M E N J O

Почти четыре года назад, когда боль утраты была такой острой, что бессонница беспощадно разрушала все шансы на здоровый сон, Агата впервые услышала, чтобы кто-то матерился по-японски. К тому времени, как она услышала его родную речь, прошло уже почти несколько месяцев с их знакомства и дело постепенно закрывали параллельно с ее улучшением по лечению депрессии. Она услышала, как он матерится или ругается, а может ни то, ни другое — просто услышала какие-то странные протяжные звуки, какие обычно встречала только в аниме и дорамах. А когда вышла на крыльцо, то поняла, что это всего лишь он. Стоял в пальто и пытался закурить. В зажигалке кончился керосин и она совершенно не хотела вспыхивать, опаляя собой табак. Агата на секунду замерла, наблюдая — вроде ничего нового и не увидела, но казалось, что впервые заметила его. На улице холодно, но она не замечает этого в своей официальной рубашке. Сэм замечает ее и оборачивается, с зажатой между губ, сигаретой: — Есть зажигалка? Отрицательно мотает головой. Не было уже очень давно. Курила Агата только в школе и то по приколу, чтобы попробовать. Продлилось этого всего месяц, пока не кончилась пачка. Это было так давно! Почти семь лет назад. Сэм обреченно вздыхает, но сигарету не убирает — есть в нем еще надежда. — Только не кури на крыльце, ладно? Дым в дом пойдет. Тетушка не любила, когда в помещение шел запах табака. — Она говорит и слова ее бесцветные, скрипучие, словно пол в старом кабинете. И между ними — пропасть. Сэм ничего о ней не знает — воспоминания о том, как они ходили на пикник стираются. Его будущее — тряпка, а прошлое — грифельная доска. Она была такой уставшей, почти полупрозрачной в тот день. Сидела в траве и еле жевала, неохотно, словно заставляя себя, стараясь его не обидеть. Еда не лезла в нее. Он сделал это из самых лучших побуждений, хотел, чтобы она немного отвлеклась. Но даже это ей не помогло. Агата тухла с каждым днем и на плаву держалась с трудом. Никуда не уходит. Стоит рядом с ним на крыльце, прозябая от осеннего ветра. Руки красные от холода прячет в подмышках, а потом срывается с места, вниз по каменным ступенькам, бросая через плечо: — Подожди тут, я сейчас! До машины, потом — хлопок дверью. Она заваливается в салон, упираясь коленом в сидение и быстро роется в бардачке. Бинго! Ее хонда уныло пикает, когда девушка ставит сигналку обратно — и глядит уныло ей в след. Сэм не такой высокий, как швед Нильсен, но одинокой фигурой на крыльце кажется весьма вытянутой и длинной — девушка протягивает руку, разжимая пальцы. Старая зажигалка с налепленной фотографией голой девицы. Она расскажет ему — обязательно расскажет, откуда это у нее. Но позже, когда его поцелуи станут чем-то привычным, а улыбки — знакомыми. Он обязательно узнает, что в старой машине она каталась с бывшим и, вообще-то, это его зажигалка. Он курит, выдыхая дым на улицу — специально спускается по лестнице вниз, чтобы запах не шел в дом. И Агата рядом с ним — такая эфемерная. Ему кажется, протяни руку, чтобы ее плеча коснуться... и она растворится, словно утренний туман. Сигарета в мусорное ведро. Оборачивается на него. Глаза в глаза. — Будешь? — он достает пачку Винстона, приподнимая немного изнахраченную крышку. Она ему в ответ — неуверенный кивок. Сэм вынимает из упаковки губами две сигареты и поджигает, раскуривая их одновременно. Пальцами берет и протягивает ей. У нее совершенно нет сил. Она не курила так давно, но вкус табака навевает так много воспоминаний! — Аригато*. — Агата бросает это неуверенно, но когда парень кивает, улыбается. На губах — это чувство жженого дерева, дымящегося отчаяния, внутрь, под язык, по зубами, вниз по глотке. Пальцы будут пахнуть до завтрашнего дня, даже если пытаться их отмыть вместе с мылом и дезинфицирующим гелем. Сейчас, близко, почти лицом к лицу, он замечает, что на ней совершенно нет макияжа. Когда они встретились, лицо у нее было идеально накрашенным — немного подтекшие от слезливости ресницы, стрелки, тени, плотная помада на губах, подведенные брови. Потом еще несколько дней она красилась. Делала все словно бы на автомате, не совсем отдавая отчет своим действиям. Красилась, одевалась, словно, как и у заряженного устройства, у нее еще было немного энергии. А дня через три она закончилась. Ничего не хотелось. Снова затягивается. Со вкусом сигарет — воспоминаний о старшей школе, засосах, поцелуях на заднем дворе. Тяжелые учебники, звонки в коридорах, хлопки железных шкафчиков... Сэм не считает уместным налегать на нее сейчас своими чувствами. Глупо это все. — Расскажи мне что-нибудь, — она звучит тихо, но со слухом у него все хорошо. Мнется несколько секунд. Бесполезно переспрашивать и уточнять что. Она в таком состоянии, что согласится на что угодно. Уставшая, побитая, словно брошенный на мусорке щенок. Он садится на последнюю ступень крыльца и она повторяет за ним. Холодно до ужаса, но горящий табак спасет, согревая. — Ты бывала когда-нибудь в Японии? Она мотает головой. Смотрит на него с какой-то призрачной надеждой и неловко отвечает: — Не поверишь, но я вообще не много где бывала. Вот оно. То самое, о чем можно поговорить, не терзая ее измученное нутро. Не зарываясь внутрь, где все болезненное, кроваво-воспаленное; но и узнать больше, не причиняя вреда. Помочь ей хоть как-то, хоть пустым разговором... Ей нужно просто поговорить. Хоть о чем-нибудь. Хорошо, что с ним. — Я... — она тушит сигарету и Сэм тут же протягивает ей пачку, — ... спасибо. Я куплю тебе новую, обещаю. — Ничего. Это просто сигареты. Она проводит пальцем по эмблеме марки — орел с расправленными крыльями. Она не хочет останавливаться с потреблением никотина. Это значит — придется уйти и закончить разговор, а ей так тепло и комфортно, что она не собирается этого делать. Поэтому курит вторую медленнее — поджигает, затягивается и долго выпускает дым. Удобно. С ним — очень. — Я... не много куда ездила, — стряхивает пепел, щелкая пальцем по сигарете, — Немного по Англии, когда была маленькой. Потом в Америке немного, только в пределах штата... Была один раз в Китае и пару раз в Мадриде. Вот и все. Он отвечает быстро, стараясь не потерять диалог: — Почему? Мне казалось, у тебя все нормально с деньгами для путешествия. — Ага, — выдыхает дым, — Денег-то достаточно. Времени никогда не было, знаешь. Компании. Каждый раз я хотела поехать, но что-то останавливало. Знаешь, у меня была знакомая, так она к девятнадцати годам объездила всю Европу, представляешь? Жутко ей завидовала. По-доброму, конечно. У нее было с кем и когда... А я... не знаю. Не получалось у меня. — Почему? Пожимает плечами: — То родители не пускали, то экзамены, то не было возможности из-за работы. В основном, конечно, не было компании, с кем поехать. Элиза с Данте редко ко мне приезжают и так, а куда-то с ними тащиться вообще дырявый номер. — А друзья? — Никогда не было друзей. Ну только в детстве, знаешь, те, с кем ты вместе на горшке сидел. Потом вы вырастаете и понимаете, что совершенно вместе не уживаетесь. А так... во взрослом возрасте так и не смогла найти друзей. — Поэтому ты так была привязана к тете Аннет? Она смотрит ему в глаза, растерянно. Да, он был прав. Словами — прямо в душу, без промаха. Она понимает, что отпираться бесполезно и кивает, словно китайский болванчик. Аннет была ее самой близкой подругой. Которой можно было позвонить поздно вечером, когда очень грустно; или пожаловаться на то, что очередной поклонник ведет себя как мразь. Она бы отложила свои дела и поговорила. Точно. Тоскливо так, что глаза снова влажные. Она всю жизнь одна, по сути. Сейчас — стопроцентно. Сигарета в руках... можно снова начать курить. Теперь она точно не встретит осуждающих взглядов. — Хочешь, съездим в город? — он предлагает это, желая отвлечь ее от мыслей. Агата исчезает на глазах. — Куда пойдем? — встречно ему с вызовом. Он теряется, но не находит ничего лучше, чем: — Хочешь в кино? Она на него — с иронией. — А если хочу? Сэм встает на ноги и: — Тогда одевайся. И поехали. Она пытается быстро докурить сигарету и никотин бьет так сильно, что немного кружится над головой небо.