1.
Начало зимы. Затихли тоскливые прощальные песни гусей, сошел последний румянец с алой кленовой листвы. Все краски природы вокруг поблекли, отчего дома стали будто ярче и объемнее. Столица замерла в ожидании первого снега, готовясь укрыться белым покрывалом и уснуть до весны. Хиромаса, пребывавший в последнее время в прекрасном расположении духа благодаря регулярным музыкальным практикам с Гэндзё, направлялся к Сэймэевой усадьбе пешком, напевая тихонько продолжение мелодий, сыгранных им с утра. У друга его ждало замечательное теплое сакэ, любование выбеленными метелками мисканта и приятная компания. Проходя по мосту Итидзё модори, он промурлыкал под нос приветствие: — Ой, Сэймэй, жди гостей. Я и угощение с собой несу, — Хиромаса потряс связкой сушеной рыбы, будто сам Сэймэй мог это видеть, — А с тебя доброе сакэ! В ответ на это где-то в высоте проклекотал коршун. Хиромаса важно кивнул и продолжил свой путь. Ворота Сэймэевой усадьбы распахнулись сами собой. Проходя по саду Хиромаса оценил приятную соломенно-золотистую окраску отцветающих и готовящихся ко сну растений. С удивлением отметил, что кое-где мелькали кустики патриний, которым уже давно пора бы было отцвести, но их желтый цвет отлично сочетался с окружающей природой, а потому совершенно не резал глаз. Сэймэй ожидал его на веранде, грея кончики пальцев о чарку подогретого сакэ, от которого вился легкий парок. — Гляжу, ты сегодня в отличном настроении, а, Хиромаса, — приветственно улыбнулся он. Хиромаса лишь кивнул и плюхнулся на теплые деревянные доски пола. — Гостинец — промычал он, протягивая рыбу, — твоя любимая. — Благодарю, — Сэймэй довольно зажмурился и тут же к Хиромасе неслышно, будто подплыла по воздуху, приблизилась хорошенькая девушка чтобы забрать рыбу. — Отчего же ты такой довольный, друг мой? — поинтересовался хозяин дома. — Не знаю, — простодушно ответил Хиромаса, — просто в последнее время как-то хорошо и спокойно, оттого и довольный. — Гэндзё не капризничает? — О, нет, твои советы помогли прекрасно. Чего и стоило ожидать от такого умнейшего колдуна! — Ой, Хиромаса, поскромнее с лестью, — рассмеялся в ответ Сэймэй. — Нет тут никакой лести! — возмутился Хиромаса, — Говорю, что думаю, вот и все! — Спасибо. А не хочешь, случайно, помочь одному колдуну в его небольшом деле? — Конечно! Это тебе? — То есть ты сначала согласился, и лишь потом только решил задуматься, а кому помогать? А если я скажу, что Доману! Хиромаса нахмурился. — Я, конечно, помогу, ведь согласился… — Ладно, прости, мне, конечно, — улыбка Сэймэя стала чуточку насмешливой, — Но брось ввязываться в авантюры до того, как узнаешь их условия. Стало быть вот что. Старый знакомый моего учителя, Камо-но Тадаюки, прислал ко мне письмо с просьбой о помощи. Его не так давно отправили на службу к старой столице, он, как полагается, взял с собой юную дочь, но та недавно занемогла. Ни местные лекари, ни его столичные друзья не смогли распознать девичью хворь, потому он обратился ко мне. Симптомы, описанные им, весьма интересны, и я хочу посмотреть на нее сам. Поедешь со мной? — Конечно! Особых дел у мня не намечается, при дворе тоже затишье, так что я с удовольствием с тобой поеду. — Славно! С добрым другом и служебная поездка — путешествие. На том и порешили. Выезд был назначен на следующее утро.2.
Хоть столичные аристократы и почитали славный город Хэйан за центр мироздания и многие из них, если они были вынуждены отправится по делам в различные уезды, считали себя обделенными судьбою, Хиромаса к их числу не относился. Дикая природа, которой в столице не встретить, ну разве что в Сэймэевом саду, всегда восхищала его тонко чувствующую душу. В столице смена сезонов, конечно, ощущалась, но было сложно распознать в ней грани 24х времен года, в то время как за пределами города чувствовался каждый из мельчайших этапов течения времени. Убаюканный мерным движением Сэймэевой воловьей повозки Хиромаса созерцал в окошко смену пейзажей, поддерживая с другом расслабленный диалог, когда вдруг начал замечать возделываемые поля и домишки. — Ой, Сэймэй, мы, кажется, подъезжаем к деревне. Сэймэй кивнул. — Мы в небольшой деревеньке у подножья горы Касэ. — Касэ? Это та, «где олень зовет жену» и «густо травы зацветут»? * — Совершенно верно — кивнул Сэймэй, — однако деревенька эта не слишком известна в столице. Не хочешь пройтись? Нам больше не встретится селений, думаю, вознице стоит запасти здесь корм для вола, неплохо было бы обновить и воду. — С радостью! Жители селения оказались невероятно радушны. Степенный старец — глава деревни проводил их в свой дом и принялся подчевать разными блюдами, приговаривая, что такое скромное угощения наверняка не сможет прийтись по вкусу просвещенным столичным аристократам, в то время как Хиромаса, пресытившийся еще пару блюд назад, обнаружил, что не попробовал и половины. — Вы посетили нас в доброе время, уважаемые господа! — уловив взгляд Хиромасы радостно сказал старейшина, — У нас сегодня празднество плодородия. — Разве сезон празднеств не подошел к концу? — заинтересованно спросил Сэймэй, — Уже прошла не то, что середина осени, даже день раздела сезонов свершился семь дней тому назад. Не поздно ли благодарить за урожай? — Наш фестиваль не похож на обычные, господин, — Старейшина важно поглаживал бороду, польщенный тем фактом, что может научить чему-то столичного оммёдзи, — То не благодарность за урожай, а свадьба с божеством. — Свадьба с божеством? — удивленно вскинул брови Сэймэй. — Именно так. Издревна наша деревня имеет договор с кланом горных божеств. В их роду по закону природы родится могут только мужчины, дев у них не бывает. Потому для поддержания их клана они берут в жены девушек из нашей деревни. Там они становятся любящими женами горным богам, ухаживают за их домами, кормят их, растят их детишек, ну, и заодно приглядывают за нашим селением, — важно продолжал свой рассказ старейшина, — Говаривают, когда-то давно здесь были дикие бесплодные края, но сейчас это все древние сказки. В нашем селении достает еды даже в самые засушливые лета, в том заслуга наших чудесных божественных жен и благодарность их мужей по отношению к жениным семьям. — Как интересно… — задумчиво проговорил Сэймэй, и Хиромаса подумал, что празднество и правда должно быть особенное, раз даже он оказался впечатлен. — Сегодня будут смотрины — будем выбирать невесту новому богу. Каждые шесть лет, когда в горном клане подрастает юный бог, а у нас — невесты, мы проводим такие смотрины, а затем и свадьбу. Потому празднество наше не зависит от циклов сбора урожая на полях. Хиромаса ерзал на своей подушке, заинтересованный предстоящим торжеством. — Хэй, Сэймэй, если бог должен будет выбрать красавицу, то, наверное, будут состязания? — Будут, господин Хиромаса, — с готовностью ответил глава деревни. — А мы можем задержаться? Я слышал, что в деревнях стараются подражать придворным церемониям, мне так интересно посмотреть, да послушать песни народа! Я столько слышал об этом в столице, но никогда не видел сам! — Ты, должно быть, совершенно ничего не знаешь о деревенских фестивалях, Хиромаса, — усмехнулся Сэймэй. — Знаю я немного, это верно. От того и любопытно! Пожалуйста, Сэймэй, давай задержимся! — Задержитесь, просим вас! Не так часто наши праздники посещают столь высокопоставленные господа! Вы окажете нам большую честь, — продолжал лебезить старейшина. Сэймэй вздохнул, уступая Хиромасе, и молча кивнул, направившись к повозке, чтобы раздать указания вознице. Невероятно воодушевленный будущим зрелищем Хиромаса полностью обратил свое внимание к старейшине. — Когда начнется празднество? — Да скоро уж, господин, завершаем последние приготовления. Пойдемте я Вас провожу. Старешина провел гостя к костру, возведенному у края деревни, откуда открывался вид на вершину горы Касэ. Между кострищем и горой располагались священные ворота тории, на которых пара мужчин заканчивали обновлять соломенную веревку-симэнава. — Когда невеста будет выбрана, она должна будет пройти сквозь ворота и встретиться в лесу со своим новым мужем. — Божество не спустится сюда само? — несколько огорчился Хиромаса. — Что Вы, господин! Конечно нет! Его лик может видеть только его супруга, простым смертным не дано. Проходя через ворота девушка отринет свою человеческую жизнь и прошлое, и сама станет божеством-покровителем деревни. — Вот как, — заинтересованно вступил вернувшийся Сэймэй, — может родовым божеством? — Все так, господин! Сразу видно ученого из столицы, в этих мудреных словах вы смыслите побольше меня, а ведь моя семья хранит эти предания с самого первого ритуала! — Почему именно Ваша? — Первой женой божества, а стало быть и матерью всего горного божественного рода стала дочь моего пращура, — невероятно гордый собой старик приосанился, поглаживая ладонью бороду, — за то именно моя семья и стала править над остальными. Сэймэй понимающе кивнул и обвел взглядом пространство у костра. — А что там за женщина, что так лихо всеми правит? — указал он на раскрасневшуюся маленькую женщину, которая, казалось, была в каждом уголке импровизированной площади. Старейшина поджал губы, выказывая явное неудовольствие ее поведением. — Миюко, мать девушки, что стала женой последнего юного бога. Семья невесты пользуется особым расположением те шесть лет, которые ее дочь покровительствует деревне. — Лишь шесть лет? Вы сказали, что все девы, что стали женами горного клана есть родовые божества, разве они не покровительствуют деревне всегда? Старейшина озадаченно посмотрел на Сэймэя. — Так было испокон веков, господин мой… Сэймэй понимающе хмыкнул и не стал продолжать разговор, обращая лицо к восторженному Хиромасе, взгляд которого бегал от одного украшения к другому, от одной группки занятых людей к другой, желая охватить все и сразу. — Сэймэй, смотри, там тканевые ширмы, будто из дворца! Мне кажется, если бы придворные дамы императрицы-матери увидели такое сочетание цветов, упали бы без чувств от ужаса! — понизив голос, добавил он. Сэймэй рассмеялся и дернул рукав Хиромасы, незаметно указывая ему на расписанную горным пейзажем и стихами складную деревянную ширму: — А та каллиграфия лишила бы чувств и того человека. — Сэймэй! — как всегда возмущенно отозвался Хиромаса в ответ на подобное отношение к императору, но затем наклонился к уху Сэймэя и заговорщически прошептал, — Уверен, так бы оно и было. Хотя горы, кажется, неплохи… — закончил он с сомнением. — Ой, старик! Все готово! — прокричала маленькая вертлявая женщина, — Можем начинать! К Хиромасе тут же возвратилось поднятое расположение духа. — Да начнется фестиваль!3.
Фестиваль и правда напоминал те, что Хиромаса видел каждый год у храма Камо, к примеру, но в то же время был совершенно на него не похож. Движения борцов сумо были нелепыми, но публика воспринимала их с таким пылом, какой Хиромасе не приходилось наблюдать среди толпы придворных. Танцы разодетых детишек были неловкими, но сами они очаровательными в своей напускной важности. А состязание в стрельбе из лука на конях показались Хиромасе даже более захватывающими, чем те, в которых доводилось участвовать ему самому. Ужасной была только музыка. Ей Хиромаса не мог найти совершенно никакого оправдания, и каждый раз, когда он краем глаза видел, что кто-то из «музыкантов» тянулся к своему инструменту, ему заранее становилось дурно. Когда в очередной раз один из селян поднял к губам драконову флейту, Хиромаса не сдержался и застонал. Сэймэй тут же обратил к нему взгляд и совершенно неприкрыто рассмеялся. — Здесь нет ничего смешного, Сэймэй, — гневно зашипел Хиромаса, — мне кажется от этих звуков у меня в теле меняются местами внутренности. Сэймэй откинул голову, демонстративно осматривая Хиромасу, и невозмутимо ответил: — Насколько я могу судить с твоим телом все в порядке. Хиромаса застонал и закатил глаза. — Я ведь говорил, ты совершенно не представляешь что такое деревенские фестивали. — Мне все очень нравится, правда! Но это… Где-то рядом с ними раздался надрывный рев флейты. — Эти звуки должны выражать полет царственного дракона по небесному своду — снова застонал Хиромаса. — Я бы сказал, что это похоже на рев горной кошки во время соития, — с сомнением протянул Сэймэй. — Я даже не хочу знать, откуда тебе известны подобные звуки — продолжил вполголоса стенать Хиромаса. — Вам нравится, господа? — с радушной улыбкой к ним приблизился старейшина, — Наши музыканты прознали, что к нам пожаловал великий музыкант из столицы, вот они и стараются вдвое больше. Обычно мы исполняем царскую музыку лишь в начале и конце празднества. Хиромаса закивал, поспешно скрывая свое лицо за рукавом. — Скажите, старейший, — подавляя улыбку, Сэймэй поспешил отвлечь главу деревни от друга, — когда же будут смотрины невест? — О, уж скоро. Девы, как полагается, будут состязаться в красоте, как, мы слышали, делают и при дворе. Правда, мы дополнили состязания и другими вещами… Жене горного бога не только стихи нужны, ей нужно быть и славной хозяйкой дома, поэтому мы будем так же сравнивать их нравственность, тканные полотна и как они работали на благо деревни последние шесть лет. — Весьма справедливо, — согласно кивнул ему в ответ Сэймэй. — Миюко! Пора звать дев! Старейшина поклонился гостям и поспешил в сторону матери прошлой невесты. — Мы до сих пор не видели девушек, — отметил Хиромаса, стараясь отвлечься от какофонии звуков. Сэймэй покачал головой. — Господин Хиромаса, мне казалось, Вы хотели посмотреть на деревенский праздник, а оказалось, Вам хотелось посмотреть на деревенских девиц… — Ничего подобного, — возмутился Хиромаса, однако уши его начали краснеть, — просто о них зашла речь, вот и все! Сэймэй вновь покачал головой с осуждающим видом, но ответил: — Думаю, они стремятся соблюдать все обычаи. Негоже девушкам в возрасте на выданье показывать свое лицо кому попало. — Но ведь они всю жизнь здесь прожили и все их видели. Сэймэй пожал плечами. — Сейчас они не дети, что жили в деревне все это время, а возможные божественные девы. В это время вторя словам Сэймэя из ближайшего дома вышла вереница девушек, каждая из которых кокетливо прикрывала лицо веером на столичный манер. На длинных распущенных волосах их играли блики огня, движения были грациозными, но скованными, будто девушки боялись ошибиться в шажке или повороте головы. Они зашли за ширмы и расположились на подушках: огонь высвечивал лишь их силуэты сквозь грубую бумагу, создавая особую таинственную атмосферу. — Сперва, — громким голосом начал свою речь глава деревни, — мы вспомним как каждая из будущих невест жила последние годы. Божественный горный род совершенен, однако же они решили сочетаться браком с девушками нашего селения. Ни одна из земных дев не способна быть на равных с девами небесными, но в благодарность за милость, оказанную нам горным родом, мы отправляем на выданье только самую прекрасную во всем. Садако, дочь Удзико, пятнадцати лет от роду… Старейшина поименно перечислил пять девушек, восседавших за ширмами, подробно рассказав как они участвовали в жизни деревни, как помогали родным и соседям, какими особенными умениями обладали. Каждая из девиц и впрямь были благодетельнее героинь буддийских сказок-сэцува и обладала всевозможными талантами. Стихосложение, однако, в эти таланты не входило… — заключил про себя Хиромаса, прослушав каждую из сложенных девушками песен во время следующего этапа смотрин — состязания ута-авасэ. Даже ему, не слывшему великим, или, хотя бы, средним поэтом, это было очевидно. А вот состязание мелодий на кото принесло Хиромасе неожиданную усладу, хотя он, прознав что планируется музыкальное состязание, уже и был готов молить Сэймэя лишить его слуха каким-нибудь сю, лишь бы не слышать возможных ужасов деревенских попыток исполнять придворную музыку. Девушки явно не старались исполнять что-то конкретное, а просто дали волю своим настроениям, и эта простая красота отзывалась в чувствах Хиромасы. Особенно понравилась ему мелодия девушки под именем Нэиро, и в глубине души он начал выказывать ей одобрение и желать победы. — У господина Хиромасы появилась фаворитка, как я погляжу, — услышал он нарочито медленные слова Сэймэя рядом со своим ухом. Хиромаса дернулся и обернулся к другу. Тот склонил голову к плечу и заинтересованно наблюдал за выражением лица Хиромасы прищуренными лисьими глазами. — Я просто рад тому, что после всех издевательств над музыкальным искусством, что мне довелось сегодня слышать, здесь появилось что-то подобающее, — буркнул Хиромаса. — Хиромаса, у тебя уши покраснели — протянул в ответ на это Сэймэй. Хиромаса поспешно закрыл уши ладонями. Сэймэй одобрительно хмыкнул и перевел взгляд к костру. Хиромаса обнаружил, что так ему практически ничего не было слышно и удрученно поджал губы. — Жители деревни, — обратился громким голосом старейшина, после того как были завершены смотрины полотен, которые выткали девушки, — близится час крысы, а значит нам пора завершать смотрины! Весь этот вечер и последние шесть лет мы внимательно наблюдали за девами, пытаясь понять, кто же из них сможет стать достойной невестой божеству, и вот, решающий момент настал! Сейчас я назову имя девы а вы, как повелось исстари, своими голосами поддержите самую достойную! Дева первая — Садако! Из толпы тут и там донеслись крики, сильнее всех старалась семья у костра, видимо, родные Садако. У каждой из девушек оказалось изрядное число поддерживающих, однако когда старейшина назвал имя Нэиро толпа особенно зашумела. Хиромаса тоже было хотел поддержать ее, но сперва посмотрел на Сэймэя, чтобы убедиться, что тот не смотрит. Лицо Сэймэя было обращено к старейшине и ничего не выражало, но Хиромаса был готов поклясться, что взгляд друга искоса был направлен на него, а потому воздержался. Семья Нэиро ликовала. Радостная мать семейства вместе со старейшиной отвели девушку в дом, откуда вышли все девушки в начале смотрин. — На этом все? — разочарованно протянул Хиромаса, вошедший во вкус этого странного деревенского торжества. Ответила ему Миюко, взявшая, видимо, на себя ответственность приглядывать за гостями, пока глава деревни занят более важными вещами. — Нет, осталось последнее. Невеста должна разбудить плодородную силу божества и отправиться к нему на встречу. — Разбудить? — встревоженно переспросил Сэймэй. — Смотрите, господин мой! — призвала Миюко, ворчливо добавив, — Надеюсь эта дочка Кицуко сделает все не хуже моей малышки. Ах, ей не было равных, вся деревня, даже самые дряхлые, потом шепталась, что лучшего танца не видали, — с нескрываемой нежностью в голосе протянула женщина.4.
В это время вышла Нэиро в одеянии священной девы-мико. Она больше не скрывала своего лица, и Хиромаса смог убедиться, что она была красива не только своими поступками и талантами, но и ликом. Бледная от волнения, будто в лице ее не осталось ни кровинки, и оттого невыразимо прекрасная, гордо шла она к костру, никем не сопровождаема. Глаза и губы ее были оттенены кармином, в руках священный жезл с полосками дорогой рисовой бумаги, на запястьях и лодыжках были подвязаны нити с колокольцами, отчего каждый ее шаг сопровождался мелодичным звоном. Встав у костра так, чтобы оказаться напротив священных врат, она подняла руки к небу и замерла. Ответственные за флейты музыканты разом начали выдувать одну низкую ноту, беспокойной вибрацией отзывавшейся где-то глубоко внутри тела. Девушка тряхнула жезлом и начала танцевать. В этот момент голоса флейт дополнились низким людским мычанием так, что создавалось впечатление будто звуки льются непрерывно, будто не надо было флейтистам набирать в легкие воздуха чтобы продолжать игру. К низкому, какому-то животному гулу добавились звуки барабанов, отмеряющие такт. Девушка встряхнула запястьями, заставив колокольцы трепетать, и пустилась в пляс вокруг костра, вздрагивая от каждого удара барабана будто сквозь тело ее проходил ток. Вдруг она особенно сильно тряхнула руками и откинула священный жезл, убыстряя свой танец. Звуки флейт и людских голосов нарастали, становились все громче и выше, а девушка плясала все быстрее и быстрее. Со следующим ударом барабана она внезапно сбросила верхнюю накидку священной девы. Спустя еще несколько витков танца она ловко начала распускать шнуры и нижнего одеяния тоже. Снова вздрогнув всем телом и издав звон, она скинула верхнюю рубаху , оставшись лишь в широких алых штанах. Хиромаса почувствовал как в его голове смешались звуки голосов и музыкальных инструментов, дополняемых шумом его крови в ушах, а сердце, казалось, стало стучать в ритме барабанов. Ему стало безумно жарко, будто это он сам плясал у костра вместе с девушкой, а внутри поднялась волна безумного желания, подобного которому он, кажется, не чувствовал никогда. Танцующая священная дева звала его присоединиться, соединиться, и Хиромаса силой подавил порыв кинуться к ней. Ошарашенный собственными чувствами, он попытался хотя бы не смотреть на разворачивающуюся у костра сцену, и обернул свое лицо к Сэймэю, ожидая увидеть его ледяное спокойствие. Однако Сэймэй и сам был будто сам не свой. Подавшись вперед всем телом он длинными белыми пальцами сжимал ткань своего каригину, часто и неглубоко дыша. — Сэймэй, — шепотом повал Хиромаса, однако тот будто не услышал его. Хиромаса позвал громче, однако ответа вновь не было. Отвлеченный беспокойством от жара, который сжигал, казалось, самые кости, Хиромаса протянул ладонь, собираясь встряхнуть друга за плечо, однако прежде чем он коснулся Сэймэя тот резко дернулся и Хиромаса обнаружил себя придавленным к земле. — Сэймэй? — обескураженно позвал он. Сэймэй нависал над ним, тяжело дыша. Зрачки его расширились настолько, что Хиромаса мог поклясться, что больше в глазах его не было радужки. Черты лица приобрели хищное выражение, заставив Хиромасу вспомнить жуткую ночь у священного древа. В приоткрытом рту блеснули белые, будто заострившиеся зубы. Сэймэй склонился еще ниже к шее Хиромасы, приоткрывая рот еще шире. Будоражащие звуки флейты становились все громче и громче, пронзая все тело. — Сэймэй! — Хиромаса попытался дернуться, но друг только сильнее вжал его в землю, — Что происходит, Сэймэй?! В голосе Хиромасы зазвучала паника. Сэймэй опустил лицо еще ниже, почти коснувшись кожи Хиромасы, глубоко втянул носом воздух и вдруг будто обмяк, ослабляя хватку. Спустя секунду он прикрыл ладонью лицо и совсем опустил Хиромасу. — Древняя природная магия, — буркнул он, отворачиваясь к лесу. — Сэймэй, ты в порядке? Все прошло? Что с тобой было? — Хиромаса кинулся к другу, пытаясь ухватить его за плечи и поддержать. Он неловко коснулся торчавшей из ворота горячей шеи Сэймэя, отчего тот дернулся, будто его ударили, и отшатнулся. — Не трогай! Хиромаса замер. Сэймэй тяжело дышал, пряча лицо за рукавом. — Мне нужно… Вдруг флейты издали особенно громкую и пронзительную ноту, толпа разразилась криками. Хиромаса обернулся к костру. Там стояла совершенно обнаженная девушка. Бывшее белым тело ее раскраснелось от танца и жара костра. Волосы были встрепаны и облепили все тело. Она вскинула руки и лицо вверх, и столб костра перед ней взмыл до самого неба, а затем упал до самой земли, едва не потухнув. Люди вокруг замолчали. Казалось, наступила абсолютная тишина, не слышно было даже звуков птиц и насекомых. Медленно девушка перешагнула через тлеющие угли и направилась к священным воротам. Все это сопровождаясь полнейшей священной тишиной. Ступив через ворота она подняла с земли простенькое, но яркое праздничное косодэ, накинула его на себя и обернулась к деревне. Дыхание ее постепенно выравнивалось. Вдруг она расцвела самой счастливой и всех виденных Хиромасой улыбок, и толпа в ответ разразилась радостными криками. — Прощайте! Я позабочусь о вас! — раздался ее полный счастья голос и она двинулась к лесу. Хиромаса вспомнил о состоянии Сэймэя и быстро обернулся к нему. Тот глубоко и шумно дышал, однако лицо его снова было спокойным. — Тебе дурно, Сэймэй? — Нет, я в порядке, Хиромаса. Здесь просто… — Я уведу тебя отсюда, пойдем! Здесь очень душно, и все эти крики только тревожат. Селяне наперебой поздравляли друг друга с успешным завершением фестиваля, кто-то даже начал петь радостные песни. Вокруг царила атмосфера полнейшего счастья. В другое время Хиромаса бы проникся общим настроением, однако сейчас это только раздражало, вступая в диссонанс с охватившей его тревогой. Ликование селян казалось ему неуместным, каким-то буйным. Наплевав на все прощания и правила приличия, Хиромаса увлек Сэймэя в повозку. Сэймэй совершенно не сопротивлялся и не выказывал никаких эмоций, позволяя усадить себя на циновки. Хиромаса разыскал служку и велел отправляться, всячески понукая его во время приготовлений, страстно желая поскорее увезти друга из этого странного места.5.
Когда они наконец отъехали Хиромасе стало спокойнее. Чувствуя мерный ход повозки под собой, он внимательно рассматривал лицо Сэймэя. Тот прикрыл глаза, будто спал. — Эй, Сэймэй… — негромко позвал Хиромаса, стараясь привлечь его внимание, но не разбудить, если друг, все же, спал. — Да, Хиромаса — откликнулся тот, не открывая глаз. — Что… что это был за ритуал? Сэймэй вздохнул. — Старый, как сами боги, ритуал пробуждения. Такой танцевала священная дева Амэ-но-удзумэ-но-микото, призывая солнечную деву Хирумэ из небесного грота, моля ее вернуться и снова одарить своей любовью этот мир. — Мне… мне показалось… Мне показалось, что ты хочешь… сожрать меня — выдавил из себя Хиромаса. Сэймэй возмущенно дернулся и распахнул глаза. — Никогда! Я не собирался… Конец его фразы заглушил истошный девичий вопль. Хиромаса застонал, проклиная эту ночь. — Сиди, пожалуйста, здесь, я разберусь со всем сам, — велел он Сэймэю, постучав вознице, чтоб тот остановился, и быстро выскочил из повозки. Вокруг было тихо. — Да что же это… — Едем дальше, Хиромаса. Хиромаса дернулся и обнаружил, что Сэймэй стоит прямо за его плечом. — Сэймэй! Я же говорил остаться тебе в повозке. Я сам посмотрю что там. — Не нужно, — покачал головой в ответ колдун, — Тебе не стоит туда ходить. — Но… Там кричит девушка… Похоже, происходит что-то плохое. — Происходит то, ради чего она была избрана. Тишину ночи снова прервал отчаянный женский крик. Хиромаса вздрогнул. — Избрана…? Это… Это что, та невеста из деревни? Сэймэй кивнул с ровным лицом. — Что это значит, Сэймэй, — внезапно осипшим голосом спросил Хиромаса. — Она становится родовым божеством, — пожал плечами тот, — Разве ты когда-нибудь слышал, чтобы родовым божеством люди становились до того, как покинут мир живых? — Она…умирает? — Кормит его — уточнил Сэймэй. — Останови это, — Хиромаса сглотнул, стараясь смочить пересохшее горло. Сэймэй спокойно смотрел на него, не выказывая не единого знака, что услышал Хиромасу, поэтому тот повторил громче: — Ты же можешь остановить это? — Конечно я могу, Хиромаса. Сэймэй вздернул подбородок, но взгляд его был направлен вниз, отчего лицо приобрело совершенно нездешное, надменное выражение, и Хиромасе показалось что где-то между ребер стрельнуло холодом. — Но это нарушит уговор с божеством. Он больше не придет в эти поля, не «возьмёт девушек в жены» и не обеспечит деревню рисом. Это, несомненно, расстроит всех селян. — Девушка умирает! — Она сама вызвалась участвовать в смотринах. — Она думала что выйдет замуж! Она думала, что в горах ее ждет семейная жизнь, а не собственная смерть! Сэймэй пожал плечами. — Не думаю, что божество не уведомило селян о том, что именно из себя представляет ритуал. Они явно это знали. Интересно, было ли сокрытие сути их ритуала намеренным, чтобы… — Может знали давно, но сейчас не знают! — Что же, тогда бы им стоило иметь более крепкую память, особенно, в вопросах сделок с потусторонним. А может они и сами хотели обмануться в том, какую цену платят за всеобщее благополучие, как знать… Сэймэй будто говорил больше не с ним, а сам с собой. Хиромасу остро кольнуло чувство одиночества, накатившее рядом с человеком, которого он почитал ближе прочих, и внутри поднялось что-то отчаянное. Он схватил Сэймэя за ладонь, погружая ногти в его кожу и, когда увидел удивление во взгляде друга, когда понял, что тот видит его, яростно прошипел: — Сэймэй, прошу тебя, я не ведаю кто и когда забыл или утаил, в чем заключается этот ритуал, но эта девушка совершенно точно не знала о его сути. Ее, давай спасем сейчас ее, а дальше будь, что будет. Сэймэй как-то светло улыбнулся, будто Хиромаса погладил его, и Хиромаса усомнился бы в том, что ранит, если бы не чувствовал, как его ногти прорвали кожу и вошли в плоть Сэймэевой руки. — Хиромаса… Ты ведь не знаешь, какие последствия это повлечет… — Сэймэй, прошу тебя! Сэймэй поднял вторую ладонь и положил ее на щеку Хиромасы. Тот быстро сжал второй рукой и ее запястье, не отводя взгляда от потеплевших глаз Сэймэя. Друг его внезапно сделался разительно другим по сравнению с тем холодным нездешним призраком, каким был только что. Из леса донесся стон девушки, заставивший Хиромасу вздрогнуть, зрачки его расширились от ужаса и он бессознательно сжал запястье Сэймэя еще крепче. Тот вернул ему сочувствующий взгляд и хотел было что-то сказать, но Хиромаса прервал его. — Не смей усыплять меня как тогда, с кошкой, ты слышишь? Мне до сих пор снятся его крики, и я не могу допустить чтобы еще раз человек, не ведавший, что имеет дело с монстром, погибал вот так! Сэймэй молчал. — Проклятье! Значит я пойду один! Хиромаса раздраженно откинул от себя руки Сэймэя и бросился в сторону женских криков. На опушке прижатая к дереву стояла обнаженная девушка. Простенькие цветастые одеяния ее, в которых она казалась такой счастливой каких-то пару часов назад, были разорваны на лоскуты. Перед ней стояло жуткое в своей идеальности прекрасное существо с огромными миндалевидными глазами и рогами оленя, длинными когтями и двумя рядами мелких острых зубов в маленьком ротике. Существо обернулось к Хиромасе всем телом и моргнуло третьим веком. — Тебе недозволительно быть здесь, иначе ритуал будет нарушен, — произнес лишенным эмоций звонким голосом юноша, теперь Хиромаса ясно убедился, что это был именно муж. — Я, — у Хиромасы пересохло в горле, внезапно накатил острый приступ страха, — я здесь именно за этим! Бог наклонил голову к плечу так резко, что Хиромаса не успел даже заметить ее движение, лик его исказило нечто похожее на удивление. — Ритуал должен быть исполнен во имя поддержания договоренностей. — Ритуала не будет. Бог развернулся корпусом к безмолвной замершей от страха девушке, затем вернулся взглядом к Хиромасе. — Означает ли сие что сделка прекращена. — Нет, — раздался голос Сэймэя, который встал рядом с Хиромасой, касаясь его плеча, — Сделка не прекращена. Я прошу Вас пропустить этот цикл, милостивый господин, и вернуться через отмеренный срок. — Наш сон становится прерывистым, коль ляжем спать голодными. Сэймэй глубоко поклонился и замер в склоненном положении, однако голос звучал его громко, будто ничто не мешало ему говорить. — Мы ждем Вас как только Вы пробудитесь, но сегодня нижайше просим уйти. Не сводя глаз со склоненной головы Сэймэя, бог подошел к нему и поднял когтистой лапой его подбородок, вынуждая поднять голову. Сэймэй обратился к божеству, выражение его было ровным и спокойным, словно лицо было выточено из яшмы, однако взгляд был устремлен вниз, избегая прямой встречи со взглядом темных оленьих глаз. Хиромаса хотел было дернуться, но понял, что тело его онемело. Божество требовательно дернуло подбородок Сэймэя ближе к себе, внимательно вглядываясь. — Подними свой взор. Сэймэй все так же не поднимал глаз, по лицу его пробежало мучительное выражение, остановившись неясными тенями у его губ, делая их похожими на жуткую щель. — Нечасто твой род склоняется перед Нами. Мы вернемся через половину цикла. Бог отпустил лицо Сэймэя, оставив на нем красные отпечатки своих когтистых пальцев, развернулся всем телом и медленно ушел в чащу. Сэймэй оставался склоненным еще несколько минут, напряженно вслушиваясь в темноту ночного леса, однако даже его чувствам не дано было уловить звука божественных шагов. Наконец все тело его расслабилось и он шумно выдохнул, прикрыв свое лицо рукавом каригину. Он махнул ладонью в сторону Хиромасы, тот почувствовал, что снова может шевелиться, и сразу кинулся к Сэймэю, обнимая и поддерживая его тело. — Сэймэй, ты в порядке? Сэймэй! Посмотри на меня! Сэймэй! Тот в ответ лишь отмахнулся, продолжая держать рукав у лица. — Помоги девушке. — Она в порядке! Сэймэй посмотри на меня! — Господин, я не в порядке… — донесся слабый девичий голос. Хиромаса выругался и отпустил Сэймэя, устремившись к девушке. Бегло осмотрел ее, стянул свое верхнее одеяние и набросил на девичьи плечи. — Посиди здесь спокойно, хорошо? Просто не шевелись. Хиромаса прислонил теряющую сознание девицу к дереву и снова кинулся к Сэймэю, который уже пришел в себя и спокойно смотрел на него с легкой улыбкой на карминно красных губах, сведя перед собой ладони в рукавах. — Девушка в порядке? — Я и тогда сказал, что она в порядке! А ты, Сэймэй, как ты? — И я в порядке, Хиромаса — безмятежно улыбнулся Сэймэй и указал на тропинку в сторону деревни, — Пойдем, нам нужно закончить это дело.6.
В деревне не догорел еще праздничный костер, когда в нее вошли двое мужчин, на спине одного из которых лежала девушка. Старейшина, занимавшийся последними ночными делами, сначала было радушно улыбнулся, но когда он заметил, отчего склонена спина Хиромасы, глаза его распахнулись от ужаса, а рот сам собою раскрылся. — Созовите всю деревню к костру, господин, — устало сказал Сэймэй. — Но… Они спят… Что случилось..? Ритуал… — Господин мой, прошу Вас, созовите всю деревню к костру, — повторил Сэймэй, растягивая свои губы в улыбке, от которой неуютно сделалось даже Хиромасе. — Но… — Не вынуждайте меня повторять в третий раз, прошу… Потушенный было костер празднества взвился столпом огня, заставив занимавшихся им селян закричать от ужаса. — Господин Хиромаса и я случайно выяснили суть договора вашей деревни с тем родом божеств, что каждые шесть лет спускаются в вашу деревню, дабы найти себе супругу, — Сэймэй заговорил лишь убедившись, что все жители деревни собрались у костра, — Для начала, божество здесь только одно. И девы вашей деревни нужны ему не в качестве супруг. Некоторые из селян нахмурились, озадаченные тем, что говорил Сэймэй. — Я вижу по вашим светлым ликам, что кое-кто начал догадываться, зачем же божеству потребовались девы. Божество питается их плотью, взамен даруя вам плодородие земель. И толпы донесся приглушенный вопль ужаса. Хиромасе показалось, он узнал голос Миюко. — Такова была суть договора с божеством испокон веков. Мы остановили ритуал и спасли девушку от съедения. — Договор с божеством теперь сорван? — Он ест наших дев? Со всех сторон посыпались одинаково возмущенные голоса, но недовольны они были разным. — Спокойствие, господа. Ритуал приостановлен лишь в этом году. Божество вернется через три года, и, если его не покормят в этот раз, оно покинет деревню навсегда, оставшись без пропитания. Эти три года края ваши останутся без его покровительства. — Но что будет дальше? — Голод? — Наша земля всегда была самой плодородной… — Ты позабыл легенды о прошлой гиблости? — Рис перестанет урождаться? — Какой рис, Таро, он жрал наших дочерей! — Я думаю лишь о том, что жрать теперь нам! — Легко тебе, бобылю, о таком рассуждать! Сэймэй поднял вверх руку, призывая к молчанию. — У вас есть три года. Через три года он проснется вновь, и вы сможете вернуть все, как было. Или не вернуть. Хиромаса, — Сэймэй подозвал друга к себе. Снял с его спины находящуюся без сознания девушку, положил ее в пятно света костра и сдернул с ее тела Хиромасино одеяние, оставив полностью беззащитной. — Решение за вами. За сим я откланяюсь. Сэймэй коснулся плеча Хиромасы и потянул его в сторону своей повозки, каким-то непонятным образом вновь оказавшейся у ворот деревни. За спинами их разгорались громкие споры.***
— Знаешь ты… Ты мог бы оставить ее ну… одетой, — смущенно прокашлялся Хиромаса, перестав напряженно вслушиваться в удаляющиеся крики. — Я лишь бережно отнесся к твоему имуществу! — возмутился Сэймэй, — Пусть ты и императорских кровей, негоже так относится к дорогим тканям! — В такой ситуации я мог бы пожертвовать тканью! Сэймэй сокрушенно покачал головой. — Я уж видел, как ты горазд жертвовать своей головой, куда уж тканям… — он поднял ладонь, прерывая открывшего было рот Хиромасу, — Им нужно было увидеть, какую жертву они приносят, Хиромаса. Стыдливость здесь ни к чему. Хиромаса замолчал, понимая к чему ведет Сэймэй. — Знаешь… В какой-то момент мне показалось, ты одобряешь этот ритуал, который делали жители деревни… Сэймэй равнодушно пожал плечами. — Я не говорил такого. — Значит, тебе он так же противен, как и мне! — Этого я не говорил тоже. Хиромаса озадаченно смотрел перед собой. Сэймэй искоса взглянул на него и вздохнул, пустившись в объяснения. — Я не одобряю его. Но и осуждать его я не намерен. Он есть, и он не противоестественен, потому и существует. — Как же не противоестественен! Они убивали девушек ради риса! — Они платили дорогим за дорогое. Что ты знаешь о голодных годах, Хиромаса? Ты, не ведавший настоящего голода за всю свою жизнь. О таком голоде, когда люди едят старые циновки в своих домах, лишь бы выжить. О таком, что уносит жизни десяти человек в день. Одна девичья жизнь, отданная ею по доброй воле с одной стороны, и опустошающий, убивающий сотни человек голод — с другой. Не считаешь ли ты что жизнь одного равна жизни целого селения? Хиромаса молчал. Потом помолчал ещё. Повозка медленно ехала в сторону Нара. — Чего ты хочешь от меня, Сэймэй? — вдруг тихо сказал он, — Чтобы я сказал, что они поступали правильно? — Нет, Хиромаса, ничего подобного я от тебя не жду. Это не твой выбор, и ты не должен делать его. Он просто есть. Как есть и ритуал в этой деревне. Прими это, и живи дальше. — Я не стану. Сэймэй открыл было рот, собираясь припечатать Хиромасу очередной тирадой, но вдруг рассмеялся. — Сэймэй…? На Хиромасу было жалко смотреть. Он совершенно перестал понимать что происходит еще несколько часов назад, но эта ночь никак не желала проявить к нему милосердия и внести хоть немного ясности в его голову. — Хиромаса, наступит ли однажды день, когда я не смогу восхититься тобой, я не знаю. Вот я считаю порой, что могу тебя учить, и знаю будто что-то лучше. А ты припечатаешь тремя словами, и я понимаю, какой же я, в сущности, дурак. — Что я сказал..? — Ты сказал все правильно, Хиромаса. — Но что… — Оставь мне мою глупость, прошу. Все эти ритуалы плодородия сделали меня несдержанным, — он поднес к лицу руку, внимательно разглядывая, и вдруг задумчиво лизнул отметины от ногтей Хиромасы на тыльной стороне ладони, обращая взгляд в глаза друга, — Впрочем, не одного меня. Хиромаса покраснел от стыда и собрался поспешно извиниться, но Сэймэй опередил его. — Ты сделал то, что должен, и то, что мог. Теперь решение за жителями деревни. Вернут они божество на последующие года, или решат жить без его помощи, то забота не твоя. Цену его помощи они теперь знают. — Спасибо, Сэймэй. Что… не оставил все, как в прошлый раз… Спасти ее было правильно. Я знаю, что не знаю, — Хиромаса запнулся, речь его сделалась сбивчивой, — я не знаю что и как происходит… Здесь… И почему ты иногда делаешь то, что делаешь… Но когда ты делаешь то, что я прошу тебя… Когда я могу сделать тебя ближе к моему, — Хиромаса набрал воздуха в грудь, но голос его позвучал еще более неуверенно и тихо, — человеческому миру… Мне становится очень тепло. Сэймэй улыбнулся одними губами, отводя взгляд от лица Хиромасы. — Однако же, когда я приближаю тебя к миру своему, мне становится только холоднее. Вперед ехали молча.