M E N J O

— Сэм, ну ты только посмотри! Она хотела завести собаку. Точнее Агата уговаривала Сэма на собаку — долгими выносами мозга, нытьем, упрашиванием и дорогим кружевным бельем. Она тщенно и нощно круглые сутки вливала ему в голову кучу ненужных статей о собаках, о их пользе, о породе, которую она хочет завести; но Сэм не ломался ни в какую. Она выплясывала вокруг него войлоком, лоснилась как кошка и все время просила согласиться, обещая кучу всего и сразу. Но Сэм как сидел на рабочем месте перед ноутбуком, так и продолжал сидеть, сурово и холодно отвечая: "нет". А Агата злилась — несусветно! Сначала у нее были родители против собак, потом тетушка, потом кочевой образ жизни, а сейчас — постоянная работа в одном месте по специальности, любящий парень, стабильный заработок с квартирой и тот самый любящий, что тоже против собак. — От собаки много шерсти и грязи. — Я буду ее мыть каждую неделю и вычесывать, а после каждой прогулки — лапки в тазик, ну Сэм! — она преследует его по всей квартире, не отставая ни на метр, громко шлепает тапками и перебирает пальцами майку с японскими иероглифами. — Как ты собираешься заводить собаку, у нас маленькая квартира. Он в нее — своими аргументами, а она в него — своими доводами. — Ну давай возьмем среднюю собаку, а по выходным будем выезжать в особняк. — А что будет, если она заболеет? — Я повезу ее к ветеринару и буду лечить, что за глупые вопросы? В ответ ей — уставший вздох. Агата злится на него, притоптывая ножкой. У них были нелегкие отношения — вообще-то это были ее первые полноценные отношения. Отношения, в которых она живет с ним почти все время; готовит для него вечерами; отношения, которые бывают нелегкими. Они жили вместе в его квартире и он платил коммуналку, а Агата все не знала, как поступать — иногда покупала продукты на свои деньги, всегда наводила порядок и мыла квартиру. Вроде бы все было хорошо и они не были женаты. Но это странное чувство, будто бы не знаешь, правильно ли живешь. Разговор заканчивается и, укладываясь в кровать, девушка показательно поворачивается к нему спиной и зло сопит, пока не стихнет. Сэм устало вздыхает и тыкается носом ей плечо, вдыхая запах медового геля для душа. Его рука — по ее талии вниз, к бедру, пальцами под ночную рубашку. — Я на тебя обиделась, если ты не заметил. Он выдыхает ей в ухо разочарованно и возвращается на свою половину кровати. Своя половина кровати. Он и не заметил, как всегда начал ложиться ближе к окну, а Агата — ко входу. И как ее тумбочка стала только ее — ее книга, ее часы, ее очки, ее стакан с водой чтобы не тащиться на кухню в три часа ночи. — Сэм, ты боишься собак? Он нервно сглатывает. — Не особо. Просто не люблю. — А кошек? — И кошек. — Ну и дурак. Сэм отворачивается от нее в сторону закрытого плотными шторами окна. Да, она определенно права. Он дурак. Вот что — даже ругаясь они старались спать под одним одеялом. Особенно сейчас, зимой, было теплее, если два индейца спали вместе. Агата вошкается, словно глиста и подползает к его спине. Ну вот — он знает это пыхтение. Что-то опять вдарило в ее голову и она точно не уснет, пока не выскажет ему все, что хочет. Кладет ладонь ему на плечо и переворачивает — нависает прямо над ним. — Ты боишься собак. — Я же сказал, что нет. — Тогда почему? Сэм молчит. Она хочет, чтобы он ей сказал, чтобы поделился, излил душу — у них же нормальные отношения, где она готовит и целует его каждое утро, а он ловит ее после работы, чтобы она ночью по темноте не ходила. Но говорить не хочет и Агата резко сужает глаза и отворачивается от него. Весь ее вид — ну и пошел ты в жопу. — Спокойной ночи. Она хочет в ответ ему сказать матерную рифму, но молчит. Злится. Теперь еще и жрать хочется. Агата со злости сопит как хомяк и Сэм не выдерживает — снова скачки на его кровати. Подползает к ее спине и целует в плечо. Слишком настойчиво, чтобы это игнорировать — дергает ее за плечо под недовольный вопль потревоженной гарпии и садится сверху. — Я. Обиделась. В темноте он плохо видит ее раздраженное лицо. Рукой к ночнику, дернуть за включатель — мягкий желоватый свет опускается на ее бледную кожу и недовольное лицо, нахмуренное и всем своим видом посылающее в пешее эротическое. Сэм наклоняется, упираясь ладонями в ее подушку, лицо в лицо — так, чтобы она не сопротивлялась. — Ты же знаешь, что я тебя люблю, — он наклоняется и холодный, сухой поцелуй касается щеки Агаты. — Это не меняет того факта, что ты против собаки. Он выдыхает ей в ухо и кусает за щеку — достаточно сильно, чтобы она попыталась дернуть лицо: — Ну Сэм! Он любит кусаться. Нет. Он любит кусать ее. Не важно за что — за подбородок, за задницу или за коленку. Иногда отпечатки его зубов остаются на пару дней. Сэм подростком носил брекеты и пятна зубов на ее коже ровные как на картинке. Выдох ей куда-то в шею — сложно сопротивляться, сгорая. Ее ладони наверх, в его волосы — ближе тянет к себе, словно боясь не успеть. Ему это было нужно. Сначала Агата считала это нормальным — после того, как они пережили кризис в отношениях, а она избавилась в телефоне от номера шведа жизнь вернулась в свое русло. Щедрый и частый секс стал чем-то, что со временем ее забеспокоило. Лет в девятнадцать ей казалось, что заниматься с партнером любовью три раза в день ежедневно — предел мечтаний; но сейчас, когда ей уже двадцать пять, а Сэму почти двадцать восемь это казалось чем-то ненормальным. Она не жаловалась. Просто такая активность ее напрягала — была бы эта активность еще и нормальной, только... Она особо не была против подчинений, удушений и жестоких игр, но иногда это переходило грань. Агата напрягалась каждый раз, когда он не останавливался по ее просьбе. А потом все таки решилась и начала читать про подобное в интернете — плохой советчик, она знает. Идти к психологу не хотелось, страх того, что с нее просто качнут деньги никогда ее покидал. Но интернет был бесполезной тратой времени и, застав тот самый момент, когда Сэм был на работе, а у Агаты была с собой бутылка красного сухого, она позвонила Рейчел по фэйстайму и поставила телефон напротив себя, облокотив его о холодную бутылку. Шведка тоже была дома. И тоже с бутылкой. Открылась дверь с головой Алекса, но тот выслушал много о себе интересного и резко исчез: — Попросила же его не лезть, вот рожа скандинавская. Они чокаются бокалами через камеру и Агата жадно пьет. В конце концов нет лучшего психолога, психиатра, адвоката и сыщика, чем лучшая подруга. Но они не часто личное обсуждают... Девушка снова делает пару глотков и понимает, что лучше бы налила себе Маккалана. — Ты не налегай так сильно! — Рэйчел смеется. Они болтают о какой-то насущной ерунде, шутят про половые органы и смеются, когда кто-то вбрасывает какой-то научный факт. Агата говорит о том, что по-испански ошибка будет "фаллос"* и это в принципе описывает всю женскую судьбу. Она топчется и не знает, как подобраться к тревожущей теме разговора, но подруга не выдерживает первой: — Опять Сэм? В ответ — уставший вздох. Опять. Помявшись, девушка выкладывают всю правду-матку. По телефону лица подруги детально не видно и она не знает, хмурится Рэйчел или нет. — Ты говорила с ним? — Да. Я говорила сразу после того, как мы заканчивали. Он извинялся и все. Каждый раз в тупике. Тарабанит пальцами по столу. Наливает еще вина. Как вообще это можно пить? Лучше уж сакэ, которое передал им отец Макото. — Раньше такого не было? — Нет. Последние пару месяцев только. Даже когда мы снова сошлись, ну, после Швеции, все хорошо было. Потом как с цепи сорвался. Рэйчел вздыхает с наигранной завистью в голосе: — Ну вы посмотрите. Агата жалуется на то, что ее слишком часто хотят. — Да блин, — опьянев, посмеивается в ответ. — А по-моему с жиру бесишься. — Да Рэйчел, ты понимаешь, у меня уже в глазах темнеет, ноги трясутся, все болит, а он мне: "давай еще". Я скоро сдохну от остановки сердца в процессе. Подруга посмеивается. Тоже вино в голову вдарило. — Может у него в семье проблемы и он пытается так забыться? — Ну он отошел от смерти брата давно, все было хорошо. — А на работе как? Агата поджимает губы. Ответа не было. Он никогда не рассказывал про работу, даже если она просила поделиться. Ответы были скомканные, рваные, сквозь зубы и он всегда переводил тему. Да. Наверняка его что-то гложет — в конце концов он работал в офисе только треть своего времени. — Может ты с ним поговоришь? — Да с ним говорить как со стеной. — Вот с ней и попрактикуйся. — Советы — бомба. Бутылка вина заканчивается, время Рэйчел тоже — как маленький ребенок Александр воет под дверью, что он не может найти в холодильнике морковку. Звонок прекращается, а девушка еще сидит на кухне около часа сначала с вином, потом с виски, и когда с хлопком двери приходит Сэм, она вроде бы еще не в хлам, но уже довольно таки окосела и встречает его пьяной улыбкой. Японец смотрит на пустой бокал и стакан — в последнем еще плещется дорогой виски. — Хорошо вечер проводишь. Он открывает холодильник и берет с верхней полки кусок сыра. — Вообще-то я тебя ждала. Соскучилась. В ее тоне — злость и вызов. Он сразу распознает эти нотки. Хочет снова поругаться. Он сразу знал, когда его ждал очередной конфликт. Трезвая Агата редко выпускала эмоции наружу и кричала, что-то требуя. Держала это внутри, но стоило ей выпить — чувства и эмоции хлестали фонтаном. Сэм снимает галстук и расстегивает рукава рубашки. Казалось, что как только конфетно-букетный период канул в лету он резко стал холодным и серьезным. — Сэм. — Что? — У тебя на работе проблемы? Он бросает на нее тревожный взгляд: — Никаких проблем, с чего ты взяла? И Агата, вдруг почувствовав какую-то смелость и сладкий дух авантюризма, бросает в него: — Мне звонил Гудман... — он замирает, — Сказал, что ты неважно выглядишь. Спрашивал, не поругались ли мы. Я сказала, что все хорошо. Так что случилось, Сэм? В ней — уверенность в себе, упорство и сила. Прет как танк, встает с насиженного места и у Сэма ощущение, словно она — голодная хищница в этой игре, что не отступит. Да, она блефует. Но с какой уверенностью! Она вдруг на мгновение сама себе верит — не говоря уже о Сэме, что побледнел и сделал шаг назад. Она прижимает его к кухонному столу, руками по обе стороны от него и смотрит в глаза. Весь алкоголь испаряется. — Сэм. — Агата. — Он пытается не терять этой маски самоуверенности, но девушка прет на него со своим декольте и всезнающим взглядом. — Хватит мне врать. — Я не вру. — Врешь. Нагло врешь. Уже хрен знает сколько. Я тебя полюбила почти два года назад, потому что ты мне не врал, помогал, успокаивал и любил даже когда Александр лез ко мне целоваться по зауглам. А сейчас что? — она выдыхает ему в лицо будто бы раздраконенный на корриде бык, — Сейчас я чувствую себя рядом с тобой какой-то ненужной половой тряпкой. — Не неси бред, — отворачивает лицо. — Тогда скажи мне, что происходит. Она лицом — ему в грудь. Пахнет сигаретами и парфюмом. Жадно обнимает его за талию и слушает дыхание. — Я хочу, чтобы мы разговаривали. Вели диалог. Тогда у нас будут хорошие отношения, понимаешь? А так ты замыкаешься в себе постоянно по любому поводу, а я сижу и гадаю, что же мне сделать, чтобы ты перестал так себя вести. Мягкое касание к волосам — очень нежно. Он обнимает ее в ответ. Да, она права. Но это было тяжело. Говорить. Рассказывать. Делиться. Привыкший замыкаться в детстве Сэм долго адаптировался к тому, что с ней немного иначе — Агата трещала и смеялась, плакала и грустила, не скрывая того, что томится внутри. Она ластится к нему, как мокрый котенок — к его рукам, груди и кончику носа, которым он проводит по ее макушке. Это — до муражей. Это — просто самое лучшее, что она готова заплакать. Ей так хорошо в его руках. Тепло. — У меня нет проблем на работе, я клянусь тебе, — он шепчет в ее ухо и мокрый поцелуй приходится куда-то в висок, — Но я занимаюсь сейчас очень тяжелым делом. — Тяжелым? Оно сложное? — она приподнимает голову и ищет его взгляд. Находит — он смотрит устало и разбито. — Не особо. Но морально — да. Она знала, что ему нелегко в убойном отделе. Знала. Поэтому, когда он приходил домой, всячески ему потакала и развлекала, лишь бы в стенах их квартиры он не думал о выжимающей силы работе — чтобы не думал о жестокости Американских улиц, а думал о теплом чае и ее поцелуях. Агата на носочки и поцелуй — ему в нос. — Ты всегда можешь мне рассказать. Мне не нужны детали дела, Сэм. Но мне нужно, чтобы ты делился тем, что тебя разрывает изнутри. Это ведь... не легко, я знаю. Просто скажи мне, как ты себя чувствуешь. Пожалуйста. Он губами к ее лбу. — Меня неизвестность убивает. Они стоят так еще какое-то время, ее руки скользят по его спине. У них не большая разница в росте и Агате это нравится — она может укусить его за острый подбородок. Выдох ей в ухо. Он собирается с силами: — У нас в штате появилась организация. Она кивает, внимательно слушая. Руки ему на плечи. — Я... мы начали узнавать, связывать все это с убийствами детей и... Гудман нашел кассету. Его голос все тише и тише. Агата почти не дышит. — Там эти сектанты сначала насиловали детей, а потом ели живьем. Как ударом по голове. — И мы смотрели это снова и снова, записывая детали места и участников, пока меня не вырвало. Сэма не только рвало в тот день. Детальная запись насилия и мерзкого разделывания невинных детей, что уже несколько месяцев числились пропавшими ударила по нему сильнее смерти брата. Сэм, проблевавшись в штатском сортире, плакал как школьник, упав задницей на ледяной кафель. Он рыдал, потому что, кажется, это — то, что уничтожило окончательную веру в людей. И ведь сектантов они так и не нашли, а две недели назад пропал еще один ребенок. И он был в таком отчаянии, это так его давило, что, наверное, поэтому он так себя и вел. Агата знает, что слова подбирать нужно осторожно. Не может ничего ему сказать первые секунды. — Это сложно. Я помогу тебе через это пройти. Он трогает пальцами ее щеки, наетые за последний месяц сидячей работы. — Это... я не знаю, что сказать, Сэм. Но спасибо. Спасибо, что поделился. И спасибо, что не бросаешь работу. Возможно, вы в отделе не спасли тех, кто уже умер. Но вы можете спасти тех, кто еще жив. Он упирается лбом в ее макушку. Да. Да. Она права. Все так ему говорят, но это тяжело. Она целует его в щеку, а потом в уголок губ. Ему легче — он сказал это и слова не повисли в воздухе. Наоборот. Упали к ногам и разбились. Она такая теплая. — Я куплю тебе хоть десять собак, только не оставляй меня. Агата улыбается: — Пока сам не попросишь.