Сэймэй. Он кивнул. Поманив за собой Хиромасу, Сэймэй двинулся к небольшой пристройке. — Подозреваю то, что тебе придется увидеть, тебе совершенно не понравится, — начал он, искоса поглядывая на друга, — Я хотел бы уберечь тебя от подобного зрелища, но разве тебя хоть что-то вообще остановит, — ворчливо закончил он. — Я ничего не боюсь! — с готовностью воскликнул Хиромаса. — О, это я знаю тоже, — язвительно произнес Сэймэй, — Было бы неплохо, поселись в твоей груди хоть немного этого чувства. — Но ведь как я тогда буду выполнять поручения императора, — запротестовал Хиромаса, — И решать с тобой всякие загадки! Сэймэй закатил глаза. — В следующий раз я точно повешу на тебя какое-нибудь обездвиживающее и оглушающее заклинание. Похоже, только так я могу быть уверенным что ты не полезешь ввязываться в очередную авантюру. Хиромаса насупился. — А что, — не унимался Сэймэй, — положу тебя в какую-нибудь дальнюю комнату, буду одевать, носить еду, а к вечеру — выпускать на энгаву, любоваться луной да пить сакэ. Звучит отлично! — Звучит так, будто ты собрался сделать меня своим сикигами, — пробурчал Хиромаса. Сэймэй непривычно язвительно нападал на него, будто супруга, изливавшая скопившееся недовольство на несчастного туповатого мужа. — Тоже неплохо! Всегда буду держать контроль над тем, что ты делаешь. — Ты говорил, что предпочитаешь давать свободу своим сикигами. — Такому, как ты — точно нет. Хиромаса почувствовал себя обиженным. Чем это он хуже какой-нибудь горечавки! Их обмен любезностями прервался, так как они дошли наконец до хозяйской пристройки. Сэймэй мигом посерьёзнел. Рядом с дорогой Хиромаса заметил несколько серых фигур, будто плоских в бледном неживом свете предрассветного часа. Их лица были одинаково осунувшимися, отчего все они становились неестественно между собою похожи. Хиромаса поежился. Они знали. — Приготовься. Зрелище будет не из приятных. Хиромаса решительно кивнул и Сэймэй поднял занавеску. В нос ударил странный сладковатый запах. Хиромасе он показался смутно знакомым, однако точное определение его все соскальзывало с языка. Пока он пытался понять, что это, Сэймэй потянул его за рукав и указал на лежанку посреди комнаты. На покрывалах лежало нечто, похожее на куклу из веток вполовину человеческого роста. Хиромаса потянулся было зажечь лучину, что лежала подле двери, но Сэймэй остановил его. — Не призывай лишний раз раздраженье Идзанами. Она не любит одиноких огней.* Хиромаса нахмурился, не понимая, о чем он, но послушался. Глаза его уже понемногу привыкли к рассветному полумраку дома, и он начал угадывать очертания яснее. Перед ними лежала не кукла. То, что он принял за остов, выполненный из веток, на самом деле было скелетом. На нем почти не осталось плоти, от того он казался лишь каркасом. Куски мяса кое где еще держались на костях торса, как будто плоть рвал дикий зверь, остервенело открывая по куску. Грудная клетка была разломана, ребра выломаны и раскрыты, обнажая внутренние органы, подобно тушке свежедобытого фазана, разделанного охотником. Сердца на месте не было. Нетронутым было только лицо. Спокойное, красивое лицо мальчика было обращено в потолок. Почему-то открытые глаза бессмысленно глядели в вечность. Хиромаса поперхнулся, быстро прижимая ладонь ко рту. Сэймэй мельком взглянул на него и принялся осматривать тело. Движения его стали немного рваными, будто слишком быстрыми, чтобы глаз Хиромасы мог уловить их и осознать. Сэймэй опустился на колени рядом с трупом и провел над ним рукой. Нахмурился и провел еще раз. Ничего не чувствует, понял Хиромаса. Тогда Сэймэй наклонился ближе к лицу мальчика, вглядываясь в его мертвый взгляд, будто стараясь найти в его глазах отпечаток того, что произошло с ним. Хиромаса с тревогой наблюдал за другом. Вдруг тот приложил ладонь к щеке ребенка. — Сэймэй, это же скверна! — предостерег Хиромаса. Сэймэй не ответил. Куда больше осквернения смертью его заботило что он ничего не чувствует. Он осел назад и уставился в пустоту. — Абсолютно ничего. Ни малейшего демонического присутствия. — Ты хочешь сказать… — Что бы или кто бы не устроил подобное, с демонами он не связан. Хиромаса почувствовал, как в горле поднимается комок тошноты. — Ты хочешь сказать, что это сотворил человек...? — закончил Хиромаса, не в силах сам поверить в то, что он говорит. Кому вообще могло прийти в голову сделать такое с трупом невинного ребенка? — А ты все веришь, будто одни демоны во всех ужасах виноваты, а, Хиромаса, — побормотал Сэймэй, опуская взгляд.3.
Рассветное солнце, наконец одарившее эту богами забытую проклятую деревню толикой теплоты, немного разрядило обстановку. Изможденные жители деревни собрались у постоялого дома. Рыдание молодой Судзи, матери утонувшего ребенка, стали приглушенными и невыразительными, но все еще были слышны, тревожа чувства Хиромасы. Остальных участников собрания они, казалось, совершенно не беспокоили. — Это случается с каждым ребенком, кому не посчастливилось уйти юным, — ровно вел повествование старейшина, — Всегда мальчики, иногда — девочки. Независимо от того, как настигла их смерть. Бывает, что пытаются пожрать плоть взрослых, но никогда так, как детскую. Вырвут сердце, или иной какой орган. Иногда обглодают шею, бедра, где мясо помягче. Хиромаса поежился от того, как спокойно эти люди описывали мягкость и пригодность людской плоти для съедения. — Почему бы вам тогда не сжигать тела сразу же после их смерти? — Над телами умерших надобно исполнить ритуалы, чтобы дать им шанс на перерождение в Чистой земле или, хотя бы, облегчить им муки дальнейших жизней. Никто из нас не хочет обнаружить в будущем что, закалывая теленка на обед, он лишил жизни новое воплощение отца или сына. — Обычно в сельской местности предпочитают жить сообразно синтоиским ритуалам… — задумчиво пробормотал Сэймэй. — Деревня наша издавна приписана храму Томи-дзи, — кивнула пожилая дама в ответ на его удивление, — Мы хорошо знакомы с Тремя сокровищами**, любезный настоятель нашего храма всегда исправно учил нас Закону. — И даже если мы и лишились его покровительства, а вслед за ним, кажется, и милости Будд, мы не станем обрекать наших почивших на страшную участь в посмертии. — Детей особливо страшно отпускать вот так, — вторила изможденная молодая женщина. Хиромаса подумал, что она, должно быть, тоже лишилась ребенка, — В посмертии им одни лишь надежды на милостивого Дзидзо, но сами они по малолетству того пока не понимали, и, конечно же, истовых молитв не возносили, так что это долг родителя — охранить несчастную маленькую жизнь. — А что случилось с вашим храмом? — Лет десять назад настоятель пропал. Перестал спускаться в деревню за едой и проповедями. Сначала мы думали он, как бывало и раньше, ушел в паломничество и не беспокоились. Потом несколько раз отправлялись проведать, как он, но настоятеля никогда не было. Мы не знаем, покинул ли он нас намеренно, умер ли он где-то в своих странствиях или во время аскезы в горных лесах, однако же он нас покинул. — Заступничество его много значило для нас, — подхватила другая женщина, — Возможно пропажа его была наказанием свыше за какие-то наши грехи, а может и за недолжное прилежание. Через пару лет после его пропажи начался наш кошмар. — Кое кто из нас думает, что монаха мы не видели как раз потому, что он стал первым, кого пожрало чудовище, — тихо заметил мужской голос из толпы. — Любопытно… — промычал Сэймэй, — Раз вы верите, что это все как-то связано с храмом, наведаемся-ка мы туда с проверкой… — Нижайше просим, — синхронно склонились в поклоне жители деревни, в очередной раз нагнав на Хиромасу жути своей неестественной одинаковостью.***
— Как они узнали, что ты колдун? Они шли по едва различимой горной тропе к буддийскому храму. — О чем ты? — Ну, тогда, ночью. Когда я… — Когда ты подслушивал, — едко подхватил Сэймэй. — Когда я проснулся, — настоял Хиромаса, — хозяин дома уже знал, что ты колдун, и просил у тебя колдовской помощи. — Я хотел наложить охранное сю, — нехотя признался Сэймэй, — чтобы никто не побеспокоил нас ночью. Но не успел — за этим делом меня и застал хозяин дома. Он быстро смекнул, что к чему, потому попросил вмешаться, пока с его внуком не случилось то же, что и со всеми остальными. Хиромаса укоризненно вздохнул. Сэймэй в ответ на это закатил глаза. — Что бы я мог сделать, Хиромаса? Между прочим, рядом с ним сидела его родная мать. И я уже подтвердил, что ничего демонического там нет, а значит именно моей помощи там и не требовалось. Хиромаса коротко вздохнул еще раз. Довольно и того, что Сэймэй взялся помогать сейчас. Горный воздух был холоден и очень чист. Суровые сосны и жестколистные кустарники, привыкшие и к холоду, и к разреженному воздуху были мрачны, но торжественно красивы. В низинах клубилась молочного цвета дымка, легкая, но какая-то непроницаемая для взгляда. Хиромаса зябко поежился. Несмотря на всю неприветливость этого места, оно нравилось ему куда больше деревни у подножия. — Чувствуешь что-нибудь странное? — с надеждой обратился он к шедшему впереди Сэйэмю. Тот в ответ лишь пожал плечами. — Странного — ничего. Обычная полузаброшенная обитель. Они поднялись к вычищенному островку земли. Перед ними стояла небольшая, но добротная буддийская молельня. Разноцветные ткани, торжественно развевавшиеся когда-то над входом, были истрепаны, будто порваны когтями зверей. Позолоченные коньки крыши облупились. Медные колокольцы на углах, которым престало нежно звенеть в ответ на прикосновения горного ветра, все были лишены языков. Немое, холодное место. Хиромаса снова бросил на Сэймэя ожидающий взгляд. Тот покачал головой и прошел внутрь деревянного дома. Внутри все было заброшено, но на удивление чисто. Храмовая утварь стояла, как полагается, а позолоченная статуя милостивой Каннон, изящно прижимавшая тонкой рукой к груди цветок лотоса, сверкала, будто начищенная. Одухотворенное лицо ее имело мягкое выражение нежного сострадания. Глаза прикрыты. Хиромаса невольно залюбовался, искренне восхищаясь мастерством резчика. Таких чудесных статуй по пальцам было пересчитать, возможно, что и в самом Кофуку-дзи не сыскать ей соперниц. Пока Хиромаса предавался воодушевленному созерцанию и мыслям о Законе, Сэймэй поводил куда более деятельную и приземленную инспекцию старого храма. Провел ладонью по деревянным стенам, заглянул за алтарь, внимательно принюхиваясь. — Здесь кто-то живет — вдруг сказал он. — Тот самый трупоед? — Возможно… Вдруг Сэймэй крикнул во все легкие. — Эй. Мы паломники из самой столицы, прознали про здешнее чудесное место и пришли на затворничество. Есть ли здесь кто, способный обеспечить наш приют? Хиромаса вздрогнул от неожиданности. В деревьях за пределами храма забили крыльями птицы, потревоженные криком. Вдруг ему послышались шаркающие шаги. Хиромаса прищурился, стараясь разглядеть хоть что-то в темноте, и снова дрогнул от удивления. Справа от алтарной части вышла косматая сгорбленная фигура. Сэймэй расплылся в приветственной улыбке. — Милостивый настоятель, не откажите нам в приюте. Ради здешнего храма прошли мы путь немалый, и немало невзгод натерпелись. — Не пристало господам останавливаться в таком месте, — медленно просипел старик, будто горло его разучилось испускать из себя голос, — Как видите, все тут давно обеднело, и приютить вас я не могу. — Милостивый настоятель, мы никак не можем уйти! Слухи о Вашей чудесной Каннон дошли до нас, и ни я, ни друг не смогли противиться нашему желанию, будто сама статуя звала нас во снах! — Останьтесь на постой в деревне внизу. Она приписана этому храму, так что паломников примет, а на дневные моления, так и быть, ходите сюда. — Милостивый настоятель, но ведь ради ночных бдений мы и держали сюда путь! Это Ваш священный долг — давать приют истовым паломникам! — Нет у меня для вас никакой еды — продолжал скрипеть монах. Голос его понемногу обретал силу. — Так она нам и не нужна! На пустой желудок и ночная аскеза будет результативнее! — не унимался Сэймэй. Хиромаса восхитился его умелой настойчивости. — Неужели Вы позволите двум страждущим мирянам, едва познавшим зов Пути Будд, вот так свернуть стопы и никчемно удалится восвояси…? А ведь мы впервые ощутили такое истовое желание, впервые коснулся наших сознаний свет истинного Закона! — продолжал петь Сэймэй полным чувства голосом. Наконец монах обмяк и сдался. Обвел взглядом Сэймэя и Хиромасу, жавшегося к нему, и вдруг странно усмехнулся. Махнул рукавом в сторону углубления слева от алтаря. — Можете остановиться там. Но дать я вам могу разве что пару рваных зимних покрывал. — Нижайше благодарю Вас, господин настоятель! — радостно воскликнул Сэймэй и потянул за рукав Хиромасу в указанном направлении, — Вы осчастливили нас настолько, что чувствую я будто прямо здесь могу вознестись на Чистую землю! Монах собирался что-то на это возразить, но передумал, и лишь снова отмахнулся от Сэймэевой радости. Шаркающими тяжелыми шагами двинулся он обратно в свое крыло. — Это что же, тот самый пропавший настоятель? — тихо прошептал Хиромаса, как только они укрылись в гостевой части храма. — Похоже, что он. Вот тебе и ответ, отчего селяне труп его не нашли. — Он выглядит очень… сломленным, — вдруг сказал Хиромаса. Синеватые глаза Сэймэя задумчиво разглядывали его из темноты. — Как и все здесь, Хиромаса… Похоже, что его терзает такое же горе, как и жителей деревни. — Что будем делать? — Останемся здесь на ночь, как и собирались. Позволь-ка мне только создать обережный круг… Хиромаса кивнул.4.
Стемнело. Монах снова вышел из своей части храма. Поставил в полную застарелым пеплом курильницу одну сиротливую палочку благовоний и долго и безуспешно пытался ее зажечь. Хиромаса почувствовал сочувствие к немощному старику и собрался было предложить свою помощь, но Сэймэй предостерегающе схватил его за ладонь. Они сидели напротив алтаря, почти у самой стены храма, в правильных позах, собираясь слушать вечернюю службу. Наконец настоятель справился с благовониями и затянул хриплым голосом сутру. Голос его был срывающимся и скрипучим, будто он не то, что сутры не читал, даже простого разговора не вел несколько лет кряду. Но слова сутр лились из его уст быстро и без запинки, погружая слушающих в полумедитативное состояние. Наконец он закончил. Молча повернулся к гостям, склонился в поклоне и снова ушел в свою часть здания. Воцарилась гробовая тишина. Сэймэй повлек Хиромасу в их убежище, давая последние наставления. — Помни, нас не слышно и не видно только до тех пор, пока мы внутри и молчим. Что бы не случилось, как бы ты не испугался не издавай ни звука. — Ты говорил, что чертовщины здесь никакой нет, убережет ли нас круг от хищников, — обеспокоенно заметил Хиромаса. — От всего убережет. Только молчи. Хиромаса кивнул и уселся на их покрывала. Сэймэй завершил последнюю черту в знаке и тихо пропел короткое сю. — Ждем, — одними губами произнес он. Хиромаса и не заметил, как провалился в дремоту. Ежась под совершенно негреющим покрывалом, свозь сон он вслушивался в малейшие шорохи. Вдруг послышался оглушительный треск и дикий потусторонний вопль. Хиромаса вскочил на колени. Сэймэй смотрел на него из темноты, прижимая палец к своим губам, напоминая о том, что нужно вести себя тише. Хиромаса послушно кивнул и уперся обеими ладонями в пол, напряженно вслушиваясь в темноту. Где-то снаружи бесновался зверь. Он приближался к храму. Раздался треск ломающихся перегородок. Сердце Хиромасы пропустило удар. Он плотно сжал губы, так что они сделались белой узкой лентой, и стиснул пальцами ткань покрывал. Вдруг из темноты с истошным ревом кинулось на них какие-то чудовище. Наткнулось на невидимый барьер и что есть силы начало лупить по нему передними лапами, стараясь прорваться вперед. Сэймэй накрыл одну ладонь Хиромасы своей и успокаивающе сжал ее. Внутри стало как-то теплее, и Хиромасе показалось, что даже сердце немного замедлилось. Он принялся вглядываться в косматую фигуру и вдруг узнал ее. Это был настоятель.6.
Настоятель бился в магический барьер до самого утра. Обескураженный Хиромаса все пытался понять, что происходит и как это вышло, что настоятель обернулся таким нездешним чудищем, и почему Сэймэй никак не чувствовал от него демонической энергии. Хиромаса решил, что возможно Сэймэй что-то неправильно почувствовал, и на самом деле это не настоятель вовсе, а какое-нибудь дикое животное, сожравшее хозяина храма и принявшее его облик. По храму растекся сероватый свет утра. Обессиленный сгорбленный монах грудой тряпок валялся у стены. Сэймэй убрал руку с тыльной стороны ладони Хиромасы и кивнул в ответ на его удивленный взгляд. — Теперь можно. Он поднял что-то с кучи тряпок и пошел в сторону монаха. Хиромаса за ним. Настоятель тяжело и хрипло дышал в доски стены, будучи не в силах даже развернуться к ним. — Вы пришли в себя, господин настоятель? Тот хрипло рассмеялся. — Где это вы прятались, а. Так и знал, что вы господа непростые. — Не потрудитесь объяснить, милостивый настоятель, что здесь происходило? — Не потружусь. — И обернуться не потрудитесь? — Не обернусь. — Ах, ты слышал, юный Мороскэ? Он очень обижен, милостивый господин. Груда тряпок резко вскинулась и развернулась. Монах стоял на коленях, уперевшись ладонями в пол, глаза его сверкали из-под спутанных лохм. Дикий взгляд был прикован к Сэймэю Хиромаса проследил за направлением взгляда старика и заметил что-то белое в руках друга. В горле у него пересохло. Сэймэй держал маленький человеческий череп, выбеленный временем. Он вдруг погладил его по контуру головы, будто лаская ребенка. Старик издал утробные рычание и кинулся на Сэймэя. Тот изящно развернулся, и ткань широких белоснежных рукавов его легко выскользнула из старых скрюченных пальцев. — Ах, не зря мне показалось таким неправильным, что в алтарной части стоит погребальная табличка, да еще и с целым черепом вместо урны с прахом. Расскажете, что случилось, а, милостивый господин? — Отдай — прохрипел в ответ тот. — Расскажете? — Сэймэй протянул вперед руки, будто собираясь отдать череп, но стоило только монаху податься вперед, снова убрал его, пряча в складках своих рукавов. Хиромасе сделалось дурно. Череп все же однажды был человеком… Старик горестно завыл и осел на лишенные рисовых матов доски пола. — Расскажу, я все расскажу, только отдай… — он качался будто в трансе. Сэймэй быстро улыбнулся одними лишь кончиками губ и собрался было кинуть череп настоятелю, но вдруг искоса посмотрел на Хиромасу, осекся и передал свою находку прямо в руки. Монах тут же любовно прижал к себе череп, продолжая раскачиваться. — Я был назначен служить здесь тридцать лет тому назад, — послушно начал он. — Храм этот несмотря на свою отдаленность всегда был известен. Служить сюда посылали лишь монахов самых истовых, самых талантливых и ревностных хранителей Трех сокровищ. И я искренне, верно любил то, что делал. Хиромаса вспомнил, как почтительно жители деревни отзывались о своем настоятеле и задумчиво кивнул. — Раз в определенный период времени спускался я в старую столицу, чтобы повидаться с родным, воспитавшим меня храмом, да подискутировать со своими братьями-сподвижниками. В один из таких походов я повстречал Мороскэ. Старик любовно погладил череп в своих рука. — Было ему десять лет, и выступал он как мальчик-тиго при фестивале в Якуси-дзи. Красота его была столь совершенна, что во что бы то ни стало решил я забрать его с собой. Сэймэй приподнял брови, отчего лицо его приняло удивленно-ироничное выражение. Хиромаса бросил на него непонимающий взгляд. — Я взял его в услуженье, сказав родителям его что дам ему совершеннейшее воспитание в старинном удаленном храме. Я любил его, о как я его любил… — по щекам старика лились слезы, – Такое прекрасное и нежное дитя… Разве мог он догадаться, что на самом деле заставило меня взять его с собой. — Едва пошел ему четырнадцатый год разразилась оспа. Не знаю как, я запретил всем подниматься сюда, я не спускался в деревню сам, лишь бы не подвергать нас влиянию ядовитого духа, но Мороскэ все равно заболел. Он промаялся от болезни несколько недель, не помню, когда бы я молился всем Буддам и Бодхисаттвам так же истово, как тогда, но все тщетно. Мой мальчик сокрылся в облаках. Настоятель рыдал, баюкая череп. — При жизни я так и не посмел даже коснуться его неподобающе, а теперь его больше нет! В одну из обрядовых ночей вдруг помутился мой разум и принялся я ласкать его, будто живого… Хиромаса вдруг сопоставил все, что говорил монах, и наконец понял о какой любви и ласках тот говорил. Глаза его расширились, а к горлу поступил комок тошноты. — Так я любил его еще несколько дней подряд. А как тело его стало следовать естественным законам разложения, и должен был я сжечь его, я понял что не могу сделать это, — голос монаха стал глухим и невыразительным, будто кончились в нем разом все чувства. — Но… ведь… ради его посметрия… ритуалы… — беспомощно пролепетал Хиромаса, вспоминая доводы жителей деревни не сжигать ранее положенного тупы их родичей. Сэймэй задумчиво посмотрел на него и отвел взгляд, предчувствуя, что будет дальше. — Я был не в силах расстаться с ним, — продолжал вещать монах, — И одной ночью снова одолело меня наважденье. Я съел всю плоть Мороске, ничего не оставил. Хиромаса зажмурился и зажал ладонью свой рот. — Воистину любовь не знает границ… — задумчиво протянул Сэймэй. Хиромаса бросил на него взгляд, полный укоризненного ужаса. Сэймэй в ответ безразлично пожал плечами. Внезапно вой старика раздался с утроенной силой. Отчаянье человека, потерявшего самое дорогое, что было у него, заполнило комнату. — Трупы деревенский детей, — спросил Сэймэй, — Ваших рук дело? — Иногда ночами одолевало меня мое безумие, и тогда я спускался в деревню… Вкус трупной плоти напоминал мне о моем мальчике и боль немного стихала. Я никогда не ранил ни одно живое существо! Лишь вкус человеческой мертвой плоти приносил мне успокоение. — Почему Вас не останавливали собаки? — вступил в разговор Хиромаса. — Он человек, да многим собакам наверняка еще и знаком с детских времен, — ответил вместо старика Сэймэй. — Я так любил его, так любил… Я верил, что выпестую, дождусь его, — скулил монах, прижимая к себе белоснежный череп, — Что было толку в моем терпении, если не принесло оно мне ничего кроме горя. — Но… Вы заботились о мальчике… — Хиромаса, попривыкший к дикости ситуации вдруг проникся некоторым сочувствием к старому монаху. Придворные дамы, близкие к императорским свитам, рассказали ему как-то о расхожей повести, где славный красавец похожим образом ждал и воспитывал свою нареченую. — И посмотри во что я превратился! — взвыл тот. — О, если бы я только знал…. — То взял бы силой? — насмешливо прервал его Сэймэй. — Не думаю, что мальчишка бы обрадовался такому ходу дел. Монах прижался щекой к макушке черепа, раскачиваясь из стороны в сторону. — Твое терпение, друг мой, единственное, что было правильно, — продолжил Сэймэй. Хиромасе показалось, что в голосе его мелькнул отзвук симпатии, — Твои чувства мне понятны, и чтобы ты не корил себя более, я дам тебе шанс. Монах будто совершенно не слышал его, лишь продолжал любовно баюкать череп. Сэймэй опустился перед ним на корточки, и положил ладонь ему на плечо. Заросший получудовищный человек поднял на него дикий взгляд и замер. — Сядь в сэйдза. Тот послушно встал, будто зачарованный, аккуратно отложил череп своего возлюбленного и опустился в правильную позу. Сэймэй расположился перед ним, медленно поднял руки на уровень его глаз, и хлопнул в ладоши. Монах никак на это не отреагировал. Сэймэй наклонился к самому его уху, и прошептал так тихо, что даже самые остроухие кошки не смогли бы услышать: — Какая из ладоней издала сейчас звук: правая или левая? Взгляд монаха затуманился. Сэймэй легко улыбнулся и отошел. — Пойдем, Хиромаса. Нам здесь делать нечего, — и устремился из храма. Хиромаса еще немного посмотрел на одичавшего монаха. Подумал, затем аккуратно поднял череп и положил его на колени старику. Не удержался и помахал ладонью перед его глазами. — Хиромаса! Тот дернулся и поспешил к Сэймэю. — Что ты с ним сделал? — спросил он его, как только нагнал. — Расскажу потом, как уедем из этого места. — Уедем? Мы закончили? — Уму.7.
У входа в деревню в ожидании толпились люди с хозяином почтовой станции во главе. — Ну, что? Вы нашли демона? — То был не демон, а плотоядный волк, — спокойно начал Сэймэй, — Животное изнывало в глуши без пищи, вот и повадилось жрать трупы. Думаю, мы все должны быть рады, что оно не стало задирать живых детей. Хиромаса вздрогнул. — И что теперь? Он продолжит спускаться? — О, нет. Этот господин третьего придворного ранга, Минамото-но Хиромаса, сразил его своим мечом. — Господин Хиромаса! — на разные голоса воскликнула толпа, — Огромное спасибо Вам, господин Хиромаса! В деревне будто стало теплее. На лицах людей угадывалось что-то, похожее на надежду. Минамото-но Хиромаса, всю свою жизнь предпочитавший музицирование на флейте упражнениям с мечами, вздрогнул и смутился. — Битва была не легкой, так что господин Хиромаса устал. Снарядите нам воды в дорогу, нам пора двигаться дальше. К слову, неистовый волк разрушил молельню на горе. Не стоит туда вам более ходить, место это теперь гиблое. Будем надеяться, что не заведется там больше потомка того волка.***
— И зачем надо было говорить, что это я? — бурчал Хиромаса, когда они двинулись в повозке от деревни. — Ты же не хотел, чтобы мы рассказали, что там случилось на самом деле? Такое оправданье селянам принять проще, и, — Сэймэй развел в руки в стороны и изящно изврнул шю, склонив голову на бок, будто демонстрируя хрупкость своей фигуры, — кто бы из них поверил, будто людоедского зверя смог сразить я? Хиромаса смутился. — К слову, что там случилось на самом деле? — Ты о том, почему он замер? Раз он следует по пути Будд, я дал ему возможность пройти этим путем до конца. Я задал ему загадку, коан. Если он разгадает ее, то достигнет просветления. Отчаянная любовь и похоть затуманили его разум. Пожалуй, только его истовость в прошлом не дала ему сейчас обернуться демоном окончательно, значит не так уж плох он в этом и был. Упражнения с коанами пока не слишком известны в наших краях, так что вряд ли ему доводилось пробовать эту практику ранее. А раз так, то и очернить ее своими страстями он ее не успел. Как разгадает загадку — я приду и помогу ему в последний раз. — А сколько времени это займет? — О… кто знает. Может статься, что и долго. — И ты будешь ждать? Сэймэй пожал плечами. — Не то, чтобы я собирался сидеть подле храма и ожидать его просветления, Хиромаса. Но да, подожду. — И сколько же придется ждать? — воскликнул Хиромаса. — Терпение, друг мой, — улыбнулся в ответ на это Сэймэй и легонько стукнул Хиромасу по лбу сложенным веером, — Во всем должно быть терпение. Хиромаса нахохлился и поерзал в своих покрывалах. — Надеюсь, что хотя бы до Нара мы доберемся поскорее. — О, я тоже, — охотно согласился Сэймэй, — и, желательно, без всякого рода чудовищ.***
В деревню Томита*** пешком вошёл придворный, одетый в белоснежное каригину, не тронутое даже пылью дорог. Не обращая никакого внимания на высыпавших из домов ребятишек, а после и на бросивших свои дела взрослых, которые толпились вокруг, удивлённые необычным гостем, шел он прямо к невысокой горе. — Наверное к старой молельне идёт… — неуверенно заметил один из деревенских стариков. — Той самой, что будто бы сотню лет как заросла? — Говорят, она особой силой обладает. Так что скорее всего к ней идет… Старейшина окликнул мужчину, но тот не повел и плечом в его сторону, продолжив спокойно шествовать вперёд. Наконец селяне, понявшие что никакого ответа от фигуры они не дождутся, вернулись к своим делам. Время нынче стало неспокойное. С тех пор как начались бесконечные распри в столице то и дело в леса сбегали опальные придворные. Этот, видно, совсем чудной, даже не пытался прикрыть свое благородное происхождение. Главное, чтобы вслед за ним не пришло никакого войска, а так пусть себе бредет. Одни только дети проводили фигуру до кромки леса, а уж дальше им ходить запрещено было. Старики говорили, будто там людоед живет. И будто бы дети — излюбленное его лакомство. Белоснежная фигура легко пробиралась по давно заросшей горной тропе. Упругие пучки осоки поднимались сразу же после того, как он наступал на них, так что казалось, что шел то не живой человек, а бестелесный призрак. Безошибочно определив вход в буйных порослях самшита, мужчина вошёл в полусгнивший храм с прохудившейся в нескольких местах крышей. По влажным тенистым углам деревянного храма, где не просыхали горные дожди, поднимались уже отцветшие венчики хост. Алтарное убранство было растащено животными, на месте оказалась лишь позолоченная деревянная статуя бодхисаттвы милосердия. Краска на ней давно облупилась, обнажая древесину, испещрённую ходами жуков, будто следами язв. Перед статуей в сидячей позе для медитаций сидела ещё одна — тощая фигура, замотанная в выцветшие полуистлевшие тряпки, в которых едва можно было узнать монашеское одеяние настоятеля. Голова статуи, которой положено быть гладко обритой, заросла косматыми прядями и неаккуратной клочковатой бородой. Белоснежная фигура прошествовала до этой странной статуи и встала рядом. Хлопнула в ладоши, перепугав всю местную живность. Маленькие птички возмущённо чирикали с потолочных балок, прикидывая, пришло ли странное нечто чтобы полакомиться их яйцами. Хлопок ладоней пробудил не только птичек. Медленно, будто на давно заржавевших шарнирах, повернулась к звуку косматая голова. Моргнула раз, ещё один. — Ты пришел — просипела голова. Гость молчал. Монах испустил протяжный хриплый стон, будто выпустив весь воздух из лёгких. — Я получил свою награду за терпение… Фигура не удостоила его даже кивком, лишь утвердительно прикрыла веки. — Аах… — монах закрыл глаза, но вдруг неясная тень любопытства скользнула по чертам его лица. — А ты? — натужно спросил он. — Получил ли ты награду за свое? Глаза белого гостя будто вспыхнули синим. Он резко вскинул руку и щёлкнул пальцами. Фигура монаха рассыпалась в пыль.